Семья и люди Часть 6-2

Семья и люди

Часть 6-2

Универсальный закон
Давным-давно, когда в подъезде нашего дома проживало еще достаточно много мужчин, произошел такой случай.

Наш кооперативный дом заселили молодые семьи, возрастная разница составляла максимум 5-10 лет. Дом сдали с лавочкой у подъезда. На ней, пока внук играл во дворе, частенько отдыхала мама вместе с представителями своей возрастной группы. После работы лавочку оккупировали мужчины, а поздним вечером и ночью – молодежь. Молодая, но энергичная поросль быстро доконала несложное сооружение.

Добрую неделю я проходил мимо скамейки с надеждой, что мужики ее восстановят. Но проходило время, мама стала поговаривать о былых удобствах, и я стал задумываться. И вот что пришло мне в голову.

Я ведь единственный бездельник в подъезде. У одного меня море свободного времени. У меня есть возможность в магазин сходить, с женой перед сном погулять, с сыном поиграть и поговорить об окружающем. После работы до сна я свободный человек – читай журналы, размышляй о вселенной, пиши и сочиняй. А все мужики страшно заняты.

У меня детские развлечения, а у них серьезные мужские обязанности – доминошные, телефутбольные и ликероводочные. Значит, мне и молоток в руки.

Я собрал на мусорке подходящие бруски, вынес ножовку, гвозди и прочие принадлежности и принялся за дело. Когда работа была в самом разгаре, со всех этажей нашего подъезда спустились мужики.
 
Нечто подобное я, воспитанный на «Томе Сойере» Марка Твена, ожидал. Когда Том взялся красить забор, соседские мальчишки дарили ему игрушки, чтобы он дал им возможность покрасить часть забора. Но, увы, у меня сразу начались отклонения от классики.

Никто из мужиков молоток у меня не просил. Мужики построились плотным полукольцом за моей спиной и стали дружно критиковать мою работу. И бруски, мол, не те, и замысел не тот, и вообще так не делают, держаться не будет, поэтому лучше все оставить, как есть, и не переводить гвозди. Но я к этому периоду своего развития был матерым человеком. Я уже знал, если что-нибудь строю, за изящество не поручусь, но прочность гарантирую.

Когда ремонт приближался к концу, и контуры работы стали отчетливо прорисовываться, у всех моих критиков нашлись неотложные дела, и их ветром сдуло. Когда я кончил работу, опробовал и испытал на прочность, мне некому было ее продемонстрировать.
Случай запомнился надолго, навсегда, на всю жизнь.

Существует известное высказывание: «Один с сошкой, семеро с ложкой». Раньше я считал, что это образная политическая агитка, но последующие наблюдения после случая со скамейкой убедили меня, что в этой многоплановой мысли подмечен универсальный закон.

Послали как-то нас инженеров на стройку. Куда нас только не посылала советская власть? В колхоз и на овощные базы, подметать улицы, расчищать снег на железных дорогах, патрулировать по городу, агитировать на выборы, таскать транспаранты на демонстрациях. На сей очередной раз – на стройку. На краю серьезного котлована бульдозер должен был выполнить какую-то работу.

Бульдозерист ходит по краю котлована, отходит, возвращается. Прикидывает, рассчитывает, соображает. Сзади него полукольцом строители – и все сомневаются.
– С ума сошел?
– Оно тебе надо?
– Кто тебя из ямы будет вытаскивать?
Бульдозерист садится в бульдозер и начинает совершать маневры. В принципе он проделывает все то же, что делал до этого – прикидывает, соображает, примеривается, но уже на бульдозере.

Шеренга сбоку от бульдозера кричит ему, как ему надо делать. У каждого свой вариант, но все дружно сходятся, что так, как он намеревается, у него не получится. Наконец бульдозерист приступает к работе. Смотреть жутко. Кажется, балансирует на грани и вот-вот сорвется. Но нет. Все получается. Толпа за бульдозером тут же исчезает. Всем, оказывается, некогда, у всех есть неотложные дела.

Когда потный бульдозерист выбирается из бульдозера, ему некому с гордостью посмотреть в глаза. Один я маячу на почтительном отдалении, но я, ротозей, не в счет. Бульдозерист подходит к краю котлована и долго осматривает свою работу.

Когда-то заявки на изобретение перед отправкой в комитет утверждались на ученом совете. Что тут поднималось?!
– Ерунда, мелочь!
– Такое никогда не работало и работать не будет!
– Всё надо делать не так!
– Посылать такую заявку – только позорить наше предприятие!

В итоге все утрясается. Эмоции выплеснуты, а миролюбивое начальство, которому заявки идут в плюс, и которому не хочется обижать ни тех, ни других, принимает Соломоново решение – послать заявку, а там пусть решают. И всё забывается, охотно и навсегда.

Последующее оппонентов не интересует. Попробуйте потом показать им документ об изобретении или прибор, который работает по этой заявке. Врагов наживете на всю жизнь. Какой ты, оказывается, мелочный человек. Никто и подумать не мог, что ты такой подлый. С тобой вообще нельзя иметь приятельских отношений.

Великое создание – человек. Природа создала его из пустяков и мелочей, из зависти и мелкого самолюбия, из всякого окружающего мусора и ерунды, которая оказалась под рукой, а получилось удивительное создание.
 
