Манок

Вечером дома у Зуева Николай Иваныча звонит телефон, причём не его кнопочный мобильник, а проводной, от которого он давно бы избавился, если бы не жена. Мало ли что, говорит она, вдруг да понадобиться зачем. Николай Иваныч соглашается, хотя звонки с рекламой его достали. Готовясь выругаться, он снимает трубку и слышит всхлипывания. Оказывается, звонит соседка его дяди Аркадия, чтобы сообщить, что Полуэктов  Аркадий Романович приказал долго жить.
Николай Иваныч испытывает положительные эмоции, хотя ему всё же немного стыдно за них. Дядя Аркадий явно зажился на этом свете. Шутка ли – восемьдесят лет! Убрался, старый пень. Хорошо ещё, что он успел-таки, после многих уговоров назначить наследником его, Николая. Теперь же годами питаемая семьёй Зуевых надежда на то, что дядина квартира, пусть не особенно хорошая и не в престижном месте находящаяся, наконец-то достанется им, сбывается. Жена Алевтина и дочь Оксана радуются почти открыто.   
Дядя родственничков не жаловал, не привечал. Николай Иваныч тоже особых симпатий к дядюшке не испытывал. Звонил ему раз в квартал узнать, жив ли ещё старик. Всякий раз старик оказывался живой. Бурчал, здоров, мол, в разговор не вступал. Вообще было такое ощущение, будто его от какого-то важного дела оторвали, будто у него подгорает что на сковородке. А тут раззвонились, понимаешь. Вот и всё общение.  Ну и ладно. Николай Иваныч особенно по этому поводу не заморачивается. Хотя и подозревает, что старик такой неприветливый потому, что считает его, единственного родственника, и членов его семьи жлобами, которые ждут-не дождутся, когда он ласты склеит.
Николай Иваныч решает не ждать вступления в права наследования. Отправляется изучать  дядино имущество как раз накануне похорон. Отправляется без супруги. Мало ли какое добро осталось после дядюшки. Вдруг да что стоящее? Что можно будет продать. А если  Алевтина увидит, то ничего из рук не выпустит. И отобрать это у неё никакой возможности уже не будет. Уж если во что Алевтина вцепится, считай, пропало.  Не отспорить.  Но Николай Иваныч применяет «военную» хитрость. Накануне берёт в связи с похоронами отгулы, жене ничего не говорит, а из дому отправляется будто на свою автобазу. А сам к дяде на квартиру. Торопится – не стащила бы чего соседка, пока он тут клювом щёлкает.
На дядиной жилплощади ждёт его досадное разочарование. Ничего путного в его двух комнатах на первый взгляд не обнаруживается. Одна комната, которая побольше, забита шкафами и стеллажами с ветхими книжками – только узкий проход к окну. Николай Иваныч берёт одну, старую-старую, наугад, листает. Буквы немецкие – не понять. Берёт другую – ещё того круче: одни закорючки. Да и книжка-то какая чудная – первая страница дописана до половины, ни названия, ни автора, ничего. Зато сзади, пожалуйста вам,  и название вроде, и всё что у нормальных книг в начале пишется, только закорючками. Ерунда какая-то. И таких задом наперед написанных книг на этих стеллажах чуть не половина.  Досадно. Чего с этой писаниной делать? Кому сейчас книжки вообще нужны? Сдавать в макулатуру – дорого станет, на тележке не вывезешь, тут целый КАМАЗ нужен. Поискал ещё, но ни одной книжки на русском не нашёл. Удивительно: кто бы мог подумать, что старик владеет языками, да ещё такими странными? Ведь если бы не владел, зачем бы они тогда ему нужны были, а? Только жилплощадь занимать и пылищу разводить.
