Рыбалка в Уложье

                ВВЕДЕНИЕ

Пресловутые сельхоз работы не обходили меня стороной ни на один год работы на физико-математическом факультете Могилевского пединститута. И вот прогуливаюсь я вечерком по одной из деревень Чериковского района. На душе легко и радостно. Еще бы – повезло несказанно. Студенты (понятно, что практически все студентки) размещены не в общежитии, а по домам сельчан. Не каждому понятна эта разница. А она грандиозна. К общежитию по вечерам подкатывают десятки не вполне трезвых и мало адекватных людей из нескольких соседних деревень, а то и из райцентра. Все они ищут развлечений и приключений и ведут себя КАК ДОМА со всеми вытекающими поступками, высказываниями, в общем понятно. А вот когда студентки живут в частных домах, то любой покушающийся на их право спокойного отдыха отхватит по полной от хозяина дома. Впрочем, таких случаев не наблюдалось. Деревня даже в подпитии уважает право частной собственности.

Так, значит, прогуливаюсь я вечерком по одной из деревень Чериковского района и торжествую от того, что не должен в эту поездку исполнять роль сторожевого пса у входа и под окнами общежития. Глядь - озеро. Не большенькое, а может большой пруд. А там десяток-другой рыбаков. Оказывается сезон открыли. А я открыл рот. Ну до чего же там были колоритные личности. Как по разному, но одинаково эффектно они себя вели. Разговаривали друг с другом. Кое-кто просто прохаживался рядом по берегу.

Мне бы записать тогда свои впечатления. Но об этом не думалось, да и уверен был, что все запомню до конца дней, ан нет, не тут-то было. С годами многое ушло из памяти. Но общая картинка не уходила, зато пришла мысль – а не подарить ли этот сюжет настоящему литератору. Шли годы, но то ли литератор достойный не встречался, то ли просто пожадничал. Наконец, года три назад (это начало моих записей о жизни) решил описать этот эпизод сам. Но поскольку самые яркие краски и тона ушли из памяти, решил немного оживить картинку своей фантазией. Но поскольку я не рыболов, то и фантазии было немного. Тогда картинка озера с рыбаками, председателем колхоза и завхозом начала получать некое обрамление, эпизод обзавелся своей историей, а потом ОСТАПА ПОНЕСЛО. Я и сам не заметил, как все это превратилось в Рыбалку в Уложье (что бы не накаркать вынужден был придумать название деревни – Уложья в Чериковских краях нет).

                РЫБАЛКА В УЛОЖЬЕ.
                1989 ГОД
       
    Этого дня вся деревня ждала еще с весны, но даже и сегодня, в погожий день конца сентября, в автобусе, направлявшемся из Уложья в райцентр, было несколько ребятишек, оживленно обсуждавших предстоящую покупку рыболовных снастей. Нет, как и у любых других деревенских мальчишек, у них было дома все необходимое для того увлекательного занятия, которым болеют и дети, и их отцы, а иногда даже и мамы. И, конечно же, делом чести было иметь самодельные и удилище, и поплавок, и грузило – покупались только крючки да леска. Любая иная покупка – это баловство для городских людей, также далеких от настоящей природы, как их пластмассовые удилища далеки от любовно выбранного после долгих поисков длинного ивового прута.

    Но сегодня день был особый, позволяющий отступить от неписанных и вовсе необязательных правил. Сегодня чаще, чем в предыдущие дни в разговорах вспоминалось как тогда в начале апреля колхозное начальство удачно приобрело партию рыбных мальков, кои торжественно были выпущены в местное озеро. Народу было объявлено, что в случае успеха откорма рыбешек часть прибыли будет отдана местным жителям через организацию массовой ловли по совместно разработанным правилам. Смелые головы предлагали организовать и продажу лицензий на отлов для приезжих, но, поостыв, так далеко решили не заглядывать. Все-таки дело новое, как оно там обернется – кто знает.

    Отшумели апрельские ветра, а с ними ушла и посевная на колхозных полях и потянулись бесконечные сельские летние хлопоты. Деревня жила своей жизнью: отрабатывая «на колхоз» находила минутки и пахала свои огороды, сеяла, пропалывала, удобряла, опрыскивала их, лелеяла и холила свою скотинку. Все как всегда, да чуток не так как всегда. Не те разговоры в бытовках бригад и на планерках в конторе. Не те комментарии к картинке, на которой колхозный завхоз руководит перемещением мешков с комбикормом – ныне они направляется не только к фермам, но и к озеру. Не те родительские приемы в выборе кнута и пряника для ребятишек (вот повыбрасываю все эти лески с крючками или а я тебе новую удочку куплю). Не приходилось и посидеть с удочкой на своем озере – всякая рыбалка в этом году, понятное дело, была запрещена. А вот каждая поездка в райцентр обязательно сопровождалась внимательным разглядыванием содержимого лотка рыболова-любителя в тамошнем универмаге. Делались и покупки.

