Вот уже сорок лет я терзаюсь одним вопросом, найдя ответ на который, я смогу дать своей душе отдохновение. Но сегодня, как и вчера, как и сорок лет назад, я не в состоянии ответить на этот весьма парадоксальный вопрос «Может ли поступок, который ты сам считаешь верным, не только не давать моральное удовлетворение, но и причинять тебе боль?». Он тесно связан с чередой других, не менее страшных для души человека. Может ли совмещаться несовместимое и существовать в гармонии? Может ли такое быть, чтобы несправедливостью восстановить справедливость? Злом сотворить добро и осчастливить людей? Я не могу найти ответ на свой главный вопрос и на все сопутствующие, поверьте мне я пытался, много раз взвешивал, вертел, оценивал, сравнивал, просчитывал, но холодная математика пасует, когда имеет дело с человеческими эмоциями – взвесить их как драгоценность или груду зерна невозможно. В итоге, все эти терзания заканчивались самоуспокоением, я говорил себе что решить мою моральную дилемму нельзя, после чего укутывался в это незнание как замерзающий в одеяло. Но проходило время и проклятый вопрос вновь всплывал в моей голове, настойчиво требуя от меня озвучить ответ и все начиналось сначала. Впрочем я отвлекся, старость к сожалению не только приносит с собой знания, но вместе с ней приходит немощь, которая зачастую не только не дает воспользоваться накопленной с годами мудростью, но и стремится отобрать у человека и воспоминания и силы. Наверное, мне нужно было начинать писать все это раньше, когда я был моложе, а события жили в памяти гораздо более отчетливо нежели сейчас, но я боялся, я не мог начать говорить о моем императоре потому что мир уже долгие годы жил только одним – ненавистью к Морею. Его память обливали грязью, все его дела объявляли отвратительными и мерзкими перед лицом Света и я малодушничал, боялся дать миру отличный от общепринятого взгляд на события, ибо не хотел что бы меня ассоциировали с ним. С ним… с человеком кто был добр ко мне все годы нашего знакомства, кто вольно или невольно научил меня столь многому. Я искренне любил его и до сих пор люблю, но в то же время иногда бывали моменты, когда я начинал бояться моего императора, меня ужасали его поступки, его приказы, его желания, а иногда, сомнения в правильности его действий перерастали в уверенности в его неправоте и тогда моя любовь к нему пропадала, уступая место, нет не ненависти, а некоему подобию растерянности ребенка преданного его родителями. Это противоречие терзает меня зыбкой болью на краю сознания – будто маленькие приливные волны подтачивают огромную гранитную глыбу, вроде бы они ничтожны по сравнению с вечностью гранита, но рано или поздно они съедают её основание и губят в пучине. Вот так день за днем проходили мои душевные терзания, которые мешали мне приступить к созданию моих воспоминаний о Морее, ибо как только я решался начать, то, тут же возникал тот самый проклятый вопрос, а за ним другие, и в конечном итоге, вместо написания труда я увязал в бесплодных попытках ответить на них. А теперь я стал стариком, я забыл что же такое прожитый день без боли: без боли в ногах или в боку, или в сердце и эта боль отчасти вытравила страх перед мнением других людей обо мне и примирила с сомнениями раскалывающими душу. Сейчас, я живу на другом краю света и умру не увидев свою родину, не услышав ни слова своего родного языка, который, впрочем, я уже начал забывать поскольку в Синде очень редко встретишь жителя Хала или Халада. Оставшись совершенно один, без всего я в конце концов перестал бояться. Теперь я готов написать о том, чему был свидетелем сорок лет назад.
Очень трудно определиться не только с тем, как лучше начать своё повествование, но и с тем, как описать Морея. Ведь за произошедшие с момента Ухода сорок лет, о нем написано несчетное количество трудов. Среди этой армии писателей имелись разные люди, те кто был шапочно знаком с Мореем или совсем его не знал, те кто служили у него какое-то время или наоборот, сражались против него, однако тон всех сочинений не сильно отличался и все они, стройным хором, без единой фальшивой ноты способной нарушить эту гармонию, год за годом поют лишь об одном – на сколько Морей был жестоким и беспощадным человеком. Конечно, различия имелись, они есть у всех певцов, одни приписывали ему страсть к пыткам, другие к пыткам и изнасилованиям, третьи к пыткам, изнасилованьям и войнам, четвертые к пыткам, изнасилованиям, войнам и чревоугодию, пятые... думаю вы уловили все тонкости работы этих писателей. Поэтому мнение, высказанное вопреки всему этому бездарному воинству писателей будет воспринято с недоверием, ибо люди уже сформировали свой взгляд на императора, поэтому я зайду с неожиданной стороны и начну мою апологетику Морею с согласия с этими презираемыми мною писаками. Это правда, что Морей совершил вещи по-настоящему ужасные и к сожалению, многие из них я видел лично хотя предпочел бы не видеть и даже не слышать об этом. Но, нужно знать что совершалось это не ради садистки забавы, которая твориться лишь с целью утолить стремление садиста к боли и ужасу, а с весьма прагматичной целью защиты нашего родного Пелоса. Если бы он мог остановить врага, высадив целое поле фиалок или ромашек, то я убежден что Морей вместе с остальными засевал бы все наличное пространство семенами цветов и унаваживал его день и ночь лишь бы растения поскорее взошли. Жаль только, что на двух континентах пока еще не появился такой враг, которого могут остановить цветы, поэтому он был вынужден прибегать к средствам жестоким, а иногда и просто пугающим. «Долина колов» как позже прозвали это место, и которая стала, пожалуй, самым часто упоминаемым событием в жизни Морея, сниться мне до сих пор, поверьте в жизни нет ничего страшнее криков людей чье тела протыкает смазанный жиром или маслом кол, самые сильные из жертв умирали по несколько дней и все это время они продолжали кричать с невероятной силой. Ночью забившись под одеяло, зажав уши я поражался крепости голосовых связок жертв и проклинал умирающих за их могучую волю к жизни. Я могу с уверенностью заявить, что так же, как и я, Морей не получал удовольствие от страдания людей, и делал это лишь по необходимости, ведь наш враг был так силен и страшен, что попытаться превозмочь его получалось лишь нагнав еще больший ужас, такой о котором противник не мог даже помыслить. Мы пытались победить Вечный Холод куда уходят все грешники еще большим холодом - мы приводили в жизнь страшные людские кошмары, чтобы спасти остаток нашего народа. И главной причиной всей череды пыток и казней насаждаемых императором являлся холодный расчет – план рассчитанный на много лет наперед, а не погоня за наслаждением посредством людских страданий. Нужно отметить, что этого у Морея было не отнять – умения видеть будущее. Большинство людей хоть и строят долгосрочные планы, но на самом деле не способны или не хотят по-настоящему думать о завтрашнем дне. Ведь грядущее вызывает у них не только трепет ожидания, но и страх потому что вместе с желанным будущим надвигается увядание старости: все меньше энергии в теле, идей, стремлений и все больше усталости и равнодушия, и часто эти перспективы изрядно отравляют картину несбывшегося. Этот страх искажает наши мечты и заставляет непрерывно взвешивать то что есть и то что может получиться в будущем, и чаще всего – сравнение не в пользу второго. И лишь малая часть людей способна жертвовать тем что есть, ради осуществления своих планов, они прорубаются через повседневность, отвергают привычное заставляющее нас цепляться за настоящее в угоду тому, что пока есть лишь только в их головах. А Морей пошел даже дальше, ибо с кристальной чёткостью осознавал на сколько темным будет память о нем, сколько многое сотворённое им люди не примут и постараться осудить и заклеймить, но это его не остановило, но он сознательно принес в жертву даже память о себе ради спасения нашего народа. Я не хочу чтобы у читателя создалось впечатление будто Морей являлся совершенным человеком, который не допускал ошибок. Безусловно таковые имели место, и о них я-то же упомяну, к счастью, по большей части они являлись мелкими и незначительными, что позволило Пелосу прожить десять счастливых лет, но потом случилась одна большая, которая перечеркнула все. Так что, те кто обвинял и обвиняет Морея в садизме правы, но так как, они не желают раскрывать другие стороны его личности то их правда становится однобокой, ущербной и больной, а от такой правды каждому лучше держаться подальше.
Начать рассказ о нем следует с имени, ведь сейчас Морей стало словом, которым родители пугают детей, они приводят его в качестве примера невероятной жестокости и эталона всего самого худшего что есть в людях. Хотя количество убийств совершенных Мореем намного меньше чем, например, у первого правителя вореев Маркела– основателя империи Солнца, который полностью уничтожил столицу язычников Летоледа вместе с ее полумиллионным населением, чтобы затем на трупах и развалинах возвести Сияющий Город в честь Сияющего Пророка. Этим я лишь хочу указать, что спутник каждого великого деяния –смерть, и чем он значительней, чем больше его свершения, тем более величественно кладбище его врагов. Поэтому, Морея можно упрекнуть разве что в чрезвычайно богатом арсенале казней применяемым по отношению к своим врагам или тем, кто стоял у него на пути. Морей - это прозвище, которое ему дали при дворе эмира сардов куда его в возрасте 13 лет, в качестве заложника, отдал последний император империи Солнца отец Морея – Сава. В переводе с их языка оно означало всего лишь «царек» и не смотря на свою неблагозвучность дано оно было не в качестве принижения сана юноши, а в знак уважения к тому на сколько гордо и не сгибаемо держался этот десятилетний мальчик во враждебном окружении двора эмира, это очень походит на то, как мы говорим о ретивом и сильном коне «вот коняга» вкладывая в это уменьшительное понятие не принижение его способностей, а сдерживаемое восхищение. Ведь несмотря на то что эмир приказал относиться к Морею также, как и к собственному сыну Одокару (с которым Морей вместе ходил к различным учителям во дворце), любви среди сардов он познал очень мало. Даже наоборот, каждый кочевник норовил принизить его, указав на то что Морей является наследником империи от величия которой остались одни воспоминания. Это должно было постоянно напоминать мальчику о том на сколько на самом деле он ничтожен перед величием Империи Восхода, перед ее завоеваниями и могуществом. Каждый день каждый встречный говорил ему об этом. Наравне с разумом атакам подвергалась его душа, ибо Морея окружали еретики Слияния: своими обрядами, спорами, дискуссиями, они пытались перетянуть его на свою сторону, дабы последний император и символ веры первых - тех вореев кто шесть столетий следовал за Сияющим Пророком, перешел в еретическое учение, безусловно, случись такое и это явилось бы огромной победой для сардов. Но я с гордостью могу сказать, что он не предал Истинный Свет, никогда он не разделял учение еретиков о том, что после смерти человеческая личность исчезнет, бесповоротно растворившись в Истинном свете, подобно плевку в океане. Такого просто не могло быть, ибо наш император не раз и не два прилюдно и наедине с близкими указывал на то, что он безоговорочно следует Посланиям Пророка - он верил, что после смерти отбросив все материальное, все несущественное он вновь встретиться с утерянными близкими.
Такое постоянное давление на душу безусловно могло сломать даже взрослого человека, и я видел, как жестокость и грубость со стороны большинства превращали сильных людей в подобие побитых собак, боящихся окрика или грубого слова, они теряли волю и желания, и становились тенью собственных хозяев живя лишь только стремлением им услужить. Видимо Морей был сделан из другого теста, и враждебная обстановка стала подобна тиглю где он еще сильнее закалил свой характер. Настоящее имя Морея - Септ, но его он не употреблял даже в официальных документах, вероятно, он гордился данным чужаками прозвищем, которое он обрел не по факту рождения, но выстрадал в прохладных залах дворца эмира и в течение почти десятка лет на полях сражения в пустынях Ворафа и Нарса, помогая укреплять империю сардов – еретиков, выстроивших державу на костях его собственного государства. Безусловно этот факт службы Империи Восхода так же ставят ему в вину, иногда превращая Морея чуть ли не в сокрушителя собственной родины забывая однако то, что спустя шесть с лишним веков - с тех пор как Сияющий Пророк принес в мир послание об Истинном свете, и спустя пять веков с тех пор как была основана держава вореев – Империя Солнца, все сильно переменилось. От империи не осталось ничего, все исчезло, включая обители света Сияющего Города которых было так много, что если смотреть на город с холмов, то кажется будто на земле внезапно взошли сотни маленьких солнц. Это ослепительное сияние проникало в душу тех, кто видел его, помогая на секунду увидеть Истинный Свет на этой грешной земле. Еретики все это уничтожили, без всякой жалости они снесли все обители света что были построены в Городе в течение пяти веков и установили вместо них свои светлые жилища Слияния в виде вытянутых ромбов. И теперь вместо сонма солнц путники видят короткие вспышки света, отражающиеся на позолоченных навершиях еретических светлых жилищ.
Но иногда мне приходила в голову мысль о том, что возможно, это не являлось трагедией, а было естественным порядком вещей? С детства я возделывал растения и множество раз наблюдал цикл роста и увядания злаков на полях: поначалу маленькое зернышко падало в почву, затем унавоженное и обильно политое оно постепенно теряло свою изначальную форму, лишалось ограниченности и замкнутости семенной оболочки и вытягивалось, постепенно превращалось в колосок, несший на себе новую жизнь. Даже крупные деревья жизненный срок которых насчитывает сотни, а иногда и тысячи лет, являются заложниками точно такого же круговорота. Что уж говорить о людях, которые как растения разбрасывают свое потомство, чтобы продолжить свой род, а затем умереть, как тот колос, отдавший зерна земле. Империя Солнца расцветала на протяжении сотен лет покорив не только континент Хал (в переводе – Рассветный), но и завоевав обширные области на Предрассветном – Халаде где она несла слова Сияющего Пророка вплоть до границ древнего царства Нарс. Тем не менее она не могла расти вечно, у каждого организма есть свой жизненный предел, мудро ограничивающий его дабы он не рухнул под собственной тяжестью. Сначала силы Империи Солнца подорвала Лихорадка, произошедшая в четвертом веке, более двадцати лет она бушевала на обоих континентах, в ее огне сгорали целые области некоторые из которых даже спустя 250 лет после первого появления Лихорадки так и не восстановили свою численность - выросло целое поколение вореев не знавших мира без этой страшной болезни. Однако, после того как Империя смогла начать заселять ранее покинутые города, восстанавливать заросшие дороги, заново тянуть караванные пути появился проклятый еретик Евпатор. Рожденный согласно легендам в Нарсе, он прославился как видный ученный, его пытливый ум тянулся к разным наукам: астрономия, ботаника, медицина и во всех этих сферах он проявил себя как незаурядный деятель, Евпатор разработал новые составы лекарств для остановки кровотечений и лечение кашля, а также улучшил методы шлифовки линз подзорных труб. Евпатор с жадностью разбирал по частичкам наш мир дабы узнать его строение, он считал что все в мире взаимосвязано и пронизано едиными связями, а во главе стоял – Истинный Свет. В возрасте 50 лет он якобы умер и познал Истинный Свет, а затем воскрес и принес весть о том что после смерти человек растворяется в Свете - становясь его частью, ибо человек не имеет собственной воли, но является лишь одной из множества частиц нашего мира рождающихся и умирающих согласно воле Истинного Света. Эта ересь, получившая название «Слияние», стремительно распространялась сначала по Нарсу заменив местные верования во всемогущего фараона, затем она двинулась в соседние области: Вораф и Солию, населенные кочевниками-сардами. Десятки лет проповедники вореев путешествовали в эти пустынные земли дабы принести Послание Сияющего Пророка дикарям молящимся камням, прудам, деревьям, но все было тщетно, кочевники с охотой перенимали ружья вореев, их методы ковки стали, но не веру. Но в словах Евпатора кочевники, позже ставшие зваться «сардами» и получившими это название по имени первого лидера и основателя Дома Сардов, нашли нечто тронувшее их душу, говорят, что Сард пережил схожий посмертный опыт и таким образом стал духовным братом Евпатора.