Во второй комнате он находит  ржавую железную кровать. Совсем как у Мюллера в подвале, на которую Штирлиц косился. На ней – драненький матрасик, такое же больничное одеялко комом, жёлтая сальная подушка. Рядом с кроватью – табуретка. У окна круглый дачный стол с отклеивающимся шпоном. На нём  всякая канцелярская мелкота: скрепки, шариковые ручки, карандаши, бумажные листки, ножницы (он проверил – тупые, только бумагу и резать. Жаль).
В кухне тоже ничего достойного внимания: одно барахло, вроде чугунных сковород с намертво приваренными к ним шкварками, которым место на свалке. Хотя Алевтина, может, и подберёт что-нибудь для кухонных надобностей.
Остаётся ещё какое-то дядино имущество  на антресолях над коридором. Оттуда Николай Иваныч спускает вниз большую коробку из-под телевизора. И в ней находятся, наконец-то, интересные вещи. Тяжеленный, весь в вензелях каких-то, подсвечник о семи гильзах под свечи; стеклянный шар размером с заварочный чайник;  какой-то несуразно большой халат из чёрной ткани без застёжек, но с  капюшоном, который Николай Иванычу представляется сперва скатертью; цепь из серебристого металла с подвешенной к ней звездой о пяти лучах; чёрный пояс, видимо, от халата и, наконец, самое интересное – деревянный ларец, завёрнутый в такой же, как и халат, кусок ткани, весь обрызганный серебряными звёздами. Стоило ларец этот из ткани высвободить, как от него пошёл тонкий-тонкий, приятнейший аромат.  Николай Иваныч рассматривает ларец и диву даётся: древесина породы какой-то неведомой; всё покрыто резьбой, по верхнему краю вереница значков, похожих на те же закорючки, что и в книгах; на крышке та же звезда, что и на цепочке, и на ткани, в которую ларец был завёрнут. Красивая коробка, одним словом.
Открывая ларец, Николай Иваныч с бьющемся сердцем  предвкушает, что найдёт в ларце то же, что нашёл в сундуке граф  Монте-Кристо из старого кино. Однако  в ларце, выстланном изнутри кроваво-красном бархатом, лежит удивительный предмет из серебристого металла. Размером с шуруповёрт без аккумулятора. Похож на улитку, только очень сильно увеличенную. Завитки идут один больше другого. И последний завиток, раструбом, из перламутра самый большой. С другого конца торчит что-то вроде мундштука с маленькой дырочкой. Металл тускло светится. И опять же вся штуковина в разных художественных завитушках.
И всё? А где же брильянты? Николай Иванычу досадно, что он так впустую размечтался. В самом деле, чего это он решил, что дядя Аркадий хранит злато-серебро на общедоступных антресолях?  Но ничего, если окажется, что эта штука серебряная, что-то выручить удастся. Он  отнесёт её в ломбард и покажет знакомому приёмщику. Что же касается ларчика, то, может быть отдать его  Алевтине? Пусть туда свои побрякушки складывает, в то разложит по всему дому. Опять же запах приятный. Или Оксану-дочку порадовать? В любом случае, однако, надо будет всё же выяснить  у того же приёмщика, сколько он может стоить как антиквариат. На вид-то вещь старинная. Остальной хлам, видимо, придётся выбросить. Ну, это после того, как Алевтина всё осмотрит. Без этого никуда.
