6. Изломы любви

6. Страсть

- Тётя Катя, а где Николай? – поинтересовался забежавший перед уходом на работу Василий.
- Спит ещё. Вчера, видимо, поздно гуляли? Я уже спала, ничего не слышала.
- Да, да… - задумчиво подтвердил Сидоркин, чтобы не выдать товарища, и убежал, размышляя: «Где же он был?»

Во второй половине дня он опять навестил друга.

- Николай, где ты вчера пропадал?
- Да, одного знакомого навестил, вот и задержался. Рассказывай, как дела? – поспешил он увести разговор от деликатной темы.

- Собирайся, завтра идём на танцы в Колосовку, - решил Василий порадовать друга. – У тебя и интерес там есть, - уже с намёком добавил он.
- Нет, не могу, надо дома побыть, - пояснение было невнятным.

Василий не стал его уговаривать, понимая, что у того скоро заканчивается отпуск.

Теперь Николай сторонился всех и ждал вечера, чтобы опять мчаться к любимой.

Людмила, ненасытная в любви, как голодная, с нетерпением ждала его и тут же быстро отстранялась, остывая и забывая до следующей встречи. 

Николай всё более прикипал к ней и чувствовал, что из этого обольстительного женского омута, опасного и желанного, выбраться невозможно, да и желания такого не было. Даже узнав, что Черничная имеет 4-летнего сына, его чувства к ней не изменились.

Сидоркин, получив информацию, где пропадает его друг, решил помочь ему определиться.

- Светлана интересовалась, куда ты исчез, ждёт,  переживает, - видя, что тот не реагирует, добавил: «Хорошая девчонка, правильная».

Чистов не слышал друга, в мыслях он был далеко от него – рядом со своей Людмилой.

Екатерина узнала о тайной связи сына с Черничной от соседки. Она  не стала читать ему мораль, понимая, что не послушается. «Молодо – зелено! Перебесится, уедет  и забудет», - рассуждала она.

- Сынок, завтра уже уезжаешь? – решила уточнить она, переживая, что опять остаётся одна.

Николай тревожно глянул на календарь: «Как он забыл?»
Это был последний день перед отъездом. Он опять всей душой и телом рвался к Людмиле.

В день отъезда Чистов ощутил тягостное чувство расставания, но не с матерью, которую оставлял в одиночестве, а с любимой, пленившей его. Это было неожиданное открытие и признание перед самим собой.