Семья и люди Часть 4-3

Семья и люди

Часть 4-3
Академик Микола

В те годы, когда на орбиту был запущен первый спутник земли, я вместе с тетей жил в здании Ленинградской школы № 145 – Малая Охта, Дальневосточный проспект. Потом проспект назывался Новочеркасским, а как сейчас, даже не знаю. Тетя уверяла, что на месте школы когда-то было кладбище с могилой писателя Помяловского.

Помяловский почил в 1863 году – без малого сотня лет до полета спутника, прожил он всего ничего даже по тогдашним меркам, но оставил свой след в литературе и несколько крылатых выражений. Не знаю, как сейчас, но в мои школьные и институтские годы его еще помнили, а вот месту его упокоения повезло меньше. Но лучше живая жизнь, чем мертвая память.

За зданием школы тетя, учитель биологии, развела для школьников хороший, по меркам Ленинграда, сад и огород. Весною, когда я готовился к экзаменам, за окном, как в стихах Некрасова, цвели вишни.

Комнаты первого этажа левого крыла школы заселял персонал. Рядом с нами проживает уборщица Шура. Характер у Шуры – задиристый и бойкий. Ее хлебом не корми – дай поругаться. Как драчливый ерш в «Коньке-горбунке». С тетей она не задирается, но я вообще не помню, чтобы с ней кто-то не ладил.

Тетя принимала мир таким, каким он есть, была биологом по образованию, но в отличие от Лысенко, никого на свете, в том числе и меня, не собиралась перевоспитывать.

В бытовых склоках Шура – чемпион, ей нет равных. Шура способна ринуться в схватку, когда причину даже под микроскопом рассмотреть трудно. Она – подлинный мастер ближнего боя резко атакующего стиля, поэтому никогда не уклоняется от поединка. Но нет людей без изъянов. У каждого своя Ахиллесова пята, которая делает его уязвимым.

 У Шуры Ахиллесову пяту зовут Николаем. Я его зову Миколой на белорусский манер. Ему шесть лет. Из-за него Шуре приходится забывать преимущества атакующего стиля и уходить в глухую оборону.

Шура в Николае души не чает, живет для него и ради него. Николай унаследовал от нее бойкий нрав и живость. В замок или розетку, не задумываясь, вставит гвоздь, что ни попадется из бытовой соседской техники, тут же переломает.

Миколу манит окружающий вещественный мир. Он хочет знать, как он устроен и что внутри, но его интересы вступили в противоречие с интересами соседей. Они – за целостность предмета, разбросанные частности и составные части их восторга не вызывают.

Пытаясь отыскать выход из возникающих неудобств, соседи делали скоропалительный вывод, что Николай растет бандитом, и немедленно делились своим открытием с Шурой.

В детстве мамина близкая знакомая сказала ей обо мне: «Какой он у тебя некрасивый!». Понадобилось немало лет, чтобы я спокойно согласился с ее мнением, но в детстве не обязательно перегружаться непрошеной информацией о себе. Я это помнил и заявил, что наш Микола будет академиком.

Веских объективных доказательств у меня не было, я основывался на внутреннем чувстве, но даже добрая моя тетя, хотя и не возражала, но несколько засомневалась. Такие заманчивые перспективы для Николая показались ей слегка преувеличенными. А Шура поверила сразу и без колебаний.

В одно мгновение я стал для нее вторым, после Миколы, человеком окружающей вселенной и первым оракулом страны. Соседи вообще не могли со мною согласиться. Они судили о Николае с позиции кухонной утвари, а мне была открыта другая сторона его горизонта.

Микола часто заходил ко мне. Когда я уставал от занятий и шел на прогулку, я брал его с собой. Прогуливаемся по Дальневосточному проспекту, а иногда идем к Неве. Это сейчас на Малой и Большой Охте высокая красивая гранитная набережная. А в те годы к Неве можно было подойти и, стоя на полузатопленном полене, окунуть руки в воду, но такое желание не возникало.