    Все большее и большее внимание отдавалось предстоящей рыбалке. Перво-наперво разрабатывались правила нового и необычного для здешних мест мероприятия. До хрипоты спорили мужики по принципиальным вопросам: как определить норму вылова и откуда ловить – с берега или с лодки, а если с берега, то где стоять с удочками – разбрестись по кустикам подальше друг от друга или в людном месте и в тесноте. А кто-то замахивался и на сети.

Точку в планировании поставил председатель на общем собрании в начале лета. К народу обратился с теплотой и любезностью, сразу назвав куда должны засунуть сети их владельцы. Потом помянув цыплят с их осенним счетом, закруглил результат всех обсуждений в бытовках, домах, банях, у колодцев и на совещаниях в конторе. Норма вылова – процент в зависимости от успеха в откорме, ловить с лодок – это жирно вам будет и по кустам бегать за вами, да считать у кого сколько удочек и кто сколько поймал я не собираюсь. Ловим только на месте отдыха и симметрично на противоположной стороне – там тоже хороший обзор. На робкие голоса «рыба не любит…» строго прикрикнул:

    – Это вам не рыба, это наш урожай, наша зарплата, наш доход в улучшение жизни села. А кому мало отловленного самими, так колхоз продаст вам из своей части улова, кушайте на здоровье.

    В заключение добавил, что открытие рыболовецкого сезона будет доверено жителям Уложья как хозяевам озера и добровольным помощникам в поддержании порядка на нем в это необычное лето. А на следующий день – ералаш, заключил под аплодисменты, но поторопился уточнить – по бригадам, каждая по одному дню и вместе с детьми.

Село Уложье было счастливым обладателем озера. А может и наоборот – в давние времена озеро обзавелось собственной деревенькой. Один из его закругленных береговых участков возвышался над водой и на этом возвышении расположилась деревенская улица, со временем удлиняясь в обе стороны и приняв форму подковы, огибающей воду. Собственно эта улица и была почти вся деревня. За домами расположились крестьянские огороды, упираясь концами в березовую рощу. Берег одной стороны подковы, вместив десятка два сельских домов, плавно опускался к воде, земля становилась влажной, местами болотистой, поросшей кустарником и далее озеро начинало жить уже своей собственной, отдельной от деревни жизнью. Деревенская же улица с этой стороны тоже изогнулась, отдалилась от воды, нащупывая места повыше да по суше, и ушла к той же роще, став естественной границей огромного участка земли, состоящего из крестьянских наделов.

  На противоположной стороне подковы несколько живописно разбросанных крепких крестьянских изб конкурировали в качестве единства с природой с ровной шеренгой домов колхозных специалистов. И те и другие строились совсем недавно на местах отживших свой век если не дореволюционных, то уж точно довоенных лачуг. Но, если избы строились самими жителями и сохранили в себе все каноны деревенских понятий о жилище, то дома специалистов строил колхоз, точнее бригада городских строителей по заявке колхоза. И они, расположившись один в один строго по линеечке, и ничем не отличаясь друг от друга, напоминали воинский строй, в ожидании команды для парада одного линейного на дистанции. Строй этот, все дальше отдаляясь от берега озера, уходил своей оконечностью в колхозное поле, разделенное надвое началом дороги на центральную усадьбу колхоза и далее в райцентр. А озеро, простившись с деревней, убегало под защитой невысокого, берега к хорошо видневшейся из Уложья кромке леса и там, вдали от людского глаза его противоположные берега устремлялись друг к другу и уже готовы были замкнуть озеро в своих объятиях, да узенький ручеек предотвратил эту встречу и положил начало реке Уложанке. Унося воды озера Уложанка, как и положено небольшой речушке, петляла по лугам и пролескам, протекала под мостами деревенской конструкции, объединяющими колхозные поля, и через пару-другую километров впадала в Сож, потом вместе с ним в Днепр и далее ого-го…

     Это «ого-го!» родилось в рассказах местных дедов-щукарей, которые вечерком да по-над озером в кругу нечастых гостей Уложья или частых командированных в колхоз на «борьбу с урожаем» не забывали отметить, что озеро и Уложанка как бы уравнивают их в правах на мировые водные просторы с обитателями морских и океанских берегов всех частей света.

  - Да, да. Именно так. Мы же можем встретиться с ними передвигаясь исключительно по воде, значит и наше озеро - это часть мирового океана. Эта нехитрая логика гасила скептические улыбки намаявшихся за день в непривычных трудах горожан или подобревших от теплого приема уложанских гостей. Да и о чем спорить – владей дедуля и реками, и морями, и океанами. А боцманом бабку свою бери – с ней и в Бермудах не пропадешь. На том с шуточками и расходились по домам (это деревенские и их гости) да по хатам (это городские - командированные).