В течение двух сотен лет они захватили все земли Империи вореев на Халаде и значительные территории на Хале. Не всегда они покоряли нашу империю лишь с помощью силы, многие люди опасаясь подступающей войны сами переходили в новую веру, дабы избегнуть разорения собственных жилищ. Их было трудно осуждать, ведь им приходилось выбирать между потрепанным одеянием ворейского государства: изношенным, оборванным по краям, сшитым тонкими нитями не внушающим доверия, и, пусть пока скромным, но крепким костюмом кочевников. В первых рядах перебежчиков оказались те, кто должен был блюсти интересы Империи Солнца однако же с готовностью сменил хозяина лишь бы не потерять свое место и богатства, это были богатые землевладельцы и правители городов и областей, многие из них приняв еретическую веру оставались на своих постах служа новому хозяину - империи сардов. В этом кочевники отличались от Империя Солнца. Если первые охотно принимали на службу побежденных при условии смены веры, продвигая наиболее талантливых на самые высокие посты, то вторые просто-напросто уничтожили своих предшественников - языческую империю Астрей, постаравшись стереть все что было с ней связано: начиная от жрецов дольменов и заканчивая зданиями. Впрочем, такое стремление было не удивительного учитывая как именно язычники, поклонявшиеся богам - близнецам Лето и Леда, управляли своим государством. Об этом я еще расскажу.
И чем меньше становилась территория Империи Солнца, тем активнее переходили на сторону сардов ее граждане, так что винить Морея в том, что он служил новым хозяевам - глупо, он просто приспосабливался к новым обстоятельствам, как это делали миллионы людей. Правда, ему можно поставить в упрек то, что служил он слишком хорошо, например, еретики Нарса – раскольники, называющие себя «светоносными»? которые сотню лет назад вышли из состава Империи сардов заявив что государством должны править только прямые потомки Евпатора, потерпели несколько заметных поражений на полях Ворафа от войск, руководимых Мореем. Но, причиной такого рвения являлось не стремление выслужиться перед кочевниками, скорее это отражало суть характера Морея - он ничего не умел делать вполсилы, поэтому неудивительно что даже помогая своему врагу, он отдавался этому полностью стремясь не просто выполнить полученные приказы, но и превзойти их сделав гораздо больше нежели мог обычный человек. Мне кажется, учитывая способности Морея он рано или поздно занял бы место по правую руку от эмира достигнув высшего поста, который мог занять в империи Сард человек не принадлежащий к правящему дому - главного советника эмира. Однако он не рвался на высокие должности, не делал карьеру игнорируя подвернувшиеся шансы на продвижение, можно даже сказать такое пренебрежение было его вызовом сардам. Он намеренно вставал против потока, разрезая его движение собственной волей нарушая спокойствие вод. Этот вызов помог ему пережить то непростое время службы у еретиков, но, как мне кажется покалечило его душу. Я видел, и я знал, что воспоминания о службе врагу, тем кто убил его семью, уничтожил его родной город, погубил империю причиняют ему невероятную боль.
Я не хочу, чтобы читатель думал, будто Морей добился всего в одиночку. Ведь никакой, даже самый талантливый человек не сможет сделать столько сколько сделал Морей самостоятельно. Подобно растениям прижимающимся друг к другу, прорастающим тесными рядами, люди так же стремиться сплести нити своих судеб. Рядом с ним всегда находился верный Сильверий - аристократ, присланный его отцом дабы наставлять Морея и помогать ему. Это был мужчина лет 50, худой, с заостренным лицом и сухим, жилистым телом - словно за годы войны его туловище стремилось перенять форму меча, с которым он не расставался с 5 пятилетнего возраста. Хотя Морей никогда не показывал прилюдно своих чувств к Сильверию, но мне как человеку знавшему его очень хорошо, было видно что за вечной сдержанностью Морея, даже некоторой холодности в обращении к Сильверию скрывалось безграничное уважение и доверие, не нуждающееся в словах или жестах коими так часто и нарочито любят обмениваться люди, никогда таковых чувств не испытывавших. Для Морея он был возможно даже ближе чем его родная сестра Калета, потому что он, впервые встретился с ней в возрасте 25 лет, когда вывозил ее из мертвого Сияющего Города. Она родилась после того как Морея увезли к сардам, когда он сражался со светоносными на границе с Нарсом, в 15 лет. 15 лет. Мне, человеку выросшему в мирной обстановке, домашнему мальчику, трудно представить каково это в таком возрасте оказаться в мире взрослых, где действуют иные правила поведения нежели у подростков и детей, в окружении опытных воинов, вдали от дома, рядом со смертельно опасным врагом. Я не знаю каких сил Морею стоило завоевать доверие солдат, сколь много времени у него ушло на то, чтобы они начали его слушать и слушаться, став благодаря Морею единым и смертоносным организмом. По большей части все они являлись вореями, не отвергнувшие свою веру, однако служащие еретикам. Благодаря им он выжил и благодаря ему они смогли пройти через все испытания, подготовленные для них пустынной землей Ворафа и светоносными: ночные засады в промерзшей на сквозь пустыне, многодневные переходы во время которых приходилось убивать верблюдов и добывать из их горбов воду. И всегда рядом с ними была иссушающая жара - сильная, выматывающая, сводящая сума даже самых отважных. Но они прошли через все вместе и были отрядом который Морей привел с собой на Пелос. Этот отряд очень сильно помог Морею, особенно в первые годы, если бы не эти люди, вряд ли он так легко взял под контроль весь Осколок и заставил местную аристократию - за годы развала империи привыкшую действовать самостоятельно и не обращать внимание на имперских чиновников - действовать по своей указке. Осколок, так прозвали наш Пелос - полуостров который формально оставался независимым от сардов и являлся всем что осталось от Империи Солнца. Осколок - очень точное и многозначительное название, скрывающее в себе унизительную составляющую должную показать ничтожность того, о чем идет речь, говоря слушателю что когда-то это представляло из себя часть чего –то большего, заслуживающего внимания, однако теперь, теперь это был лишь Осколок – жалкая частичка великого воспоминания о былом. Вообще, вокруг Морея было много способных людей, но не все оставались с ним надолго, некоторые из них пострадали, ибо не учитывали, что превыше всего Морей ценил собственное мнение и к сожалению, иногда отстаивал его в крайне жестких формах. Особенно часто он делал это в начале правления, в то время люди еще принимали Морея за очередного чиновника пришедшего во Дворец Наместника, готового за деньги местных торговцев и дворян продать все что угодно. Но при этом Морей не являлся самовлюбленным нарциссом и самодуром, которому было плевать на чужие советы, он умел прислушиваться к чужому высказыванию и если требовали обстоятельства, то быстро менял свои планы в соответствии с советами других. Но делать это ему приходилось крайне редко, потому что он был одним из немногих людей способных предвидеть последствия титанических сдвигов, происходящих на его глазах и там, где другие только лишь покорно принимали данные обстоятельства и поступали сообразно тому что позволял им мир, Морей действовал на опережение событий. Он словно являлся естественной частью разворачивающееся истории, не посторонней щепкой, бьющейся на волнах судьбы, а одной из множества капель составляющих могучую реку событий, бегущую из прошлого в будущее и поэтому многое знал наперед. Он предвидел крушение государств, зарождение восстаний, перемены в правительствах, прочитав с виду обычную новость – малозначащую в глазах обывателей, он мог сделать из нее далеко идущие выводы о грядущем. Мне как обывателю крайне трудно оценить всю силу его способности знать будущее, ибо я всегда был подобен муравью, не могущему за травой рассмотреть подступающую корову, а он напоминал сокола, парящего на высоте недоступной моему разуму и сколько бы раз он не объяснял мне как он делал те или иные выводы, я довольно быстро терял нить его рассуждений совершенно неспособный сопоставить факты, которыми Морей оперировал.
Когда я пишу свою летопись мне хочется думать, что я плету ткань истории: выхватываю нити прошлого и тку из них полотно. Однако я прекрасно знаю как ненадежна человеческая память: с какой охотой она запоминает факты приносящие удовольствие душе человека и с какой легкостью она отбрасывает все то, что не нравиться или то чего стыдиться. Я отлично помню, как отец носил меня на своих плечах по аллеям вдоль тутовых деревьев, при этом, я иногда, слегка, ударялся об их низкие ветви. Во время прогулки он рассказывал мне о переселении наших предков Империей Солнца из непокорной области Кореф в Пелос. С собой они смогли взять очень немного имущества, включая семена тутовых деревьях, которые издревле растили в Корефе ради их вкусных ягод, древесины и разведения шелковичного червя из которого потом делали шелк, качеством похуже чем кханский, но все равно ценимый больше хлопка или льна. Эти деревья стали символом переселенцев с Корефа, их стойкости, упорства, трудолюбия и отчужденности от других жителей Пелоса - даже спустя несколько сотен лет жизни на Пелосе продолжавших считать нас пришлыми. Меня поражало с какой любовью отец говорил об этих растениях, гладил их, давил черные ягоды и пробовал на вкус стекавший с пальцев сок, сколько нежности было в нем… И я почти не помню, как он напившись бил меня и братьев загоняя под стол как дворовых собак, во мне живут смутные ощущения от тесных объятий матери прижимающей нас к себе что бы защитить от ударов отца, она не кричала или вообще издавала хоть звук - лишь только всхлипывала едва слышно. Не помню. Так что, ткань которую я плету из нитей своей памяти полна прорех и грубых заплат на том месте где полагается быть истине. Однако я не бросаю свою летопись даже не смотря на ее ненадежность. Ведь если я сомневаюсь значит, возможно, я пытаюсь сохранить честность перед самим собой, мой разум иногда с неохотой выхватывает из темного колодца памяти то или иное неприятное мне событие стараясь не дать слабым старческим глазам рассмотреть его, однако же, он и не роняет воспоминания в глубину беспамятства, а медленно и неторопливо, преодолевая себя самого вынимает на поверхность то, что стоило бы навсегда забыть. Во много раз хуже, если бы я был уверен той уверенностью свойственной фанатикам, несущим факел своей тусклой истины и сжигающие его пламенем все что им не нравиться, включая истину, которая обычно никогда их не устраивает, ибо истина гораздо более глубокая нежели их примитивный, плоский черно-белый мир. Поэтому, не смотря на мои старания, не ждите от меня совершенства, в летописи я не упомяну многих людей и события, отчасти потому что надежно спрятал память о них, а отчасти потому, что многое не заслуживает того, чтобы вновь к нему обращаться. Я прошу читателя понять, что написать свою историю меня заставили не обычные для писателя потребности в том, чтобы преподать человечеству какой-то урок или желание сотворить на бумаге красивую конструкцию, в которой было бы привольно жить не только писателю, но и читателям. Мной движут душевные терзания, которые больше я не могу держать в себе и пусть эти хрупкие и ломкие кусочки моей совести не самый лучший материал для творения, тем не менее ничего другого у меня больше не осталось.
ГЛАВА 01 (610 г.)
Самым ярким событием моего девства стало путешествие по Семиградью – прибрежной области Пелоса, когда-то также бывшей частью Империи, но более полувека назад выпавшей из-под её контроля и с той поры Семиградьем управляла группа аристократов, происходивших из семи крупнейших городов этой территории. Они могли позволить себе играть в независимость потому что на их земле находились самые большие в мире плантации дерева бхати - священного растения которое Истинный Света дал Сияющему Пророку чтобы свергнуть проклятых язычников Астрей. Из смолы этого дерева Сияющий Пророк изготавливал порошок - бхат, который сжигали в ружьях и камнебоях, именно появление этого оружия шесть веков назад позволило ученикам Сияющего Пророка свергнуть правление Астрей, уничтожить систему дольменов опоясывающую все империю и пожиравшую невинных людей. Согласно легенде деревья бхати появились в одну ночь, их было несколько тысяч, переполненных смолой, которую Сияющий Пророк собрал, высушил, растолок после чего лично обучил своих людей как обращаться с бхати. Первоначально бхат помещали в примитивные ручные бомбы и их воздействие имело скорее психологический эффект, но вскоре в войске Пророка появились камнебои отлитые из металла, они позволяли сокрушиться стены городов благодаря чему армии руководимые последователями Прока смогли за несколько десятков лет сокрушить несчетное количество языческих городов. Сияющий Пророк, понимая ценность бхата, повелел высаживать священные деревья в любом месте с подходящем для них климате, ибо в бхати заключена сила праведной веры в Истинный Свет и деревья стали одним их фундаментов государства вореев – Империи Солнца. Не везде прижились эти сухие деревья, но Пелос оказался избран Светом дабы сделаться священной рощей и поэтому в мое время деревья бхати покрывали практически каждый свободный участок прибрежных областей полуострова - это прежде всего Семиградье где они протянулись на сотню километров и Места - территория, находящаяся на востоке которую тридцать лет назад захватила торговая республика Сенна. С отцом и братьями я бродил между искривленных и сухих стволов бхати, которые очень сильно походили на костистые пальцы, высунувшиеся из -под земли. Их внешний вид неприятно поразил меня, я не мог представить себе, как в этом уродстве могла заключаться святость? Ведь неизменным спутником Истинного Света должна являться красота и совершенство, а в этих пустынных, каменистых землях не было и следа этого самого идеала, своим минимализмом, лишенностью, высушенные степи больше напоминали какой-то черновик, ожидающий пока за него возьмётся мастер. Как нам говорили местные, некоторые из бхати являлись ровесниками Пророка, и мы прикасались к шершавой древесине пытаясь почувствовать ток живительных соков под этой грубой поверхностью, ощутить биение их жизни дабы уловить те ритмы, которые возможно чувствовал сам Пророк. Даже несмотря на то, что историю появления бхати знали все, мне с трудом верилось что это некрасивое растение смогло изменить историю. Оно являлось всего лишь растением, одним из многих и тем не менее именно оно перевернуло мир, бывший многие сотни лет в безраздельной власти Астрей. Я видел в этом какую-то тайну, скрытую от человечества.
Уже позже я понял, что именно эта загадка в конце концов радикально переменила мои литературные вкусы, которыми кстати отец был крайне недоволен ведь я часами просиживал читая приключенческие книжки вместо того, чтобы использовать это время на изучение более полезных для жизни наук. Теперь я начал читать труды, посвященные срытым сторонам нашего мира, я изучал геологию дабы узнать, что располагается под поверхность, читал книги по химии желая понять какие невидимые глазу процессы протекают в чанах с красителями или в печах стеклодувов. Я тщательно рассматривал изображения растений и запоминал какие соки они дают, какие плоды приносят и что за древесина их них получается. Надо заметить, что я всегда был человеком крайностей, и при этом, к моему сожалению, не обладал какими-то особыми способностями и талантами, так что мое упорство оборачивалось бараньим упрямством приносившем мне столько же пользы, сколько барану приносит пользы долбежка о каменную стену. Например одно время я увлекался фехтованием и отец даже нанял бывшего солдата для занятий со мной, но оказалось что у меня безобразная координация, слабые жилы, реакция улитки и если бы недостаток имелся только один, то солдат смог бы со мной работать, но учитывая все в совокупности - мои занятия больше походили на демонстрацию тупого упрямства. Даже понимая, что я ничему не научусь, я потратил почти четыре года на фехтование, и разуметься чуда не произошло, мои движения были все так же бестолковы и медленны как и в первые недели обучения. Затем, вдохновленный рисунками экзотических животных и растений я пожелал стать художником, мне безумно захотелось поразить семью своими картинами, поначалу я начал малевать на листах куском угля какие –то штрихи, долженствующие изображать тигров, слонов, быков, я упорно изводил бумагу и в итоге отец пригласил художника что бы обучать меня. Вскоре оказалось, что я не обладал ни глазомером, ни чувством глубины, я плохо различал оттенки цветов и у меня была отвратительная визуальная память, однако целый год я портил холсты под терпеливым и полным сожаления взглядом своего учителя. Год упорного труда на ниве художества ничего не принес, все так же кошка являлась чем угодно, но не кошкой, а небо с бегущими облаками – в моем исполнении - невозможно было отличить от грязной лужи. Так что могу сказать с высоты своего неудачного опыта упорство — это не единственный необходимый элемент в овладении профессий, хотя нужно отметить и крайне важный.