В воде плещутся щепки, повсюду банки и склянки – прибрежный мусор большого города. Гораздо интереснее, глядя на Неву, слушать, как плещутся волны о пологий земляной берег.

Вдоль берега Невы несуразные разномастные двух и трехэтажки, бараки, дровяные склады, сараи и деревянные заборы. Все в причудливом нагромождении со сложными подходами к воде по захламленным лабиринтам. Но суть не в пейзаже.

Я иду, думаю о своем, а Микола терпеливо меня сопровождает, пока вопросы устройства мироздания не переполняют его. И тогда начинаются его бесконечные почему, отчего? зачем и откуда?

Я объясняю, пытаясь опуститься до его уровня, а он выслушивает и задает новые вопросы. Они часто ставят меня в тупик, поскольку для доступной ему трактовки моего незаконченного высшего образования маловато.

Ничто в жизни не проходит бесследно. Когда мой сын был в возрасте Миколы и стал задавать мне вопросы, я обнаружил, что неплохо к ним подготовлен.

К сожалению, наше с Миколой совместное постижение окружающего быстро кончилось. Тете наконец-то дали комнату в жилом доме на Большой Охте, с кухней и ванной. Тетя немедленно ушла на пенсию, чтобы сосредоточить силы на завтраках, обедах и ужинах для племянника. А вскоре и Шура получила комнату в какой-то Тмутаракани новостроек на другой окраине Ленинграда, и след Николая для меня навсегда потерялся.

Жаль, но такова жизнь. Хотя на новом месте я круто пошел на повышение и стал отвечать на вопросы мальчишки уже среднего школьного возраста с оригинальным именем и фамилией – Володя Ульянов, но дальнейшая судьба Миколы мне не безразлична.

В каком коллективе он прилагает свои усилия, где он сейчас? Среди тех, кто по пыльным чердакам ловит в перекрестие оптического прицела винтовки чужой висок, или среди тех, кто напрягает свой лоб, чтобы обогатить и разнообразить окружающий нас вещественный мир?


Первопричина
До сих пор я не знаю, болезнь ли портит характер, или ущербный характер провоцирует болезнь.

Знал я одного товарища. Не герой, как Павка Корчагин – нормальный человек моего поколения. И с чувством юмора, и компанейский, и отзывчивый. И в жизни у него все шло, как положено. Но беспрерывно грызла его какая-то внутренняя неудовлетворенность. Она не вылезала наружу, в обществе он оставался жизнелюбом и душой компании, но в задушевных разговорах выплескивалась глубинная неуютность.

Причин не было – какие-то мелочи, предчувствия, опасения, которые отравляли его сознание. Убеждения и логика на него не действовали, он становился осторожным, недоверчивым, даже отчужденным. С годами это усиливалось и проявлялось все ярче и ярче. В конце концов, открылась неизлечимая болезнь.

Знал я другого товарища. По характеру – полная противоположность первому. Малообщительный, сдержанный, не эмоциональный, но добрый, обязательный, труженик с полной самоотдачей.

Для себя ему ничего не нужно было – все для работы, для семьи, для близких. Но, опять же, в задушевных разговорах та же внутренняя неудовлетворенность, очень напоминающая мироощущение первого товарища, а с годами сильней и сильней.

Я поделился наблюдением со своей Валентиной и тогда же предположил, что он болен той же болезнью, которая уже унесла одного из нас. К великому сожалению, через несколько месяцев мой доморощенный диагноз подтвердился.

Характер ли способствует прогрессу болезни, или болезнь побуждает характер прогрессировать в худшую сторону? Или природа приголубила все варианты на все случаи в жизни? Ответа у меня нет. Могу только рассказать о наблюдениях над собой.

Когда я, сознательно контролируя себя, стал относиться к жизни философски, я стал себя лучше чувствовать. Но я вполне допускаю, что я стал себя лучше чувствовать, и это позволило мне относиться философски к жизни.