        И хотя по водной глади Уложанки разве что в сапогах путешествовать, а никак не идти ни под парусом, ни на веслах, а все же западали в ребячьи души идеи неразрывной связи их сухопутной жизни с морской романтикой и снились им в такие ночи и яхты и корабли и дальние - дальние страны, к морским берегам которых унесла их родная речушка и частицы своей воды и светлые детские мечты.

    Вырастали дети и убегали, уезжали, улетали, уплывали из родных мест и находили свое счастье и в далеких краях и поближе, но очень многие, закончив различные агро-, вет-, мед-, да пед-, возвращались домой и радостно принимало их Уложье, наполняясь новыми детскими голосами, и это для них достраивались и хорошели деревенские хаты, выстраивался все дальше почетный караул домов молодых специалистов.

    Вершина подковы была самым высоким местом над озером, дома стояли довольно далеко от воды, а спуск к ней оформился природой в виде огромных ступеней. Доступ к воде был свободным, берег немного песчаным и здесь в летние дни проводилась значительная часть свободного времени сельчан. Последняя «ступенька» была узкой, на ней колхоз сделал подсыпку, укатал тяжелым грузовиком, получилась прогулочная тропинка, и она не пустовала длинными летними вечерами и уж тем более осенняя и весенняя слякоть вытесняла сюда из деревенского бездорожья и парочки и шумные компании и ватаги ребятишек.

В день Ч к берегу напротив прогулочной тропы начали подтягиваться задолго до старта. Дать отмашку обещал сам председатель, но не смог выбраться к началу. Прислал нарочного сказать, что бы начинали, сам подойдет позднее.

Слегка переругиваясь, правда больше для порядка, поскольку все уже было оговорено заранее, разошлись по местам: в вершине подковы и в метрах тридцати вдоль низкой ее стороны вплоть до болотца и кустарника. Все знали, что клев здесь немного лучше, чем на противоположной стороне. Вот тут-то сельчане в реальности почувствовали локоть друга. Никогда еще рыбаки не стояли совершенно рядом, на расстоянии меньшем длинны удилища один от другого. Эдак еще забрасывая и крючками порвем друг друга – прокомментировал ситуацию один из них. Собственно, позднее так и случилось, но по счастью жертвами стали не уши рыбаков, а только их рубашки.

    Хотя и тесно для рыбалки, но за соблюдением установленного места ловли следили зорко. Вот на противоположном берегу появился человек с удочками, издалека оценил, что на низком берегу место для него вряд ли найдется и расположился прямо там, где и созрела эта мысль. Эге-гей, сразу раздалось несколько голосов, правей возьми, правей! Он взял правее, но пространственная симметрия, выразившись в неразличимости правого и левого в зеркальных отражениях, привела не к тому «правее», которое имели в виду рыбаки низкого берега. Теперь уже хор голосов прокричал «не туда, не туда – правее!» и десяток высоко взметнувшихся рук показали правильное «правее». Через несколько шагов «нарушителя» незримая линия, проведенная неведомо когда то ли неведомым землемером, то ли самой природой, была пересечена, и новый хор голосов (хор-о-о-о-ш!) зафиксировал восстановление порядка и законности в местной акватории.

Кто из-за плеча, а кто маятниковым движением забросили свой коварный и жестокий для рыбы инструмент в воду и два десятка мужчин, пара женщин и стайка ребятишек да пяток девочек застыли почти в одинаковых позах, словно на репетиции спектакля о сонном царстве. Все взоры на поплавки, каждый готов подсекать, подтянуть, отпустить, тащить, снимать с крючка. Но это совсем недолго. Вскоре подтвердилось, что каждый человек – это бездонный мир и он не расстается со своим Я и здесь, где казалось бы все одинаковы в действиях и поступках. Уже через несколько минут рыбацкий строй нарушился, пришел в движение.

    Всегда невозмутимый и спокойный колхозный бухгалтер Владимир Дмитриевич рачительный хозяин в своем дворе и безупречный работник в конторе; обстоятелен и надежен как сама финансовая система. У него в любой ситуации имеется при себе все необходимое для ее разрешения и если он не забывает прихватить «тормозок» с собой на работу, то и сегодня на берег принесены и подкормка для рыбы, и две полностью собранные удочки с длинными удилищами и пара колышков с рогатиной на конце, и высокие сапоги, и вообще все, все, все. Вот он движением копьеметателя забрасывает в озеро горсть еще вчера заготовленного пропаренного зерна, ловко насаживает на крючок наживку, взмах и его поплавок оказывается дальше всех соседних. Пара мгновений и рядом с ним плюхается второй. Теперь удочки аккуратно укладываются на воткнутые в землю рогатинки, можно и осмотреться вокруг. Не надо спешить, пусть и рыбешки осмотрятся. Ну, а теперь с обеими удочками по очереди проделываются все те манипуляции, которые каждый уважающий себя рыбак выработал с годами по многу раз заново переживая каждый миг рыбацкой удачи.