Поэтому неудивительно что поначалу отца тревожили мои посиделки за книгами, и неуклюжие, примитивные химические опыты. Он опасался скорее не новых расходов на новых учителей, а за мое здоровье. Однако в этот раз все оказалось по-другому - у меня начало получаться. Сведения о подземных рудах, видах растений, свойствах лекарств, последствий химических процессов оседали в моей голове плотными слоями, не выветриваясь и не перемешиваясь. Я легко мог назвать все виды полезных металлов которые добывали на Пелосе, а так как, я исходил предместья Кандия вдоль и поперек я мог по памяти перечислись все съедобные или ядовитые растения в окрестностях нашего города, назвать каждый вид пчел трудящихся на наших пасеках, муравьев, ползающих под ногами и саранчи, съедающей наши урожаи. Но, впечатлило отца не это, а случай, сберегший ему немало денег: в тот день я забрел на плантации тутовых деревьев, и решил собрать пару листьев для пополнения моего гербария. Один из оторванных зеленых листочков привлек мое внимание так как имел непонятный налет, вскоре, посидев за книгами, я определил что этот налет является опасной плесенью, угрожающей всей плантации. Это была крайне редкая болезнь тутовых деревьях о которой на Пелосе не слышали десятки лет, а значит вполне могли пропустить и дать ей развиться. После этого отец решил отправить меня в Дом Знаний в городе Лист, где я после шестилетнего обучения получил бы звание доктора: либо аграрных, либо химических, либо горных наук - по моему выбору. После обучения в Доме, выпускника с радость принимали на работу в любую корпорацию, что гарантировала вполне приличный начальный доход и широкие перспективы. Я наконец-то обрел смысл в жизни и нашел занятие, которое не просто будет кормить меня, выматывая, отупляя, забирая все силы, как это происходило с моим отцом, ненавидевшим свой труд, но станет дарить радость открытий, давать силы, энергию, приумножать меня самого делая мудрее. Как же я был счастлив в те дни перед поступлением…, это невозможно передать словами. Мы конечно же знали, что идет война и сарды уже давно, почти сотню лет перебрались с Халада на Хал и методично забирают себе остатки империи Солнца. Мы были отлично осведомлены и о том, как протекает жизнь на захваченных сардами землях, о том, как кочевники вводят дополнительные налоги, которые не платят еретики Слияния, как в городах строят новые обители света в форме звезд с четырьмя лучами. Впрочем, мы слышали и более жуткие вещи: с какой жестокостью разорялись города которые отказывались сдаться, о сражениях с десятками тысяч убитых, о разграбленных деревнях откуда сарды забирали все съестные запасы. Но, из нашей глубинки все виделось несколько отстраненно, словно бы перемены в мире происходили не с нами, а где-то в там, вдалеке, и нас совершенно не касались. Наш Пелос являлся житницей всего Хала, благодатный, зеленый, богатый урожаями зерна и фруктов, и поэтому даже в условиях увядающей империи мы жили гораздо лучше остальных благодаря огромным прибылям получаемым Пелосом от изобильного приплода растений и животных. Дни перед поступлением стали последними беззаботными днями моей жизни, затем, она совершила крутой разворот и забросила меня в ранее неведомый край полный насилия, жестокости и невероятных событий, где все пахло гарью и имело кровавый привкус.
Иногда я словно отбрасываю все негативное что происходило в прошлом и воображаю себе будто Пелос и вправду являлся Осколком, в котором чудом сохранился мир прошлого, когда империя была еще жива неся своим гражданам порядок, защиту и процветание. Но разуметься это всего лишь самообман, которым я укутываюсь что бы не упустить давно ушедшее тепло своего детства. Мне как летописцу нельзя поддаваться этой слабости, и я постараюсь изложить все так, как было на самом деле. Поэтому я отбрасываю картинки шелестящих деревьев, возвышавшихся на многие метры и закрывавшие красные черепичные крыши домов даря блаженную прохладу в знойный день; забываю про как плескалась вода в фонтане, когда в него окунали ведра, поднимая при этом сотни блестящих на солнце брызг и заставляя мир ослепительно сиять; я забываю о пыльных тропинках бегущих вдоль домов моих друзей и о запахах, доносящихся со дворов, где в кухонных очагах пекли ржаные лепешки. Я с силой отвергаю все это от себя, ибо реальность была такова что наше государство, наш Осколок со дня пришествия сардов на Хал оказался обречен, ведь помимо того, что эта богатая земля не могла не привлекать кочевников, еще, она являлась родиной Сияющего Пророка и для еретиков являлось делом чести захватить духовный центр первых и установить на нем свои обители света, заявив тем самым превосходство Слияния над старой, отжившей свое верой. Не даром среди них ходила шутка о том, что Солнце империи Солнца закатилось и на ее место пришла империя сардов – Империя Рассвета. Горькая игра слов. Вдобавок здесь располагались самые богатые на Хале рощи дерева бхати - этого жизненно важного для современной войны вещества, и только из-за этого мы являлись желанной целью не только для сардов, но и для соседних держав. К кому упадет столь ценный приз? Это решало время и к счастью или несчастью для Пелоса он попал в руки Морея. Я отлично помню момент, когда встретил его впервые. Я лежал на траве, привалившись к стволу тутового дерева, сбоку от меня лежала книга по истории нашего полуострова которую я пытался одолеть, но, в этот теплый день все окружающее словно сговорилось дабы помешать мне учиться: и расслабляющее солнце едва пробивающееся сверху, и пение птиц, и убаюкивающий шелест листьев. Я смотрел как ветер раскачивал ветки дерева, листья колыхались взад-вперед, вверх-вниз и солнце играло на их восковой поверхности и из-за этого мне чудилось что лист, охваченный белесым солнечным пламенем, начинает вращаться вокруг своей оси. Я вкушал как патоку неторопливость летних дней, наслаждаясь ими и одновременно отчаянно желая их убыстрения дабы приблизить момент отъезда. Из Листа, вскоре должны были вернуться братья, где они помимо занятия торговыми делами устраивали для меня жилье. Конечно, я не помню о чем в тот момент думал, наверняка о будущей учебе и девушках. Но вот, я услышал голоса, поначалу я решил, что идет отец или кто-то из его работников, но потом осознал - голоса незнакомые. Их тембр был уверенный, словно шли люди, знавшие что они здесь хозяева. Я повернулся и увидел несколько человек метрах в двадцати от меня, они что-то обсуждали неторопливо приближаясь прямо ко мне. Я подумал, что возможно это чиновники из налогового ведомства, приехавшие заново оценить имущество и переменить размер налога - в последние пару десятков лет это стало общепринятой практикой у наместников Пелоса. Но потом я увидел мечи на их поясах и понял - эти люди являлись воинами, признаюсь, что близость холодной стали испугала меня, словно та далекая война на Хале, внезапно пришла прямо на порог нашего дома. Впрочем, так оно и было.
Один из пришельцев посмотрел на меня и подозвал, в его жесте не было ничего унижавшего мое достоинство - вореи любили подчеркнуть свое превосходство над кефцами даже в такого рода вещах, стремясь побольнее нас задеть, я подобрал книгу и неохотно поплелся к ним. Больше всего мне хотелось сбежать отсюда и дать знать отцу о странных посетителях нашей родной рощи, однако я струсил. Подойдя ближе, я рассмотрел их. В центре стоял Морей, мужчина 25 лет, стройный, выше среднего роста. Худой, жилистый, от него веяло силой. Короткие черные волосы подчеркивали высокий лоб, который переходил в длинный прямой нос, его губы не были ни слишком тонкими, ни слишком полными, их идеальная линия усиливал его рельефный подбородок. Густые брови, такие же черные, как и волосы, они слегка смазывали впечатление от его аристократического вида и придавали ему некоторую тяжеловесность. Но запомнились мне его глаза – светло-коричневые, пронзительные, пробирающие душу, не дающие что-либо утаить от смотрящего. Я могу сказать, что он был красив красотой кобры распустившей капюшон перед броском. Морей одевался по кавалерийской моде: высокие кожаные сапоги, заправленные в свободные шаровары, темно зеленая рубаха на впуск и такого же цвет кафтан с разрезом сзади. На одежде не имелось ни каких-либо узоров или золотых вышивок, указывающих на высокий статус ее обладателя, Морея всегда отличала скромность и равнодушие к богатству, к тому же, будучи одетый таким образом среди подобного же окружения, а иногда среди его приближенных находились люди одетые гораздо роскошнее его, он оберегал себя от потенциальных убийц могущих опознать его по богатому костюму. Скажу честно от его взгляда поначалу мне стало не по себе, но внезапно его выражение глаз переменилось и в них появилось такое искренне любопытство, которое встречается разве что у детей. Эта странное изменение - от опасного животного к почти ребенку, заставила меня растеряться. Уже потом я думал об это феномене, и кажется нашел ответ на него. Морей, брошенный с 10 летнего возраста во взрослую жизнь, сразу оказался вынужден вытягивать свою детскую сущность до размеров мужчины: интриговать, убивать, смотреть на смерть товарищей. Однако пропустив детство, он не потерял его, эта непрожитая часть его жизни стала подобна шраму на теле - навсегда осталась где-то в глубине его души став органичным соседом его взрослой сущности. Поэтому он так легко менял свой взгляд выдавая свою душевную двойственность – воина и ребенка. Поблизости от него, находился Сильверий, не смотря на жару он оделся в черные кожаные доспехи с нашитыми стальными пластинами, рядом с ним стояла еще пара человек имена которых выпали у меня из памяти.
Странно, но я не запомнил нашу беседу, вернее в голове остался набор образов, хвосты упущенных фраз, начаты и незаконченные предложения. Все они норовят сложиться во что-то величественное. Ну как же, разве в такой великий день мы могли разговаривать о чем-то пустяковом, обеденном и повседневном? Конечно нет. Но именно так все и было, кажется, мы разговаривали о тутовых деревьях, которые Морей до момента прибытия на Пелос не видел. Он расспрашивал про шелковичных червей и шелк, слушал как трудно разделять кокон что бы, в конце концов сплести нити. Затем разговор незаметно перешел на Кандий, он задал несколько вопросов о настроениях в городе, о работе государственных чиновников. Это был не формальный интерес, Морей всегда старался получить информацию о каком-либо объекте из нескольких источников, и если речь шла о работе его же собственных бюрократов то, он стремился узнать о качестве их работы не только от контролирующих чиновников, но и от обычных людей. Разуметься в процессе разговора я попытался блеснуть своими знаниям рассказав не только о Пелосе, но и об окрестных землях, я щедро разбрасывал слова и говорил о темах, о которых понятия не имел - Морей захватил мое внимание и мне отчаянно захотелось произвести на него впечатление дабы он запомнил меня. Он улыбался, слушая все это, остальные однако нетерпеливо ерзали, словно лошади, застоявшиеся в стойле и желающие вырваться из душного денника на простор. Им было скучно с этим молокососом, но не Морею ведь все-таки я заинтересовал его, ибо я и в самом деле был развит не по годам и обладал широким кругозором, пытливым умом, уверенно говорил на пяти языках, поэтому в конце беседы Морей пригласил меня – сына скромного торговца и кефца на празднество, посвящённое его коронации, которое он организовывал через неделю, это определенно говорило о том, что он желал узнать меня получше. Конечно я с радостью согласился, ведь до этого момента единственные общественные сборища где я принимал участие были либо семейные торжества: свадьбы, похороны, дни рождения; либо религиозные ритуалы нашей общины и то, и другое вызывало лишь зевоту.
Празднество вступления Морея на трон организовали в доме или дворце, его называли и так, и так, наместника императора расположенном на северном берегу реки Кандий давшей свое имя городу. В этом месте предпочитали строиться все самые богатые и родовитые люди нашего полуострова поскольку на другом берегу реки виднелись фруктовые сады, и тутовые деревья, которые загораживали вид на неряшливо разбросанные дома бедняков. Это здание единственное в городе имело пять этажей, другие дома рядом имели не более четырех - думаю символизм этого вполне очевиден. По форме оно представляло из себя прямоугольник, длинной около двухсот метров, шириной – семьдесят, стены облицованы цветным мрамором, первый этаж выложен плитами с зелеными прожилками, которые на втором этаже переходили в розовый цвет, а затем на третьем этаже этот розовый как вино потоком вливался в плиты небесной синевы, которые поднимались вплоть до пятого этажа. Наблюдатель, поднимая взгляд от земли видел как нежная зелень сменяется розовым сиянием рассвета, уступающим место синему небу. И если прочие дома имели вполне привычный квадратный или прямоугольный вид с покатыми либо острыми крышами, то дворец наместника венчал белый мраморный купол усеянный кристаллами кварца, так что в рассветный час, под лучами солнца, крыша дома буквально переливалась яркими искрами, отражавшимися в потоке реки, отчего создавалось впечатление будто над домом зажглось собственное солнце состоящее из мириада огоньков.
Это торжество стало своеобразными смотринами как для Морея, так и для гостей. Люди приехали изучить своего нового правителя и попытаться понять, чего же им от него ожидать. Вернее, оценить степень его алчности и подконтрольности, ибо последние десятилетия, когда империя Солнца корчилась в предсмертных судорогах, качество ее бюрократии упало ниже уровня самого глубоко ущелья. Практически все наместники императора, которых к нам направляли отличались непомерной жадность, хотя скорее всего этим грешили чиновники на всех территориях империи последние пару сотен лет. Это являлось следствием того, что к власти в Сияющем Городе стали приходить слабые и безвольные императоры, бывшие марионетками в руках своих друзей и советников желавших лишь только набивать свои карманы, и в этой беспрерывной цепочке слабости, немощи, непомерном себялюбии и жажде обладания мы не были исключением. Нам везло в том, что пришлые не особо вмешивались в наш жизненный распорядок стараясь поскорее наворовать столько чтобы выстроить виллы на берегу Гиеры и провести остаток жизни наслаждаясь теплым солнцем, нежным морем и гаремом наложниц. А так как наша область являлась одной из самых богатейших, то их желание осуществлялось довольно быстро. Разумеется, аристократы давали деньги не за просто так, а за бездействие и за покорность.
Морей по отношению к гостям вел себя единственным возможным для себя образом – как военный находящийся на враждебной ему территории. Он использовал этот прием что бы разведать обстановку, повторяя уже многократно проделанную схему: узнать места расположения врага, оценить его силы, наличный объем продовольствия и бхата, выяснить пути транспортировки пополнения, нанести на карту места возможных ударов. Причина была в том, что Морей встречался не с подданными, а с потенциальными врагами, коими он изначально считал всех и лишь со временем некоторые люди переходили в стан его союзников, а я стал ему братом. Отчасти такое его поведение всегда печалило меня, ибо мне было страшно даже представить какой же это ад считать всех вокруг недругами, достойными лишь недовериями и не иметь роскоши расслабиться. Но это являлось его сутью, выращенной за десяток лет жестоких боевых действий и если он выжил благодаря этому, то возможно в этом имелось рациональное зерно. Но безусловно он не показывал свих истинных мыслей остальным, ведь за годы пребывания у еретиков он достиг невероятного мастерства в искусстве лицемерия. За тот вечер я не раз и не два ловили себя на мысли, что сравниваю очередного его собеседника с загипнотизированной змеёй жертвой. На приеме Морей вел себя как рыба в воде, он произнес много речей расхваливая наш полуостров, его историю, его достижения, его духовную связь с Сияющим Пророком и его удивительную красоту. Но при этом он почти ничего не сказал о своем прошлом и о своих планах на будущее, если в процессе разговора с кем-либо возникала одна из таких тем он плавно уводил беседу в сторону. Уже позже я понял, как ему было больно, но тогда я не мог разделить его боль.
