Леденец на палочке, часть 7

Не знаю... Не могу сказать, то ли сил моих (Это ещё каких?) хватило вернуться только к этому эпизоду повествования, то ли "старикашка" за клавиатурой своего "компа" решил именно так распорядиться сюжетом, но...

... Я вылез из погреба последним. Что-то мне стало вдруг сумно, какая-то мысль вертелась и ускользала. Что-то такое, что засело в памяти как заноза... Я сделал несколько шагов к уже тронувшейся перегруженной повозке, в которой перемешались "красные" с "белыми". В ней Хрипатый встал с облучка в рост, хлестнул вожжами по крупам лошадей и заорал: -Но-о-о, лядящие! Пошли, пошли! Но-о-о!

Повозка дёрнулась рывком. Офицер, тот что с командирским голосом, протянул в мою сторону руку и что-то неслышно за поднявшимся шумом мне прокричал. Но я помотал головой и бросился в сторону хаты.

В открытое настежь окно я прыгнул головой вперёд, сильно оттолкнувшись ногами от земли и с грохотом ввалился в опустевшую хату. За моей спиной крики усилились, раздался топот множества копыт, лошади с седоками-атаманцами пронеслись вскачь за повозкой, коротко протарахтел пулемёт и смолк.

Я вскочил на ноги, но немного опоздал. Она тоже уже всё поняла и бросилась на меня, опрокинув навзничь передними стойками. Мне удалось правой ногой упереться в ножку стола и рывком освободить из-под её круглых опор которыми заканчивались стойки, верхнюю часть туловища.

Из механизма высунулась цыганская игла и с характерным стрекочущим звуком принялась быстро выдвигаться и задвигаться.
Эта игла прошила мне левое бедро, а так как машинка при этом изогнулась в сторону, то я получил рваную рану длиной около десяти сантиметров. Из раны сразу же хлынула кровь, боль парализовала движения ног, но не рук.

Левой рукой я упёрся её в морду рядом с иглодержателем. Торопливо пошарив правой рукой по полу, мои пальцы нащупали ножку табуретки.

В этот момент левая рука соскользнула и игла впилась мне в ладонь между указательным и большим пальцем. Вероятно она разорвала бы мне ладонь и запястье, если бы я не ударил её табуретом. Удар пришёлся ей в бок, опрокинув её на лавку. Лавка не выдержала массы её тела и развалилась.

Она засучила стойками, попыталась встать, деревянные обломки помешали ей это сделать. Я поднялся на ноги и, несмотря на острую боль в ноге, продолжал бить по ней тяжёлым дубовым табуретом, пока она не превратилась в груду чугунных и стальных обломков.

Наконец она затихла. Я, не выпуская из правой руки табурет, поглядывая на неё, принялся рыться в обломках деревянных ящиков, которые были прикреплены к её столешнице. В одном из них, под бобинами с нитками и лоскутами тряпья, я нащупал свинцовый портсигар-контейнер.

Я быстро осмотрел его и потрогал пальцем закрытую застёжку. Потом я спрятал контейнер в карман. Мне показалось, что у моих ног что-то шевельнулось. Я снова схватил за ножку табуретку, но это была всего лишь конвульсия. Что-то дёрнулось, звякнуло и к моим ногам упал мятый шильдик с надписью S I N G E R.

Кровь продолжала течь из раны. Я враз ослабел. Доковыляв до стены и опершись спиной, я сполз по стене на пол. Надо было поскорее убираться из хаты. Для этого надо было сначала остановить кровь, перевязать раны на ноге и на левой руке. но сил у меня на это не оказалось. Я погрузился в мутную тьму цвета крови бегущей по венам... Какая-то мелодия, как слабеющие удары пульса звучала, звучала, звучала... Тише, тише, тише...

"Цвета те, которые мне не давались
Я взял их под сердцем, они там валялись
Цвета едкой боли, любовной печали
Цвета цвета крови, бегущей по венам
Они так стонали, они так кричали
Я чувствовал телом" (с)

Я чувствовал телом... Громче, громче, громче...

Я не знаю, когда я очнулся. Сначала вернулся слух. Рядом со мной разговаривали двое.

