Подвижники - 2

                === ПОДВИЖНИКИ – 2 ===

В этом эссе я объединил три новеллы о людях, чьи судьбы были исковерканы «на взлёте», но они сумели выжить, пережить выпавшие на их долю катаклизмы и стать творческими личностями, воплощая себя в своих учениках и творениях. Судьба свела меня с ними, и они стали для меня примерами, Учителями и, я надеюсь, друзьями, несмотря на ощутимую разность в возрасте. Спасибо им!

                --- Зиновий Львович Меерсон ---

Я давно хотел написать об этом человеке. Судьба определила мне профессию, а генеральное направление в ней – он. Полностью я оценил это позднее, поэтому и фактического материала много не набрал: в основном – личные наблюдения и воспоминания.
В энергетику я попал, внешне - случайно, но, полагаю, без вмешательства Высших сил дело не обошлось.
С детства я увлекался морем: после окончания начальной школы даже пытался поступить в Нахимовское училище – не прошёл медкомиссию местного военкомата по зрению (в зрелом возрасте возникли и до сих пор не рассеялись другие, вполне обоснованные подозрения, что дело было в решении совсем другой комиссии). После этого увлёкся камнями, что для жителя Урала было вполне обычным явлением, потому надумал поступать в известный на Урале Исовский геолого-разведочный техникум. Отговорили от этого, совершенно обоснованно, мама и её ленинградская сестра, после чего мне, разочарованному, всё стало безразлично, и я отдал свою судьбу в руки этих двух замечательных женщин. Они  и подобрали мне шикарное, по их мнению, будущее поприще – техника по зубным инструментам (решающим аргументом, впрочем, было то, что в том техникуме, расположенном в пригороде Ленинграда, было общежитие). Но Судьба планировала иначе. Посетив, с целью разведки, это общежитие, мама, впечатлённая рассказанными ей комендантшей «ужасами» тамошнего существования, тут же забрала документы.
Вечером, дождавшись прихода с работы мужа тётки, женщины поведали ему о сложившейся ситуации, и тот, со свойственной мужчинам решительностью объявил: «Чего раздумывать? Вон у нас, через двор, Газотопливный техникум – пусть туда и поступает! Перспективы! Мужская работа!». «А  где жить-то?» - напомнили женщины, «Годик у нас поживёт, а там видно будет!» - резюмировал дядька. Так я и задержался у них, вчетвером ютившихся в двух комнатушках коммунальной квартиры, на следующие четыре года – до защиты диплома.
В техникуме в тот год открывалось новое отделение – Паросиловое – куда усиленно заманивали мальчишек, и куда меня, отличника с Похвальной грамотой – приняли мгновенно и охотно. Так Судьба определила мне профессию на всю жизнь.
На втором курсе начались предметы, которые сейчас назвали бы «специалитет». Тогда-то и появился перед нами Зиновий Львович Меерсон в качестве преподавателя сначала дисциплины «Паровые котлы», а позже  - «Тепловые электрические станции». Первое впечатление о нём было далеко не в его пользу. Негроидная внешность при светлой коже и еврейской фамилии вызывали оторопь, а легкое заикание и некоторая тугоухость (как позже выяснилось – последствия контузии) определило в нас, жестоких мальчишках, некоторое пренебрежение к нему, необоснованное чувство превосходства и попытки насмешек.
        По старой бурсацкой традиции он сразу же получил в нашей среде прозвище «Зина». Впрочем – не надолго. Человек он был, как оказалось, очень эмоциональным. Можно ли оживить рассказ о «железе»? Да! Объясняя нам работу шаровой барабанной мельницы, Зина несколько раз вышагивал одной ногой вперёд, одновременно обеими руками имитируя качение бочки, и пучил глаза, приговаривая в азарте: «Она крутится, крутится!».