Часто врачи советуют сменить образ жизни. Причина болезни, ее корень, ее исток не лежат на поверхности. Смена образа жизни может иссушить источник недомоганий или лишить его привычной подпитки.

Нечто похожее произошло со мной. Я стал своими руками строить дачный домик. Мой аппетит, который до этого пребывал в равнодушном недоразвитом состоянии резко пошел в гору и достиг невиданных для меня высот. Я стал набирать вес.

После окончания строительства я не смог вернуть вес и аппетит в прежние границы, но это уже обратная сторона медали. Во всяком случае, привычные болезни скукожились или видоизменились.

Многие поступают хитрее – не прибегают к тяжелым нагрузкам, а меняют жен. Если это мероприятие проводится по статье смена образа жизни, тут ничего не скажешь. Человек печется о здоровье. Грех осуждать.

Если это – поиск свежего удовольствия, тогда товарища ждет большое разочарование. К старым хворям добавятся новые от новых неприятностей. Поэтому, совершив желанный решительный шаг, нужно очень обдуманно подойти к мотивировке поступка. Опрометчивость в трактовке чревата осложнениями.

Не всегда бывает легко разгадать болезнь на дальних подступах. В таких случаях попасть к хорошему врачу – большая удача. Хороших врачей, как и людей любой другой профессии, – штучное количество.

Обычный врач – человек, замотанный работой, семьей и своими страстями. Если болезнь стандартная, он – нормальный хороший врач. Но, если вас угораздило приобрести что-нибудь особенное с отклонением от привычной картины, начинается катавасия вплоть до обвинения вас в симуляции. А как иначе? Вы жалуетесь, а ваши жалобы – отдаленное следствие вашей действительной болезни.

 Хороший врач вам не верит. Он ваши жалобы пропускает мимо ушей и начинает докапываться до первоисточника. Он с первых слов понимает, что вы пытаетесь направить его по ложному следу. Ваши жалобы ведут к той болезни, которой у вас быть не может. Он ищет заложенную мину, чтобы обезвредить, пока она не взорвалась.

А обычный врач верит вашим жалобам, но по объективным данным у вас нет такой болезни, которую вы себе назначили. У врача возникает справедливое чувство, что вы морочите ему голову. А это – в чистом виде симуляция.

Когда меня с инсультом в рабочей одежде соседи по даче привезли в приемное отделение, дежурный врач посчитал меня обычным алкашом.

Потом уже, в домашних условиях, наш участковый, хорошо зная, что мне до алкаша далеко, стала меня вытаскивать. Ей я должен быть благодарен всю оставшуюся жизнь. И еще тому же дежурному врачу – невропатологу. После участкового врача он ставил меня на ноги. Вот такие в жизни бывают приключения.

А характер свой надо держать в строгом ошейнике, хотя это непомерно трудно. Даже если не он первопричина, вреда от этого не будет.


Отсебятина
На последних курсах института у нас была курсовая работа по автоматизации. Мне досталось автоматизировать какое-то деревообрабатывающее производство. Довольно долго я не знал, как подступиться к задаче. Краевые механизмы представлял, а сердцевина – главное – не давалось. Но в одну бессонную ночь меня осенило, как обойтись с самым заковыристым механизмом, и дальше пошло, как по маслу.

И вот я сдаю работу преподавателю – матерому доктору наук.
Во время экзаменов я хорошо чувствовал преподавателей, это меня часто выручало, а тут замечаю, что мой экзаменатор в какой-то растерянности, в недоумении, в каком-то вихре внутренних чувств.

Как создаются подобные студенческие работы? Одни и те же темы идут из года в год. Студенты, особенно проживающие в общежитии, прекрасно знают, что разрабатывали старшекурсники, и щедро пользуются готовым – папки с работами хранятся в кабинетах по несколько лет, пока не вытесняются в котельную новыми стопками.

Существует и другой путь. Можно пойти на консультацию и снабдиться от преподавателя основополагающими идеями или узнать у него две-три конкретных монографии в море технической литературы.