Я лежал на чём-то мягком. Когда вернулось зрение, я понял, что лежу, скорее всего в лазарете. Это было довольно большое запущенное помещение, типа залы, с четырьмя высокими окнами, выходящими в старый яблоневый сад. Высокий потолок был когда-то расписан пасторальными картинами, сейчас они были покрыты заметным слоем пыли.

Моя койка стояла у противоположной окнам стене в одном ряду с ещё шестью койками, на которых лежали люди, укрытые суконными серыми солдатскими одеялами.

Из тех двоих, что разговаривали стоя рядом с моей койкой, я узнал только одного - того офицера с командным голосом, вместе с которым сидел в погребе, в плену у бандитов батьки Ангела. Второй, судя по белому халату с завязками на спине и белом колпаке на голове, был доктором. Я не успел уловить смысл их разговора, так как они замолчали, увидев что я открыл глаза.

Доктор склонился надо мной и приложил ладонь руки к моему лбу. Ладонь его была холодна, а на меня пахнуло ненавистным больничным запахом карболки. Потом доктор приложил пальцы к моему запястью, а ещё потом, поочерёдно оттянул пальцами мои нижние веки вниз. Очевидно ему что-то ещё хотелось узнать обо мне, потому что он, пощёлкивая тремя пальцами, поводил кистью руки перед моим лицом. Потом он выпрямился, кивнул головой своему собеседнику и удалился из залы.

Мой знакомец по плену присел боком на край койки и представился ротмистром Волиным, сотрудником Освага. Об Осваге я когда-то читал в одном из романов Аксёнова и запомнил только одно, что у Аксёнова Осваг, разведка и контрразведка были в "одном флаконе". Я машинально похлопал себя ладонью по бедру, там где на комбинезоне был карман, куда я спрятал контейнер с ПирЕ. Естественно, что моя ладонь ощутила только вытертую до основы шерсть одеяла. Скорее всего комбинезона на мне не было, а значит и контейнера тоже.

-Вы, я вижу что-то ищете, морячок? -пристально глядя мне в лицо спросил ротмистр.
-Да, при мне была одна безделица, которая дорога мне как память, -ответил я.
-Вероятно в память о службе? -задал вопрос ротмистр, как мне показалось с некоторой издёвкой.

Я промолчал, ожидая продолжения разговора.
Ротмистр тоже помолчал, изучающе разглядывая моё лицо.

-Ну, хорошо... Я вам кое-что расскажу. А потом, вы мне тоже кое-что расскажете, договорились, кондуктор Панин? Или, может быть не кондуктор? И не Панин вовсе, а? Ну-с, ладно, пока слушайте.
Если помните, мы оставили вас в момент, когда вы почему-то решили не бежать с нами из плена, а вернуться в него. Я надеюсь услышать от вас объяснение сего в высшей мере странного поступка... Нам же, к сожалению не всем, удалось отбиться от преследующих нас бандитов. Все мои сослуживцы и примкнувшие к побегу "краснопёрые товарищи", при этом погибли от пуль. В пулемёте случился перекос ленты. Мы не успели перезарядиться, ездового пуля ударила в спину и он свалился под колёса несущейся повозки. Я успел перехватить вожжи, но лошади "понесли". Я остался один. Бандиты уже нагоняли, возможно хотели взять живым, когда нас вынесло прямо на казачий разъезд. Часть атаманцев порубали шашками казаки, а часть из них ускакала. Ну, а дальше... Оказывается я вышел на своих, на офицерский полк "Добрармии", -тут ротмистр показал мне своё предплечье, на котором красовался большой шеврон с черепом и скрещёнными костями, под которым был пришит, углом вниз, ещё один бело-сине-красный шеврон. -Генерал Марков распорядился очистить от банды Ангела округу. Атаманцы почти не сопротивлялись, когда наши вошли в село. Повалились на повозки, да ускакали. Когда мы вошли в хату, где гуляли Ангел и Задов, в ней никого, кроме вас не было. Вокруг валялись опрокинутые табуретки, черепки посуды, остатки пиршества и поломанная до неузнаваемого состояния швейная машинка. Её опознали по ножной педали и надписи на куске жести. Вы были без сознания, лежали в луже крови, на ноге - страшная рваная рана.

Ротмистр полез в карман галифе и вытащил из него коробку "Дукатъ".

-Боевой трофей. Вот что бандиты курили. Не угодно ли папироску? -ротмистр протянул мне открытую коробку.