    Рядом с ним устроился Павел Никитович, всю жизнь работающий «при лошадях». Впрочем, Никитович – это лишь из уважения к его возрасту, а в остальном хорошо если хотя бы Паша, а не Пашка-растеряшка или множество других рифмующихся и не очень эпитетов. У него если и были какие-то успехи по работе, то исключительно благодаря уму, трудолюбию и покладистости его подопечных. Вот тоже и сегодня. Нет, к рыбалке он подготовился, у него все что нужно есть, но все уже забросили, а он еще ковыряется в коробочке с крючками, разматывает моток лески и запутывается в ней. Ему бы просто наклонить удилище чтобы привязать к концу леску, а он согнул его и ненароком обломал гибкий но несколько менее прочный чем хотелось и казалось конец длинного прута и теперь его удочка самая короткая из всех да и неуклюжая как и он сам. Но, вот уже заброшено и вот уже несколько минут спокоен как часовой у мавзолея. Да и как иначе – вся рыба там, где подкормка бухгалтерская, а до нее метра два или три, а то и более. И вот уже новый бросок и намеренно не по прямой, а ближе к поплавкам Владимира Дмитриевича, да подошел к самой воде, эх, зайти бы еще подальше в воду, но не в ботинках же, а о сапогах и не подумал. А слева и справа все видят и если не посмеиваются, то молча улыбаются. Нет, рыбалка – это занятие не коллективное.

      Однако же сегодня такой день, когда рыбацкие радости нужно терпеливо делить с односельчанами, в том числе и с такими, которые в обычные дни редко тратят время на это детское по их мнению занятие. И вот - одни долго и терпеливо следят за поплавком, другие вновь и вновь перебрасывают снасти то ближе, то дальше, правее, левее, словно пытаясь попасть крючком с наживкой прямо в пасть зазевавшейся рыбешке. Некоторые уже и разулись и зашли в воду, стараясь достать подальше, но снова вернулись на берег - холодно. Возникали и конфликты, особенно в детской компании, но быстро гасли. Все-таки праздник, да и от более старшего соседа можно запросто схлопотать леща.

  Тракторист Иван был из тех, о ком создавалось впечатление, что он одновременно находится в двух местах и делает несколько дел сразу. При этом никогда не ленился поучать рядом находящихся в том, что делают они и на его взгляд всегда неправильно. Все это сопровождалось отчаянной жестикуляцией и непредсказуемыми перемещениями в разных направлениях. Не изменил он себе и здесь, растолковав поочередно соседям и слева и справа почему у них неправильные снасти и как следовало бы забрасывать, и как и когда подсекать, и о том, что у его отца корова и та лучше разбирается в рыбалке, чем… Правда поостерегся указывать чем кто. Возможно это неведомый «кто» посмотрел недобрым взглядом и любитель балансировать на краю воды и суши рухнул на этот самый край, забрызгав не менее троих товарищей по обе стороны от себя. Вскочив, тут же приласкал «добрым» словом соседа слева, а отжимая и отряхивая мокрую куртку, еще раз обрызгал соседа справа. Тем не менее, едва возникшая словесная перепалка быстро сошла на нет.
   Рыбакам не пришлось даже шикать.
   Рыбалка!
   Успокаивающая сила!

    А слегка притихший Иван даже не подвернув все равно мокрые штанины, с независимым видом зашел в воду и торжествующе посматривая по сторонам (мол не по глупости упал, а просто поскользнулся заходя) про себя соображал, сколько минут холода нужно выдержать, что бы не теряя достоинства выйти и побежать домой переодеться.

     Потянуло табачным дымком. Потянулся за сигаретами и Сергей. В одном кармане их нет, переложил удочку в другую руку, но и в другом кармане их тоже нет. Конечно, в рюкзаке остались, вон он лежит практически рядом а не дотянешься. Сергей пристально смотрит на поплавок – перспективы никакой и аккуратно укладывает удилище на землю.

      Одним прыжком к рюкзаку и как тарелочки на траншейном стенде под выстрелы спортсмена полетели из него в разные стороны
                коробочка,
      майка,

                легкие брюки,
      правый кед,
                еще коробочка,
               снова коробочка,
                пакетик с червями
                левый кед.
   - Где пачка с сигаретами?
    - Ну, брал я ее, точно помню!
            Ах, черт, и у рюкзака есть карманы. Один, второй, вот они, ах ты …, а спички, так вот они, в брюках в кармане. Скорей, хватай удилище.
         Где оно?!!