Николай Иваныч несёт ларец домой, завернув его в чёрную ткань, усыпанную серебряными звёздами. По дороге он замечает, что некоторые прохожие как-то странно таращатся на его ношу,  а затем с любопытством переводят взгляд на  него самого. Он решает отнести ларец в гараж и пока хранить его там. Он отнесёт домой только одну серебряную, или какая она там, штуковину, чтобы разобраться с ней.
В церкви отпевать дядюшку не стали – покойный был совсем не религиозен. Давно как-то распорядился, чтобы тело его кремировали, а прах сунули куда-нибудь с глаз долой, но не выбрасывали. Ладно, чего там. Места не простоит. Хотя Алевтина крутила носом – этого только не хватало. Ничего, потерпит, а там видно будет, что с прахом этим делать.
В ритуальном зале кроме четы Зуевых дядю Аркадия провожают ещё пятеро: дядина соседка, баба в возрасте, с телефонного звонка которой началась вся эта кутерьма, дочь Оксана и три каких-то старика. Соседка ничем особенным не выделяется, только точится слезами и попискивает. Зато старики занятные: высокого роста, представительные, ухоженные, хорошо одетые, в дорогих чистых шляпах. Самое интересное, что один из них настоящий баклажанного цвета негр, пучеглазый и губастый. Старики, обнажив головы, беззвучно проводят у дядиного гроба несколько минут. Затем один из них, главный, наверное,  складывает ладони домиком большими пальцами вниз и что-то шепчет. Бормочут что-то и двое других. Зуевы смотрят на них с открытыми ртами, удивляются. Николай Иванычу кажется, что в зале вдруг стал распространяться какой-то тонкий-тонкий аромат. Отшептав, старики кланяются в гроб, кивают Зуевым и шествуют к выходу. Николай Иваныч недоумевает: кто такие? Надо бы поблагодарить их за соболезнование и заодно выяснить (так, между прочим), от какой они организации. Вдруг она сможет компенсировать расходы на похороны. На выходе из крематория главный величественный старик неожиданно  даёт Николай Иванычу денег. Говорит, на похороны. Денег столько, сколько он и подумать не мог. Жаль только, что Алевтина и Оксана торчат тут же и всё видят. 
– Вот ещё что, – продолжает главный старик. – Нам известно, что у вашего дядюшки остались старые книги. Если вы не возражаете, мы хотели бы купить их. Мы заплатим, сколько скажете. Остальное же, если вам оно не понадобится,  мы поможем вывезти и за всё заплатим.
Николай Иваныч хлопает глазами и отчаянно хочет сообразить, в чём тут подвох.
– Вот карточка, – продолжает старик. – Скажете тому, кто снимет трубку, что вы звоните по поводу библиотеки Зоара Аума.
– Кого-кого?
– Вашего дядюшки. Так его звали мы, его друзья.
Николай Иваныч тупо смотрит на карточку. Там номер телефона, а под ним странное то ли имя, то ли название: Мельхиор. При чём, недоумевает Николай Иваныч, тут ложки-вилки?
– Спасибо вам! – встревает Алевтина, толкая мужа в бок. – Конечно, забирайте. Книжки нам ни к чему. Да они же ещё, вот муж говорит, и не по-нашему написаны. А с остальными вещами, как только  разберёмся, так сразу  к вам и обратимся.
Дома Николай Иваныч рассказывает жене о визите в квартиру дяди, но молчит о  ларце. Показывает только свою серебряно-перламутровую находку. Алевтина на неё и смотреть не хочет, зло ругает мужа за то, что он не взял её с собой.