Ничего подобного я не сделал и не собирался делать, я добросовестно ломал свою голову, и теперь на бедного преподавателя обрушился поток доморощенной дремучей отсебятины, и он не знал, как к этому отнестись.

– А как вы решили проблему вот этого механизма? – наконец спросил он. Если бы он спросил о чем-нибудь периферийном, я, скорее всего, отделался бы общими фразами, но над этим механизмом я ломал голову, и мне было о чем рассказать.
Недоумение преподавателя только увеличилось, но оно явно относилось не ко мне, а к глубинным внутренним процессам, которые совершались в нем самом.

– И вы думаете, это все будет работать? – спросил он, наконец. В вопросе не издевка, а все то же не рассеянное недоумение. Он нуждался в каком-то толчке, чтобы выйти из стопорного состояния.
– Конечно, – ответил я. Это не было борьбой за отметку. Я же всей шкурой прочувствовал работу и готов был за нее постоять.
Преподаватель взял зачетку и поставил пятерку.

Безусловно, лучше сначала досконально изучить все, что относится к задаче, а потом, как бы забыв известное, искать свои решения. Но человек устроен так, как он устроен. Если знаешь решение, трудно заставить себя искать новое. А своей головой нужно работать. В этом меня уже никто не переубедит.


О сложном и простом
В свое время мне приходилось присутствовать на техсоветах. При советской власти все отделы НИИ имели такой отросток, без согласия которого не принимались технические решения и не утверждались заявки на изобретение. Власть-то была советская и ответственность как бы коллективная, или видимость коллективного участия в управлении. Но бог с ней, с властью мнимых советчиков.

Что меня удивляло? Свои мужики, которые в бытовых разговорах изъяснялись толково и внятно, как только переходили к обсуждению вопросов по непосредственной специальности, начинали плести такое наукообразие, что черт его поймет, что он несет.

Только через несколько лет один знакомый открыл мне мои засыпанные песком глаза. Знакомый после университета протирал вместе с нами штаны, а потом поступил в аспирантуру Московского НИИ, в котором в то время работал знаменитый физик Зельдович.

Моему знакомому довелось присутствовать на заседаниях ученого совета тамошнего НИИ – тот же техсовет, но погуще, поскольку, кроме таких, как он, аспирантов на правах ротозеев, там заседали академики и доктора. Вот что он мне рассказал.
Идет защита кандидатской диссертации. Выступает соискатель. Говорит и мелет – ничего не поймешь. Потом выступает оппонент. Какие-то проблески смысла иногда можно уловить, но тоже глухо.

Выступает рецензент – доктор наук. Несколько мыслей его доходят, но остальное – в тумане. Наконец, выступает Зельдович. Говорит простым человеческим языком. Какую задачу поставили диссертанту, какую он фактически решал, что получил и почему. Какую задачу надо было поставить, какой результат получился бы. И всем все ясно, понятно и интересно, и аспирантам, и докторам, и академикам.

Зельдович, входивший в первую пятерку теоретиков страны, физику в какой-то степени знал и кое-что в ней понимал. Поэтому и говорил, как умел. Ясность мысли не требует туманного изложения.

Ход конем
В любом деле, в любой профессии существуют неписаные правила. Например, в шахматах настоятельно рекомендуется, особенно на начальной стадии игры, не ходить дважды одной и той же фигурой. В этом есть своя логика. Сражение на шахматной доске ни в какой степени не может сравниваться со сражением на поле боя, но формальная аналогия существует.

Толковый командир, если он не ставит перед собой цели бездарно уступить позиции противнику, если ему не наплевать на все, если он не живет по принципу, будь, что будет, обязан взаимодействовать всем арсеналом средств. Танками не обделить нападающую пехоту, артиллерии дать возможность поработать, чтобы расчистить пехоте и танкам ближнее поле, авиации, чтобы не дать противнику подтянуть подкрепление и поднять свои самолеты, своим тылам, чтобы подвезли боеприпасы, отвезли раненых и накормили солдат, если они успешно уйдут вперед.