     Соседи ни справа ни слева не видели, а может и не захотели видеть, как его удилище плавно соскользнуло с берега и медленно поплыло.
    - Ах, ядрена твою…
      - Скорей в воду.
         - Куда в ботинках?
      - Снимай, скорей.
      - И носки снимай.
       И к воде….
      -Брррр, холодно.
       Да не достать же, теперь удочку, уплыла, уже и штаны надо снимать, и не идти, а плыть.
     Так холодно же!
      - Ива-а-ан!!!  Ты все равно уже мокрый, подплыви, держи удочку, вон она прямо перед тобой! Плыви к середине!
       - Ага, повезло нам, повезло! И ни секунды не раздумывая свою удочку соседу справа, толчок двумя ногами.
        Несколько взмахов, вот оно и удилище.
       Теперь назад, скорей к берегу, холодно же!
      Ох, как бы за их крючки не зацепиться.
      Пронесло.
      Все.
       Берег!
      Вот теперь уже никого не стесняясь скорей домой переодеться, согреться.
     Бежать, но не из-за позорного падения, а в качестве героя, смело бросившегося в воду спасать ЧУЖОЕ добро.

    Однако не пришлось сразу побежать, пришлось еще немного задержаться на берегу. Удочка ведь не сама по себе поползла к воде и плавно поплыла. Подхватив ее Иван не придал значения, что она как бы сопротивляется возращению на берег, не до того было. А на берегу оказалось, что на крючке надежно закрепилась солидная рыбешка.

      - Смотри, крикнул Сергею его сосед, и удочку вернули и рыбку к ней. 

      - Кому рыбку?

      Иван даже подпрыгнул и в поисках справедливости крутнулся и вправо и влево, снова щедро одаривая близ стоящих холодными брызгами;

     – Моя рыбина, я поймал.

  - А удочка моя, крикнул Сергей но, немного подумав, все-таки внял голосу рассудка и доводам соседей и нехотя согласился – ладно, забирай рыбину, спасибо за удочку!

    Вот теперь все, бегом домой переодеваться, благо дом вон он, рядом на пригорке.

       До заката оставалось часа два. Часа два полного единения с озером, на берегах которого прошла вся жизнь, собственно которое и есть часть жизни. Два часа радостных возгласов и разочарований, легкого посвистывания очередного взметнувшегося удилища, плеска выловленной рыбы, обмена короткими репликами с соседями, пристального осматривания крючка и поплавка, прощального общения с червячком и всего того за что к рыбалке прикипают и взрослые и дети.

Однако среди пришедших на берег было четыре человека, не стоявших в стройном ряду рыбаков. По прогулочной тропинке неспешно прогуливался недавно подошедший председатель колхоза, то бережно поддерживая под руку свою жену, то оставляя ее и перебрасываясь несколькими словами с рыбакам – одного похвалить, над другим подшутить, а третьему и о делах напомнить. А дела шли неплохо: уже давно разобрались с зерновыми, вовсю копается картофель, поднимается лен, да и на фермах без приключений. Радостно, что удалась затея с рыборазведением и что люди так довольны полученным результатом.

Думать о том как выловить колхозную долю, кому ее сдать или продать, о новой возне с бумагами, которых едва ли меньше чем той рыбы, сегодня не хотелось. Как-то не думалось и о возможности самому постоять с удочкой. С детства не был приучен к этому баловству, а здесь, в Уложье с такой работой… ох, не до рыбалки – самому бы не подцепиться на недобрый крючок. Правда, иногда взять в руки удочку все же приходилось. Приезжали гости из высоких инстанций и «ну, как не уважить?».

     Эту недобрую по меркам нынешнего председателя традицию завел его предшественник, а может и более ранние представители местной власти. И кого только не было, среди падких на приятное времяпровождение на озере и еще более приятное угощение, которое преподносилось уже вдали от озера, подальше от глаз людских. Но не спасали предшественников ни вечерние зори над озером для разных инспекторов, старших и младших специалистов, зав. отделами, секретарей и комитетчиков районного масштаба, ни полуночные хлебосольные застолья, ни подарочные «хатули» поутру – колхоз не вылезал из долгов. Благо, что время от времени они списывались, правда, никому неизвестной рукой не просто в далеких, а в недосягаемых даже областному начальству кабинетах лучшего города Земли. Через такое же «время от времени» слетали с должностей и председатели и никто не знал или это та же далекая и неведомая рука сменила пряник на кнут, или любители колхозных угощений вдруг вспоминали, что скоро нужно писать отчет и в нем докладывать о «принятых мерах».