На его «беду», по кинотеатрам Ленинграда в это время триумфально шёл американский фильм «Тарзан», в котором подруга главного героя – обезьяна – делала очень похожие движения. Кличку «Зина» срочно заменили на «Чита». Знал ли З.Л. об этом? Безусловно, но не обижался. Он оказался очень добрым человеком. На все наши выходки он снисходительно улыбался, добавляя иногда: «Мальчишки!». Очень скоро мы его зауважали и полюбили. Мы ни разу не сбегали с его лекций, тем более – всей группой, что иногда случалось с менее квалифицированными или неумелыми (а уж в этом то мы быстро разбирались каким-то «верхним» чутьём!) и, тем более, с не нравившимися нам преподавателями.
Не знаю, как и что уж он разглядел во мне, но вскоре стал своеобразно выделять меня: на производственные практики всегда направлял меня на  электростанции, хотя большинство назначений для её прохождения было в котельные, но при этом обязывал меня посещать и последние - «Для расширения кругозора». Потом, уже в институте, я иногда удивлял преподавателей знакомство с неизвестными им экзотическими и уже забытыми конструкциями восьмибарабанного котла чешской фирмы «Шкода», четырёхбарабанного котла фирмы «Бабкок-Вилькокс» горизонтально-морского типа или упоминанием о навыках работы у топок с цепной решёткой. Зиновий Львович не единожды посылал меня «послушать» на научно-практические  конференции, проводимые Ленэнерго, где обсуждались текущие и перспективные трудности функционирования ленинградских ТЭЦ. Порой он отзывал меня для этого с занятий других преподавателей, которые, иногда с усмешкой, снисходили к его «причуде». И я, только-только узнавший, что такое «фестон» и где у котла «холодная воронка», вслушивался в зале Ленинградского Дома Учёных в мудрёные рецепты борьбы с необоримой тогда напастью - шлакованием котлов. Уверяю читателей, что молодёжи в зале почти не было, а студенческой – не было точно.
        На дипломное проектирование я, конечно, попросился к нему. Тут-то и началась настоящая учёба. На преддипломную практику - месяц ожидаемой расслабухи перед дипломом, все ехали с планами на весёлый отдых, а я – с огромным чёрным чемоданом. Он был набит отчётами учёных, работавших над тепловой частью Плана ГОЭЛРО, которые я обязался не просто прочитать, но и проанализировать. И  в меру сил, выполнил это.
        При работе над проектом я за расчётами и чертежами  проводил большую часть дня. Два-три раза в неделю я приходил к З.Л. домой, где, кроме нужной мне консультации, мы несколько часов проводили в разговорах. В основном, это был его монолог о его учителях, сотрудниках, горячих научных спорах, тупиках и озарениях при выполнении стоящих перед энергетикой грандиозных задач. Из разных укромных уголков он вытаскивал довоенные технические журналы. В них тогда печатались выдержки из горячих споров о тепловой смерти мира,  тенденциях развития теплоэнергетики. Комментируя их, З.Л. упоминал, глухо, о кляузах, доносах и судьбах былых энергетических корифеев, о которых я тогда и не слышал, или по учебникам которых готовил диплом. Так он формировал во мне техническое мировоззрение инженера. Тогда звание «инженер» было ещё и творческим понятием.
        Диплом я защитил на «отлично» и получил от Комиссии рекомендацию о целесообразности поступления в институт, что и выполнил. З.Л. был очень доволен таким исходом.
        После окончания института мне предложили остаться на кафедре, но я решил сначала поработать на производстве, а потом вернуться в аспирантуру (что впоследствии и выполнил). З.Л. был огорчён таким решением. Он считал, что лично для меня – это потеря времени, хотя и понимал необходимость такого шага, восполняющего определённые недостатки институтского образования. Но как же он был доволен, когда я вернулся в институт, поступив в аспирантуру!
В аспирантский период и после него я много работал с проектными и исследовательскими организациями Ленинграда. Часто бывал там, и, конечно, навещал своего учителя. Именно тогда я узнал некоторые подробности его биографии. Не всё сохранила память, не всё было осмысленно «по горячим следам», о чём сейчас сильно жалею.

