Перевернутое время 2. Странное происшествие...

2. Странное происшествие в переулке Доброхотова

Как-то в середине ноября сидел себе посиживал Конфеткин в своём кабинете на третьем этаже серого пятиэтажного здания по улице Филатова 30, занимаясь обычной рутинной работой – то бишь, составлением отчета по делу Бабы Яги. Делал он это с явною неохотою – но куда бедному крестьянину деваться? Начальство требует, теребит: распутал такое заковыристое дело – молодец! Но и об отчетности ведь тоже забывать не следует, служба, она порядка требует.
 
На столе зазвонил телефон, он поднял трубку, произнёс: «лейтенант Конфеткин» и услышал низкий голос Медведева: «Зайди-ка ко мне».
 
Голос у генерала звучал сухо, официально, и все-таки Конфеткин уловил в нём какие-то необычные нотки. Это не предвещало ничего доброго.

Комиссар машинально взглянул на наручные часы, засекая точное время. Пять часов тридцать семь минут. За окном занудливо моросил дождик, начинало смеркаться.
Все нормальные люди сейчас стоят на низком старте, готовясь к рывку с работы, с неудовольствием подумалось Конфеткину, а у Медведева вечно какие-то заморочки в конце рабочего дня. Что за аврал? Опять где-то горит? А ведь он условился с Машей пойти этим вечером в кафе «Красная Шапочка». Но, похоже, сейчас Медведев, как тот белорусский партизан, пустит их свидание под откос.

Через две минуты Конфеткин уже входил в его кабинет:

– Вызывали, товарищ генерал?

Товарищ генерал, как и полагалось высокому начальству, восседал за широким полированным столом с двумя телефонами – белым и красным – и задумчиво постукивал карандашом по столешнице. Лицо у него было прямое, как лопата, с гладко выбритым прямоугольным подбородком; нос прямой, над ровным лбом топорщился густой каштановый ежик. Мужчина он был крупный, видный, атлетического сложения, ничего не скажешь. Цвет лица – свежий и румяный. Конфеткин знал, что генерал ведёт здоровый образ жизни, и в свои сорок семь лет не прекращает занятий Дзюдо. Он находился в прекрасной физической форме, и по части выносливости, ловкости и силы мог бы дать фору многим молодым.
 
Медведев посмотрел на лейтенанта и его суровое лицо осветилось улыбкой.

– А, Конфеткин! – приветливо сказал генерал и махнул крепкой ладонью к стульям, стоящим у его стола. – Проходи, присаживайся, братец.

Такое вступление настораживало, в особенности это приятельское «братец». Как правило, оно оканчивалось какой-нибудь новой ношей, в дополнение к тем, которые он уже тянул. Как и всякого нормального человека со здоровыми инстинктами, это его радовать никак не могло. Конфеткин опустился на стул. Да, похоже, свидание с Машей накрывается медным тазом. Или, возможно, алюминиевым – это сути дела не меняло. Медведев изучающе посмотрел на своего подчиненного умными проницательными глазами. Это был старый милицейский зубр, и он читал в душе своего подчиненного, как в открытой книге.

– Послушай-ка, Виктор Иванович, – закинул удочку Медведев, постукивая карандашом по столу. – Ты слыхал что-нибудь об окаменевшей Зое из Самары?

Вот те на! Откуда эта Зоя из Самары выскочила, да еще и в конце рабочего дня? Конфеткин неопределённо повёл плечами и произнёс, стараясь не наступить на мины:
 
– Да вроде бы читал что-то такое в газетах… Но давно это уже было, где-то в пятидесятых годах, если не ошибаюсь.
 
– Не ошибаешься. А что там писали, ты помнишь?

– Ну-у…  – промычал Конфеткин, напрягая память, – вроде бы какая-то девушка по имени Зоя праздновала с приятелями Новый Год. Все вокруг веселились, танцевали, а её парень Николай почему-то не приходил. Тогда Зоя разозлилась, взяла с полки икону Святителя Николая и стала с ним танцевать. Мол, раз мой Коля не пришел, потанцую с этим. Компании это не понравилось, и она начала уговаривать девушку, чтобы та поставила образ на место, но Зоя отвечала, продолжая танцевать: «Если Бог есть, пусть он меня покарает!» И – окаменела.