В тех делах, к которым не лежит душа, когда допекает зависть, человек станет в полукольцо с другими и будет сомневаться, критиковать, топтать и оплевывать. Но в том, к чему лежит душа, в чем личный интерес и целеустремленность, будет, не сворачивая, делать свое дело под улюлюканье окружения. Там он – в полукольце с другими, здесь – против всех один.

Великая затея была у природы. Посрамила она своих заплечных скептиков и критиков – создала человека человеком. Жаль только, часто не понимает он себя и не осознает свои возможности. Из великого стать мелким каждый умеет. Отшелушить от себя мелочь не каждому по плечу. Но тут уж вины у природы нет. Она свое сделала.


Простой секрет
Чтобы быть счастливым надо придерживаться двух простых правил: сначала – надеяться, потом – не расстраиваться.


Свобода и равенство

Свобода в семье и обществе – чушь и утопия. Свобода в семье – это свобода ее разрушения. Разрушитель временно выигрывает, остальные страдают. Свобода в обществе – в лучшем случае паразитирование за счет общества.

Равенства в том виде, в котором его хотят иметь, нет и быть не может. Равенство должно быть в правах и возможностях, в необходимых условиях для достойной жизни, а в остальном – извините. Нет и не может быть равенства творческого, производственного и бытового. Не может быть равенства сильного и хилого, музыканта и человека, лишенного слуха, художника и дальтоника, талантливого человека и бездаря. По вкладу – почести, по труду – благосостояние.

Нет и не может быть вседозволенной свободы – свободы без дисциплины и обязанностей. Разумная дисциплина в тысячу раз полезней неразумной свободы, тем более свободы агрессивной, нахрапистой и корыстной. Свобода должна быть в свободном выборе – бытовом, производственном, творческом. Безнравственно рабство и угнетение, но безнравственна и вседозволенная свобода. Это тупиковый путь человечества.

Вседозволенная свобода – свобода коммерческого искусства и коммерческой информации. Игра на низменных чувствах, растление душ приносит большой капитал, но в этой погоне за сверхприбылью легко доиграться. В том горючем, которое 11 сентября 2001 года взорвало и сожгло американские небоскребы, покоится ощутимая доля средств массовой информации.

 В этом смертоносном горючем ядовитые плоды свободы духовного бизнеса. Созидать души трудно, растлевать легко и доходно. Мало кто сознательно калечит души собственных детей, но ради наживы охотно и со смаком калечит души других. Коммерческое искусство может плестись в хвосте человечества и тянуть его в бездну, но подлинное искусство должно идти впереди массы, иначе это не искусство, а способ добывания денег, в том числе грязными средствами.
Бумеранг возвращается.

Призывать к совести – бесполезно. Разрушители редко пекутся о собственном потомстве. Но человечество обязано о себе позаботиться. Если, конечно, хочет жить нормальной человеческой жизнью.

Не ружья и не танки
залог покоя в мире,
чем праведнее рамки,
тем поле счастья шире.


Старт и финиш

Многие люди, что-нибудь затевая, совершенно не представляют, чем это кончится. Великий человек – Ленин, а совершил такую же промашку. Он написал знаменитую статью «С чего начать?», а лучше бы написал «Чем кончить?». Многих глупостей страна избежала бы.
 
Впрочем, как говорил его знаменитый певец: «Единица – ноль, единица – вздор». Страна сама мчалась на вороных к тому тупику, к которому примчалась. А Ильич велик тем, что возглавил первую колонну бегущих.

 Слава богу, иллюзия, которая будоражила горячие головы, благополучно закрыта. Трезвые люди теперь семь раз подумают, прежде чем идти той же дорогой. Впрочем, заманчивых иллюзий достаточное количество.

 Может быть, кто-то другой в эти минуты пишет очередную статью «С чего начать?». А надо бы думать, чем кончится. В том-то и беда, что сиюминутные болячки заметны всем, но видеть и понимать, что впереди, дано не каждому.

Стране и каждому из нас,
России, крохе и Китаю,
не худо помнить – всякий раз
цыплят по осени считают.


Политполярность – политколючесть

Если три инженера финишного возраста соберутся за предпраздничной рюмкой, разговоры – о политике. Да и без рюмки чаще всего о том же. Стержнем подобного бесконечного спора служит полярность мнений. Доказать ничего невозможно – каждый стоит на своем. У каждого свое детство, свое прошлое, свое чувственное сознание и мировоззрение. Но о чем еще говорить и спорить?

О женщинах поздновато, о количестве выпитого бахвалиться не принято – не того масштаба герои, а в политических баталиях можно проявить несгибаемое упрямство и неумение слушать и понимать другого. Даже не так. Понять можно, согласиться нельзя. Но бесплодные споры дают эмоциональную пищу при ощутимой скудости чувственного бытия, и поэтому они так же необходимы, как домино, детективы и новостные программы телевизора.

Ключевой момент споров – оценка прошлого.
– Моя семья не пострадала, – заявляет самый молодой. – Есть ли вообще в лаборатории семья, которая пострадала? – вопрошает он с явной надеждой уличить оппонентов в предвзятости.

Оказывается, есть, и не одна, но верить при всем многолетнем производственном
доверии друг другу не хочется, всегда есть возможность посчитать, что товарищ чего-то не договаривает, что-то там было не так.
Действительно, все не так просто, как кажется. Я долго недоумевал, почему Сталин пересажал жен всех своих верных соратников. Что за страсть извращенная? Наконец, понял.