Как это не дико звучит, но крушение империи, гибель столицы, и вместе с ней прежнего мира ни как на нас не отразились, мы с друзьями почти не разговаривали об этом, не спорили о том из-за чего это случилось, не испытывали страха перед будущим, ибо наш мир все также располагался вокруг нас, и он был сыт и спокоен. Мы смотрел на водную гладь и видели в ней только себя и бесконечную тишину, и не важно, что где-то вдалеке бушевали шторма. Но для Морея все случившееся являлось невероятно личным, потому что он потерял и дом – императорский дворец, и почти всю семью – императора Саву, мать, дядьев и теть, все они не пожелали сдаваться сардам и с отрядом верных солдат несколько недель оборонялся в своем дворце в центре Города. Саве удалось спасти лишь Калету – сестру Морея, как говорят это было достигнуто ценой сдачи всего города за исключением Дворца, если это действительно так, то цена спасения Калеты оказалась просто невероятно высокой. Перипетии той осады мало кому известны, а слухов, возникших за многие годы – невероятное количество, но мне хочется верить, что, даже захватив город сарды все же понесли поражение. Первоначально они рассчитывали захватить грандиозный дворец превратив его в жилище эмира, долгие дни сарды вели переговоры с Савой о сдаче всей территории дворца, дабы заполучить все в целости и сохранности, ибо дворец фактически являлся городом в городе. Он представлял собой целый комплекс зданий начиная от государственных учреждений и заканчивая собственными складами с продовольствием. Дворец постоянно достраивался и перестраивался, каждый новый император вносил что-то свое или уничтожал старое поэтому он являлся настоящим смешением архитектурных стилей где были представлены и скромные кирпичные одно и двухэтажные домики популярные в самом начале эпохи империи вореев, и заканчивая огромным мраморным зданием Имперского совета – прямоугольника длинной в четыреста метров и шириной в сто пятьдесят. Он был сложен из гранитных глыб, обложенных голубыми и зелеными плитками, складывающимися в мягкие, нежные узоры глядя на которые казалось будто лесная зелень вырастая из земли оплетает нижнюю половину здания и плавно перетекает в голубые сини неба.
Этот внутренний город являлся невероятным сокровищем, которое сарды безусловно хотели заполучить в целостности и сохранности. После провала переговоров, в первое время они при штурме даже не использовали камнебои, желая сохранить стены будущего жилища эмира нетронутыми. Силы обороняющихся составляли не более пяти тысяч человек из которых лишь тысяча являлась профессиональными воинами, остальные - повара, слуги, конюхи, уборщики и прочий не военный люд, который, однако не оставил императора в эту трудную минуту. Такое безнадежное упорство перед лицом стотысячной армии кажется странным, однако согласно отзывам Морея и заявлениям нескольких людей чье мнение заслуживало внимания, я смог заключить что император Сава являлся выдающимся лидером, обладавшим множеством талантов. И такой лидер вполне мог вдохновить свой народ даже на такое безнадежное предприятие, ибо вера Савы в Свет была настолько сильна что она передавалась и другим, укрепляя дух слабых и колеблющихся. Но к сожалению для империи, этот незаурядный человек оказался в ситуации когда даже он ничего уже не могли изменить, и ему оставалось лишь умереть с честью - что он и сделал. За первые пару недель штурма дворца сарды потеряли около десяти тысяч человек (впрочем, эту цифру я бы поделил минимум на два, а лучше на пять) и не смогли захватить ни единого участка защищавшей его стены. После этого эмир Феодат приказал подкатить к стенам самые тяжелые камнебои из арсенала сардов, включая «Голос Пророка» стреляющий ядрами весом в семьсот килограмм коих он мог выпустить пять за весь день, говорят, что выстрел этого камнебоя слышали за несколько километров, а на охлаждение ствола уходили сотни литров масла. Три недели продолжался обстрел, пока стены дворца не превратились в груду щебня, и еще примерно неделю понадобилось сардам что бы преодолеть эту полосу камней. Мне трудно представить масштаб и ожесточенность этих схваток, когда противники долгие дни располагались буквально в десятке метров друг от друга отделенные лишь невысокой грудой битого камня.
В итоге, сарды захватили Дворец и прилегающую территорию, однако нанесенный ущерб оказался огромен, в стенах дворца зияли гигантские выбоины, и в итоге он походил на испещренную временем глыбу камня нежели на человеческое сооружение, восстановление его обошлось бы казне в колоссальные траты и проще было возвести новый. Поэтому эмир разрешил войскам три дня грабить всю территорию внутреннего города, наверное, уже тогда, глядя на осколки было величия вореев, ему в голову пришла мысль не просто владеть захваченным городом, но вместо этого стать его полновластным творцом где все будет так, как хочет он. Однако библиотеку Дворца, насчитывающую сотни тысяч свитков сарды сохранили, эмир планировал построить новое, выдающееся здание где бы хранилась и приумножалась мудрость со всего мира ведь, к несчастью для покоренных народов, сарды были не просто племенем кочевников, только и знавших что гонять по степи своих врагов, пить верблюжье молоко и драться. Почему я сказал к несчастью? Потому что, если бы они являлись простыми кочевниками, которые всегда надменно отвергали знания оседлых жителей, то они бы в конце концов растворились на просторах нашей империи. Империя смогла бы залечить шрамы на своем теле отстроив разрушенные города и нарожав новых граждан, а кочевники стали бы ее частью. Однако те, кого позже назовут - сарды повели себя по-другому. С самого начала их руководители - в течение ста лет ими были Евпатор и его прямые потомки, показали себя не просто талантливыми военными вождями и религиозными фанатиками, но и дальновидными людьми -они стремились не только убивать своих врагов, но и учиться у них. Полностью захватив свою родную область Вораф, уже давно лишь номинально числившуюся территорий империи Солнца, в 440 г. сарды начали завоевание Нарса - родины своего религиозного лидера, древней земля, давшей миру множество философов, историков, поэтов, и так и не покорившейся Империи. К моменту начала вторжения в Нарсе уже находились сторонники ереси Слияния с нетерпением ждавшие момента прихода на свою родину братьев по вере. Именно эти отряды сдали сардам крепости перешейка, эти неприступные укрепления Нарс возводил сотни лет и лишь раз за всю историю, вореи смогли пробиться сквозь них. То, что произошло после прихода кочевников в Нарс можно назвать чудом: солдаты покоренной державы не желали сражаться за продажное правительство фараона, годами задерживавшее им плату, и поэтому они присоединились к сардам, а города с готовностью открывали перед ними ворота. Местные не могли поверить своим глазам, когда по тысячелетним улицам столицы Нарса- Арафу застроенным сотнями изящных зданий библиотек, судов, резиденций, дворцов, проходили колонны немытых туземцев. Тем не менее это было так - необразованная масса кочевников, смогла за три года не только покорить древнюю державу, но и воспользоваться бюрократическим аппаратом Нарса как моделью для устроения своего собственного государства. Казалось сарды вобрали в себя лучшее и худшее из обоих миров, как кочевники они проявляли неимоверную жестокость по отношению к своим врагам, иногда под корень уничтожая их вместе с жилищами, а как цивилизованные граждане они возводили новые города, основывали порты с искусно построенными гаванями и волноломами; делали плотины стремясь увеличить посевные площади под щедрым южным солнцем; прокладывали дороги, стараясь покрепче связать тело своей, тогда еще только нарождающейся империи. С таким же напором они утверждали свое еретическое учение без жалости уничтожая обители света первых в Ворафе и древние пирамиды Нарса, где покоились сотни правителей страны, говорят даже спустя десятки лет местные жители использовали обломки разрушенных могил как строительный материал.
После покорения Нарса, кочевники, как штормовая волна, обрушились на Империю Солнца, но эта яростная стихия не просто сметала все на своем пути, она разливалась подобно южным рекам в сезон половодья оставляя после себя плодородную почву на которой вырастали изобильные урожаи в виде обителей света сардов, училищ, военных гарнизонов и прочих государственных организаций плотно вплетающихся в ткань ворейской бюрократической машины. Империя Солнца ничего не могла поделать с кочевниками, истощенная Лихорадкой и чередой безвольных правителей она походила не на крепкую конструкцию, а на стог сена под сильным ветром. К 500 году сарды захватили области Солия, Нимея, половину Рарфата, остров Олиф, Сахарные острова - Империя вореев потеряла половину своей территории, вореи собрали три больших войска, каждое больше предыдущего, и неизменно терпели поражение. Я предполагаю, что это произошло по причине глубокой ненависти, питаемой простыми воинами к своим командирам-дворянам. Аристократы ездили в роскошных каретах, отделанных золотом часто сбивая простых людей ради развлечения, устраивали пышные шествия в честь своих дней рождений, во время которых не стеснялись есть и пить самые дорогие блюда и напитки, они строили огромные дворцы в городах снося ради этого утлые хижины бедняков, дворяне устраивали немыслимо роскошные похороны на которых сжигали редкие благовония на суммы сопоставимые с доходами тысяч бедняцких семей. Дворяне вели себя так не для того, чтобы разозлить население империи - это оказалось бы безумием с их стороны, ведь таким образом они просто выкопали бы себе могилу, нет, мне кажется выставляя на показ свое богатство они возводили своеобразную стену пытаясь оградить себя и близких от зрелища распадающегося мира-империи. Разумеется, такое поведение правящей верхушки лишь ухудшило положение дел и народ начал видеть в своих властителях не защитников, заботящихся об их благе, а паразитов, занятых лишь набиванием собственных карманов и поэтому-то воины не желали умирать за них, а простые крестьяне огромными массами добровольно переходили в еретическую веру.
В 505 году кочевники подошли к Сияющему городу на расстояние 150 километров, их войску, оснащенному тяжелыми орудиями, нужна была еще неделя чтобы дойти до пролива, отделяющего Халад от Хала, где с другой стороны их ждала столица- главный приз еретиков. Казалось, ни что не сможет остановить орды кочевников, как вдруг наступил отлив и волна сардов начала стремительно откатываться обратно на восток. Сотня тысяч всадников, несметное число телег, рабов, тягловой скотины, угнанных овец и коров покидали Рарфат оставив после себя разрушенные поселения, уничтоженные поля, вырубленные фруктовые сады. Гибель империи вореев была отложена на сто лет благодаря тому, что в вопросы веры вмешалась политика. Основатель ереси - Евпатор являлся не только религиозным лидером и ученным, но вдобавок был довольно родовитым аристократом, имеющим обширное семейное древо. Всю свою долгую жизнь Евпатор посвятил созданию и проповедованию своего учения, он не женился и не оставил прямого потомства и поэтому все нарсийцы, все те, кто обладал силой и были связанны хотя бы капелькой крови с Великим Пророком выступили в качестве претендентов на освободившееся место лидера. Мне не ведомо сколько людей сгинуло в той борьбе, вероятно счет шел на десятки тысяч человек. Наконец в качестве наследников назвали человека из довольно близкого к Евпатору рода, и нужно сказать, что выбор оказался крайне удачным - семь эмиров их данной семьи, последовательно всходивших на трон, успешно продолжили дело своего родича и в конце концов поставили вореев на колени. Но разумеется эта череда талантливых правителей не могла длиться вечно и в 503 г. на трон вступил Гефатор. Это был жирный, физически слабый человек олицетворяющий собой изнеженного горожанина, сластолюбца, а не жилистого, выносливого кочевника, преданного делу войны и веры. Один его внешний вид вызывал у сардов откровенное недовольство. Больше всего Гефатор любил вино и женщин, вдобавок ко всему он завел привычку травить мужей понравившихся девушек дабы поскорее взять их в свой гарем. Рефатор являлся гнойником на здоровом теле империи, и кто-то должен был его удалить. В 505 году Сард - один из лучших полководцев еретиков, кочевник по происхождению, а не нарсиец, прирезал Рефатора и объявил себя новым главой империи, однако нарсийской аристократии совсем не понравилось, что теперь ими будет командовать варвар из пустыни. Они объявили, что верующими должны управлять только потомки пророка из выбранного сотню лет назад рода, и потребовали от Сарда отказаться от поста командующего, разуметься тот не согласился на столь нелестное предложение. Внутри империи еретиков началась гражданская война, которая и остановила продвижение кочевников к Сияющему городу. Десять лет на просторах Ворафа и Нарса шли битвы, и если поначалу составы армий являлись смешанными (в них были и кочевники и нарсийцы), то со временем произошло четкое разделение - с одной стороны воевали племена кочевников с другой нарсийцы. В результате этой войны нарсийцы выгнали сардов и теперь ими правят прямые потомки Евпатора, а кочевникам отошли огромные территории на Халаде и в качестве правителей они получили эмиров из Дома Сарда.
Сарды правили империей так же, как до этого родичи Евпатора, они жестоко карали непокорных, строили поселения, прорубали дороги сквозь горы и леса, организовывали мануфактуры. Потребовались десятки лет, прежде чем сарды смогли ликвидировать последствия смуты и вновь собрать империю заново - лишь в 550 году они достигли рубежа, который оставили в 505 г. Еще через пять лет все территория империи Солнца на континенте Халад, за исключением Корефа который вступил в союз с морскими кланами Хельда и давно стал фактически независимым от империи Солнца, принадлежали кочевникам. Однако следующий шаг стал крайне неожиданным, пока император и его свита в Сияющем Городе дрожали от страха в ожидании, когда же покажутся корабли сардов, кочевники предприняли неожиданный маневр. Вместо атаки на сердце империи – столицу, они начали захват остальных её владений на континенте Хал. Это напоминало сцену из театрального представления, когда неуклюжая, толстая торговка стоит за базарным прилавком, а вокруг нее бегает быстроногий мальчишка и таскает у нее товар, а она, видя это ничего не может поделать, ибо когда она начинает поворачиваться к воришке, шустрый парень уже тащит что-то с другого конца прилавка. Империя и вправду напоминала неуклюжую тетку, которая не успевала за пронырливым парнем. Впрочем, хозяева империи Солнца зачастую не сильно пытались сопротивляться захватчикам, пока сарды хозяйничали на Хале чиновники и аристократы Сияющего Города занимались не борьбой с захватчиками, а составляли заговоры с целью свержения очередного императора. Сарды захватывали новые земли не только силой железа, многие территории как спелые плоды сами падали к ним в руки потому что империя давно утратила твердый контроль над большей частью Хала и ее правление там являлось декоративным. И нет ничего удивительного что люди, измученные произволом местных независимых аристократов, дравших с них три шкуры, с радостью приветствовали захватчиков, которые хоть и были еретиками, зато устанавливали налоги на порядок меньше нежели свои собратья верующие.