Я взял папиросу. Ротмистр чиркнул спичкой по тёрке, мы оба закурили. Голова закружилась и я прикрыл глаза, слушая ротмистра, который продолжил свой рассказ.

-Вас надобно было перевязать. Когда санитар разрезал штанину, из вашего кармана вывалилось вот этот предмет. Не угодно взглянуть? -спросил Волин.

Я открыл глаза. Ротмистр держал на ладони портсигар-контейнер.

-Я не спрашиваю, откуда у вас эта вещь. Скорее всего я не услышу правдивого ответа. Не скрою, первым делом я хотел открыть защёлку и посмотреть что там, внутри. Но..., -ротмистр замолчал.

Он курил папиросу, внимательно глядя на меня. Вероятно его интересовала моя реакция на его слова.

-Но, общение по служебной линии с нашим гражданским консультантом по некоторым вопросам, кои относятся к прерогативе чистой науки, остановило меня. Точнее... Как-то консультант, а звать его Всеволод Владимиров и он получил диплом физика по специальности квантовая механика, пройдя обучение в лаборатории супругов Кюри, рассказал мне, что для защиты от Икс-лучей лучшим материалом служит свинец, -ротмистр опять умолк.
-Не знаю, не знаю, что именно меня остановило... Может быть свинцовый портсигар? Может быть ваш странный костюм? Может некий ореол загадки, связанный с вашим появлением в погребе? Хотя, что было странного в этом? Может ощущение вашей чужеродности окружающему миру? -Волин повёл округло рукой.

-В общем, я не открыл ваш портсигар, а послал его с оказией и с бережением в Екатеринослав, в Осваг, этому нашему консультанту. И вот, вчера, получил от него ответ, -ротмистр полез в нагрудный карман френча и извлёк из него желтоватый лист бумаги, сложенный два раза, и протянул его мне.

Я развернул лист и прочитал напечатанный на машинке текст:

-------
"Господину ротмистру Волину.

На Ваш запрос № 14/19 от  ".. "  "......." относительно предмета, похожего на портсигар с корпусом из тяжёлого металла серого цвета, имею сообщить следующее:

1. Предмет в виде портсигара выполнен из свинца.
2. Предмет содержит в себе источник Х-лучей высокой энергии.

Предположительно упомянутый предмет предназначен для транспортировки некоего вещества и защиты от его излучения.

При проведении исследования применены следующие приборы:

- пьезоэлектрические весы,
- квадрантный электрометр,
- ионизационная камера.

Рекомендации:

1. Ни в коем случае не открывать упомянутый выше предмет.
2. Желательно выяснить кто изготовил предмет и где его изготовили.
3. Желательно выяснить природу вещества, находящегося внутри предмета.

Приложение: представленный на экспертизу предмет и его содержимое в полной сохранности.

Подпись: Владимиров В.В., эксперт.

P.S. Господин ротмистр, в случае открытия новых обстоятельств относительно упомянутого в п.п. 2 и 3 Рекомендаций, прошу известить меня незамедлительно.
-------

-Ну-с, господин хороший, что вы имеете мне сказать? -ротмистр достал коробку папирос и, на этот раз не предложив мне, закурил, пуская дым изо рта в потолок.

-Всё просто, господин ротмистр из Освага, -ответил ему я. -Интересующий вас предмет, изготовленный в виде портсигара, есть контейнер для тайной перевозки некоего взрывчатого вещества колоссальной разрушительной силы. Называется это вещество ПирЕ. Об этом мне поведал ваш коллега из КГБ - Комиссии Галактической Безопасности. Мне передал этот контейнер для доставки в Тотентам (это тридевять световых лет от Земли) разумный таракан, представитель рода "Блаттелла германика", главарь мафиозного клана Дон Майкл. Судя по всему, его тоже кто-то использовал "втёмную", потому что Дон уверял меня, что в контейнере находится пробирка с "красной ртутью". А "красная ртуть", это такая штука, которую можно использовать в качестве многофункционального катализатора. Сегодня в Акмолинске торговцы на рынке из-под полы её предлагают за 292 355 рублей за полкило. А мне, когда я доставлю контейнер (чтобы там не содержалось, хоть микроскопическая "чёрная дыра") в Тотентаме выплатят 300 эфириумов. На эти деньги я с Лёлей улечу к Чёрному морю в Сочи, буду купаться на пляже Платформа, буду есть чебуреки, буду пить паленую "Хванчкару" и каждый вечер буду обдирать гостиничных лохов в вист. 