Нечто подобное в шахматах. Играющий должен отмобилизовать все ресурсы к тому моменту, когда сам обрушится на противника или тот нападет на него. Поэтому правило – дважды не ходить одной фигурой имеет глубокий смысл. Использовал одно средство – дай возможность развернуться другому.

Но вот играет Алехин – шахматная звезда первой величины своего времени. А противник ему попался неудобный. Алехин любит наступать, и с тем, кто играет в таком же стиле, ему легче. Развернулись, схватились – и кто кого. А здесь попался товарищ, упорный и стойкий в обороне. Сам он в схватку не лезет, но использует мельчайшие промахи и слабину. И вот он построил неприступную крепость, нигде не проткнешься.

И тут внезапно Алехин ходит конем пять раз подряд. Уж он – чемпион мира – лучше других знает писаные и неписаные правила. Что же происходит? Да просто он, ломая голову над крепостью противника, заметил, что у него появилась бы возможность взорвать оборону, если бы его конь оказался на таком-то поле. И он повел коня на нужное место.

Вероятно, противник подумал, что Алехин выжидает и топчется на месте, а когда начал догадываться, он уже с наглой лошадью не смог справиться.

Если рассматривать шахматы как игру, в которой принято по очереди ходить разными фигурами, то Алехин нарушил правила. Но, если цель – одолеть противника, тогда его маневр выше всякой похвалы. В игре и в жизни побеждает не тот, кто назубок знает правила, а тот, кто понимает, когда и как их можно нарушить.


Исполнение приказаний
После третьего курса нашу группу студентов отправили на практику на Харьковский электромеханический завод. У цеха свой план, свои дела, до нас дела нет, и нас, в лучшем случае, использовали как подсобников.

Приходит мастер и поручает мне и напарнику погрузить на автокар ящик сварочного оборудования. И никаких разъяснений больше.

Приходим на участок. Стоит огромный металлический болван, размером до живота, свежевыкрашенный в зеленую краску, тяжеленный под сто килограмм. Рядом автокар и никого нет. Поглазели, удивились, но приказ есть приказ. Попробовали поднять – кишка тонка, особенно у меня.

Ящик вырывается из рук, хоть тресни. То кантуем, то волочем. Кое-как подтащили к автокару. Но надо еще поднять, а мы в мыле, и руки уже гудят. Но мы что, не инженеры – будущие.

Решили тот же автокар использовать – все, как в будущей теории решения изобретательских задач. Прижали стенкой к металлическому боку автокара и, используя его, как богом подаренную опору, стали натаскивать на него зеленую громаду. Наконец напарник затащил край сварочного исчадия на пол автокара, одной рукой поддержал его, а второй подсобил мне.

Не успели мы оттереть пот со лба, примчался мастер, посмотрел на металлический бок, которым мы елозили по металлу автокара, и закричал на весь цех:
– Это импортный экземпляр! Что вы наделали!?
Потом он более внимательно осмотрел наши атлетические фигуры и сник.
Забегало по цеху большое начальство, долго совещались, но нас не трогали, хотя мы с напарником ожидали, что мало нам не покажется.

Мастер мог послать четверых самых крепких бездельников, но, видимо, для любых его работяг такое задание – семечки. Ему и в голову не пришло, что мы не того телосложения, да плюс к тому не учел, что мы весь год до этого тяжелее авторучки ничего не поднимали.
Тогда я чувствовал себя виноватым, но только в своем слабосилии. Теперь, повзрослев и кое-что в жизни повидав, я понимаю, что вина моя глубже.

Думать-то надо! Хотя опять есть свое «но». Меня в школе и даже в институте учил кто-нибудь думать? Задание ставили, задачи давали, экзаменовали охотно, проверяли, умею ли я думать, но как надо думать, ни один учитель не объяснил.

