Кружева и шляпки

В начале 60-х годов Арбат был совсем другой. Мрачноватый, серо-грязного цвета, никаких вам фонарей и обжорок, - нет! Офонарел Арбат позже, после открытия Калининского проспекта. А так – шалишь, брат! Правительственная трасса, из Кремля Сталин на дачу ездил. К окнам жильцам подходить было запрещено, на чердаках сидели снайперы и пугали, если кто форточку открывал. По Арбату до Манежа ходил 2 троллейбус, было всего 4 остановки от Смоленки до Художественного. Кондукторши были важные и злые. Среди нас, пацанят, там царили сначала Плющихинские, а потом свои, арбатские, уже не такие приставучие, потише были, и потихоньку из простой шпаны стали превращаться в деловых – Арбат становился одним из центров московской фарцовки. Началось с марок и наклеек, потом – жвачка и кости (рок на самодельных «пластинках» из пленки для медицинских снимков, отсюда и название – кости). Ну а потом – нейлоновые носки, полуботинки «на манной каше», джинсы, галстуки с рыжими обезьянами на зеленых пальмах… Нас, приходящих пошляться по переулкам, уже гонять не было смысла, мы же потенциальные клиенты! Но поскольку денег ни у кого не было, покупали мы там очень редко, и самое – самое заветное! У меня до сих пор хранится такая запись с Клиффом Ричардом и Джонни Холидэем. И несколько марок – колоний.
Для нас одним из центров притяжения был кинотеатр кинохроники, куда можно было сорваться с уроков за 10 коп. практически на весь день – мы покупали билет, а когда кино кончалось, оставались в зале. Новости дня, Советский спорт, За рубежом, иногда мультяшки, репертуар был проверенный и вполне благонадежный. Только несколько раз мне запомнились скандальные показы: Назад к будущему (?), Одноэтажная Америка,  и еще какая-то фронда.
Киношка была обжита не только ребятишками, интересующимися как бы удрать с уроков. Там собирались арбатские старушки. Мы к сожалению особого внимания на них не обращали, а зря. Это были последние годы очень редкой, ценной и прекрасной генерации стареющих дам, которые несмотря на нищету, возраст, кошмарную жизнь и многие потери держали марку старой московской интеллигенции. Того, что от нее еще оставалось. Старичков я там не помню, только старые дамы. Прямая осанка, шляпки с вуалями, штопанные-перештопанные нитяные перчаточки, лаковые туфельки на невысоком каблучке, уже морщинистые от годов и дорог, но тщательно вытертые тряпочкой и вазелином (наверно, для блеска). Изящные тросточки вовсе не для опоры, а для красоты. Радикюльчики, шелковые накидки с тонкими кружевами – черными, серыми, бордовыми, заколотые фантастическими брошами, сухонькие ручки, на которые перстни чувствуют себя слишком свободно и раскованно. Тонкие манеры,  предупредительные жесты, без рисовки, мягкий, чудесный говор, кивком головы могли выразить всю гамму человеческих чувств. Манера повернуть корпус, глядеть на собеседника, внимать его речам, точной жестикуляцией дирижировать разговором… Господи, как это было прекрасно! Но в этой прелести я не видел никакого гламура, никакого жеманства, фальшивой ноты или позы. Нет, это были дамы, прошедшие через такие жуткие события, о которых мы еще даже не догадывались. Но нам, мне, по крайней мере, было явлено мужество, достоинство, глубина и спокойное сознание заката, неизбежного, но не покорившего и не согнувшего – уж если не телесно, то душевно и духовно – это точно. Они были из другого мира, с ними можно было заговорить, может быть, даже коснуться – но это не приближало меня, нас, вообще людей вокруг, к тому облику, образу, чуду, который они несли в себе.
Через несколько лет, после возвращения в эти края, я столкнулся с другим Арбатом – вместо него был не самый удачный дизайнерский искусственный городок, с крикливыми вывесками, бутиками, развалами книг, спекулянтами туристическими драгоценностями, пивнушками, золотом, - в общем, дурная копия турецкого базара. И ни одной старушки, ни одной прогуливающейся пары моих милых старых дам я не встретил. Неужели они забрали с собой то, что составляло прелесть и смысл старого городского района? И что тогда такое город – это копилка или ластик?