    Нынешний председатель не из тех, кто рад любой компании. Только заняв должность, кому шепнул, кому подсказал, некоторым пригрозил, на одних прикрикнул, других послал… И районная мелкота забыла дорогу в Уложье, пошла торить тропинки к кому попроще, к тем председателям, которые в кабинеты заходят на полусогнутых.

    Правда все это не сразу – несколько лет ушло на войну с колхозно-деревенской безалаберностью, тупостью среднего звена в исполкомовских лабиринтах, на маневры в среде снабжения и финансирования. Поговаривали, что эти маневры тоже обошлись колхозу в копеечку, но результат позволял простить все. Оценить его было просто, достаточно послушать, как председатель разговаривает на «ты», а не на «вы» с обладателями не только столов, но и кабинетов в зданиях, расположенных ого-го - не в районе и не в области, бери выше, хотя, конечно, и не в главной столице мира. Такие разговоры, которых он не скрывал, а даже откровенно демонстрировал, равно как и наезды столичных гостей не стали предметом сельских сплетен. Просто он умеет работать и умеет заставить работать любого от пастуха до министра. Эта немудреная формула все ставила на свои места, да и как не поставить, если каждый ощущал весомую прибавку в личных доходах за последние годы.

     Чуть позади за руководящей семьей следовал глава колхозного профсоюза. Прогуливался один – жена была в долгом отъезде. Злые языки утверждали, что в отъезде навсегда, но вслух никто об этом не говорил. Никому не хотелось обидеть этого человека, который здесь родился и вырос, да и выучился тоже здесь, закончив заочно и техникум и институт. Много лет проработал агрономом, но однажды судьба в лице районного трио (исполком, партком, профком) забросила его на укрепление сельской ячейки.

     Как раз ему председатель и поручил обеспечить теоретические основы рыборазведения. Чем и как кормить, как контролировать состояние и предупреждать болезни «поголовья» и вообще, как выполнять предписания опытных рыбоводов. Следовало определять и соответствие темпов роста рыбы вложенным материальным и трудовым затратам, а также описаниям в различных руководствах по рыборазведению. Как ни крути, а главный начальник над рыбьим «стадом».

       Не пристало мне отрывать от него кусочки, решил для себя профорг, но не прийти и не посмотреть на всеобщее торжество позволить себе не смог. С удовольствием отметил, что он не один без удочки и выбрал такое расстояние от председательской четы, которое не нарушало их единение, но позволяло мгновенно откликнуться на обращенную к нему председательскую реплику. А куда денешься? Решить любой профсоюзный вопрос – это всегда к нему, к председателю. Так, что не на скамеечке сидеть с завхозом, а топать вслед за начальством да не дремать, не раскрывать рот, а вовремя сообщать и о затратах, и о приросте, и о перспективах, и как будем продавать, и надо ли это нам.

    Колхозный завхоз действительно сидел на скамеечке чуть выше прогулочной тропы и молча наблюдал за всеобщим ликованием. Память медленно перебирала события этого нового для колхоза производства. Тогда, по весне он был очень недоволен новыми для своей должности хлопотами по кормежке рыбы и проведению контрольных отловов. Недовольство усиливалось и очень уж небольшой прибавкой к зарплате, вовсе неадекватной дополнительным обязанностям. Ему нравилось ввернуть это слово «неадекватно», жалуясь на судьбу в случайных встречах в магазине, у колодца, в бригадных подсобках. При этом не упускал возможности подчеркнуть – да и зачем она нужна мне эта ваша рыба.

    Однако со временем незаметно для себя (ох, не показать бы этого односельчанам) почувствовал, что привыкает и к работе, и к новым подопечным, как привыкают сельские люди к своей скотинке. И дело не только в том, что ему свойственно было ответственное отношение к труду и к своим обязанностям. Оно еще и в том, что ежедневное общение с этими поистине бессловесными существами, а он по привычке разговаривал с ними как разговаривал со своими да и с колхозными буренками-теленками, свинками-поросенками, кобылками-жеребенками, цыплятами-курятами и с прочей живностью, включило и их в число этой прочей живности. Прошло время и рыбки-рыбята тоже стали для него своими близкими, как и вся деревенская живность, в которую вложена сама душа сельского человека. И вот сейчас, сидя на скамеечке и наблюдая за радостной суетой, он, в роли колхозного завхоза, воспринимал ее как посягательство на колхозное добро. А его простые человеческие чувства воспринимали это как посягательство на свое родное, выращенное им со всей той любовью, которую человек, живущий от земли, дарит всему родившемуся на ней.

     И хотя был он человеком не злобным, но в какой-то момент вечерней тишины можно было услышать, как со скамеечки донеслось негромкое:

   - Ну, вы у меня половите, посмеетесь, попрыгаете. Вот завтра днем высыплю на середину озера мешок комбикорма, посмотрю, как вы здесь на берегу будете радоваться хотя бы тощенькому ершику.