– Верно, – кивнул Медведев. – Во всяком случае, так писали в газетах. И простояла она в этом состоянии аж до самой пасхи. Над ней и молитвы читали, и уколы пытались делать, но моления не возымели никакого действия, а иглы гнулись и ломались. В городе начались волнения, люди повалили к дому, где стояла окаменевшая Зоя, так что здание пришлось оцепить и выставить конную милицию. Дошло до ЦК КПСС, до самого Никиты Хрущева! И вся эта карусель закрутилась как раз накануне двадцатого съезда партии, в самый пик борьбы с христианством, как проявлением религиозного мракобесия, или, как говаривали в те времена, духовного опиума для народа, и как раз в то самое время, когда Никита пообещал показать советскому народу последнего попа по телевизору. А тут – такая история вышла. Представляешь, как там, наверху, все всполошились? Естественно, за ту публикацию кому-то накрутили хвоста, и в газете «Волжская коммуна» появилось опровержение, мол, все это религиозный дурман, который очень любят употреблять всякие несознательные граждане, а на самом-то деле ничего такого и не было. Но только этому никто уже не верил.  И ведь этот случай не единичный. Вспоминай жену Лота. Смекаешь?

– Нет, – сказал Конфеткин.

– А надо бы, – сказал генерал и бросил настороженный взгляд на стены, словно проверяя, не торчат ли из них уши какого-нибудь ушлого блогера и, понизив голос, произнёс: – Нам поступил сигнал. В переулке Доброхотова, дом № 8, квартира пять, обнаружена женщина в окаменелом состоянии. Возможно, всё это чья-то глупая мистификация, а возможно и нет… Эту информацию надо проверить, но осторожно, очень осторожно, не поднимая шуму. Сам понимаешь, нашим журналюгам только дай повод волну поднять... а поскольку ты у нас мастак по всяким чудесам – тебе и карты в руки…

– Понятно, – с расстановкой произнес Конфеткин, даже не пытаясь скрыть своего разочарования.
 
Генерал пристукнул ладонью по столу и, как бы, не замечая минорного настроения своего подчиненного, бодро сказал:

– Ну, а коли понятно, так и действуй. Бери газик – и дуй, вперед и с песнями! Утром доложишь, что там за чертовщина такая творится.

Когда Конфеткин вышел из кабинета, Медведев какое-то время смотрел ему вслед.

Хороший парень, подумал он, и решение назначить его временно исполняющим обязанности комиссара полиции было правильным. Ведь прежний мышей уже не ловил, заматерел, погряз во всяких сомнительных делишках, и его с почестями спровадили на пенсию – от греха подальше. А где прикажете брать новых котов – настоящих профессионалов? Ведь в их королевстве даже генеральный прокурор не имеет юридического образования, пьянчуга и бузотёр, гоняющийся с топором, под воздействием алкогольных паров, за мирными гражданами. Органы внутренних дел постоянно реформируются, перетряхиваются, старые кадры изгнаны и преданы анафеме, и в правоохранительные органы набираются типы, пригодные разве что метлой на улицах махать... Даже в Конституционном Суде, как поговаривают злые языки, судейские колпаки уже примеряют сапожники и сантехники. Страной управляют шуты, барыги, и всякие хуторские вуйки , а спикером Верховного Совета выбран человек, получивший в психиатрической больнице официальную справку о своем дебилизме. Понятно, что в такой нашей буче, молодой и кипучей, в МВД ощущается острая нехватка профессионалов. А Конфеткин и честен, и сметлив, и энергичен, и, кроме всего прочего, без пяти минут выпускник историко-юридического факультета в университете имени Судоплатова. Такой парень – просто находка для его конторы!

Между тем «находка», выйдя из кабинета начальства, устремилась вовсе не на решение поставленной задачи, а протопала по длинному коридору в другую сторону и вильнула в архив. Сердце у Конфеткина учащенно забилось: трудно было поверить в это, но легендарный сыщик был влюблён.

Он открыл дверь, и его душу охватило радостное волнение, смешанное с некоторой робостью: сейчас он увидит Машу!

О! Вот и она!

Девушка сидела за перегородкой и просматривала конспект. Как и он, она училась в универе, но только он был уже на финише, а она – на старте: первый курс. При его появлении, Маша подняла на него свои ясные очи и приветливо улыбнулась. Его обдало жаркой волной. Боже! До чего же она хороша!

В паспорте у этой девушки значилось: Виноградова Мария Викторовна, родилась в городе Тихорецке, в переулке Кукольном, дом №2, дата рождения – 15 июля 2000 года, проживает по адресу ул. Филатова, 34. Отметки о вступлении в брак в её паспорте не стояло… Пока что не стояло…

Приехала эта девушка в наш город после окончания школы, сдала вступительные экзамены в университет на вечернее отделение и устроилась на работу в милицию – дабы самостоятельно добывать хлеб свой насущный. В отделе кадров ей было предложено место в архиве, и она согласилась на это, однако с тем непременным условием, что в дальнейшем перейдёт на оперативную работу.