В начале седьмого века все оказалось кончено, империя, образовавшаяся почти шесть столетий назад съежилась до пределов Сияющего Города и его окрестностей, остальные земли были под сардами или стали независимыми внутренними государствами с собственными интересами. В то время столица являлась странным местом, она словно выпала из времени перестав понимать какой сейчас год - управители Города строили планы, которые никогда не смогли воплотиться в жизнь из-за недостатка ресурсов: возводили мосты на территориях им не принадлежащих, собирали налоги с уже сожженных сардами городов, оперировали войсками Империи Солнца которые имелись лишь на бумаге, и конечно же, они отчаянно ждали что вот-вот пребудет подкрепление из Ильтия, или Союза Стрий, или еще какой-нибудь державы которая номинально являлась имперским подданным, а фактически - полностью независимым образованием. По улицам столицы сновали многочисленные пророки и сумасшедшие, утверждавшие что им были видения в которых Истинный Свет в последнюю минуту снизойдет на Хал и сотрет с лица земли всех сардов оставив землю первым. И чем ближе к стенам подходили кочевники, тем больше появлялось таких самозваных предсказателей и тем большие суммы отчаявшиеся люди им приносили. Аристократы не желали сплачиваться перед лицом врага, вместо этого они продолжали вести междоусобные интриги словно кочевников и вовсе не существовало. Однако, почему-то Свет решил послать империи героя - в результате очередного переворота, то ли десятого, то ли двадцатого за этот век, к власти в 594 году пришел император Сава, который довольно ловко стравил несколько влиятельных групп аристократов между собой, и после того, как они изрядно проредили ряды друг друга, он со своей скромной армией оказался самой влиятельной силой в городе. Вскоре Сава начал активную агитацию, он лично выступал перед своим народом: убеждал, клялся, приказывал, заклинал, ругался, всячески пытаясь пробудить людей от морока отчаяния окутывавшего их головы. Его мощная, двухметровая фигура в белой одежде вышитой золотыми ветвями притягивала к себе взоры, а его голос проникал в сердце каждого. Казалось он вдохнул в сдавшийся город новую жизнь, и когда сарды подступили к стенам все от мала до велика откликнулись на его призыв о защите и начали принимать посильное участи в оборонительных работах, а в церквях даже ночью не смолкали торжественные хоралы, наполнявшие Истинным Светом улицы Города.
Но энтузиазм и вера людей в этот раз не сильно помогли, строительные работы продвигались слишком медленно по причине того, что в городе, в котором во времена рассвета жило четыреста тысяч человек, в канун нападения сардов находилось не больше тридцати тысяч. Стало понятно, что на оборону внешних стен не хватит людей, что кузни не успевают выковать достаточное количество амуниции, что слишком мало бхата, что провизию подвозят чрезвычайно медленно. Оказалось, что 16 лет правления этого замечательного императора на смогли переменить сложившегося положения дел, империя не обрела второго дыхания даже несмотря на то, что Свет ниспослал ей такого лидера. Все усилия Савы оживить полумертвую каменную громаду Города пропали даром. Когда-то великая столица, чье сияние затмевало все на двух континентах больше не могла защитить себя, она походила на падающего старика, пытавшегося ухватиться скрюченными от артрита пальцами хоть за какую-то опору, но, никак не могущего ее найти, и с ужасом осознающего - ничто не помешает его падению, которое кончится смертью. В итоге, когда сарды подошли к городу, большая частью людей предала своего императора и ушла из обреченной столицы, меньшая часть присоединилась к охране правителя что бы умереть рядом с ним. Морея не было рядом с отцом, когда тот погиб под ударом меча сарда, но он прекрасно понимал что оказался в точно таком же положении как и он: не смотря на улыбающиеся лица людей якобы служащих императору - на самом деле вокруг находились только враги, возможно более страшные чем сарды , потому что номинально числилась своими, требовали отношения как к сородичам, но на самом деле скрывавшие под масками хищные оскалы. Все они только и ждали момента, когда смогут сломать императора дабы подчинить его точно так же, как подчиняли своим желаниям наместников империи правивших на Пелосе десятки лет. И помощи Морею ждать было не от куда. Прошлое лежало в руинах, расколотое на тысячи кусочков и растоптанное копытами коней сардов. Его отобрали у нас навсегда, поэтому на приеме Морей не говорил о нем.
Что же касается будущего, именно в тот момент оно выглядело крайне неприглядно, и, то, что сарды милостиво присвоили Пелосу статус вассального государства и поставили на трон последнего отпрыска императорского дома Империи Солнца, означало не новую жизнь, а отсрочку, которую эмир Феодат дал Морею. Этот эмир одержал множество побед во имя своего Дома и племени, на обоих континентах его войска не знали поражений. Но как ни странно Феодат в душе являлся мирным человеком больше склонным к изучению наук в которых он весьма преуспел - Феодат написал несколько трудов по математики и астрономии, которые специалисты оценивали очень высоко. Морей хорошо знавший его заявлял, что безусловно их написал сам Феодатом и я не стану повторять клевету о том, что за эмира писала группа безымянных ученных. Родись он в мирное время то, безусловно стал бы известен под именем Феодат Ученный, Феодат Законодатель (он выпустил множество законов, регулирующих жизнь Империи Восхода как в области религии, так и в области налогов) или Феодат Мудрый, но время было другое, поэтому он получил имя - Феодат Завоеватель. Это прозвище он полностью оправдал, на момент моей встречи c Мореем он правил империей уже 24 года, все это время он участвовал в больших и малых войнах - каждый год эмир лично возглавлял очередной поход стойко перенося все тяготы военного и полевого быта. По воспоминаниям Морея это был спокойный человек, который никогда не повышал голоса даже если положение дел складывалось неблагоприятно. Он почти не прибегал к наказаниям предпочитая воспитывать словом, что было редкостью для племени сардов охотно использовавшему насилие не только по отношению к врагам, но и к своим согражданам. Мне всегда казалось странным что Морей с уважением вспоминал человека, убившего его семью, но ведь он как никто другой знал Феодата, потому что служил ему в качестве названного сына и воина пятнадцать лет, и значит Морей нашел что-то внутри этого человека, что искупало это чудовищное преступление. И мне кажется, он отдал Морею Пелос в качестве искупления этого греха. Однако даже великий эмир не мог бы бесконечно сдерживать давление своих советников и религиозных деятелей, постоянно требующих от него покончить с Осколком, ибо полуостров являлся не просто наследником Империи Солнца, но и служил важным религиозным символом для всех первых, а после падения Города он приобрел крайне важное значение для вореев из стран еще не покорившихся сардам. Пелос мог превратится в символ сопротивления сардам, в маяк направляющий всех, кто ненавидел завоевателей, ибо, пока Пелос находился в руках первых, сохранялась призрачная надежда на восстановление Империи Солнца. По этой причине, рано или поздно сарды неизбежно должны были напасть на полуостров, поэтому наше будущее представлялось очень зыбким и нечетким, а вернее сказать его в тот момент не видел ни один человек обладающий умением размышлять.
Вряд ли Морей размышлял в точности так, как я описал, но не сомневаюсь, что в тот вечер его одолевали тяжелые мысли и о прошлом, и о грядущем. Полагаю, что в тот момент, он все же, находился в некоторой растерянности и непонимании относительно своего положения, хотя внешне он демонстрировал обратное. Морей на удивление гармонично смотрелся среди блеска хрустальных люстр, подвешенных на шестиметровой высоте и ярко сверкающих огненными искорками под вечерним солнцем терпеливо ждущих когда же они смогу пригреть внутри себя пламя свечей; среди роскошно одетых аристократов чьи наряды из шелка и тончайшего хлопка всевозможных расцветок- но обязательно приглушенных тонов- зачастую стоили больше чем целый квартал домов среднего достатка; среди музыки, которая лилась из каждой комнаты дворца наместника наполняя все пространство мягкостью и нежностью весеннего луга; меж всех разговоров, возникающих у него на пути как рифы по носу корабля, Морей уверенно держал свой курс – ловко огибая, а когда надо, то опасно сближаясь с препятствием. Он не был похож на человека, выросшего в военном лагере и для которого кровь, оружие и постоянная усталость были привычней, нежели тот зеленый наряд, выгодно подчеркивающий его широкую грудную клетку и узкую талию. Он весело смялся, рассыпаясь в любезных беседах со светскими дамами или с посольством из Семиградья, которое вело себя демонстративно независимо показывая новоприбывшему, что они даже после его назначения главой Пелоса и впредь намерены вести собственную политику. А вот посланец торговой республике Сенна наоборот оказался сама любезность, и вел себя почти как слуга ничем не показывая, что Сенна стала хозяином обширных территорий Месты на востоке полуострова. Впрочем, жители Сенны являлись деловыми людьми, главным для них была прибыль, а все эти внешние демонстрации они считали вторичными и поэтому если нужно они унижались, лебезили, пресмыкались, кланялись, ползали на коленях, лишь бы добиться своего – получить больше денег. Поэтому посол изливая на словах потоки меда, первым же делом начал выяснять, не намерен ли Морей увеличить торговые привилегии для граждан Сенны. Другой важный для императора человек - представитель острова Галад, лежащего в сотне километров от Пелоса, вел себя на удивлении покорно, что, наверное, было трудно понять даже самым ярым сторонникам империи. Отдаленное расположение Галада подталкивало его к отделению от Пелоса - остров вполне мог объявить себя независимым государством и присоединиться к одной из сил Герейского моря: Сенне, пиратам, сардам, какой-либо из внутренних стран Хала. Тем не менее год проходил за годом, декада за декадой, а Галад исправно посылал ежегодную дань в Пелос, а в случае надобности выставлял в качестве помощи небольшой флот и пять сотен отлично вооруженных бойцов.
Нужно сказать, что прибытие Морея на Пелос оказался неприятным сюрпризом для многих, пользуясь гибелью императорского дома крупные группировки, состоящие из аристократов и торговцев, планировали назначит своего главу на роль управителя последним крупным анклавом империи Солнца. Главным претендентом на пост являлся один из самых влиятельных аристократов и по совместительству управитель могущественной корпорации торговцев - Аком: возрастом за сорок, крайне толстый, и как ни удивительно для делового человека - коему необходимо быть вежливым и терпеливым – очень грубый и резкий. Очевидно это хамское поведение, вошедшее в привычку, стало как результатом скверного характера, так и производной от неограниченной власти, ведь при слабом имперском наместнике он полтора десятка лет являлся фактическим хозяином здешних земель и наверняка надеялся, что после падения империи он уже официально займет пост главы Пелоса. Для этого имелись все основания, ибо его дружина являлась крупнейшим военным отрядом Пелоса и если числом она немного уступала армейскому гарнизону Кандия, то выучкой превосходила его уж точно, в отличие от имперских солдат большую часть времени занятых на строительстве домов, дорог и прочих сооружений выступая в качестве наемных рабочих продаваемых своими командирами, охранники корпорации торговцев представляли из себя спаянный отряд из людей, прошедших многие войны. Однако Морей помешал этим планам и Аком не мог скрыть своей злости по этому поводу. Весь вечер он вел себя вызывающе и нахально, однако все же не переходил черту. Я помню его выпады, поразительно как они совпадают со всем перечнем обвинений, которые потом будут предъявлены Морею в многочисленных книгах, написанных после его смерти – наверное умы всех завистников работают одинаково. Морей в ответ на весь этот злобный клекот лишь широко улыбался, ибо за годы пребывания в стане еретиков он привык терпеть и большие оскорбления, при этом маскируя свои чувства, выставляя на показ одну лишь радость что злило его недругов. Эта тактика принесла успех, Аком убедившись, что его слова не достигают цели, уехал.
Прием, не смотря на общение, на многочисленные знакомства и ощущение что я стал вхож в высший свет, не увлек меня. Я не хотел присоединяться к свите Морея, ведь мое будущее было вполне определенно и лежало в Доме Знаний в городе Лист. Я твердо намеревался вступить на научную стезю, чтобы посвятить жизнь изучению окружающего нас мира. Ведь, как мне тогда казалось, накопление знаний о законах природы - это процесс которому просто-таки обязан способствовать каждый из людей из-за того, что он неизбежно улучшает жизнь остальных. Например, селекционер, который вывел более плодовитое растение смог таким образом накормить больше жителей, а значит пусть немного, но он уменьшил голод, от которого во все времена страдали люди. Или возьмем инженера, благодаря своим знаниям он спланировал и осуществил постройку водного канала и тем самым превратил безжизненный участок пустыни в плодородное поле. Архитектор смог придумать и воплотить в реальность красивейшее здание, которое будет не только надежным жилищем, но и усладой для глаз. Чем больше мы поймем наш мир, тем проще нам будет его перестраивать и комфортнее жить. Так мне казалось когда я был молод. И только многие годы спустя я осознал, насколько сильно я упростил картину: как только люди начинали выращивать больше растений и урожаи становились обильнее, то благодаря этому они собирали больше налогов, которые в свою очередь шли на усиление армии, позволяли стране нанять больше солдат и убить больше врагов или власть имущие крали эти деньги дабы покупать роскошные ковры, дорогие вина, строить себе дворцы. А инженеры часто применяли свои умения чтобы подорвать стены вражеской крепости. Как не печально, но собирание знаний не делало саму жизнь человека лучше или счастливее. Он все так же продолжал грабить, убивать, обманывать, грустить. А может быть, я размышлял в правильном направлении и это всего лишь вопрос времени, когда сумма знаний наконец-то сделает нашу жизнь во много раз прекраснее, просто пока мы имели недостаточно мудрых мыслей что бы кардинально переменить наш мир? Очень хочется думать, что ответ на этот вопрос «да».
Чем ближе был день отправления в Дом Знаний, тем беспокойнее я становился и тем меньше я размышлял о высоких материях: сон мой нарушился, аппетит стал хуже, я меньше гулял и все больше сидеть у себя в комнате. Родители думали, что перемены вызваны тем что я стал усиленно заниматься, желая произвести впечатление на ученных мужей Дома Знаний в Листе, но, на самом деле на меня навалился чудовищный страх. Я начал осознавать, что на долгие годы покину родной дом – единственное месте где меня всегда примут каким бы я не был, и где мне не нужно ради еды или одобрения стараться быть лучше, чем я есть на самом деле. И когда я перееду в Лист, я уже не смогу получать все просто так и мне продеться каждый день доказывать, что я достоин иметь то, на что претендую - уехав я стану по настоящему взрослым и мне придется жить в мире, подчиняясь его суровым требованиям. Иронично, уже почти оставив дом я впервые начал его ценить, поняв, как много мне в нем было дано. Впрочем, тут я не одинок, уже потом я не раз наблюдал как люди сожалели о потерянных вещах, на которые, однако, они мало обращали внимание, когда их имелось в достатке. Будь то отрубленные пальцы, мать или отец, любимая, деньги, ребенок, родной город – все равно. Понимание того, каким же сокровищем обладал человек, всегда приходило к нему уже после потери и сколько бы он потом не рыдал и не молил, он не мог вернуть потерянное. Я пишу эту банальность не для того, чтобы преподать читателю нравственный урок - я не переоцениваю свой талант и свои способности, да и к тому же все эти поучительные истории, мало на что влияют, потому что мы доверяем только своему опыту - начиная бояться огня только после ожога. Я упоминаю об этом в качестве сожаления, которое бесполезно и ничего не меняет, но от которого я не в состоянии просто так отмахнуться. Однако же в те дни я не только трясся от ужаса в ожидании отъезда, странным образом одновременно со страхом во мне рождалось и радостное предвкушение, ибо теперь я мог быть по настоящему взрослым человеком, самостоятельно распоряжающимся своей жизнью и ни от кого независящим. Получалось что меня восторгало тоже самое, что и пугало: возможность выстраивать собственные взаимоотношения с миром, самому отвечать за свои ошибки, самому решать будущее, на сколько конечно мне позволят обстоятельства и Свет. И главное предвкушение, наполнявшее меня просто невероятной энергий, это возможность в будущем построить собственный дом, где будет жить моя семья. В нем я буду воспитывать своих детей так как считаю нужным, заниматься любовью со своей женой, наполнять свой дом вещами, которые мне нравятся, писать научные труды, которые сделают меня известным и популярным. Он сделается для меня надежной гаванью, где я смогу отдохнуть и готовиться к очередным путешествиям. В моем доме будет все так, как удобно и хочется мне. Так я полагал, но как показала жизнь, вселенную явно не волновали мои прожекты - у нее имелись на меня собственные планы в которые она меня не посвящала.