        В начале 1941 года энергетики подводили итоги работы по реализации «тепловой» части Плана ГОЭЛРО. Зиновий Львович, тогда один из ведущих сотрудников и ответственный руководитель части этой большой работы, в апреле делал сообщение о её результатах в Госплане СССР. Итоги работы были высоко оценены, и на следующий день Председатель Комиссии в частном порядке сообщил Зиновию Львовичу, что Комиссия будет ходатайствовать о присуждении ему учёной степени кандидата технических наук без предварительной защиты диссертации. Зиновий Львович, совсем ещё молодой человек, в быту был робок и застенчив, и, как он сам рассказывал, зардевшись и ошалевши от такого неожиданного и престижного предложения, смутился и забормотал что-то типа: «Спасибо, да не за что…» и т.п., на что Председатель хмыкнул что-то похожее на: «Ну-ну!».
Когда по возвращении З.Л. рассказал об этом своему руководителю, тот схватился за голову, сгоряча  обозвал подчинённого «идиотом» и обязал его в самое ближайшее время связаться с Председателем, извиниться и согласиться на заманчивое предложение. Но подходящей ситуации в «ближайшее время» не случилось, а через месяц началась война. Несмотря на возможность «бронирования», Зиновий Львович добровольно ушёл на фронт.
        В первые же месяцы войны его тяжело ранили, вытащили из почти неминуемой смерти и, после долгого скитания по госпиталям и нескольких лет долечивания «на дому», в конце концов признали инвалидом, ограниченно годным к работе без физических нагрузок. В 1951 году он нашёл такую работу по силам и специальности в техникуме, где наши пути и пересеклись.
        Учась в институте, я учился у доцентов (вскоре ставших профессорами) В.Я. Рыжкина и М.Е. Дейча, имена которых впервые услышал из уст З.Л. До войны эти, теперь заслуженные, учёные, будучи молодыми сотрудниками, работали по соответствующим разделам темы, в которой З.Л. был Ответственным исполнителем. Встречал я их фамилии и в отчётах из уже упоминавшегося выше чёрного чемодана, а однажды, учась в аспирантуре, разбирая старый чертёжный шкаф, обнаружил на одном из уже ветхих чертежей и совместные подписи Меерсона и, ниже, Рыжкина. Когда я попытался напомнить Вениамину Яковлевичу об этом сотрудничестве, он грустно улыбнулся, сказав, что уже ничего не помнит о том времени. Зиновия Львовича к тому времени уже не было в живых.