Не, ну понятно, что если бы я ответил ротмистру Волину именно так, то меня, скорее всего, местный доктор Дулитл лечил бы завёртыванием в мокрую простыню, электрошоком (если у них тут есть электричество) или рекомендовал бы обратиться к коллеге, доктору Моро. В нашей пивной на Малой Албанской про него каждый вечер рассказывал Млинг, бывший слуга доктора Моро. Таких сочинителей рассказов, подобно моему, доктор Моро лечил прижиганием лобных долей мозга. Правда, после этой операции, оперируемый становился совершенно другой личностью.
Поэтому...

-Всё просто, господин ротмистр, -ответил ему я. -Вы должно быть, в своё время, читали в "Ведомостях", или помните события, имевшие место быть, 30 июня 1908 года? Да, да, то атмосферное явление произошедшее в Енисейской губернии...
Так вот, Императорское Русское географическое общество организовало экспедицию в район Подкаменной Тунгуски. В экспедиции принял участие геодезистом мой троюродный дядюшка Леонид Алексеевич Кулик. Он-то мне и оставил на хранение этот портсигар, перед тем, как в июле 14-го года его призвали из запаса на действительную в 20-й драгунский полк. Он мне ничего не рассказывал о том, что они нашли в тайге. Но, перед отъездом он наказал мне не расставаться с портсигаром и никогда не открывать его. Вот, собственно и всё...

Ротмистр некоторое время размышлял, глядя на тлеющий серой струйкой дыма кончик докуренной до мундштука папиросы.

После чего произнёс: -Что ж, господин Панин, я готов принять ваш ответ. Он ничуть не поможет мне ответить на вопросы уважаемого Всеволода Владимировича, нашего эксперта, но он меня в некоторой степени удовлетворил. Что вы намерены предпринять по выздоровлении? Доктор сказал, что сепсиса удалось избежать, и через неделю вы сможете встать на ноги.

Поймите и меня...Фактически я оказался "под колпаком" Освага. Ничего хорошего не ожидая от контрразведки, я решил выждать изменения обстоятельств в своём положении.

-Я не вижу иного пути для себя, чем поступить на службу под знамя Добровольческой армии, -ответил я ротмистру твёрдо глядя в его глаза.

Через три недели от дня разговора с ротмистром Волиным, я уже был зачислен в роту. К военной службе привычек я не растерял, потому ничего нового для себя я не узнал. Испытанием для меня стало, конечно, то, чем отличается служба в гарнизоне от службы в полевых условиях. Хорошо, что было лето и военные действия происходили, можно сказать "на югах" а не "среди берёзок средней полосы, где господам так хочется стреляться"....
Кстати, к отношениям господ офицеров и солдат надобно было привыкнуть. "Товарищей" среди офицеров не наблюдалось.
Впрочем, если следовать старинному солдатскому обычаю "держаться подальше от начальства и поближе к кухне", то служба мало чем отличалась от той, которую я прошёл в юности.

Мы были распределены на постой по хатам. Отношения с местным населением складывались по-разному. Пан сельский голова, дьяк и зажиточные казаки  относились к нам как к своим защитникам. Остальная же община смотрела на нас "нехорошим глазом".

Их отношение к нам проще выразить одной фразой: "Белые пришли грабят, красные пришли тоже грабят, ну куда бедному хрестьянину податься..."

Ходил я в основном в ночные караулы. Днём, как-то, считалось, что на нас не нападут. Один раз я принял участие в столкновении с бандой атамана Грициана Таврического в каком-то очередном хуторе Вытребеньки (Великий Ктулху, прости род человеческий за такое название!). Из хутора мы их выбили почти без потерь, но банда укрепилась в старом монастыре, штурмовать который до подхода артиллерийской батареи было бессмысленно.

А один раз меня включили в расстрельную команду. Я так понимаю, что не без приказа ротмистра Волина. Я ощущал, что за мной всё время наблюдают чужие глаза. Ротмистр явно мне не доверял. (Кстати, портсигар-контейнер он мне вернул и я его всё время таскал с собой в кармане галифе.)

