Дедти двадцатых. Глава 5. Генка

Генка с удовольствием растянулся на кровати. Кроватью служила лавка, на которую были положены матрацы. Один на второй - матрацы, из которых выглядывало содержимое. Неясное и спутанное содержимое. Как многое в Генкиной жизни. Но это были настоящие матрацы. И кровать была настоящая.
Генка ценил лавку в доме дяди, которой могло в его жизни больше не быть. Жалко, Алёши нет. Лёшки. Лешка - в трудовой колонии. Это ему, Генке, повезло. У Генки одна нога с детства «сухая». Потому его дядя и взял к себе. Пожалел.
Как болел, Генка не помнит. Главное - выздоровел. И ему теперь море по колено. Любая речка в его селе - точно. А есть он может что угодно. Они с Лешкой мясо на ржавых листах жарили. И ничего им не было. Генке - совсем ничего. Его после той страшной болезни никакая хворь не берет. Один раз они с Лёшкой что-то не то (или не так) пожарили, так живот болел только у Лешки, хотя он и на год старше. «Батыр без ран не бывает!»
Генке только нога не дает забыть про то, что когда-то болел. И маленький рост. Генка злится: он давно вырос, а по нему и не скажешь, что уже совсем взрослый. Ему двенадцать лет. Потому и убежал из детдома.
Не только поэтому, конечно. Детей там все больше становилось, их отовсюду везли. Даже из Москвы, говорят, везли в Уфу. А еды становилось все меньше. Вместо каши - мутная водица. Куда деваться? Пришлось бежать. Пусть мелким больше каши достанется. А взрослые, если придется, могут и своровать, и поработать. Так Лёшка решил.
И Генка теперь знает, что можно спать даже под вагонами. Он знает, что ехать - хорошо. Если есть куда ехать. А остаться на месте и никуда не выбраться - плохо.
Только Генке теперь не хватает Лёшки. Если под вагонами, тоже без него никуда. Лешка и обстановку разведает, и поесть достанет. Генка на него, бывало, злился раньше, но теперь злость рассосалась. Вся под вагонами осталась. На лавке когда спишь, не так злишься. И по брату скучаешь больше.
Дядя - он не отец. Но… как отец. Глаза похожи. Круглые и чёрные, не такие, как у ребят в их селе. Говорят, если умер отец, не забывай его брата. Или друга? Вроде так мать говорила, когда жива была. Друга, брата… - какая разница?… Главное - помнить.
Генка боится забыть мать. Лицо её. Волосы были светлые, точно. Это не забудешь. Скажешь сам себе: «светлые волосы», и сразу ясно, что вспоминать. А лицо… Оно долго стояло перед глазами, стоило только Генке глаза закрыть. Закрыл - и мама сразу улыбается. Некоторое время после ухода мама сразу прибегала на призыв его, Генкиной, памяти. Потом перестала приходить по первому зову. Надо было её долго ждать, стараться вспомнить.
А в первые шесть лет своей жизни Генка всегда мог подержать маму за руку, потому что она еще была жива. И потому, что Генка болел. Теперь он взрослый, старается не звать чуть что маму. Если бы она была жива, тоже не звал бы по пустякам. Он теперь выздоровел, ему вообще никто не нужен. Только Лешка и дядя. А отец вслед за матерью ушел. Только не от чахотки. Убили его, отца-то. Какие-то бандиты. А был он учителем.
Генка уснул, собираясь встать с утра пораньше. Чтобы послушать птиц из дома. Птиц хорошо слушать из дома. Лежа на лавке.

Светало. Рассвет 1923 года брал окна в плен.