К жене Калинина приехала погостить ее давняя подруга. Вечером на кухне они не лестно отозвались о советской власти. Утром жену Калинина арестовали. Бородатый Калинин мог бы зарычать, но так поступают герои, а не соратники. Калинин продолжал верой и правдой служить кумиру, но при каждом удобном случае канючил и просил простить жену. Сталину это надоело, он обещал после победы выпустить, и слово сдержал. Джентльмен. Настоящий.

Сажать в тюрьму из-за того, что кому-то что-то не понравилось, не по закону. Поэтому спец органы взяли шире и глубже и пришили даме шпионаж и заговоры, а это уже серьезно. Тут сам Калинин с правом помилования ничего поделать не мог.

Мне родители рассказывали о теплом климате тридцать седьмых годов. Благоприятный был климат. Легко можно было загореть. Благоприятный климат сорок восьмых годов уже на моей памяти. Сестра учится в Ленинградском педагогическом институте и избирается в институтский комитет комсомола. Законы и правила неумолимы. В институте все комсомольцы. Других не держат.

Чтобы исключить из института, надо сначала исключить из комсомола. Беззакония и произвола никто не допустит. На одном заседании должны были исключать студентку за аморальное поведение. Сестра с огромным интересом ждет заседания. Ей интересно знать, что это такое – аморальное поведение.
 
Как только дело доходит до подробностей, секретарь комитета комсомола, намного более умудренный в жизни, прерывает рассказчицу и обращается к сестре:
– Тебе не обязательно присутствовать на этом заседании.

Все ждут, пока она покинет комитет комсомола. А на другом заседании она была от начала до конца. Исключают самого лучшего, самого яркого и талантливого студента. Выступает другой студент. Он в институте известен как лучший друг талантливого, ничем другим не знаменит.

И вот он, держа в руках маленькую записную книжку и листая ее, зачитывает: такого-то числа там-то и там-то в присутствии таких-то ты сказал это и это. А такого-то числа – то и то.

 Ни одного факта, чтобы они были один на один. От такого легко отказаться, и не докажешь. Обязательно, как минимум, присутствует третий. Талантливому нечего сказать. Большинство случаев он не помнит, а то, что помнит, запротоколировано добросовестно – подтасовки нет. Другое дело, что многое вырвано из контекста, и как трактовать?
 
Но это не дело комитета комсомола. Его дело законно исключить. Дальше за талантливого возьмутся профессионалы, а они знают, как трактовать, если человек уже списан.

В эти же годы у тетиной подруги сын учился в медицинском институте. Один из его товарищей из маленькой записной книжки огласил его высказывания, и он, немного не доучившись, отправился практиковать в Вологодские лагеря. После смерти Сталина ему разрешили вернуться, сдать экстерном экзамены и получить диплом.

В сказке «Снежная королева» ледяная душа мальчика оттаивает. В сказках – счастливый конец, а в жизни – реальный. Душа сына тетиной подруги оледенела без оттайки. Мать рассуждала об «Очарованной душе» Ромена Роллана, а сын ни богу, ни дьяволу, ни людям, ни друзьям уже не верил и в политику – ни-ни.

 Деньги, деньги и сладкая вкусная жизнь. Больше ничто его не интересовало. Сын прошел суровую школу и закалился. Можно сказать, не пострадал. Пострадавшей оказалась мать, потерявшая живого сына. А власть ни при чем. Она умывает руки после удачной хирургической операции. За что же ее винить? Она профессионально сделала свое дело, и успех налицо. Чего хотела, того добилась.

Я хорошо помню скрежет советских танков в чешской Праге. Лаборатория раскололась. Если есть позиция, отыщутся тысячи аргументов в ее защиту. Мой разум и мои чувства потрясло активное желание многих верить идеологическим газетным доводам, состряпанным в пределах Садового кольца, и твердое нежелание видеть иные аргументы. С тех пор в подобных ситуациях у меня бывает потрясение чувств, а разумом я уже не удивляюсь.

Больше всего в те же дни меня потрясло, что даже духовно близкий мне человек заявил:
– Так им и надо, чехам. Они подло избили лучших наших хоккеистов, а судья им подсуживал.
Оказывается, и такие могут быть резоны.

Мы спорили в тот день до обеда. В самый разгар дискуссий в лабораторию вошла женщина из соседнего подразделения. Я обратил внимание, что она давно и долго внимательно слушает, но не придал этому значения.

Вскоре после обеда в нашу лабораторию влетел разъяренный начальник отдела. В обеденный перерыв его вызвали в райком и поставили ведерную клизму за наши разговоры.

 До того, как он стал у нас начальником отдела, он служил секретарем парткома института, а поэтому прекрасно знал партийные механизмы и их явные и тайные приводные ремни. Он тут же собрал общее собрание отдела и отчитал нас, но еще в большей степени, не называя фамилий, отчитал тех, кто, не доложив ему, сразу побежал в райком и сопутствующие структуры.

Он был дисциплинированным и вышколенным коммунистом, но по характеру не злопамятным человеком. Этого в нем не было. Тем не менее, упомянутая мадам в самые ближайшие сроки перешла в другой отдел. Мы много лет не встречались, а недавно возле рынка вижу – она идет мне навстречу.

 Я и до чешских событий относился к ней неприязненно, а события любви не добавили. Я растерялся. Надо поздороваться, по себе знаю, как неприятно, когда делают вид, что тебя не узнают, но душа не лежит приветствовать.