                ***
     Радоваться на следующий день предстояло бригаде животноводов, дома которых располагались в паре километров от Уложья на центральной усадьбе колхоза. Им бы и решить эту необычную задачу – кто же сильнее мешок комбикорма на середине озера или мужицкая смекалка, вооруженная ивовыми, бамбуковыми, складными или новомодными телескопическими удочками, да раньше голосов отряда рыболовов и звонкого смеха их детей в деревню вползли и растеклись по улицам, по домам и сараям, не обошли ни одного хлева, ни самого маленького курятника, проникли во все щели, зазвенели в ушах, рассыпались на передних и задних дворах, перелетели от колодца к магазину и от него к живущим осенними заботами огородам, наполнили души нетерпимой болью это страшное слово и его невидимая жестокая сущность:
                Р-а-д-и-а-ц-и-я
                Р-а-д-и-а-ц-и-я
                Р-а-д-и-а-ц-и-я
- Какая еще радиация?
- Да как же так?
- Да что же это вы говорите?
- Откуда вы это взяли?
- КТО?
- КТО это придумал?
- Кто сказал?
- Школьный учитель.
- Школьный учитель пришел в правление.
- Школьный учитель сказал председателю…. А тот ….
- Школьный учитель ответил нет, мне не надо идти и проспаться…
- Школьный учитель сказал, что это в десятки раз выше чем было.
- Школьный учитель сказал, что у нас здесь все грязное – улицы, дома, фермы, машины. И скот, и рыба в озере, и мы с вами все грязные.
- Председатель позвонил в район и ему тоже велели пойти проспаться…
- ТАК МОЖЕТ НИЧЕГО И НЕТ?
- Район велел председателю не наводить панику и закрыть свой рот.
- Так может ничего и нет?
- Школьный учитель измерил…
                ***
     Школьный учитель физики Николай Михайлович (это для школьников, да и то не для всех, а для взрослых… ну, понятно) был на десятки километров вокруг единственным владельцем прибора, регистрирующего радиоактивные частицы. Сегодня утром он решительно открыл все шкафы и ящики своего кабинета физики, к которым, как он и догадывался, никто не прикасался целых шесть лет. Шесть лет назад вместе с Николаем и его одноклассниками, закончившими учебу в здешней средней школе, закончил трудовой путь и учитель физики, который многие годы по крупицам собирал оборудование физкабинета, вместе с детьми ухаживал за ним и на каждом уроке показывал интересные опыты. Но однажды по осени все пришло в движение: Николай – в пединститут, учитель пенсионер – в другие края, поближе к своим детям, а в школу - молодые учителя по распределению. Хотя райОНО и противилось, но это были учительницы и одна из них через два года обязательной отработки вернулась в свой город к маме под крылышко, а следующая за ней, опять же через два года отбыла к молодому мужу в такую же деревню, но в другом районе. Были большие надежды на третью, ан нет - уже через год сдала экзамены в аспирантуру и укатила в столицу. Все три они и по причине временного пребывания, а еще больше по причине всем известного женского отношения к техническим устройствам так и не воспользовались ключами от шкафов и ящиков, предпочитая экспериментировать мысленно, на словах. Не смог открыть их в первый год своей работы и Николай Михайлович, которому так «заботливо» в течение ровно пяти лет его учебы «сохраняли» местечко в родной школе его предшественницы: мамина дочка, любящая жена, да будущая научная гордость всей страны. Посудите сами – до приборов ли, когда почти каждый день два-три, а то и все четыре новых урока в разных классах (с седьмого по одиннадцатый) и все по новым темам. Но теперь все, хватит – год прошел, разработаны конспекты по всем урокам, завершилась рабочая сумятица начала нового учебного года, пора взяться и за приборы как учили в институте, как показывал его учитель в этом же кабинете и как требует школьное да районное начальство.

     Распахнуты дверцы шкафов, выдвинуты ящики и вот они - незаменимые помощники учителя физики: стержни, блоки, нити, термометры, амперметры, пружины, штативы, линзы, зеркала, весы, мензурки и многая другая всячина физического кабинета. Все аккуратно сложено, все готово к работе и ждет своего часа. А вот и маленькая трубочка – счетчик Гейгера, рядом металлическая коробочка с электрической начинкой и маленький громкоговоритель. Их на учительский стол – завтра урок, завтра считать с детьми частицы естественного радиоактивного фона.

       Николай Михайлович выставляет приборы, соединяет их проводами. Он хорошо помнит тот урок, когда точно также делал его учитель, как поражен был весь класс, узнав, что невидимое можно услышать. Тик… тик… тик-тик… тик… тик-тик-тик… тик… неспешно тикал громкоговоритель, подтверждая, что в трубочку Гейгера одна за другой попадают и завершают свой земной путь далекие космические странницы и подсчитывая количество этих негромких «тик» дети воспринимали их как переданный им привет из космических глубин самим Солнышком.