Последние свободные от учебы дни я проводил за чтением и прогулками. Днем, через деревянную калитку, я выходил на улочки нашего пригорода. Жуя высушенные фрукты, я шел по камням мостовой здороваясь или просто кивая всем встречным. Справа и слева поднимались тополя, кипарисы, абрикосы и прочие деревья закрывавшие заборы домов, они источали аромат леса, так странно контрастирующий с городскими запахами камня, древесины, пыли и грязи. Дневное солнце заставляло птиц замолкать, они тихо сидели на ветках изредка покрикивая словно пересчитывали свое пернатое войско, зато насекомые вовсю стрекотали и жужжали, перебивая звукам жизни механический скрип телег. Если вокруг никого не было, то я подходил к бочкам с водой, расставленных у стенок домов на случай пожара, и смотрел на свое отражение, мне очень нравилось бросать в воду камешек и видеть, как идеальный мир на водной глади начинает причудливо изгибаться, ломаться и вращаться, казалось, что он вот – вот разломиться, и я замирал в напряжении, но через пару секунд вода начинала успокаиваться и мир вновь приходил к равновесию. По мере того как я все ближе продвигался к садам окружающим наш кефский пригород, городская духота уступала место лесным ароматам листьев и травы. Отсюда и до самого кряжа Сим тянулись рощицы островки дубов. Эти зеленые гиганты давали людям и животным пищу, а также не мало товаров пригодных для продажи: из желудей изготавливали дубильные вещества, а из высушенных насекомых водившихся на них, делали краситель алого цвета, который ценился во многих странах. Один из старинных дубов даже стал объектом поклонения – к нему приезжали из отдаленных городов, потому что кто-то пустил слух будто прикосновение к дереву помогает вылечиться от бесплодия. На мой взгляд это являлось полной чушью, однако владельцы окрестных гостиниц были в полном восторге и всячески поощряли эту сплетню. Между островами дубов можно было встретить заросли пурпурного барбариса; ярко красные скумпии с огромными пушистыми ветками; развесистые груши, подрезанные так, чтобы их крона с двух сторон образовывали крутые арки, под которыми было очень удобно пережидать дневную жару; тонкие вишневые деревья соседствовали с прямыми как спина марширующего пехотинца – абрикосами. Пространство между садами разбивали пахучие плантации шалфея, молочая, тысячелистника, шиповника. И весь этот массив зелени буквально обрушивал на любого прохожего нестерпимую волну запахов, одни едва слабые, а друге- очень сильные.
Утоптанная тропа вела меня от города вверх по склону холма - подобно стражнику, надзирающему за нашим пригородом, на его вершине располагались древние развалины, оставшиеся еще с языческих времен у которых я любил проводить время. Мнений по поводу того, откуда взялась эта груда камней имелось очень много, некоторые полагали что это остатки сторожевой башни империи Астрей, другие что здесь размещалась страшная темница куда заточали первых последователей Сияющего Пророка. Каждый был волен выбирать ту версию, которая ему больше нравилась. С вершины холма я мог видеть мое родное поселение: красные черепичные крыши были похожи на спины жуков, которые выстроились неровным войском, и чьи волнистые порядки говорили о том, что солдаты были изрядно пьяны. Улицы кефского поселения змеились тремя параллельными линиями между тем холмом на котором стоял я и боле высоким, находящимся ближе к реке Кандий. Эти холмы служили своеобразными тисками, захватывающими нашу общину с востока и запада. На склоне дальнего холма, располагались почти такие же дома, как и наши, только по большей части с тростниковыми или соломенными крышами. Однако среди них чужеродной опухолью стояли несколько групп домов богачей, которые были недостаточно обеспеченными что бы купить себе маленькие городские дворцы на набережной главной реки нашей долины - Кандия. Эти здания служили проявлением тщеславия людей, переживающих по поводу своего недостаточного богатства и стремящихся компенсировать это, выстроив максимально кричащее и безвкусное жилище. Известняк, из которого чаще всего строились здания, был раскрашен во все цвета радуги, так что между одноэтажными белесыми домами бедноты то и дело встречались невыносимо яркие точки преимущественно: желтых, оранжевых, синих, красных цветов. Они привлекали внимание как фурункулы требующие хирургической операции. Но какими бы дурацкими они не выглядели, их расположение давало им безусловное преимущество - если сезон дождей был особенно силен, то низину где располагались дома кефцев обычно затопляло, а здания вореев оставались целыми. Но для кефцев это окупалось тем, что вся плодородна земля низины принадлежала нам и благодаря ее щедрым дарам община всегда имела солидные финансовые резервы, которые позволяли быстро отремонтировать пострадавшее жилье.
С собой на прогулку я всегда брал какую-нибудь книгу либо по ботанике, либо про насекомых или животных, либо по геологии, все зависело от того, чем я планировал заниматься и поэтому я мог оказаться вооруженным садком для ловли насекомых или небольшой лопаткой для ведения раскопок. В стремлении подтверджить или опровергнуть написанное в научных книгах, или желая совершить какое-нибудь открытие, тогда я мало знал о науках и поэтому слабо представлял что именно хочу обнаружить, я раскапывал землю в разных участках леса, и это было как настоящее волшебство - под моими руками земля меняла свой цвет: сначала она была темной с резким ароматом перегноя, потом, по мере углубления, появлялась светлая глина, а иногда белесый мел, или желтый песок как будто под зеленым ковром и черным перегноем была запрятана цветная сокровищница. Я копал, изучал состав разных почв пытаясь понять принцип по которому они формируются, одни слои оказывались более сыпучими чем другие и легко ускользали из моих пальцев, другие наоборот являлись комковатыми, жирными налипали на руки так, что приходилось их оттирать. В другие дни я наблюдал за тем как муравьи переносят пищу или перестраивают муравейник, либо я пытался рассмотреть поющих птиц в кронах деревьев, либо наблюдал за водой отмечая пузырьки, появляющиеся на поверхности и гадал какая же рыба их оставила. Все в природе вызывало у меня интерес. В то время я редко задумывался о политической ситуации во внешнем мире, и под внешним миром я подразумеваю земли даже не за Пелосом, а сразу за пределами моего родного города. И такое равнодушие было неудивительно ведь я жил в своеобразном коконе, укрываемый заботой семьи и собственными интересами - сытый, довольный, не знающий бед. Так зачем мне думать о неприятностях где-то там, когда у меня все шло хорошо. Вот только миру было на это наплевать, он творил и разрушал, живя своей повседневной жизнью, и разрушал надо сказать гораздо чаще. Под его обломками гибли сотни тысяч живых людей и теряли надежду на будущее миллионы, одним из таких людей в конце концов стал и я. Мир расколол мою удобную скорлупу примерно за десять дней до того, как я планировал отправиться в Лист.
Я не один раз путешествовал вместе с торговцами и поэтому знал, что, несмотря на то, что караван состоит из десятков, а иногда сотен людей и животных, он каким-то непостижимым образом является единым организмом, со своим жизненным ритмом. Кажется, что по мере пребывания вместе, животные и люди начинали не только синхронно есть и спать, но даже дышать. Это было не удивительно - за долгие недели общего пути, люди и звери учились полагаться друг на друга и заботиться о своем ближнем. Ведь только выносливые верблюды и мулы могли провезти по голой пустыне достаточно пищи и воды от которых зависела жизнь караванщиков, поэтому волей не волей ты начинал не просто ухаживать за скотиной, но и проникался уважением к ней. Мне нравилось кормить мулов и ослов, которые с благодарными глазами уплетали снопы сена, и верблюдов, взиравших на все и всех с легким презрением и обладавших невероятным запасом терпения, и лошадей, любивших ткнуться носом мне в грудь. Один раз я даже видел живого слона, это массивное животное оказалось таким же травоядным, как и прочие четвероногие и вопреки грозному виду, оно оказалось мирным, с очень внимательным взглядом. Во время движения, вся караванная масса издавала множество разнообразных звуков, имевших естественную и механическую природу: скрип колес, фырканье верблюдов, звонкое биение лошадиных подков о камни, шуршание песка, окрики погонщиков. Посторонний слышал в этом караванном гаме только безумную какофонию, набор несвязанных звуков, несущих лишь хаос, но караванщики читали все это как тест знакомой книги, несущий чрезвычайно полезную информацию: эта колесо скоро сломается, верблюд сильно сипит и нужно его осмотреть, лошадь идет неровно и западает на одну ногу. И разуметься караван обладал ни с чем несравнимым ароматом в котором смешивался запах зверей и людей, например, после долго пребывания рядом с верблюдами погонщики пахли соответственно, а если в тюках везли специи, то они добавляли свои резкие нотки к общему оркестру.
Я знал, как выглядит, как звучит и как пахнет караван после длительного путешествия, поэтому по стуку колес по мостовой и равномерному поскрипыванию деревянных лож телег я догадался что в наш дом возвращается караван братьев из Листа. Большинство животных и людей сразу отправлялись на склады, где работники отца снимали и описывали груз. Меньшую и самую ценную часть товаров: дорогие вина, фарфор, хрусталь, специи должны были разгрузить в нашем дворе и оставить на хранение в подвале дома. Братья въехали во двор на черных жеребцах, они были покрыты дорожной пылью, спины слегка горбились, а лица выглядели серыми от усталости. Не успели они спешиться как к лошадям уже подошло несколько конюхов несущих ведра воды, чтобы смыть с лошадей дорожную грязь. Отряхнувшись на сколько возможно, расчесав волосы братья поспешили поприветствовать отца стоявшего у порога дома, затем что самое странное они, обдав меня смесью запахов из лошадиного и человеческого пота, которым пропитались их льняные хитоны, очень тепло обняли меня, что являлось крайне нехарактерным для них. Разуметься в наших отношениях не было вражды, и если кто-то из нас заболевал или получал травмы, то другие искреннее переживали за него и не перекладывали ответственность на слуг, а сами помогали больному брату. Но все же мы являлись молодыми мужчинами и поэтому старались копировать манеру поведения взрослых, при этом иногда впадая в крайность. Одной из них было преувеличенное равнодушие друг к другу, которое мы демонстрировали окружающим и друг другу, говоря тем самым что мы сильные, самостоятельные, не зависим от таких глупостей как любовь и привязанность. Поэтому, после их объятий я сразу же насторожился, а последующие роскошные подарки, которые они мне подарили только укрепили меня во мнении что, что-то случилось. Однако я старался не подавать виду и не выдавал своих подозрений, которые, однако я не мог сформулировать потому что не был в состоянии представить масштабы произошедшего события, из-за которого братья стараются задобрить меня. Но, вскоре я оставил эти мысли, ибо отец загрузил меня работой, до ужина я вместе с слугами помогал разбирать груз малого каравана: таскал тюки в подвал, раскладывал сушиться специи, чистил мешки, помогал поить верблюдов, смазывал маслом кожаную упряжь. Однако, как только настал вечер тревога опять вернулась и чем ближе подходило время трапезы, тем больше я начинал нервничать и накручивать себя. К сожалению, таково свойство моего ума - столкнувшись с событием, смысл которого я не понимаю, я начинаю сосредотачиваться на нем стараясь разгадать и делал это до тех пор, пока не находил ответ или не изматывал себя сверх меры. Я передумал о многом, о том, что они не смогли снять мне жилье в Листе и теперь я буду вынужден жить на улице, о том, что Дом Знаний неожиданно изменил профиль обучения и теперь вместо наук о природе, мне придется разучивать игру на лютне или флейте, и заняться сочинительством баллад и песенок что бы развлекать богатых купцов. Это являлось самым обидным вариантом, даже хуже жизни с бродягами, потому что я считал музыку и стихи низким жанром, который играет на самых примитивных чувствах людей и при этом не обогащает человека, ничего ему не дает, в отличие от книг. Но, то, что рассказали братья превзошло все мои страхи.
Когда они прибыли в Лист их сразу встревожила обстановка в городе, граждан на улицах ходило чрезвычайно мало, а ведь Лист был крупным городом, насчитывающим около 100 тысяч человек. Некоторые здания, даже на центральных улицах носили на себе знаки отбушевавшего огня, на мостовой валялось много мусор, на многих домах они видели следы запустения, словно это был не оживленный речной порт, а давно покинутый поселок. В городе им постоянно попадались крупные отряды сардов, которые, однако их не трогали. Только добравшись до доков и найдя своего торгового агента, они наконец поняли, что произошло. Примерно три месяца назад в город приехал новый шериф -Химар, этот пост введенный сардами включал в себе и военные и административные функции позволяя шерифу оперативно решать не только гражданские вопросы, но и благодаря руководству над армейским гарнизоном давать отпор врагу или производить разведывательные операции. С одной стороны, такая концентрации власти была чрезвычайно удобной, так как это позволяло быстро решать множество задач, но с другой таила в себе опасностью, ибо создавала немалое искушение для того, кто её владел. Поэтому, например, в Империи Солнца администрация и военные представляли собой две независимые ветви, что с одной стороны безусловно уменьшало опасность сговора с их стороны, а с другой плодило лишнюю бюрократию и увеличивало время прохождения приказов. С первых дней своего появления в Листе, Химар повел линию поведения не характерную для сардов: там, где кочевники обычно проявляли терпимость и снисходительность, он показал себя жестоким и бескомпромиссным человеком. Первым делом он разогнал Городской Совет, управлявший Листом столетиями и состоявший из глав гильдий, аристократов и именитых мастеров. Тех, кто особо громко возмущался он повесил и конфисковал их имущество. Далее он начал чинить препятствия вореям закрыв все обителе Света, а рынки в центре города он отдал торговцам – сардам. На все руководящие посты города были назначены сарды большинство из которых не знало языка вореев, что безусловно тут же ухудшило качество управления Листом создав массу трудностей для граждан. Ведь теперь что бы поговорить с чиновником, таможенным офицером, налоговиком, требовалось сначала найти переводчика, а учитывая, что их в городе имелось только пару десятков, то рассмотрение даже самого пустякового дела могло растянуться на недели. Решение Химара о полной замене чиновников-вореев на сардов являлось настолько иррациональным что я подумал, будто Химаром двигало не просто желание показать превосходство своего народа или продемонстрировать власть над слабым, покуражиться над ним как это любили делать сарды, а причиной послужила его сильная и иррациональная ненависть к нам. Он желал не просто возвыситься за счет унижения Листа, стремился не просто растоптать вореев, а буквально желал стереть всех нас с лица земли как мерзких тараканов. Хотя, учитывая то, что за эти месяцы он так же убил множество богатых людей и присвоив их собственностью, то алчность занимала не последнее место в его мотивах. Результатом этой политики стало увеличивающееся с каждым днем количество бунтов, правда они носили небольшой масштаб и быстро подавлялись, так как пятитысячный гарнизон сардов расположенный в черте города контролировал почти каждую улицу. Тем не менее эти волнения вносили свой вклад в постоянно ухудшающиеся взаимоотношения между сардами и вореями.