Расстрел провели с утра пораньше, до завтрака. Их было трое. Кто такие - не ведаю. Пленные, одним словом. Повели мы их к старому щебкарьеру. Постояли, подождали пока один докурил "козью ножку", потом стрельнули. Я, конечно, стрелял поверх головы того, что напоследок курил. Упали они на дно карьера, а мы пошли к околице, где дымила труба полевой кухни.
 
Так прошло несколько месяцев. Я даже привык к этой немудрящей жизни. Что меня конкретно напрягало (это мягко говоря), так это отсутствие не то, что туалетной бумаги, а, вообще, любой бумаги. Помню в той, другой армии, каждый был озабочен поисками бумаги.
Служил я в пустынной местности, где не росли ни лопухи, ни деревья с листвой. Одна полынь кругом, по весне тюльпаны на две недели, а летом перекати-поле.

Вы видели перекати-поле? Это как спираль Бруно, спасибо, что не из стали.  Вы пробовали подтираться спиралью Бруно? Так вот, одно спасение - вырвать лист газеты из подшивок, что в одной именной комнате лежали.

Ну, а дальше, понятное дело, что делать с этой газетой - обойдусь без подробностей. Разве что, анекдот напомню: "-Ты газеты читаешь? -Конечно, читаю! Сколько оторву, столько и читаю!"

Однажды... Как я не люблю этого слова... И вовсе не однажды а много раз такое было со мной, да и не только со мной...

Махновцы подожгли траву, а может, она сама загорелась – сушь-то стояла с конца мая, и теперь ветер гнал удушливый серый дым в сторону Малиновки.

Я лежал на боку в траве и бурьяне, перезаряжал короткий кавалерийский карабин, щурясь от едкого дыма и пытаясь что-нибудь рассмотреть сквозь дым за переплетением травяных стеблей.

Этот карабин я подобрал, когда пробегал мимо хорунжего Покатилова.

Собственно, от Покатилова мало что осталось…

Так – торчали из свежей воронки от разрыва шестидюймового снаряда ноги в хромовых сапогах со шпорами.
 
Галифе, с приметными в шагу черными кожаными вставками, были усеяны жирными брызгами коричневого и красного цвета.

Остального тела у хорунжего как бы и не было вовсе.

Выше пояса какие-то мокрые перекрученные тряпки были присыпаны комьями рыхлой сухой земли…

И это было всё, что осталось от рослого крепыша Покатилова, еще вчера вечером угощавшего меня папиросами “Сальве”.

О том, что это был Покатилов, я догадался только по сломанному зубчатому колёсику на стальной шпоре.

И догадка эта тенью скользнула как-бы по краю моего сознания, потому как не до того было.
 
В воздухе свистели снаряды и сдвоено громыхали выстрелы пушек и разрывы снарядов – противник подтянул артиллерию на прямую наводку.

Как этот факт могло прозевать боевое охранение, и откуда у махновцев взялись пушки?

Поговаривали, что батька Махно, крестьянский атаман, заключил военный союз с большевиками...

Эти мысли толклись на краю моего сознания, пока я бежал к околице села .

Потом впереди себя я увидел спины бегущих по улице товарищей по взводу.

Унтер-офицер Мазнев не успел натянуть гимнастёрку, у голенища его левого сапога моталась на бегу недомотанная по спешке портянка.
 
Мазнев слегка прихрамывал на эту ногу, но бежал споро, несмотря на то, что обе руки у него оттягивали плоские цинковые ящики со снаряженными лентами для “станкача’.

Сам пулемёт системы “Ма;ксим” катил, держась за изогнутую стальную дугу станка, рядовой Конюхов, второй номер пулеметного расчёта.

Первого номера – Захарова, я заметил там же, у снарядной воронки.

Во время взрыва снаряда Захарова отбросило спиной на колья плетня, где он и повис, раскинув руки крестом и откинув голову.

Полурастёгнутая гимнастёрка на его груди была пропитана кровью из пробитой осколками груди.

Из беленых мазанок, выбегали на узкую улицу через калитки и сигали через плетни солдаты третьей роты, одетые кто-как, но все с оружием в руках.

Сказывалась привычка, выработанная каждым днем гражданской войны.

Люди даже во сне держали оружие под рукой.
 
Внезапно я начал слышать хрип дыхания бегущих людей и приглушенный топот солдатских сапог по густой белой пыли, вставшей вдруг клубами между плетней.