На её крики является  дочь Оксана.  Увидев у отца необычную вещь, спрашивает:
– Это чего такое? – И отбирает у отца штуковину, рассматривает её, поворачивая так и эдак. – Прямо эльфийская работа.
– Чего?
– Ты «Властелин колец» смотрел?
– Чего?
– Ну, кино такое, «Властелин колец». Там вот мечи, щиты, амулеты всякие с такими завитушками. Похоже очень. Так чего это такое?

Кабы знать! Николай Иваныч долго соображает, что за штука попала к нему в руки, но сам решить задачу не может. Находка ни к шоферскому, ни к слесарному  обиходам никак не подходит. Тогда он вначале осторожно, а затем всё смелее начинает демонстрировать её как головоломку мужикам на автобазе, а то и вовсе кому попало. Ну-ка, мол, отгадай, чего это такое. Хитрит так. Сослуживцы, знакомые и прочие делятся идеями.  Кто говорит, что это вроде свисток, только с непонятными  вывертами, а кто – что это боцманская «люлька» для подачи команды матросам. Большинство же просто разводит руками. И спасибо ещё, что не посылает. Но тут как-то Шнуркова Индира, диспетчерка, говорит, что это и правда свисток, «манок» называется,  им охотники заманивают под выстрел дичь.

– У мужа мово – он охотник у меня – такой есть. Ну, не совсем такой, а похоже. Этот уж больно здоровенный.

Индирина идея воспринимается присутствующими с недоверием, однако Николай Иванычу она нравится. Хм!... Манок… Протерев на всякий случай «мундштук» бензином, он делает  попытку испытать «свисток» прямо в огороженном заборчиком «месте для курения». Сначала ничего не получается. Штуковина звук издаёт, но едва слышный. Во втором подходе звук чуть громче, но это всё. Мужики смеются. Зато при третьем подходе звук не усиливается, но к нему добавляются уже знакомый  приятнейший аромат и что-то вроде перезвона серебряных колокольчиков или легчайших касаний друг о друга хрустальных бокалов. Дальше дело не идёт.

– Ничего у тебя здесь не выйдет, – говорит Индира. – Ты бы ещё вон у конторы взялся дудеть. Ну, кого ты здесь можешь подманить, на автобазе-то? Собак вон у въезда?
Он  соглашается – права Индирка. Раз свисток для охоты, значит, нужен лес, даже соседний парк культуры не годится. Поэтому, дождавшись субботы, Николай Иваныч запихивает свисток в свой «дачный» рюкзак и отправляется на дачу. С ним едут Алевтина и Оксана, от компании с которыми, к сожалению, отказаться нельзя. Но Николай Иваныч рассчитывает выбрать момент, чтобы проверить гипотезу об охотничьем назначении свистка без свидетелей. До леса недалеко совсем – вот он за забором. Выскакивают, бывает, из него зайцы, портят на дачных участках кору молодых деревьев. Раз заяц является предметом охоты, думает Николай Иваныч, то  лес настоящий, для экспериментов со свистком годится.
Дождавшись, когда Оксана отправится к подружке, а Алевтина  усядется полоть свои грядки, он идёт к лесу.  За плечами у него рюкзак, в котором лежит «манок». В лес он не заходит, останавливается на дороге, отделяющей садовое товарищество от леса. За ней густой стеной встаёт орешник пополам с молодыми берёзками и ёлками.  Хотя ничего особенного не происходит, он ощущает какое-то волнение, беспокойство даже. Вдруг да в самом деле из леса кто-то выйдет? Заяц? Лица? Волк? Неужели … медведь? Николай Иваныч возвращается на дачу. Там он вооружается старым черенком от лопаты, и снова идёт к лесу. При  этом он делает вид, что черенок – это как бы посох, а не оружие.  Почему-то теперь дело не кажется ему  таким   забавным и интересным, как во время дискуссий с комиссией из слесарей и шофёров по поводу «манка».  Он банально трусит, но отступать поздно.