Мы приближаемся, а я так и не решил, что делать. И вдруг она надевает на свое лицо маску отчужденного брезгливо-надменного выражения. У нее опыт, она натренирована, что с ней не здороваются, а у меня – камень с души. Поздороваться – неприятно, и не здороваться – противно.


Встречи с великими

Нам нужен праздник, мы же дети,
хотя бы пару раз в году,
и маяки нужны на свете,
чтоб мы тянулись в высоту.

У меня в жизни было несколько случайных встреч с известными артистами.
 
Иду в театр «Моссовета». Когда проходил возле глухой стены здания театра «Сатиры», обращенной к Садовому кольцу, на обочине остановился автомобиль. Из него вышел Андрей Миронов. Он легко взбежал по железной лестнице, пристроенной к стене театра, ведущей к дверям на уровне второго этажа, но у дверей развернулся, сбежал вниз к машине, подергал ручку, убедился, что дверь закрыта, снова вдоль стены по лестнице взбежал наверх и скрылся.

Незадолго до этого вышел фильм «Берегись автомобиля». Миронов в жизни – как в кинокартине: порывистый, энергичный и весь в роли.

Иду по улице Горького от площади Маяковского в сторону Кремля. Мороз трескучий, градусов тридцать. Уши моей зимней шапки опущены. И вдруг навстречу идет красавица Наталья Фатеева.

 Она – без головного убора, в короткой до бедер шубке с белой опушкой, в короткой юбке и тонких чулках. Все мужчины, как один, замирают и долго смотрят ей вслед. За ее спиной метров на сто дорожка, свободная от людей, а по бокам этой дорожки почетный караул мужиков с разинутыми ртами. И я в том числе. В шапке с опущенными ушами.

Когда я учился в Ленинграде, я несколько раз ходил на спектакли Театра комедии. Главный режиссер театра знаменитый в то время Акимов выступал у нас в Политехническом. Я уже работал в Истре, театр приехал на гастроли в Москву. Я оказался в Москве по служебным делам, заглянул в кассу, и мне достался билет в партере.

Гаснет свет в зале. Совсем близко от меня на откидное место осторожно, чтобы не вызвать шума, садится худой и, по моим меркам, высокий мужчина, и я в полутьме узнаю в нем Акимова.

Какой шел спектакль, уже не помню, а Акимова запомнил. Он внимательно слушал зал, ловил малейшую реакцию зрителей, прислушиваясь и оглядывая все темные уголки партера и ярусов. В антракте я проследовал за ним в фойе. Какая-то женщина присоединилась к нему и пыталась втянуть в разговор. Он отвечал односложно – старался слушать не ее, а реплики и разговоры вокруг.
 
Совершая привычную театральную разминку, люди в фойе ходили по кругу, а Акимов пристраивался сзади тех, кто говорил о спектакле. Люди отдыхали, а он напряженно работал.

Когда Никита Хрущев выступил с разоблачением культа Сталина, один уважаемый мною товарищ старшего поколения с горечью и обидой вопрошал:
– Почему молчал Илья Эренбург?

Ничего принципиально нового Хрущев товарищу не сообщил. Многое из этого товарищ видел своими глазами и пережил в своей жизни. Ужасался, боялся, держал язык за зубами, как это было принято, и в той или иной степени соглашался с принятым курсом, поскольку шаг вправо, шаг влево чреват был серьезными последствиями. Но теперь менялась трактовка пережитому. Что получалось? Или ты был слепым, или был дураком. В таких случаях, защищаясь, ищут виновников на стороне.

Вопрос, который задал товарищ, один из самых распространенных вопросов. Последующие поколения любят спрашивать предыдущее и, тем более, самых ярких представителей, где они были, почему молчали, почему не сделали то, что обязаны были сделать? Вопросы звучат пламенно и красиво, но споткнемся и вникнем в подтекст.

Подобные вопросы задаются теперь и Фадееву, и Симонову, и многим и многим другим.

Чаще всего вопросы задают не современники, а последующие исследователи. Современники судят за то, что человек сделал, а не за то, что не сделал. Они всей кожей помнят климат прошлого и не требуют подвигов. Хотя, могу согласиться, исключения и отступления бывают.

Что значат подобные вопросы? Тот, кто спрашивает, предполагает, что уж он-то на месте обвиняемого поступил бы порядочнее и благороднее? Он, находясь в совершенно иных тепличных условиях, в этом уверен?

Легко требовать героизма от других, но, если возьмем срез любой исторической эпохи, окажется, героев – считанные единицы, а в гнусное время и того меньше, а обвинителей задним числом – пожалуйста. Одно дело – думать, что мог бы совершить героический поступок, и другое дело – его совершить. Далеко не каждому это по силам.

Перед войной 1941 года был один очень известный и очень популярный поэт. Он громче и ярче других кричал, что мы своих врагов – в кулек да в рогожку. Когда же началась война, он так струсил, и так сломался, что всю последующую жизнь не мог прийти в себя. Открытие того факта, что он не только не может быть героем, он не может стать даже на одну ногу с уровнем среднего большинства, раздавило его навсегда. Все-таки он был поэт. У него хватило совести сидеть и не высовываться – не переваливать свое горе на других.

Не надо требовать от других героических поступков. Оставим профессиональную обязанность призывать к героизму политикам. Они – люди мужественные. Они не боятся загнать страну в болото. Они прекрасно знают: если есть амбразура, герои найдутся. Остальным лучше держаться скромнее. Способен совершить героический поступок – совершай, честь тебе и хвала, но не требуй этого от других. Ты уверен, что тебе самому это по силам? Уверен, или тебе это кажется?