       Хотя я, в основном, пишу о своих впечатлениях, добавлю, что встречаясь со своими техникумовскими однокурсниками, я всегда слышал от них только уважительные и тёплые вспоминания о Зиновии Львовиче.
       Я был студентом первого его выпуска, а сколько ещё таких выпусков было! Скольких ещё молодых людей Зиновий Львович сделал не просто специалистами, а творческими личностями! В нелёгкие послевоенные годы скольких мальчишек он отвлёк от соблазнов улицы, хулиганства, беспризорности, невесёлых раздумий об их мнимой ненужности и неверия в свои силы! Многим юношам он подарил часть своей души и будущее.

       Время стирает память. А пока это не произошло со мной, я хочу, чтобы в рукописях, которые, по преданию – не горят, остались вспоминания об этом светлом человеке – Зиновии Львовиче Меерсоне.

                05.01.2024

                --- Степан Александрович Аксютин ---               

После аспирантуры и защиты кандидатской диссертации я начал работу в Политехническом институте. Четверо из шести её преподавателей были, мягко говоря, преклонного возраста, и новый её «Зав» с удовольствием и надеждой приветил меня, которого старики тут же необидно стали называть «Деточкой» (это в тридцать-то лет!).
Их было четверо. Одного, перенесшего инфаркт, я должен был заменить, двое других держались вместе, и, хотя были внешне радушны, держались со мной осторожно, цепко наблюдая за моими поступками и отношениями со студентами. Четвёртый же был несколько «сам по себе», причину такой позиции я понял значительно позже. Меня он замечал только в крайнем случае, да и с прочими особенно не приятельствовал. О нём, Степане Александровиче Аксютине, и пойдёт речь.
Попадая в новый коллектив, я всегда ретроспективно знакомился с публикациями новых коллег, стараясь понять «who is who?» в научном плане, круг их научных интересов и широту осведомлённости в специальности. И вот, знакомясь с давно вышедшей книжкой С.А. по газовым турбинам, я уже в самом её начале обратил внимание на его прогнозный график выработки электроэнергии на грядущую пятилетку. Эта пятилетка недавно закончилась, и печать публиковала её результаты. При понятном разбросе множества прогнозов, предсказание Аксютина оказалось удивительно близко к фактическому итогу, о чём я и сообщил ему при очередной встрече. Для него это было приятной неожиданностью, подтверждением его незаурядных аналитических способностей. Он не обратил на это совпадение внимания, и был рад, что кто-то это заметил и оценил. Кроме того, он был приятно удивлён, что я прочёл его давно изданную книгу, что не так часто встречается среди коллег. Далее он огорошил меня шокирующим поступком. Узнав о том, что я читал библиотечный, а не собственный, экземпляр, он повёл меня в институтскую библиотеку, спросил там экземпляр своей книги и, выйдя за дверь, вырвал из неё лист с библиотечным штампом, написал на титульном листе авторское посвящение и передал монографию мне в дар. С той минуты наши встречи стали чаще и теплее.
Одна из бесед не заладилась – Степан Александрович торопился домой. Позже он объяснил, что у него ощенилась породистая сука, и несколько дней за ней требовался тщательный уход. Оказалось, что С.А. является заводчиком ирландских сеттеров. Я, в свою очередь, сообщил ему, что живу в коммунальной квартире, ранее принадлежавшей и ныне проживающему в ней известному «собачнику» - кинологу, судье международной категории и большому знатоку охотничьих собак – П.Ф. Пыпышеву, о котором он, естественно знал. После этого разговора тематика наших бесед значительно расширилась, а отношения ещё потеплели.  А когда С.А. услышал, что я мечтаю о собаке, не столько для себя, сколько для малолетнего сына, он, после долгих колебаний и раздумий, продал мне щенка из очередного помёта своей собаки, извинившись, что по этике заводчиков дарить щенков не полагается. Так в нашей семье появилась любимая собака с весёлым именем Дуня (по родословному паспорту – Лада). Но вернёмся к основной теме.
По неписаным правилам, структура студенческого дипломного проекта должна была содержать расчёты, чертежи и, желательно, оригинальную спецчасть, которая оценивалась категориями «Спецчасть диплома имеет практическое значение или элементы научной новизны». Если старики обычно не заморачивались руководством этой частью и закрывали глаза на её отсутствие в проекте, то Степан Александрович всегда требовал у дипломника её наличия, всегда подбирал близкую к практической деятельности студента её тематику и помогал разрабатывать её до необходимой кондиции.
Хочу отметить, что эту необходимую и полезную привычку я у него перенял и для себя усвоил. Горжусь, что более 80% моих выпускников имели практические или научно значимые спецчасти.
Откуда черпал свои идеи С.А.? Оказалось, что до описанных ниже событий он был известным специалистом-конструктором самолётных двигателей. На его счету были перспективные изобретения в области авиационного моторостроения, защищённые авторскими свидетельствами, в том числе и совместные с людьми, которые в наше время считаются корифеями в этой области, в честь которых называют улицы и площади.
Но однажды за ним «пришли».
И на несколько лет, по несправедливому доносу, он исчез не только с научного горизонта, но и из общества. На мой вопрос, как он пережил всё это, Степан Александрович ответил, что жив остался и, пусть на немного раньше, «вышел» лишь потому, что ничего не подписал, несмотря на физические и моральные пытки.
Естественно, что первый визит после освобождения он нанёс своему, ставшему к тому времени весьма известным и обласканным властями конструктором – лауреатом, орденоносцем и т.д., поднявшемся, в том числе, и на внедрении решений, защищённых общим со С.А. авторским свидетельством. И тут его ожидал новый удар.
Бывший соратник «не признал» его заслуг, и не только не поддержал его материально, но и работу по специальности не предложил. Это была нравственная катастрофа. После того, как у него отобрали свободу, пытались запятнать его честь, пробовали отобрать жизнь – теперь отбирали и имя, и научные заслуги.
Всё надо было начинать с нуля. В научные учреждения ему ходу не было – постарался бывший соавтор. Хорошо, хоть взяли в Политех. Там он и нашёл себя, готовя для энергетики классных специалистов, с «открытыми глазами» вступавших на профессиональное поприще. К сожалению – не надолго.
И когда я прохожу мимо памятника заслуженному моторостроителю, всегда мозг сверлит мысль: неужели не мучила его совесть за нравственное предательство бывшего соратника – Степана Александровича Аксютина?