Такова, а кратких чертах, была её нехитрая легенда. И только лишь два человека на всем белом свете были посвящены в тайну её рождения – во-первых, комиссар Конфеткин, и во-вторых, его закадычный друг из волшебной лампы, джин Аль Амин.

– Ну что, грызешь гранит наук? – сказал Конфеткин Маше с легкой иронией.

Она подняла на него свой волшебный взгляд и радостно ответила:

– Ага! Грызу!

– Ну, грызи, грызи, – произнёс комиссар покровительственным тоном.

Однако она своим женским чутьем сразу же уловила, что он чем-то обеспокоен.
 
– Случилось что-то?
 
Конфеткин махнул ладонью:

– А! Опять Медведев в своём репертуаре! Пригрузил меня работёнкой под конец рабочего дня. Так что наш поход в «Шапочку» отменяется.

– А что произошло?

– Пока не знаю. Какая-то чудная история с окаменевшей женщиной, и он поручил мне разобраться в этом. Возможно, это просто чья-то глупая шутка.
 
– Ой! А можно и мне с тобой?

В глубине души Конфеткин ожидал, что она предложит ему это, но виду не подал.
 
– Как хочешь. Я не возражаю. Давай, спускайся вниз, я сейчас прихвачу кого-нибудь из ребят, и мы двинем.

Он вышел из архива, спустился на третий этаж, зашел в кабинет оперативников и увидел там Юру Оськина и Гену Курасова. Оба сидели в ленивых позах на своих рабочих местах и интенсивно ожидали конца рабочего дня. Конфеткин посмотрел на них ироническим взглядом:
 
– Что, уже лыжи навострили, братья кролики? Стоите на низком старте и ждёте выстрела, чтобы пуститься наперегонки?   

Курасов – смуглолицый, задорный парень, со жгучими озорными глазами и темной щеточкой усов, напоминавший чем-то известного американского актёра Марлона Брандо в роли крестного отца мафии дона Корлеоне, отозвался:

– А то! В прошлый раз Оськин обошёл меня на целых пол корпуса, но сегодня я его уделаю, зуб даю!

Оськин хранил угрюмое молчание. Он не любил тратить слов попусту, был солиден и основателен. Скажешь ему сделать шаг вперед – он его сделает. Скажешь сделать шаг вправо или влево – тоже сделает, не подкачает. Не получит ценных указаний – так и останется стоять на месте, как столб.

Серьезность и исполнительность – вот кредо Оськина.

Конфеткин некоторое время испытующе смотрел на его сосредоточенное белобрысое лицо, испещренное мелкими оспинами. На бычьей шее Оськина, как и всегда, сидел фурункул, заклеенный пластырем крест-накрест. Это – его фирменный стиль, такой же, как надкушенное яблоко фирмы Apple. Когда сходил один фурункул – тут же возникал другой, и так они и кочевали по его телу, сменяя друг друга, а в сырую осеннюю погоду их вырастало и несколько – словно грибы после дождя. И было совершенно непонятно, как этот парень умудряется со своими фурункулами тягать гири и штангу. Но факт оставался фактом: Оськин был заядлым культуристом и похоже, даже в кровати спал не с женой, а со спортивными снарядами.
 
Конфеткин перевел взгляд на Курасова и сказал:

– Ишь, намылился! Вперед, труба зовет! Сейчас выезжаем на происшествие – с песней и пляской.
 
Оськин не шелохнулся. Комиссар сказал ему:

– А ты, Юра, можешь двигать домой.

– А это почему же несправедливость такая? – обиженным тоном спросил Курасов.

– Потому что у него жена и дети, – пояснил Конфеткин. – Его беречь надо. А мы с тобой парни молодые, холостые, управимся и без него.

Но Курасов понял, в чём коренилась истинная причина решения шефа: просто ему не хотелось брать с собой этого зануду, и внутренне он согласился с ним.

Конфеткин позвонил в дежурную часть и распорядился дать им машину. Когда они сошли в вестибюль, Маша была уже там. 

– О! – сказал Курасов, и глаза его загорелись. – А ты что, тоже с нами?

Конфеткину его оживление не понравилось.

– У неё курсовая, – холодно произнёс он. – И как раз по этой теме. Ей материалы собирать надо.