Когда в тридцать седьмых годах великий физик и человек Капица потребовал освободить арестованного Ландау, наши доблестные чекисты вызвали его на Лубянку и попросили почитать свидетельства Ландау о том, что Капица шпион, враг народа и вообще черт знает что. Капица категорически отказался читать. У бедных чекистов – глаза на лоб. Такого они еще не видели. Капица не требовал, чтобы Ландау совершал героические поступки, хотя сам несколько раз в жизни их совершил.

Иное дело – подлый поступок, когда обстоятельства создают условия для его совершения, но не берут за горло.

Когда травили Пастернака и собирались стаей победоносно под фанфары вышвырнуть его из рядов писателей, Каверин и еще несколько человек независимо друг от друга не явились на сборище. С точки зрения последующих поколений, можно расценить их поступок как трусость. Не пришли, не организовались, не вступились. Ах, ах, какие бяки. На самом деле, очень хороший поступок.

 В то время даже на такое надо было решиться. Фактически те, кто не пришел, обрекали себя на любезную немилость стаи со всевозможными соответствующими выводами государственных структур. Такой поступок – не раз плюнуть, и на него не все решились. Несколько хороших поэтов явились, рассчитывая отсидеться за спинами. Наивное решение. Именно их в первую очередь с большим почетом стая выталкивала на трибуну.

В стае тоже не глупые люди. А пойти против стаи – это уже поступок иного уровня мужества. Потом у некоторых до конца жизни болела совесть. Один раз не додумал, барахтаясь в выборе, и вся жизнь с черной меткой. Судьи последующих поколений не прощают даже спорные случаи, а уж там, где мог улизнуть, где есть примеры мудрого поведения, там пощады не жди. Наверно, это правильно.

В последние годы на Эренбурга и многих других немало навешено. Человек – не ангел, может оступиться, а лучших и судят жестче. И это правильно. И все-таки, мне кажется, легко судить задним числом.

Существует такой анекдот. В наше время человек, внешне похожий на Ленина, двойник его, жалуется знакомому:
– Все узнают. Проходу нет.
Знакомый советует:
– Сними кепку и бороду сбрей.
– А умище-то, умище куда я дену.

У Эренбурга под Истрой дача. Он много раз проезжал мимо дворца культуры с бюстом Чехова перед парадным входом. В 1964 году, в четырехсотлетний юбилей книгопечатания в России, не мог он не зайти в зал дворца. Время смутное, неприятное, идеологическая нагайка со свистом носится по стране, но умище-то куда денешь.

Зал битком. Вопросы острые. В зале молодежь из НИИ, все грамотные и ершистые. Поразило его умение чувствовать и держать зал, его умение отвечать на вопросы, так ответить, чтобы все всё поняли, и не придерешься.

Я хорошо помню, как в эти же годы состоялся пустомельный съезд писателей. Илья Эренбург, не желая на нем присутствовать, уехал в Италию, якобы по делам борьбы за мир, а Михаил Шолохов, к этому времени напрочь забыв свою былую легкую фронду режиму, забыв, как сам, когда его Сталин позвал на прием и хотел куда-то втянуть, напился до потери пульса и улизнул, став теперь верноподданным защитником власти и лучше многих понимая поступок Эренбурга, страстно клеймил своего идейного оппонента, будто в литературе и стране больше проблем не было.

 Жизнь – штука сложная. Пойми, почему молодой Шолохов был мудрее себя зрелого, а старый Эренбург стал смелее и мужественней себя прежнего.

Если с Эренбургом встреча в какой-то степени была закономерной, то со скульптором Коненковым встреча произошла совершенно случайно. В начале октября 1965 года я оказался в Ленинграде, а в это время в Русском музее была выставка Серова и Юбилейная выставка Коненкова, посвященная свершившемуся 90-летию. Я не большой знаток скульптуры, но Родена и Коненкова обожал.

У парадного входа музея обычно большие очереди, а я знал, что есть боковой вход, через который можно сразу попасть в залы живописи советского периода и начала века, которые я тоже собирался посмотреть.

И вот 8 октября я подхожу к боковому входу, а сзади у обочины раздается визг тормозов машины. Оборачиваюсь и вижу в машине Коненкова. Старика невозможно не узнать по его могучей бороде. Сопровождали его жена и старомодного вида мужчина – биограф или искусствовед, как я тогда решил.

Вместе с ними я зашел в музей, и музейные работники отнеслись ко мне как к сопровождающему лицу со всеми вытекающими почестями.
 
Выставка располагалась здесь же в просторном вестибюле бокового входа. Позже из журнала, кажется, «Работница», я узнал, что это была встреча великого скульптора с работниками неведомой мне Анисимовской фабрики. В небольшой заметке говорилось о фабрике, немного о Коненкове, и ни слова обо мне. Но, видит бог, я не вру, я тоже присутствовал.

 Попутно шли съемки скульптора возле своих работ, особенно возле бюста Ленина, были обязательные в таком случае пионеры. Они под вспышки фототехники должны были повязать скульптору красный галстук и сфотографироваться с ним, но мешала великая борода, запечатленная им на знаменитом «Автопортрете».

 Жена пришла детям на помощь и со своей стороны приподняла ему бороду, а сообразительные школьники то же самое проделали с его бородой с другой стороны, и дело пошло.