                08.01.2024

                --- Юрий Митрофанович Рыбников ---

        Многие годы рядом со мной, на условиях почасовой оплаты, работал Главный инженер проектов института «Теплоэлектропроект» Юрий Митрофанович Рыбников. Его огромный профессиональный опыт требовал более широкого применения, и Юрий Митрофанович долгое время вел курсовое и дипломное проектирование на кафедре Теплоэнергетических установок ВЗПИ–Московского государственного открытого университета. Разрабатываемые под его руководством дипломные проекты отличались техническим изяществом, полнотой проработки, оригинальным решением специальной части.
Для меня это было не просто необходимое подспорье, но и высшая школа специализации, а как выяснилось позже – и приобретение мудрого советчика в сложных жизненных ситуациях.
Я уже писал, что овладевая специальностью, окончил техникум, институт, поработал на ТЭЦ, окончил аспирантуру, параллельно занимаясь научно-исследовательской работой. Каждая из этих сфер деятельности давала мне новые знания и навыки, повышая мой специализированный творческий потенциал. Тем не менее, каждое из этих занятий обладало некоей ограниченностью, некими особенностями, хотя все они, так или иначе, относились к изучению тепловых электрических станций и их роли в энергетике. Но ТЭС являются системными объектами, обладающими специфическими свойствами. Выявить и изучить их можно только при проектировании, когда все их системные и, часто, не явные особенности, приходится учитывать и увязывать в одном проекте. Поэтому знакомство и сотрудничество с классным специалистом в области проектирования было для меня подарком судьбы.
Надо сказать, что я и раньше понимал это, и всегда тесно сотрудничал со специалистами проектных организаций. Может быть, мне очень везло, но в каждой из них мне привелось сотрудничать не просто со специалистами,  с людьми, влюблёнными в своё дело. Таким был и Юрий Митрофанович. Уже к моменту нашего знакомства он имел государственные награды за свои трудовые достижения и успешно приумножал последние. Но мало кто знает, какими страданиями были достигнуты эти успехи!
После окончания школы  Юрий был призван в Красную армию. В самом начале войны он окончил Сталинградское Военно-политическое училище и в феврале 1943 г. молодым лейтенантом убыл по назначению в 13 армию. В октябре того же года при форсировании реки Припять был контужен, засыпан землёй и очнулся уже в плену. По счастью, его не застрелили сразу, а потом уже было не до него. Так он попал в лагерь военнопленных, где хлебнул лиха в полной мере, но повезло ещё раз: раны затянулись, и этого, с виду крепкого парня, отправили в Рур на шахты, где он вместе с такими же горемыками полной мерой хлебнул все тяготы рабской жизни. В 1945 г. Рур был занят американскими войсками, и вместе с немногими выжившими Юрий Митрофанович был передан советской администрации. Он был измождён, но жив. Появилась надежда вернуться домой, к родным.
Но радоваться было рано. К освобождённым пленным тогда относились очень неприветливо. Почти полгода шла жёсткая проверка. Благодаря следователю, дотошно искавшему и нашедшему подтверждение достойному поведению пленённых, в том числе - молодого солдата Рыбникова - во вражеском плену, вся группа под круговую поруку, расписку каждого о благонадёжности каждого, была освобождена. Только тогда и началась для Юрия Митрофановича настоящая мирная жизнь.
        Подлечившись, Юрий Митрофанович поступает в МЭИ и в 1951 году получает диплом теплоэнергетика. Мудрый человек посоветовал ему уехать подальше от Москвы, и молодой специалист распределился в трест «Востокэнергомонтаж». Это было прозорливое решение: он ушел на периферию поля зрения известных структур: немногие из его сотоварищей, осевшие в центральной части СССР, уцелели от повторных репрессий. Там он получил огромные перспективы для профессионального роста. Через несколько лет сложившимся специалистом Юрий Митрофанович возвращается в Москву и поступает в Московское отделение Всесоюзного государственного проектного института «Теплоэлектропроект» (ТЭП).
        Трагизм и трудности предыдущих этапов жизни не озлобили его, не сломили, научили доверять людям, понимать их, работать с ними. Эти качества до конца жизни привлекали к нему людей, и он всегда делился с ними своими богатыми профессиональными знаниями, житейским опытом, душевной теплотой.
Начав работу в ТЭПе с рядовой должности, Юрий Митрофанович прошёл путь до Главного инженера проектов. В этой организации есть административные должности и покруче, но в квалификации – нет. ГИПы – высшая каста проектировщиков (и я горжусь, что в их рядах есть и мои выпускники, пошедшие по этой стезе не без советов и помощи Юрия Митрофановича). За пуск Рязанской ГРЭС Ю.М. был награждён орденом «Трудового Красного знамени», он руководил работой по проектированию ряда Болгарских ТЭС, консультировал проектные разработки в Польше и ГДР, достойно представлял нашу энергетику в Великобритании.
        В моей жизни однажды сложилась ситуация, когда известная «общественная организация» буквально взяла меня за горло, создав положение, когда, в случае отказа, пострадал бы не столько я, сколько моя семья. Я обратился за советом к Юрию Михайловичу, которого уже тогда считал глубоко порядочным и честным человеком. И он, после тщательного взвешивания ситуации, благословил меня на компромиссное решение, позволившее обеим сторонам «сохранить лицо».
        По жизни Юрий Митрофанович был человеком с твердым нравственным стержнем внутри. Его принципиальность смягчала жизненная мудрость, память пережитого предопределяла твердость гражданской позиции и снисходительность к её колебаниям у других людей -  всё это скреплялось добротой и бесконечным оптимизмом.
        Таким мы его и будем помнить.
                12.01.2024