Я задумался об этом, когда сын ходил в школу. Задают выучить стихотворение, а как надо учить, не объясняют. Кто запомнил – пятерочка, кто учил, но не запомнил – двоечка, и учи снова. Думаю, до сих пор подавляющее большинство учителей понятия не имеет, как надо учить стихи. Их самих этому не учили ни в школе, ни в институте.

Я засел за специальную литературу о памяти, выудил оттуда методику, объяснил сыну один единственный раз, и с тех пор у него проблем со стихами не было.

Научить думать до хорошего среднего уровня еще проще, чем запоминать стихи. Надо приучить задавать простые глупые детские вопросы: зачем? для чего? куда? и так далее.

Под таким углом зрения я должен признаться, что единственным человеком, который учил меня думать, была мама. В детстве она часто спрашивала: «Зачем ты это сделал? Ты представляешь, к чему это может привести?». Жаль – не доучила. Методы были правильные, но мама не предусмотрела, что на Харьковском заводе мне придется поднимать тяжести, и не научила применять эти методы во всех случаях жизни.

Если бы на заводе я задал сам себе пару глупых детских вопросов: «Почему не применяют подъемный кран? Зачем надрывать живот этой дурой? Зачем и кому она нужна?», возможно, я бы тогда не бросился выполнять задание, а пристал бы к мастеру для получения информации.

Если бы я узнал, что аппарат для экспорта, до меня бы дошло, что решать надо другую задачу. Главное – не поднять, а не оцарапать, не нарушить внешний вид.

Такую задачу я бы ни за что не стал решать. Она не по моим бицепсам. В крайнем случае, я бы смирил гордыню и не поленился позвать крепких однокурсников, изнывающих от безделья. Они бы эту дуру водрузили без потерь ее имиджа, а я бы командовал со стороны. Это нормальное инженерное решение. Задача состоит не в том, чтобы поднять именно моими хилыми силами, а в том, чтобы не содрать шкуру с аппаратуры.

В школах задают решать задачи. Одни ученики увиливают от них, поскольку задачи им уже не по зубам, другие бросаются решать. Первые поступают разумнее. Ни одну задачу в жизни не надо решать! Это глупо, нерационально и неправильно.

Задачу надо анализировать! Это значит, надо задавать простые детские вопросы. Откуда? Куда? Зачем? Почему? О чем речь? Что хотят? И так далее. И приказания не надо исполнять бездумно. За редким исключением.

Вы едете на велосипеде, а вам кричат: «Примите немедленно вправо!». Такие приказания есть смысл выполнять не раздумывая.

Если начнете задавать глупые вопросы: «А почему я должен принять вправо?», торчащий из кузова мчавшегося грузовика хлыст дерева, который мотает из стороны в сторону, совершенно справедливо шлепнет вас по затылку, и вы уже ни о чем никогда не спросите. Но это единичные в жизни ситуации.

Когда пытаются сразу решить задачу, ее решают с неполной информацией, с непонятыми условиями и ограничениями, с извращенным представлением. Когда же задают детские вопросы, выясняют все обстоятельства, получают полную картину о проблеме. И тогда не надо решать задачу, она сама раскроется.

Научить думать – это приучить к дисциплине поведения при столкновении с проблемой, и, в первую очередь, научить задавать вопросы, чтобы увидеть и связать все нити воедино.

Чтобы взойти на вершину, мало уметь ходить. Для этого еще много чего нужно. Но, если человек не научился думать, ему и на бугорок забраться сложно.


Дважды два
Две детские задачи. Задача первая.
Машина с грузом должна заехать в подворотню, а высота машины с учетом крытого кузова и груза немного выше свода подворотни.

– Придется вскрыть асфальт, – решил экспедитор.
– Можно подбить свод, – предложил шофер.
Возле подворотни играл мальчишка.
– Дяденька, – сказал он, – а вы спустите шины, чуть-чуть.