Старик терпеливо и серьезно сносил экзекуцию. Меня на фотографиях не ищите. Я старался не попадать в объектив, хотя норовил быть ближе к скульптору, чтобы хорошо его слышать. Факт моей принадлежности к свите мне помогал. Музейные меня не отгоняли, а другим доставалось.

Весьма почтенный возраст, великий уважаемый человек, достаточно долгая процедура встречи – все основания, чтобы организаторы беспокоились о скульпторе.

– Товарищи! Расступитесь! Подайте стул! – потребовал кто-то из организаторов. – Сергей Тимофеевич говорит, что устал.
– Нет! Это неправда! – громко возразил Коненков. – Я так никогда не говорю! Некогда нам уставать!

Он переходил от скульптуры к скульптуре, у каждой что-нибудь рассказывал. Несколько раз декламировал Есенина.
– Это у Есенина еще не напечатано!
– Я проехал по всей стране. Я видел, как выросла промышленность. Я верю, и на луну полетим. А на обиды не надо обращать внимание.
– Не убивайте птиц и зверей. Их надо любить. Позвали меня на север, а убили медведя. Я говорю: не буду лепить ваш бюст. Вы – убийцы.

У бюста Ленина:
– Я его изобразил, каким видел. Он пришел смотреть проекты памятника «Освобожденному труду». Тогда было увлечение абстрактным. Ленин долго смеялся, а потом сказал: «Пусть Анатолий Васильевич разберется и решит». А мы до сих пор не построили памятник «Освобожденному труду».

Его бюст Ленина меня удивил. Я привык к Ленину по артистам, по парадным фотографиям и живописным полотнам. А здесь, особенно в профиль… голова к макушке сходит на расплющенный клин. Тут о величии говорить не приходится. Потом мне попались жандармские фотографии Ленина, в том числе в профиль. Впечатление было, что они сняты с бюста Коненкова. Не обманул старик. Изобразил, каким видел.
К концу встречи даже я почувствовал, что устал.

– Все, дедка, будет, – ворчала жена. – С тебя достаточно.
Ему снова предлагали стул.
– Опять сидеть? – сокрушался он.
Его усадили, когда пионеры повязывали галстук и фотографировались вместе с ним. Старик поднял руку.

– Вы все талантливы! Работайте, сколько я, и вы достигните славы!
Я где-то читал, что Коненков до глубокой старости работал по 18 часов в сутки. Мне кажется, если работать даже по 24 часа, не каждый станет великим скульптором, но, если работать хотя бы по восемь часов, в той отрасли, к которой тянется душа и к которой есть природная склонность, можно достичь немалых успехов. А это гораздо приятнее, чем чувство, что всю жизнь проиграл в подкидного.


Выбор

Человечество зубы проело, решая свои проблемы, а толку мало. Каждое поколение проблемы проходит снова.
Захлебываясь, прерывисто визжит бормашина – пломбирует зубы, шпаклюет трещины. Надолго ли? А в соседнем кабинете пожилой врач объясняет пациенту:
– Есть два выхода. Самый хороший – само пройдет. Самый плохой – удаление.
Что толку от такого толкования? Это же очевидно.

Бормашина после короткого перерыва вопит с новой энергией, но стонов моей Валентины не слышно. Моего сочувственного вмешательства не требуется, мысли возвращаются к услышанному, и я вдруг понимаю, что врач абсолютно прав, а я по своей природной легкодумности не оценил его корректное предупреждение. Врач устанавливал четкие рамки, в пределах которых больной обязан принять самостоятельное решение.

 Если бы врач сказал: «Не лечить – кончится удалением», – все было бы предопределено. Пациенту ничего решать не пришлось бы. Фактически, все за него решил врач, а поскольку услуги платные, можно посчитать, что решение навязано. В той форме, в которой проблему изложил врач, ответственность за принятие решения ложится на пациента. Врач – исполнитель его воли.

Будешь надеяться на лучшее, сэкономишь – можешь потерять зуб. Залечишь – избежишь худшего, но поцелуешься с бормашиной и потратишься, а, может быть, надобности в этом не было. Врач умывает руки. Сам выбирай. Но так и должно быть. Вся жизнь – выбор. Безусловно, можно все пустить на самотек. Не принимать решение – тоже решение, тоже выбор. Иногда – удачный, иногда – нет. Но это тоже вся та же жизнь.

Женщина подала на развод и выгнала мужа из дому. Муж смахнул пот со лба, вздохнул и ожил. Проблема, которая гноилась, как больной зуб, терзала его и мучила, разрешилась сама собой без его воли и участия. Он не хотел принимать решение, он боялся его и терпел, опасаясь невиданного размаха справедливых упреков и боли, и вдруг все кончилось, и он свободен, и все не так трагично, как казалось, и вообще уже больше нет проблем. Над ним безоблачное небо.

А жена пришла в ужас. Когда она его выгоняла, ей и в голову не пришло, что он посмеет уйти. Она хотела его проучить, наказать, отомстить, но в развод она не играла всерьез. Она тут же побежала и забрала заявление, но муж уже ушел. У него камень спал с души, а снова поднимать его на грудь у него желания не было.

Когда жена разыгрывала спектакль, она думала, что все будет так, как она хочет. Она даже не подозревала, что события могут пойти по самому вероятному и естественному руслу. Ты выгоняешь, он уходит.