Ещё я услышал страшный хруст огня – горели соломенные крыши нескольких полуразрушенных мазанок.

Обстрел неожиданно прекратился – наверное артиллеристы берегли снаряды.

За околицей попадали прямо в бурьян, запаленно и сипло дыша.

Какое-то время я лежал прижавшись небритой щекой к не менее колючим стеблям густой травы, пережидая пока не установится дыхание.

В очередной раз, после пробежки, я пообещал сам себе бросить курить.
 
А с другой стороны — в любой момент тебя может словить винтовочная пуля пластуна-охотника или пулеметная очередь махновского пулеметчика. Э-эх...
 
В жизни солдата и так мало удовольствий.

Бросить курить — значит отказаться от одного из нескольких удовольствий.
 
А много ли их у солдата, пока он жив и в строю?

Покурить, поспать, попить, пожрать, да поср.ть...

-А вот и он! Накликал..., - с досадой на себя подумал я, когда над головой просвистала на разные тоны, сшибая верхушки стеблей высокой буйной травы, очередь вражеского пулемета.
 
Я прижался еще плотнее к теплой земле, вдыхая терпкие запахи пыли и гари.

Рядом с ним трижды лязгнул затвор, досылая патрон в ствол, а затем сухо щелкнул винтовочный выстрел.

Кто-то из наших ребят залег рядом со мной.

Преодолевая страх я приподнял голову.

Взгляд уперся в зелено-желтое переплетение травяных стеблей.
 
Я отжался на локтях, одновременно раздвигая коротким стволом карабина густую траву.

Порывом ветра дым отнесло чуть в сторону, и перед ним открылось ровное пространство, покато уходящее вниз к полосе зелени — плакучие ивы печально склонили плети ветвей вдоль невидимого  извилистого русла степной речки-переплюйки.

Еще вчера я с Сашкой Голубевым купался в мелкой теплой воде этой речки, а потом мы стирали портянки.

Ниже по течению, после стирки  пропотевших солдатских портянок, изрядно всплыло кверху брюхом всякой рыбной мелочи.

Рыбешки набралось на доброе ведро ароматной ушицы.

Всем взводом вечером умяли доброй еды, и уснули сытые, что в последнее время случалось не часто...

А сегодня на противоположном берегу, на самом на гребне высокого песчаного берега, стояла махновская тачанка с пулеметом «Ма;ксим»...
 
Первый номер не спеша вел стволом пулемета слева-направо, спрятавшись за стальным щитком.

Второй номер расчета пригнувшись держал кончик снаряженной пулеметной ленты, готовясь заменить почти полностью расстрелянную до того ленту...

Этого-то клоуна в лохматой казацкой папахе и английском, песочного цвета офицерском френче надетом на голое тело, я и снял со своего второго выстрела.

Махновец вскинул руки, отбрасывая от себя вверх конец пулеметной ленты и снопом повалился с тачанки.

Только мелькнули кожаные вставки в шагу кавалерийского галифе...

Первый номер дернул стволом пулемета в мою сторону, и пригибая голову я успел увидеть как на гребень вылетела конница, вмиг перемахнула гребень, и пошла, потекла наметом сплошной лавой, с гиканьем и посвистом вниз, к плакучим ивам.

Чуть замешкавшись на переправе — не все кони сходу перемахнули речку-переплюйку, кое-где прянули назад, встали на дыбы под всадниками, закрутились по-над берегом — махновская конница ринулась прямо через всполье на залегшую у околицы села редкую цепочку «белых».

Я вскочил на ноги.

Я еще успел пожалеть что не трехлинейка у меня в руках с примкнутым штыком — тут бы еще можно было попытаться ткнуть снизу штыком либо коня, либо всадника...

А карабин?

Что ж, карабин...

Я успел выстрелить в летящий на меня, слившийся в одно темное пятно, силуэт...

Да на дыбы поднял своего коня опытный махновец, и ушла пуля в грудь коня.

Прянул конь в сторону, коротко заржав от боли, а махновец на скаку перевесился с седла,  держа саблю в руке на отлете.
 
Блеснула синевой, небеса отражающая, светлая сабельная сталь и молнией метнулась к моим глазам.

-Ах, как больно! - успел я подумать, перед тем как под сабельным ударом лопнула со звуком треснувшего спелого арбуза моя голова.