Задача вторая.
В комнате отец и два сына – школьник и дошкольник. Отец помогает школьнику осваивать дроби, малыш играет в углу. Отец пытается объяснить сыну, что предметы можно делить на части.

 – У тебя два яблока, – говорит ему отец. – Как разделить их на нас троих, чтобы всем досталось поровну.
Школьник в недоумении.
– Папа! – зовет младший из своего угла. – Надо сварить компот.

Следующие две задачи не смог решить никто из знакомых с высшим образованием. Оправданием им может служить то, что никакой необходимости у них в этом не было. Минут пять порассуждали и вернулись к своей работе.

Задача первая.
Жил-был на свете бедняк. Как это в жизни обычно бывает, он задолжал серьезную сумму соседу-богачу. Богач – старый горбун, а у бедняка, разумеется, – красавица дочь. А то бы давал ему богач в кредит. Когда дочь бедняка расцвела и созрела, богач потребовал:
– Будь любезен, верни мне сегодня же долг или отдай дочь! Мои затраты на твою семью этого стоят.

Стандартная ситуация. Не знаю, что творилось в душе бедняка, но у дочки было иное представление о будущей жизни, а возможность свести горбуна в кратчайшие сроки в могилу и пожить за его счет в свое удовольствие, ею не рассматривалась. Красавица пришла к богачу просить отсрочки. Наивное решение с современной точки зрения, но имеющее под собою почву.

Расчет простой. Вдруг произойдет чудо, и батюшка разбогатеет. С чего бы это, хотя надеяться не запрещено. Или за время отсрочки в нее влюбится богатый красивый принц, а она ответит взаимностью. Опять наивный расчет. Влюбиться в богатого и красивого – не фокус, но с какой стати он станет тратить на ее папашу свое состояние, если он может за более скромную сумму снять любую красавицу на вечер. Но вернемся к задаче.

Наверно, красавица убедительно просила богача, или он, имея на нее определенные виды, не хотел сразу раскрываться с тыльной стороны. Он согласился пойти на некоторые уступки.
– Давай бросим жребий, – предложил он.

Теперь – внимание! Начинается задача.
Разговор они вели у моря на дорожке, сплошь усыпанной белыми и черными камешками.

– Я подниму два камешка, белый и черный, – говорит горбун, – и опущу их в мешок. Ты вытащишь один из них. Вытащишь белый – я утираю слезы, вытащишь черный – сразу баньку истопим.

Красавица с ужасом замечает, как горбун поднимает с дорожки два черных камешка и опускает их в мешок.
Как ей быть? Как выйти из этого положения?

Вторая задача.
В комнате с потолка свисают три электрических лампочки, но три выключателя к ним находятся в коридоре за стеной. Выключателями разрешается играть, как угодно и сколько угодно, а в комнату можно зайти один единственный раз. Но, зайдя в комнату, надо определить, какой конкретно лампочке в комнате соответствует конкретный выключатель в коридоре.

Простыми алгоритмами эти задачи не решаются, и детские вопросы «зачем? почему? откуда?» мало помогают. Во второй задаче логическими рассуждениями можно догадаться, что что-то нужно еще.

Как наталкивать на решение задачи с горбуном и красавицей? Как найти подсказку, не сообщая решение, я не знаю. Тут самый верный подход – решать, следовать заданиям задачи, но не спешить.

Что в задаче нужно делать? Тянуть жребий. Другого пути нет. Тяните, барышня, тяните. Вы точно знаете, что там оба чёрных, один из них уже в ваших руках. Но с какой стати его сразу показывать горбуну? На подлость горбуна надо ответить хитростью, только так можно спастись.

Возникает совершенно другая задача – незаметно для горбуна избавиться от того проклятого камня, который в руке. В мешке останется черный камень, значит, по условию жребия потерян белый. А как потерять камень, в самом условии задачи есть подсказка. Красавица и горбун стоят на дорожке, усыпанной белыми и черными камешками.
 
