Паук

- Можешь меня не благодарить, я его убил!
- Кого?! Чем?!
- Паука! Туфлёю!
- Зачем?!!!
- Ну... как?! Паук же! Зашла бы в кладовую за чем-нибудь, увидала, напугалась, обронила б свечу, наделала беды...
- Это ты наделал... фигляр! Где он?
- Кто?!
- Тот, с кем ты так страшно поступил!
- Бросил в печь! И... оскорблять меня из-за какой-то букашки, по-меньшей мере невежливо...
- Этот паук был моим товарищем!
- Да ты явно не в себе. Все честные девы обязаны пищать при виде мышей, лягушек и пауков!
- Странные у тебя представления о чести, - возмутилась девушка, и завернув широкие рукава повыше, полезла в печь, благо, её ещё не успели затопить.
Припорошённый пеплом под был пуст, на нём не оказалось ничего, кроме разве похожего на скатанный промеж пальцев комок ниток, в котором угадывался паук. Тот был чрезвычайно напуган, но при внимательном взгляде - невредим. Устроив паука у себя на ладони, девушка отошла к окошку, и, приговаривая шёпотом нечто ласковое, принялась гладить его по спинке. Тот через короткое время расслабил свои члены, и пошевелив лапами, как усами, попросил отпустить, что и было немедленно исполнено.

   Девушка с грустной улыбкой проследила за тем, как паук скрылся за приоткрытой нарочно дверью в кладовую и заговорила:
- Днём я бываю занята чем-нибудь, и не успеваю понять, насколько одинока, по вечерам же, когда темнота обступает со всех сторон, мне делается немного страшно. Не помогает ни молитва, ни рукоделие, и тут, словно чувствуя моё замешательство, в комнату заявляется  этот самый паук и устраивается у ног. Я поверяю ему свои тревоги, рассказываю, что делала в течение дня, думала о чём, а паучок  внимает молча и делается намного легче от того...
- Ты полагаешь, насекомое разбирает человеческую речь?!
- Какая разница... Достаточно того, что он оказывается рядом в нужный час, хотя иногда мне чудится, что паук хорошо понимает меня. Лучше прочих. - Добавила девушка, и многозначительно поглядела на визави.

- Ну, теперь всё это в прошлом! Я буду рядом, тебе не придётся грустить в одиночестве. Переедем в столицу, сюда будем приезжать на лето...
- Одиноким можно быть даже в московской толпе на балу, оно не зависит от того, какое количество людей окружает, но сколь из них понимают, кто ты таков, и думают в такт порывам твоего сердца.
- М-да? Полагаешь? Ну, то пустое, за хозяйством и хлопотами, несть места баловству!
- Ты про что?
- Да про думы всякие. Это всё, известно - бабское, капризы.
- Ах, вот оно как... - Покачала головой девушка. - Будь по-вашему. Думаю, лучше, если вы теперь же уедете. Прощайте.
- Ты... «на Вы» со мной и гонишь? Отчего? Ты... Вы играете мной?  Или... Что я сделал? Это не из-за такого пустяка, как паук, надеюсь?! Иначе у меня возникнут опасения об вашем душевном здоровье.
- Нет, что вы. Всё из-за вас самих. Вы напомнили мне паучиху...
- Так же приятен?
- Напротив. Вы намеревается поглотить меня, как то привыкла делать она. И, дабы оградить вас от напрасных трудов, не ездите к нам больше! С этой самой минуты я брезгаю вами. Раз и навсегда.

   ...Стук колёс отъезжающего экипажа, вальсирующий его ритм, неожиданно развеселил девушку. Отчего-то ей стало легче дышать, и закружилась она по комнате, отсчитывая вслух: «Раз-два-три, раз-два-три...», как некогда, недавно совсем, делала это, шаркая по паркету зала гимназии на пару с такой же как она, восторженной и наивной барышней, под строгим взглядом через пенсне классной наставницы. Теперь же за нею, не скрывая мохнатой улыбки, подглядывал из кладовой паук.
   Кстати, он и по сию пору вечерами выходит послушать про житьё-бытьё девицы. Только нынче, не в пример давнего, не стесняясь забирается на туфлю, ибо знает наверное, что её никогда не пустят в ход противу него самого.