Но такой непродуманный выбор – это тоже жизнь. Это обыденность. И это великое благо, что такие промашки на свете случаются. Что было бы, если бы жена все продумала? Вполне возможно, она повела бы себя более изощренно, и бедный муж до сих пор слушал бы прерывистый визг бормашины и боялся бы принимать решение. Такое тоже бывает. И это тоже жизнь.


Райская жизнь

Одной женщине казалось, что она пользуется большим успехом у мужчин. А она как раз мечтала о роскошной жизни. Когда сильно хочешь, невольно начинаешь что-нибудь предпринимать, чтобы мечта сбылась.

 Женщина после некоторых усилий, подогреваемых сладкими грезами, избавилась от обузы, который после нескольких лет совместной жизни оказался обыкновенным мужиком без желаемого ей размаха. А дальше все у нее получилось, как в сказке.

Вечером и иногда даже ночью она пользовалась немалым успехом у мужчин, которые ей нравились, и на которых она возлагала надежды, но наступало утро, и ее горячие поклонники вспоминали, что у них есть работа, семья, дети, а у некоторых на примете другая женщина, которая тоже пользовалась у мужчин большим успехом, а у него еще не успела.

Ее обуза тем временем жил уже с другой женщиной. Она тоже пользовалась успехом у мужчин. Днем и на работе ее это очень радовало, но вечером она сразу спешила домой, а ночью вообще забывала о благосклонном ухаживании знакомых и малознакомых мужчин.

А покинутая жена, наоборот именно вечерами, долгими и скучными, и особенно бессонными ночами стала задумываться о текущей жизни, а не о будущей райской. И ей стало казаться, что что-то такое у нее сломалось, осколки рассыпались и потерялись, их уже не собрать и не склеить. А винить кого? Папу, маму, себя или бывшего мужа? Или эту жизнь, в которой везде и всюду обыденное настоящее и так мало воображаемого желанного рая


Семья и люди

Когда я начал работать инженером в НИИ, мне довелось жить в общежитии с товарищем, который по возрасту годился мне в отцы. Примерно такое же соотношение было и в нашем служебном положении. Друзьями мы не стали, но мужик он был простой, и нос не задирал. Утром будил, чтобы я не проспал на работу, заботился, чтобы я завтракал и ужинал и охотно со мной беседовал. Через пару месяцев ему дали жилье, и мы расстались. Из всех наших споров один надолго застрял в памяти.

– Вы бы доверили создание сложного электронного прибора случайному человеку – неспециалисту и непрофессионалу? Тогда почему воспитанием и выращиванием детей должны заниматься родители – не профессионалы и не специалисты в воспитании. Детей должны выращивать в специальных интернатах, в детских садах и школах. Родил и сдай. Пусть грамотные и образованные воспитатели ими занимаются. У специалистов брака будет меньше.

Он не шутил, он говорил серьезно. От изумления я не слетел со стула. Идея вытекала из наивного романтизма времен юности моих родителей, о чем мама часто вспоминала с улыбкой. Идея в духе великих начинаний коммунизма – преобразования Земного Шара и выращивания нового человека. Меня только поразило, что сторонником ее является именно он – по духу домашний человек.

Куда нас только не заводит фантазирование, когда мы пытаемся стать великими преобразователями. Но согласиться я не мог. Признать, что усилия родителей по моему выращиванию были мало плодотворными, душа не лежала. Сам себя не перечеркнешь.

С другой стороны, я был подготовлен мамой трезво относиться к революционным исканиям. Мало ли что взбредет в закружившуюся голову. Надоел воздух – хочу дышать чистым гелием. Не хочу привычной пищи. Хочу питаться изумрудами. Желать можно, не сломать бы желудок и зубы. Потом и манная каша не поможет.

Но определенная убийственная логика в его идее была. Разрабатывать электронный прибор не доверишь первому встречному, а человек намного сложнее. И с браком в семье мы сталкиваемся на каждом шагу.
 
Еще один раз поразил меня этот товарищ. Когда началось повальное увлечение бегом трусцой, он, почти старый уже человек, самоотверженно трусил по улицам города, но ничего не избежал. Что суждено, то приходит в положенный срок. Позже сын втянул меня в общее увлечение.

Физически я почувствовал себя, как никогда хорошо, но стали болеть ноги. Одни механизмы закалились, другие сработали на износ. Интенсивные физические занятия – не только мобилизация организма, но и ускоренные испытания на срок службы. Они позволяют быстро выявить слабое звено. Великие спортсмены, как правило, не бывают долгожителями. С другой стороны, наш знаменитый российский лентяй Илья Ильич Обломов тоже не долго задержался на этом свете.


Можно кратковременно взлететь над пьедесталом, можно долго и утомительно жевать пилюли. Жизнь предоставляет нам право выбора, но, как заметил наблюдательный автор Обломова, очень многое предопределено с детских лет. Во многих семьях климат не оптимален для наследников.
 
Семья – не идеальное изобретение. Ряды преступников формируют сироты, беспризорники при живых родителях и дети из мнимо благополучных семей, которые обеспечивают хороший прокорм, но у папеньки с маменькой свои любимые игрушки, в число которых чадо не входит.

 Семьи с завихрениями и революционными новациями, семьи, в которых родители в оживленной войне за независимость друг от друга или полное подчинение один другому. В этой войне они стараются перетянуть ребенка на свою сторону, разрывая его на части и побуждая в итоге плыть самостоятельно с изрядной долей пренебрежения к родителям и человечеству.