С этой задачей связан один парадокс. Почти все, как один, после того, как я сообщал решение, уверяли, что такой ответ вертелся у них на уме, но почему-то все уверения произносились после того, как решение озвучивалось. К слову сказать, о задаче с лампочками никто не говорил, что был близок к разгадке.

Итак, авторское решение первой задачи с маленьким отступлением.
Теперь женщины еще в школьном возрасте оттачивают постельную любознательность и мастерство, а в старину девушки, пытаясь сохранить невинность до брачной ночи, проявляли завидную изобретательность.

Красавица опускает руку в мешок, достает камешек и незаметно для горбуна роняет его на дорожку.
– Ой, я уронила. Но это же неважно. Давайте посмотрим, какой камешек остался в мешке. Если там черный, значит, я вытащила белый.

Горбун хоть и сукин сын, но джентльмен. Не может же он сознаться в своей подлости. Прогорел товарищ. Если бы он честно опустил в мешок белый и черный камешек, у него был бы шанс выиграть, поскольку вероятность вытащить белый камень равна одной второй, но он своей подлостью не оставил себе никакого шанса.

Теперь снова о парадоксе. Сообщение о том, что красавица роняет камешек, дает необходимую подсказку. Человек, еще не дослушав, видит решение, и у него создается впечатление, что он до всего дошел сам, но не успел выразить мысль.

Такие задачи полезно давать детям, даже если ни они, ни родители их решать не умеют. Если они будут знать, что существуют нестандартные подходы, возможно, в сложной ситуации они проявят свою изобретательность.


Как учить стихи?
Мне в школе, за исключением одного стихотворения, не пришлось учить стихи. Я их уже знал. Моя сестра старше меня. Ей стихи давались ужасно тяжело, поскольку учила она их, как я потом понял, совершенно неправильно. Она много раз читала текст с листа, а потом пыталась повторить. Запнется, снова читает с листа несколько раз и так далее. Когда она читает по памяти и тем более запинается, я мысленно стихи воспроизвожу и мысленно ей подсказываю.

Подсказывать вслух мне строжайше запрещено – она злится. И вот оказывается, я их невольно учу правильно и запоминаю, а она – нет. Одно стихотворение составило исключение. Она учила письмо Татьяны к Онегину, а мне в восьмом классе пришлось учить письмо Онегина к Татьяне. Я учу тем же дурацким способом и на своей шкуре понимаю, какое это каторжное занятие. Я доходил до строчек,

Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я…

перескакивал почти к началу: «Случайно вас когда-то встретя…» – и не мог выбраться из этого цикла. Конечно, учил по частям. Конец со строк: «Боюсь: в мольбе моей смиренной…» – как отдельное произведение знал, а подряд – не получалось.

Единственное стихотворение, которого я боялся на выпускных экзаменах, а шел на золотую медаль. Не сомневайтесь, именно это произведение мне попалось в билете. Читаю в холодном поту, а все мысли – сейчас провалюсь.

Дохожу до злополучного места. Хоть убей, не припоминаются строки: «Боюсь: в мольбе моей смиренной…». В голову лезет начало цикла: «Случайно вас когда-то встретя…».
– Хватит, достаточно, – говорит учительница, и я спасен.

Не надо учить по частям, не надо много раз читать с листа. Это две самые грубые и распространенные ошибки. Прочел несколько раз от начала до конца, чтобы читать, не спотыкаясь, и хватит. Кончена зубрежка, начинается работа. Воспроизводишь текст от начала до конца по памяти с подглядыванием или с подсказкой, стараешься вспомнить, забыл – подсмотри.

И так много раз, пока не пойдет без запинки. Поначалу кажется – ужас, ничего не помнишь, но с каждым разом количество остановок резко сокращается.
Есть люди, не знаю, счастливые или нет, у которых фотографическая память. Им надо видеть текст. Основная масса запоминает на слух. Запоминание должно быть осмысленной работой, а не механической зубрежкой. Тогда оно прочно.