- А смогу ли и я так увлечь детей? – подумал молодой учитель, включая приборы в сеть.

       Собственно на этом подготовка к завтрашнему уроку закончилась. Первая мысль оформилась в шутку. Он с удовольствием представил, как будет рассказывать кому либо о том, что мол прибор соскучился без работы за прошедших шесть лет и теперь торопиться наверстать упущенное. Тик, тик, тик, тик - раздавалось почти без перерыва и никак не представлялось возможным сосчитать эти теперь уже совсем неприветливые звуки.

  - А перенесем ка мы его на подоконник открытого окна. А теперь прямо на землю, вон туда поближе к водосточной трубе…

       Николай ахнул, метнулся к директору школы… «не дури мне голову, вон физрука нет и дрова еще не завезли» и помчался к председателю колхоза.

        Председатель был не из тех, кого можно просто послать проспаться и уже менее, чем через час из района на центральную усадьбу колхоза приехал угрюмый работник тамошнего военкомата. Он рассматривал школьный прибор, куда-то звонил по телефону, походил вокруг школы и наконец велел учителю попридержать язык за зубами. Но вскоре после полудня из областного центра нагрянули люди в полувоенных одеждах, рассыпались по дворам, домам, огородам и «попридержать язык» уже не могли ни сельчане, ни военкоматовский чиновник, ни сами эти люди.
                ***
        Вечером в Уложье рыбу ловили только несколько местных ребятишек, первыми прослышавшие, что никто из животноводческой бригады не придет порадовать его берега посвистыванием удилищ, да возгласами удачливого рыболова. Дозиметристы все еще работали в окрестностях центральной усадьбы и проводить замеры в окрестностях озера намеревались лишь на следующий день.

           Завершив колхозные и домашние повседневные дела уже в поздних сумерках на берегу собрались и взрослые уложанцы, но доносившиеся до ребят обрывки их фраз были вовсе не об этих делах:

- Какие грибы, ягоды, вообще в лес нельзя ходить…
- И рыбу нельзя…
- Так ведь и с грядок ничего нельзя…
- Я слышал молоко тоже…
- А куда же коров девать…
- Совсем ничего нельзя…
- Уезжать отсюда можно…, да некуда…

        Многие месяцы беда медленно продвигалась в их края, и потому давно уже разговоры их часто были о том, что уезжают отсюда те «начальники», у кого есть возможность, о том что кого-то за это исключили из партии, а какому-то «паникеру» строго пригрозили чуть не тюрьмой за распространение вредных слухов. Обсуждалось и то как в других районах строятся дома для переселенцев, как где-то кто-то не захотел переезжать и остался в родной деревне, а кого-то переселили, не спрашивая его желания, как вывозился, а то и уничтожался скот.

       Самыми страшными были рассказы о том как в некоторых, уже безлюдных, деревнях крестьянскому любимцу, трудяге «Белорусу» поручалась чуждая всему существу его работа по похоронам жилья, многие годы дарившего тепло счастливым и не очень семьям, а теперь, набравшего злобных кюри да рентген и ставшего холодным и опасным для них. Прямо под окнами трактор ковшом выкапывал глубокую яму, а затем, заехав с другой стороны, ножом бульдозера сталкивал в нее несчастное строение. Звон стекла, глухой стук друг о друга раскатывающихся бревен исполняли мрачный реквием и заливался слезами единственный его слушатель-тракторист, а деревенские подворья одно за другим исчезали под грудами земли.

     Никак не поверить, не принять, что теперь уже не где-то там далеко а прямо здесь звучит мрачный говор односельчан, и в темноте позднего вечера повисают незаданные вопросы.
       Вот и все.
    Оставим их здесь.

      Никому не дано пережить чужое горе, выплакать чужие слезы. И только одно мы можем, прощаясь с ними – можем подать им надежду. Надежду на то, что стрелка трагической рулетки пробежит для них мимо секторов «зона первоочередного отселения», «зона последующего отселения» и проделав много-много оборотов, осторожно приблизится ну, хотя бы, к возможности жизни здесь в Уложье под строгим ее контролем и при условии ох как не простой работы по оживлению всего того, чем щедро их одарила природа, и что так безжалостно отняло человеческое несовершенство.

      И может быть через много лет в воспоминаниях о начавшейся как никогда успешно, но так и не окончившейся рыбалке всплывет в памяти уложан и обрастет самыми невероятными подробностями и дополнениями судьба того мешка комбикорма, который был высыпан на середину озера как раз в тот момент когда в их жизнь ворвался жестокий приговор, вынесенный безобидным прибором из школьного кабинета физики.