Собравшись с духом, Николай Иваныч дует в мундштук, и всё вроде бы как в первый раз: сначала ничего,  после второго подхода звук громче, но результат тот же.  Зато дунув третий раз, он едва не роняет «свисток» на землю. В пространстве вокруг разливается знакомый аромат, а «свисток» вдруг сам по себе издаёт мелодию небывалой красоты,  мягко освобождается из рук Николай Иваныча и зависает в воздухе. Николай Иваныч выпускает из рук черенок, который мягко, как воздушный шарик, опускается на дорогу. Где-то недалеко совсем в лесу раздаётся треск ломающихся веток – кто-то уверенно проламывается к дороге. Ветки шевелятся и трещат на уровне слишком уж высоком и для собаки, и для волка, но вполне подходящем для медведя на задних лапах. Николай Иваныч осторожно делает пару шагов назад. В его голове мелькает что-то из телевизионных рассказов про снежного человека и рептилоидов с планеты Нибиру. Он вдруг начинает остро жалеть, что связался с чёртовым дядиным барахлом. Ветки трещат всё ближе, за листвой появляется какой-то яркий маячащий свет. Николай Иваныч дышать перестаёт, закрывает глаза, но тут же открывает их – треск совсем рядом. Он видит, как из листвы просовывается … лошадиная морда. Изо лба у неё торчит длинная, суживающаяся к верхушке палка с мелкой-мелкой резьбой. Николай Иваныч догадывается, что, видимо, этой вот штукой и ломались ветки в лесу, когда это существо пёрло сюда. Лошадиная морда кивает, будто приветствует Николай Иваныча, при этом едва не задевает его своей резной палкой, фырчит, дребезжит ноздрями  и  … на дорогу из листвы  выходит всё существо – огромный конь слепящей белизны. С его шеи ниспадает до земли белоснежная  сияющая грива. Николай Иваныч потрясён. Открыв рот, он с ужасом и восторгом наблюдает, как с существа,  стоит ему только шевельнуться, сыпется тончайшая злато-серебренная пыль.  Она ярко вспыхивает отдельными искорками, которые угасают, почти долетев до земли. Николай Иваныч следит за этими искорками и замечает, что передние копыта удивительной лошади вызолочены, а задние – высеребрены.

Николай Иваныч понятия не имеет, как управляться с лошадьми, хотя родился в деревне. Родители, переселяясь в город, увезли его с собой совсем маленьким, так что из своей деревенской жизни он не помнил ничего. Однако благодаря кино он знает, что есть какие-то уздечки, что ли, какие-то, сбруя там, но ничего такого на лошади нет. И взять не откуда – дачное хозяйство Николай Иваныча ничего подобного не имело. Да если бы и было, поди-ка попробуй напялить что-то на такое чудище. К нему и подойти-то страшно, не то чтоб взнуздывать.

Между тем, конь стоит спокойно, только иногда фыркает. Николай Иваныч лихорадочно соображает, как заманить эту удивительную конягу хотя бы на участок. Однако в голову ничего не приходит. Грезятся какими-то отрывками бригада с канала РЕН ТВ и размеры выплаты за участие в съёмках. «Вот чёрт! – в отчаянии думает Николай Иваныч. –  И за приманкой не отойдёшь. Возьмёт зверюга и убежит. Доказывай тогда, что видел чудо». Разве Алевину позвать? Так ведь испугается же криков эта волшебная лошадь и убежит. Как пить дать, убежит».   
Николай Иваныч не находит ничего лучше, как только начать издавать губами причмокивающие звуки и показывать коняге собранные в щепоть пальцы. Конь вдруг, словно реагируя на манипуляции человека перед собой, низко кивает головой, совсем как обычная лошадь, и снова замирает. Звоночки и аромат становятся громче и сильнее, но больше ничего не происходит. Николай Иваныч не знает, что делать. Конь снова кивает головой, и Николай Иванычу кажется, что чудо-зверь чего-то ждёт. В ответ на это он делает шаг к коню, но тот в третий раз кивает головой и снова застывает. Николай Иваныч, собравшись с духом, делает ещё один  короткий и осторожный шаг вперёд, и тут конь дёргает головой, встаёт на задние ноги, чуть не задев копытами человека перед собой. Николай Иваныч едва успевает отскочить, а конь тяжело ударив копытами землю, тоже подаётся назад и уже через несколько секунд с затихающим треском исчезает в ветках деревьев и кустарника. Ещё через пару секунд висевший в воздухе всё это время «манок» издаёт резкий и неприятный звук и, вспыхнув ярким белым светом, растворяется в пространстве.
– Слушай, Николай, – кричит Алевтина в понедельник из спальни, – чего ты эту дудку свою мне в коробку засунул, а? Ты же мне отдал её, коробку-то. Забирай её отсюда, а то мне нитки с пуговицами некуда класть. Слышишь, что ль? Кстати, коробка чего-то больше не пахнет.

Конец