Для детских садов и школ, особенно в последнее время, разработаны хорошие программы, чтобы научить детей изобретательно мыслить. Когда я занимался с сыном, мне приходилось самому придумывать методы.

Сейчас хлынул поток специальной литературы. Многое из того, что я применял, и много того больше изложено и разжевано. Но, чтобы ребенок в будущем продержался на плаву, у него, кроме мышления, должны быть хорошо развиты чувства. Он должен уметь видеть и замечать, слышать и слушать, обонять, осязать, ощущать. Но для жизни этого мало. Человек должен уметь любить, переживать, сострадать и сочувствовать.

Чтобы он был наделен этими качествами, его самого надо с первого вздоха любить, ласкать, жалеть, целовать, облизывать. Ему надо развивать механизмы, которые со времен Адама и Евы называются душой.

Бывают в семьях несчастные случаи. Мать Александра Сергеевича Пушкина холодно относилась к сыну. Другая женщина с чуткой душой, няня Арина Родионовна, взрастила ему душу. Мы знаем имя няни, но мало кто помнит имя его матери.

Хорошие воспитатели детского сада и учителя школы могут поставить мышление, могут сыграть значительную роль в становлении ребенка, но какой воспитатель способен любить, ласкать, жалеть, сочувствовать, целовать и облизывать одновременно пару десятков детей.

Выращивание детей, формирование их души были, есть и будут штучным производством. У семьи свои минусы, семья – не идеальное изобретение, но семья прошла испытания эпох, и лучше семьи ничего природа не выдумала. А человечество изобретало и до сих пор изобретает. Обыденное приедается. Хочется питаться изумрудами.

Древняя Спарта ставила эксперимент. Отбирались и выращивались только здоровые дети, но самые сильные не всегда самые интеллектуально развитые. У физически слабого ребенка больше шансов думать, мечтать, фантазировать. Замечательно, если все сочетается, но, увы, не всегда так бывает. Народы, которые по старинке штучно выращивали детей, смели Спарту, и она осталась в памяти примером того, что естественную природу не обведешь вокруг пальца.

Каждое сообщество стремится жить беззаботно и счастливо. Законное желание, но, когда в стремлении к райской жизни доходят до того, что выращивание детей становится обузой, наступает закат. Иные сообщества, которым дети не в тягость, вытесняют изнеженных на обочину.

Рождается человек, растет, учится, работает, взрослеет и начинает ощущать свою ответственность за младшее и старшее поколение. Возникает сообщество, растет, работает, взрослеет и начинает осознавать свою ответственность за молодые и дряхлеющие сообщества. Семья может развалиться и разойтись. Такая возможность есть. Сообщества могут разваливаться, но разойтись им некуда.

Так не бывает или бывает исключительно редко, что один прав во всем, а другой во всем виноват. Так может казаться для самооправдания, но, если глубже копнуть, если привлечь к анализу спящую совесть, откроется многое. В противостоянии людей и сообществ в той или иной степени виноваты обе стороны. Нет одного только правого, а другого кругом виноватого. Оба хороши.

Я иногда завидую внукам. Если бы мне так, как им, в семье и школе ставили мышление, если бы в институте рассказали и объяснили, что такое жизненный путь, каким талантливым бездельником я бы вырос. Я очень многое в жизни сам для себя открыл, а внукам многое из этого подается в готовом виде.

Школьником средних классов от любимого учителя физики я услышал такую историю. В переполненном зале выступал великий русский физиолог Иван Петрович Павлов. Ему пришло много записок. Из большой стопки он выбрал несколько.
– На эти вопросы я отвечу, – сказал он, – а на вопросы в остальных записках я ответа не знаю.
– За что же вам государство деньги платит?! – крикнул кто-то из зала.
– Мне государство платит деньги за то, что я знаю. Если бы государство платило мне за то, чего я не знаю, оно давно бы разорилось.

Познание материального производства и окружающего в пределах видимости – не самое трудное. Жизнь не стоит на месте. Новые проблемы возникают перед человечеством. Какую пищу дать экономике, чем обогреть города и села? Перенаселение и болезни. Социальное устройство без потрясений и войн, благополучие общества и мира, воспитание смены без наркотиков и преступлений. Проблемы, проблемы, проблемы.

Отдельный человек может быть бездельником, но человечеству не суждено лениться. Это не его удел. Предыдущими поколениями решены самые простые вопросы, лежащие на поверхности. Как решаются более сложные и глубинные они не знают. Это уже предстоит следующим поколениям.


Главная загадка жизни

Жизнь устроена так, что всегда есть возможность подумать.
Разнообразие мыслей зависит от колкости воздействий.
Хорошая мысль долговечнее жизни – жизнь проходит, мысль остается.
Жизнь много обещает, но щедро дает по рукам.

Цель в жизни – главная помеха на пути к другим соблазнам.
Если достиг цели, преодолевай разочарование – жизнь на этом не кончается.
Пока не обожжешься, не поймешь, что такое огонь.

В жизни побеждает не тот, кто одолевает других, а тот, кто справляется с собой.
Многие думают, что торят свою дорогу, а фактически уродуют собственный путь.
Эпилог в жизни заранее известен, но, как и с чем каждый к нему придет, – главная загадка в жизни.

Жизнь – всегда изнурительный бой,
тяжба с миром – не мелкая склока,
жизнь – борьба и сраженье с собой,
от рождения до эпилога.

1999-2002 г.