На мой взгляд было странным, стравить такого фанатичного человека, неспособного на компромиссы и рациональное ведение дел, во главу города имевшего стратегическое значение для сардской части Хала. Дело в том, что река Одран служила главной транспортной артерией на всем континенте, именно вдоль нее выстроены крупнейшие города Хала и именно она являлась самой удобной дорогой для перевозки товаров: благодаря реке был налажен обмен даже с такими далекими землями как Патрас или горное царство Кабат. Город Лист являлся финальной точкой сбора товаров и уже из него грузы шли по Великому каналу в Сияющий Город, либо на телегах, в более мелкие морские гавани. Огромные склады, построенные рядом с портом, размеры которого сделали бы честь даже столице, всегда стояли забитые тканями, пищей, рудой и еще тысячами наименований разнообразных товаров. Так что, можно было ожидать что сарды проявят заботу об этой курице, несущей золотые яйца. Однако вместо этого, курицу начали нещадно лупить, но не с целью повысить ее качества несушки, а что бы изжить с лица земли. Химар сознательно провоцировал граждан на бунт, ведь если бы он начал резню без повода, то Феодат как человек гуманный наказал бы его, поэтому Химару требовалось сначала подготовить оправдание для своего жестокого решения о массовом убийстве. Вынудив жителей Листа на бунт, он мог без боязни уничтожить их всех и свалить вину за произошедшее на погибших. Да это было бы ужасно, но даже под руководством достаточно мирного Феодата сарды не раз и не два творили подобные зверства. Достаточно вспомнить с какой нечеловеческой жестокостью уничтожались светоносные в столице Нарса, когда сардам удалось ненадолго захватить её пять лет назад. Говорят, младенцев бросали в ступы и толкли как зерно до кровавой каши. Тогда в Нарсе погибло то ли двадцать тысяч то ли все сто - оценки разняться. Поэтому случись такое еще раз, мир бы не перевернулся, а только привычно вздохнул.
К сожалению, для братьев, половина заранее оплаченного груза не успела прибыть и поэтому им пришлось задержаться в Листе. Часть караванщиков остановилась в городе у родственников, но большинство и братья в том числе, решили жить на складе, это было очень неудобно ведь в помещении не имелось ни кроватей так что приходилось спать на тюках, ни нормального освящений, так как жечь свечи рядом с товаром - не самая лучшая идея. Вдобавок постоянно стоял запах нечистот, которые в гигантских количествах сбрасывали в реку: испражнения команд кораблей, останки пищи, внутренности рыбы, разделываемой прямо на причалах. Разумеется, все эти дни проживания на складе, братья практически никуда не выходили - не за чем было лишний раз мозолить глаза сардам, да и обстановка в городе не располагала к прогулкам. А те члены команды, кто ходил в город, постоянно приносили известия о бунтах, жестоко подавленных сардами или новых пожарах, организованных местными жителями. Правитель города не делал ничего, чтобы смягчить обстановку, наоборот он постоянно вводил все новые жесткие ограничения в виде тюремного наказания за нарушение комендантского часа или приказа о казни каждого кто был застигнута на месте поджога. В результате, начался массовый исход из Листа, все кто мог уехать к родственникам в деревню уезжали с такой поспешностью, что иногда бросали свои городские жилища не запертыми. Когда корабли с нашим грузом наконец прибыли, братьям пришлось потратить много времени чтобы найти переводчика для таможенника-сарда и перевести для него контракт, что бы он мог посчитать торговую пошлину с груза. Все это заняло у них вместо привычного часа почти пять дней. Потом они потратили еще несколько дней на поиски тягловых животных, ведь они прибыли в Лист что называется налегке, предполагая, что как обычно арендуют здесь зверей для перевозки в прибрежный город и дальнейшей переправки в Пелос - отыскать верблюдов, мулов и другую тягловую скотину никогда не являлось проблемой, но не в этот раз когда тысячи людей одновременно решили уехать. Переплатив в несколько раз они все же смогли сформировать караван.
Мои братья вышли рано утром с частью каравана, и с ходу взяли очень быстрый темп – все желали, как можно скорее оказаться подальше от Листа. Ближе к вечеру разбив лагерь караванщики увидели, что небо на севере затягивается черной дымкой, они начали гадать о происходящем, но разуметься ничего конкретного не нагадали. Утром, когда их догнали оставшиеся караванщики, все стало ясно. Спустя пару часов после ухода братьев из Листа, кто-то поджег доки в нескольких местах, причем делалось это со знанием дела, потому что первыми загорелись склады где хранились легко воспламеняемые грузы. Все могли бы потушить достаточно быстро, в конце концов систему складов и проектировали так, чтобы не допустить распространение пожара: здания стояли не единой тесной массой, а были разбитыми на квадраты в каждом из которых находилось по 16 складов и между группами располагался промежуток в сотню метров. Поэтому пожар сжег бы десяток другой зданий и заглох если бы не тот факт, что сами сарды нарушили условия хранения смолы дерева бхати из которой делают оружейную пыль – бхат. Смола эта чрезвычайно горючая, ее часто используют как самостоятельное оружие заливая в кувшины, поджигая и забрасывая ими наступающего врага - горящая смола чрезвычайно липкая и если попадает на кожу, то ни смыть, ни стереть ее человек не мог. Поэтому правила хранения не допускали больших ее скоплений, рекомендовалось оставлять в каждом помещении по десятку бочек, но в этот раз мерами безопасности пренебрегли ввиду срочности отправки груза. На причале и на складах находилось несколько тысяч бочек, поставленных рядом, так что после начала пожара смола стремительно растеклась по докам охватывая все новые и новые квадраты складов - в итоге пожар перекинулся на город. Останавливать его было некому, потому что местные и сарды впервые за много месяцев дели что-то вместе – бежали из города. К вечеру вся южная часть города пылала, неизвестно сколько жителей погибло, скорее всего счет шел на тысячи и очевидно, что больше половины Листа нужно было отстраивать заново. Включая Дом Знаний, располагавшийся на берегу реки, в чрезвычайно живописном месте. Всем стало ясно что ехать теперь мне было некуда, но не мне. Я начал просчитывать новые варианты, прикидывать что, может быть, кто-то из Дома Знаний выжил и уже начал прямо на пожарище возводить новое здание, еще лучше и краше прежнего. Ведь не могло случиться так, что жизнь дала мне такой жестокий пинок - это было бы нечестно, потому что я не заслужил такого отношении. Почему-то я думал, что с праведными людьми должно случаться только хорошее, а с грешниками – только плохое. А я, по собственному же мнению являлся праведным верующим, и конечно же Истинный Свет должен был все разрешить к лучшему. Я в это верил несмотря на то, что я уже не раз видел, что обычно в жизни все происходило строго наоборот и негодяи чаще всего жили припеваючи, а добрые люди - забитыми и нищими. Не понимаю, как я мог оказаться так наивен, ведь дураком я точно не являлся, однако же, несмотря ни на что я решительно отказывался смотреть в лицо фактам и продолжал на что-то надеясь.
Всеми этими просчитываниями, расчетами и полаганиями я довел себя до ручки и слег на несколько дней в лихорадке. Даже несмотря на слова врача о том, что со мной ничего серьезного - мать не отходила от меня, отпаивала микстурами, натирала вонючими мазями, и что-то говорила мне мягким, нежным голосом. Как и сказал доктор я очень быстро поправился, но первые дни после выздоровления чувствовал себя очень слабым, и ограничил свои прогулки только близлежащими кварталами. Мой разум бился в клетке немощного тела, все больше и больше раздражаясь от вынужденного замедления темпа жизни, ведь пока я не мог не только гулять в привычном ритме, но даже читать. На одном из таких променадов, отдыхая в саду наших знакомых я невольно подслушал разговор, в котором шла речь о скорой встрече кефских торговцев которую созывает Морей. Это собрание показалось мне хорошим поводом встряхнуться, и я упросил отца отвести туда меня. Мероприятие проходило на территории давно не действующего театра – это было открытое пространство в форме амфитеатра, задние скамейки в нем сделаны из дерева – они представляли самые дешевые места, и поэтому уже давно сгнили, зато на передних – каменных, спокойно смогли разместить несколько сотен кефцев-торговцев. Наверное, Морей выбрал это место не только из-за того, что в нем можно провести такое большое собрание, очевидно это должно было напомнить собравшимся об империи когда-то построившей этот театр на десять тысяч зрителей и которую о сейчас представлял. Морей собрал кефцев что бы обговорить условия компенсации за потерянные в Листе товары. Имперская практика по отношению к торговцу включала в себя не только бесконечные взимания: налоги, пошлины и прочие поборы, но и так же ряд мер по стимулированию обмена товаров. Одной из таких мер являлось страхование имущества торговцев на чрезвычайные случаи, которое осуществляли имперские власти. Если, например, торговец заранее оплатил товар, но тот либо затонул по пути, либо сгорел на территории империи, тогда проведя расследование и убедившись в отсутствии мошенничества, государство компенсировало торговцу часть стоимости товара. В свое время это поспособствовало тому, что в империю на добровольных началах вошло множество городов, где власть представляли торговые корпорации, желавшие воспользоваться предоставленной возможностью. Но в силу того, что империя уже давно сжалась до крошечных размеров, и собирала совершенно ничтожные налоги, едва способные прокормить маленький имперский двор, то уже много десятилетий никто не слышал о том, чтобы государство занималось выплатами по страховке. Морей же решил возродить это правило, заявив тем самым что империя жива, однако он сразу заметил, что его фонды очень скромны: пока страховые выплаты он осуществлял за счет конфискованного имущества бывшего имперского наместника – этого человека арестовали через день после прибытия Морея и спорно отправили под суд, где из него вытрясли огромные наворованные суммы, и поэтому выплаты по страхованию товаров будут выплачиваться в крайне ограниченном количестве случаев. Поначалу пелосские бюрократы выступали против того, чтобы компенсацию за товары погибшие в грандиозном пожаре в Листе выплачивали кому-то кроме вореев, сама мысль об уравнивании кефцев с вореями казалось им абсурдной. Но император сразу решил поставить себя как повелитель всех своих граждан вне зависимости от того, к какому народу они принадлежат. Более того, кефцы в итоге стали первыми кто получил эти страховые выплаты. Вот только как не горько об этом говорить, но вореи были правы и не стоило Морею тратить деньги на людей, которые в конце концов не оценят его благородства и заботы.
Морей выступал на сцене за которой находилась высокая, почти трехметровая стена, расписанная сюжетами из легенд, из известных театральных пьес и книг. Пока Морей говорил свою речь я рассматривал эту стену находя знакомых персонажей – вот Гимирей, который победил многоголовую змею и спустился в пещеру Сна в поисках своей любимой, рядом с ним скакал Принад по прозвищу «убийца ста» - согласно легенде, в бою он поочередно победил сто воинов врага и разуметься завоевал красавицу-процессу. А прямо надо ними возвышался великан Лифант – тысячи лет он служил злому магу, выполняя самые жуткие и кровавые его приказы, и казалось несчастный Лифант навсегда погубил свою душу злодеяниями, пусть и совершенными против его воли, но Сияющий Пророк явился Лифанту и рассказал, что нет силы могучее чем воля человека и это знание, дарованное Истинным Светом, помогло Лифанту разорвать пленяющие его чары. Некоторые краски на стене потеряла свой первоначальный цвет и поэтому часть сюжетов было уже трудно разобрать – вместо легенд там виднелись ободранные пятна открывающие кирпичную кладку. Все здесь, как и во всей империи обветшало и потеряло свою изначальную мощь, театр призванный дарить радость людям, поднимать их настроение или давать повод для раздумий, теперь выглядел как больной старик: бесцветный, кривой, потухший. Он больше не будет знать любовь своих детей, слышать их радостные выкрики, не сможет приветствовать их и прощаться с ними, ведь это огромное здание теперь стало никому ни нужно, как тот пожилой человек. Однако купцам явно было не до размышлений о судьбах империи - сразу после открытия собрания они очень громко начали интересоваться у Морея почему им так мало причитается и как скоро станут осуществляться выплаты. Начался всеобщий гвалт.
Впрочем, в этом-то не было ничего удивительного, ведь любое собрание купцов рано или поздно оборачивалось всеобщим ором и недовольством. Торговцы действовали так вполне сознательно, своими криками и воплями они хотели нажать на Морея и выбить из него побольше. Однако император не стал играть по их правилам – несколькими громкими ударами рукоятью меча по столу, он привлек их внимание. Затем, просто повторил уже сказанное ранее, добавив при этом несколько грубых выражений по поводу жадности ряда присутствующих. Стоило только некоторым торговцам снова начать громко кричать, то в ответ Морей тихо, так что приходилось напрягать уши чтобы расслышать его слова, начал повторять то же самое, однако теперь его спокойный голос воспринимался не как журчание ручейка, а был подобен клокотанию гейзера, накапливающего силу под землей, чтобы в один момент выстрелить потоком воды в небо. Вместе с этим рокотом явно слышались шум сражений и крики воинов на поле боя. Старейшины торговцев, да и прочие люди, уловили эту жуткую перемену и смолкли, меня пробрало наравне с остальными и в тот самый миг мне захотелось оказаться подальше от этого худого высокого мужчины. Кефцы поспешили закончить собрание, а на прощание они очень долго благодарили Морея за его заботу. Мы с отцом начали пробираться к выходу как вдруг меня окликнули - это был Морей. Каким-то образом он опознал меня в толпе из почти трехсот человек и захотел побеседовать с нами за ужином. Как и все главные сооружения нашего города – театр стоял на берегу реки, прямо от него лестница спускалась к небольшой замощенной набережной, где слуги уже подготовили столик. Хотя я и был местным жителем, но это собрание оказалось моим первым посещением театра и его окрестностей, что, впрочем, неудивительно ведь сооружение на протяжение всей моей жизни стояло заброшенным. Но все оказалось не так же и плохо, гранитные плиты набережной были пригнаны так плотно что, не смотря на длительное отсутствие ухода, трава между стыками почти не проросла, а мусор, который здесь накопился за многие годы очевидно убрали перед нашим приходом. Мы расположились за столиком, а шагах в десяти от нас, облокотившись на перила набережной, что было небезопасно учитывая сколько времени ее не ремонтировали, стоял Сильверий и пара вооруженных ружьями солдат.
Место ужина было выбрано со вкусом - с набережной открывался очень красивый вид на реку, в ней разливалось алое закатное солнце отчего вода приобрела ярко –красный оттенок, поглощая всякое отражение. Наша беседа велась неторопливо, как это было принято у жителей Пелоса. Сначала мы поговорили про погоду, про урожай, про состояние дорог, а вот про родственников учитывая ситуацию Морея мы говорить не стали. Морей живо интересовался как устроено производство шелка – буквально вываливая на отца кучу вопросов начиная от того сколько требуется ждать пока тутовые деревья начнут давать пищу для шелковичных червей и заканчивая процедурой распаривания кокона на нити. В процессе беседы я неожиданно для себя понял, что перед нами очень необычный правитель, который совершенно незнаком с вещами, которые полагается знать каждому аристократу, например, его, очень удивил тот факт, что пелосский шелк по качеству гораздо хуже кефского – причина была в том, что тутовым деревьям не хватало солнца, чтобы написать зелень своей силой, из-за этого наши шелковичные черви вырастали не такими сильными как в Корефе, а ведь каждый истинный аристократ был обязан различать элитную материю по качеству. Очевидно, что даже в детские годы проведенные во дворце эмира, его не сильно баловали и он вырос скорее солдатом, невольно оказавшимся на троне, нежели типичным правителем, которому приходилось иногда сражаться. А это неизбежно отразилось на его мышлении и на строе мыслей - вместо компромисса он часто предпочитал действовать силой оружия, а там, где любой правитель предпочел бы договориться Морей старался рискнуть и быстро задавить врага. Из этого вовсе не следовало что он являлся тупым солдафоном, не могущим проводить в жизнь сложные комбинации, отнюдь, ведь по интеллектуальным способностям с ним мало кто мог сравниться. Тем не менее военная жизнь выработала в нем что-то на подобии инстинктивной реакции на определенные внешние обстоятельства, и с этим он ничего не мог поделать или не хотел потому что зачастую принятое жестокое решение заставляло его идти по определенному курсу, отрезая другие возможности и это, как ни странно, упрощало ему жизнь, не мучая разум многочисленными альтернативами выбора. Но об этом я узнал позже, когда достаточно познакомился с Мореем, а пока я видел перед собой загорелого мужчину, с внимательным взглядом, с открытой улыбкой - он обладал огромным обаянием и безусловно располагал к себе. С первых же минут Морей вел разговор направляя его в ту или иную сторону, как опытный лоцман на реке он ловко избегал подводных камней и отмелей, но и не боялся делать резкие повороты, которые доставляли дискомфорт пассажирам. Поэтому он откровенно спросил, чем были вызваны возмущенные крики торговцев в ответна на его предложение о компенсации, ведь он ожидал что кефцы обрадуются такому его предложению. Отец, в своем ответе, тоже не стал церемониться и объяснил ему, что жадность кефцев уже давно стала причиной многочисленных шуток, не даром говорили, что даже если корабль с кефцем будет тонуть, то, когда остальные начнут спасаться, кефец до последнего станет искать покупателя на свой товар, а после того как судно утонет, он постарается продать его водяным. Жадность являлась отличительной чертой моего нарда - невероятная страсть к накопительству, выросла из страха снова потерять все что есть, как это уже случилось с нашим народом во время изгнания с родины.
Как только стемнело слуги принесли несколько подсвечников - на толстых ножках, высотой в полтора метра, в каждом по десятку свечей, и в ночи рядом с нами засияли ровные созвездия огоньков - стояла безветренная погода, так что их свет казался ярким и неподвижным. Вспоминая тот разговор, я неожиданно понял, что всего лишь за час беседы Морею удалось расположить нас к себе, мы оказались абсолютно расслаблены и беззащитны в его присутствии как будто ели в компании близкого друга. Он добился этого не только улыбками и вином, но и своей откровенностью показав собеседникам что он с ними честен, ибо в его речах не имелось ядовитой фальши свойственной политикам. В интонации и жестах императора сквозила неподдельная искренность, желание узнать собеседника, выслушать его, дать совет, в общем, в Морее чувствовалась та самая отеческая забота, которую ждут от своего властителя подданные. Именно тревога за своих подданных двигала им, когда он возродил древний закон о компенсации торговцев. Он хотел, чтобы жители Пелоса – оплота Империи Солнца, вновь почувствовали себя гражданами могучего государства, ощутили в реальности то, что и должны были всегда видеть и знать – государство относиться к своим жителям как родители к детям. Хоть это и звучало немного наивно, но Морей не являлся одним из множества глупых романтиков, которых в последние пару сотен лет появилось неисчислимое множество. Они писали песни, книги, стихи, в которых прославляли давно ушедшее величие Империи Солнца и стенали о навсегда утраченном, под ударами еретиков, Золотом Веке человечества. При этом они разуметься в своем поэтическом и песенном плаче напрочь игнорировали все недостатки, погубившие в итоге империю: алчность правителей, несправедливость чиновников, упадок веры, воровство. Наоборот, в их творчества процветала какая-то иная, идеальная реальность, никак не связанная с нашей. Что самое удивительно у них имелось много почитателей не только среди простого народа – любящего воспоминать прошлое как навсегда утраченный эталон жизни, но и среди высших руководителей ряда ворейских государств. Эти правители, взявшие на вооружение мессианские идеи возрождения Империи Солнца и возможно даже некоторые из них, воспринимали все это в серьез, за последние пятьдесят лет сформировали несколько межгосударственных союзов оказавшихся невероятно жизнеспособными и переживших смену нескольких поколений. Самым могучим из них являлся союз возглавляемый густонаселенным Ильтием, в него входили: Лига Стрий - отчаянно трещавшая под ударами сардов, но на всеобщее удивление все никак не сдававшаяся, Лофен, Кимин был весьма непостоянным членом в виду того, что государство то и дело сотрясали перевороты, и разные правители избирали разный курс по отношению к союзу. Вместе державы под руководством Ильтия могли выставить до сотни тысяч воинов, с такой силой вынуждены были считаться даже еретики. Вторым заслуживающим упоминания, стал весьма прагматичный союз, возглавляемый торговцами Сенны, разуметься возрождение империи их интересовало в последнюю очередь, однако благодаря этой идеи они могли на бесплатной основе заполучить много сторонников. Их объединение включало: Липт , Грибию, Фолган и, то присоединяющихся, то отваливающихся Нитин и Болар – главной ударной силой данного объединения служил флот Сенны. Так вот, император не имел ничего общего с упертым ильтийским фанатиком, решившим любой ценой возродить империю с собой во главе, ни с циничным прагматиком-торговцем, использующим эту идею для собственной выгоды. Им двигало совсем другое – искренняя вера в Свет и способность людей к перерождению, обновлению для жизни в новом, прекрасном мире. При этом старая империя воспринималась им лишь как набросок, как фундамент, который требуется возвести для того, чтобы Морей смог на нем установить собственное здание ранее невиданной империи, основанной на совершенно отличных принципах и устремлениях, ибо ее должны населить подлинно новые люди. Грандиозность этого замысла я понял гораздо позже, когда Морей открыл его мне и жителям Пелоса.
Наша беседа продолжилась и с наступлением темноты, в свете канделябров я заметил, что Морей стал немного другим. Его движения сделались более резкими, стремительными, несколько раз он вскидывал голову и напряженно прислушивался. Морей выглядел как охотник во время охоты, те вели себя точно так же: с одной стороны - их движения являлись плавными, иногда неторопливыми, полными сосредоточенности, а с другой – под этой грациозностью скрывалось огромное напряжение, колоссальная трата сил. С наступлением темноты в Морее проснулось его военное прошлое: светоносные больше всего любили устраивать ночные вылазки, пробравшись как призраки в расположение лагеря врага, они вырезали десятки людей, а один раз – как рассказал Морей - они прикончили целую сотню, прежде чем успели поднять тревогу. Морей потерял множество друзей в таких атаках и поэтому ночью начинал вести себя так, как будто он вновь вернулся в пустыню. Однако он не дал своим волнениям испортить беседу, после обсуждения страховых выплат мы разуметься коснулись пожара в Листе, Морей был в этом городе проездом и завел там информаторов, которые дали более развернутую информацию о причине пожара. Оказалось, что поджог организовал Ильтий, в надежде на то, что хаос после катастрофы дезорганизует пятитысячный гарнизон сардов, что позволит войскам вореев стремительным броском захватить этот важный город. Тем самым впервые удалось бы отвоевать назад огромную область Империи Солнца, что безусловно имело бы колоссальное психологическое значение для всего континента. Но эмир Феодат предвидел такое развитие событий, сразу после того как до него дошли вести о пожаре, он снарядил крупный отряд в помощь гарнизону Листа. Услышав об этом, руководители Ильтия и их союзники побоялись начинать наступление.
Мы разуметься заговорили и о Доме знаний в который я так отчаянно стремился поступить на обучение. Морей не был знаком с кем-то из его служителей, но он безусловно слышал о Доме, ведь тот являлся крупнейшим научным центром на всем Хале. Такие Дома начали появляться спонтанно еще несколько сотен лет назад - это была инициатива ученных и служителей крупных библиотек. Поначалу они собирались на редкие беседы и обсуждения научных вопросов, но постепенно их сотрудничество стало приобретать более постоянных характер и благодаря пожертвованиям частных лиц, началось строительство особых домов где ученные люди могли бы постоянно жить вместе, ставить опыты, обсуждать научные дела. А в дальнейшем и принимать учеников. Дом Знаний в Листе включал в себя около сотни человек одних только преподавателей, плюс еще пятисот учеников и обслуживающего персонала, хотя иногда это были одни и те же люди, ведь ученики особенно на первых курсах выполняли хозяйственные работы и наряду с изучением химии кололи дрова, следили за печами, выносили мусор. Все это сгорело, и если камень и дерево, из которого построен Дом являлись небольшой потерей, то десятки профессоров погибших в пламене уже не вернуть никогда, и это навсегда поставило крест на идее возрождения Дома. Я видел, что Морей был искренне расстроен потерей такой кладовой знаний, возможно даже сильнее меня, ведь он с трепетным восторгом относился к книгам, и использовал каждую свободную минуту что бы почитать, причем не глупые романы или аристократическое чтиво об этикете или соколиной охоте, а книжки об архитектуре, биологии, военном искусстве. Он также выразил сожаление что я не смогу пройти обучение в Листе, и внезапно предложил мне работу у себя, в должности секретаря, который вел бы записи его бесед с подданными, составлял его расписание дел и выполнял другие поручения. По сути, меня нанимали ни много ни мало в качестве летописца императора, а это значило войти в ряд прославленных писателей писавших о жизни правителей Империи Солнца на протяжении столетий. Это было невероятно лестно, пусть даже масштаб Империи был теперь совершенно иной. Морей сказал, что отметил меня еще на приеме: ему приглянулась моя образованность, знание языков, тот факт, что я к своим годам много путешествовал, и самое главное – моя ненасытная жажда нового, что, безусловно роднило нас.
Впрочем, не буду продолжать себе льстить и расписывать как Морей был мною покорен, ведь я отлично знаю, что многие решения он принимал интуитивно, слушая свой внутренний голос, который говорит с нами не четкой речью, но какими-то знаками и туманными мысленными знаками, из-за чего, кстати, многие из нас его не замечают, в отличие от Морея. Именно интуиция подсказала ему обратить на меня внимание на приеме. Он приказал собрать информацию обо мне, и моей семье чтобы выяснить, нет не степень нашей лояльности к Империи Солнца, в сложившихся обстоятельствах было глупо ждать безусловной преданности к почти умершему государству, а скорее уровень нашей враждебности. Хотя мне кажется в мою пользу сыграл еще и тот факт с каким восторгом я рассказывал на приеме о золотом веке вореев, когда больше века с 220 по 335 годы первыми правило 7 сияющих императоров чья добродетель, справедливость, честность вошли в легенду. Это было время наивысшего рассвета империи, когда все враги оказались укрощены, количество войн свелось к минимуму и почти каждый год крестьяне получали огромные урожаи благодаря чему закрома всегда стояли полными. В результате люди забыли, что такое голод, торговля активно развивалась, население стабильно росло. И теперь, все это многим виделось как глупая сказка, которой почуют детей, что бы те могли надеяться на лучшее даже тогда, когда причин для надежды уже не осталось. А ведь Морей был одним из таких вот детей, которые продолжали сохранять твердую веру в перемены к лучшему, несмотря на то, что реальность двигалась в противоположенном, его надежам, направлении и более того, привечал к себе таких же как он. Однако, многие из тех, кого он пригласил на службу вскоре ушли, некоторые не выдержали нагрузок, которые налагал на них Морей - он был крайне требователен к своим подчиненным, ставя иногда перед нами непосильные задачи. Мне особенно запомнился один паренек назначенный на пост начальника охраны крупного города, и в один из дней, ради поддержания порядка ему нужно было казнить банду подростков, воровавших еду с военных складов, но он не смог отдать приказ о повешении голодных детей. Он рыдал и умолял Морея пощадить ребят, но тот отказал, ибо жителям города, привыкшим к вольнице нужно было показать силу государства. Я знал к чему приведет ситуация с неподчинением приказу Морея и сожалел, ведь до этого начальник охраны проявил себя как блестящий управленец, однако после того случая Морей навсегда изгнал его из Осколка. Что ж, дорога к мечтам всегда вымощена разочарованиями в людях. Еще очень много оказалось тех, кто не выдерживал искушения властью, их падение происходило по одному и тому же сценарию, придя на работу они довольно быстро сталкивались с щекотливой ситуацией и делали неправильный выбор, после чего активно принимались брать взятки от всех, кто предлагал, заниматься кумовством, вымогательством и прочими подобными делами. Этих было не жаль и оставалось только удивлять как же мы просмотрели гниль, скрывавшуюся в их душах.
А что же я сам? Чего хотел я, пойдя за Мореем? Я конечно мог бы сказать, что я пошел на службу, ибо хотел творить добрые дела, помогать людям, спасать невинных и так далее, но это будет неправдой. Думаю, в тот момент мной двигало тщеславие, которое я столь удачно прятал от окружающих что даже сам иногда забывал о нем. Вероятно оно было движителем всего в моей жизни, хорошая карьера в Доме Знаний помогла бы мне, не только утолять мой голод к знаниям, но и принесла бы известность и почет свойственный ученным, который цениться гораздо больше, чем презренные торговые успехи, сделанные ради денег, а не ради человечества. Таким образом я, младший брат в торговой семье, мог бы утереть нос всем своим родичам и заставить их завидовать мне. И после крушения моих надежда стать ученным, Морей предлагал мне новый шанс на славу. Я начал бы путешествовать вместе с ним, участвовать в переговорах с правителями других стран, распутывать интриги, жить во дворцах, и кто знает, может быть к моему мнению стали бы прислушиваться вывшие чиновники империи. В роли летописца я обретал невероятную власть над будущим, я обретал способность одним росчерком приговаривать древние роды к позору или к славе, к забвению или доброй памяти. Люди принялись бы искать моего расположения, затискиваться, жаждать встретиться, лишь бы я поведал о них в летописи в добром свете. Это была власть не менее могучая нежели императорская и, как от такой отказаться?
Итак, я стал летописцем Морея, моей первой записью которую я сделал по его просьбе, прозвучавшей прямо там же за столиком на набережной, стала запить об указе Морея о компенсация торговцам за сгоревший товар. Разуметься он намеренно подобрал и этот момент, и этот указ: так делали все императоры, чтобы читающий хронику с самых первых страниц проникся уважением к заботливому правителю. Хотя обычно это было помилование или, что любили больше всего, предписание о заложении нового города. Но в наше время приходилось только мечтать о амбициозных проектах вроде постройка целого города, увы, такие масштабные проекты Империя не могла осилить. После, мы допили вино и распрощались, моя служба начиналась через неделю, так что у меня имелось достаточно времени чтобы закончить свои дела и собрать вещи дабы переехать в здание дворца наместника, где я теперь собирался жить постоянно как один из близких слуг Морея. Слуга. Наверняка если вы читали, какие-либо книги о Морее то встречали в них упоминание о том, что в близкий круг Морея входил некий Слуга, его рисовали теми же красками, как и всех приближенных императора. Он являлся слабосильным, предпочитал творить свои злодейства скрытно и подло – нашептывая людям дурные мысли, провоцируя их на преступления ради собственной забавы. Всегда оказывало так что с одной стороны Слуга был рядом, когда что-то происходило, но в тоже время он находился в тени - он действовал как бы из-за спины и его никак не получалось рассмотреть. Зато приписать ему т.е. мне, можно было все что угодно, утверждали, что больше всего Слуга любил смотреть на то, как пытают безвинных – крики и вопли несчастных служили для него музыкой. Не знаю почему ко мне прилепили именно такие качества, наверное, причина состояла в том, что моя фигура и в самом деле постоянно маячила рядом с Мореем, но в отличии от Сильверия, который бросался в глаза , я держался крайне незаметно, словно наблюдая за всем из укрытия. Это придавало мне ореол таинственности и даже некоторой загадочности, поэтому писавшие о Морее решили сделать из меня фигуру наподобие злобного духа из пьес, где этот самый дух, черной тенью, маячит за спинами главных героев, а его мерзкий шепот – усиленный специальными театральными устройствами – разноситься над сценой, заставляя положительных персонажей совершать неблаговидные поступки. Вот таким силуэтом по мнению множество авторов историй о Морее являлся и я.
Роман Морей. Глава 1
© Copyright: Кирилл Киселев, 2024
Свидетельство о публикации №224011300900
Свидетельство о публикации №224011300900
Рецензии