– Ага, – хмыкнул Курасов. – Я так и понял. А что у неё там за тема такая? Пьяный мужик гоняется за женой с топором?

– Прибудем – увидишь, – отрезал Конфеткин.

Курасов – красавчик. Отец у него азербайджанец, а мать – русская. От отца он унаследовал свой жгучий темперамент и смуглый цвет кожи, а от матери – славянский тип лица. Ему бы в кино сниматься, а не в полиции служить, с неприязнью подумалось Конфеткину. Он чувствовал, что от этого ловеласа исходят, как от красивого хищного зверя, флюиды охотника за хорошенькими девушками… Опасный тип, такой своего не упустит... Не совершил ли он ошибку, взяв его с собой?

– Давай, двигай в машину, а мы сейчас подойдём.

Курасов, похоже, уловил настроение шефа и с понимающим видом вышел из здания.
 
– Подожди-ка меня здесь, – сказал Конфеткин Маше и вошёл в дежурку.

Старший лейтенант Борзов и лейтенант Николаюк сидели на своих рабочих местах, в предвкушении конца смены.

 – Лучшим сыщикам отделения – привет, – произнёс Конфеткин, приподнимая ладонь. – Вызов с Доброхотова кто принимал?

– Я, – сказал Николаюк.

Это был нервный, худощавый человек 24 лет, очень легко возбуждаемый и очень легко ранимый – одним словом, тонко чувствующая натура. Поговаривали, будто бы он ходит по четвергам в литературный клуб «Эверест» и подвизается там в качестве литературного критика. А также пишет по ночам какой-то детективный роман, который должен будет принести ему мировую славу и удивить весь читающий мир. Кроме того, лейтенант, якобы, искусно владел приемами карате. Правда, воочию этого никто не видел.

– И во сколько поступил сигнал? – спросил Конфеткин.

Николаюк заглянул в журнал:

– В семнадцать часов 30 минут.

– Кто звонил?

Лейтенант снова скосил глаза на свои записи:

– Ондар, Алина Кужугетовна.

– И что она сообщила?

– Что она пришла с магазина и увидела свою тётю, Босоногову Варвару Михайловну, посреди в комнаты в окаменелом состоянии.
 
– А скорую она вызывала?
 
– Да.

– Ладно. И каким же образом эта информация спустя всего лишь пять, или семь минут после звонка попала к Медведеву? Почему ты не выслал по этому адресу ближайший наряд полиции, и не сообщил об этом мне?

– Тут моей вины нет, – возразил Николаюк. – Я как раз клал трубку, когда Медведев заглянул в дежурку и потребовал сводку происшествий за день. А ты же сам знаешь, какой он дотошный. Вот он и справился у меня, что это за звонок. И, после моих объяснений, сказал, чтобы я помалкивал о нём, и что он поставит на это дело тебя.
   
Конфеткин закусил губу: что ж, Медведев, как тот Пеле  – всегда возникает в нужное время и в нужном месте… А точнее сказать, в самое ненужное время, и в самом ненужном месте…

Конфеткин вышел из дежурки, и они с Машей прошествовали к машине. Несмотря на то, что ещё не было и шести часов, начинали сгущаться сумерки, и хмурое промозглое небо слезилось влагой. Погодка как раз для злодеев, подстерегающих свои жертвы во всяких тёмных уголках. 

Курасов уже сидел за рулём.
 
– Гена, – сказал ему Конфеткин, открыв дверцу со стороны водителя. – Уступи место дедушке.

Курасов сдвинулся на сиденье пассажира, пробормотав:

– Капец! Дедовщина у нас в отделении процветает махровым цветом! 

– Не, – сказал Конфеткин. – Там сядет Мария Викторовна. А ты, пожалуйста, пересядь назад.
 
Когда все устроились, «дедушка» завёл мотор, вывел машину со стоянки, проехал несколько кварталов по Филатова, свернул на Сретенскую, доехал до переулка Доброхотова и, повернув в него, подкатил к дому №8.
 
Вокруг одинокого уличного фонаря светился дрожащий радужный ореол. В его лучах дом № 8 смахивал на старинный приземистый равелин, готовый к отражению вражеской атаки. Когда-то, очевидно, он был весьма респектабелен, и на нём ещё сохранилась следы былой красоты – остатки лепнины, пилястры с капителями, декоративные карнизы... Но сейчас желтая штукатурка местами отвалилась, лепка выглядела непрезентабельно, и окна цокольного этажа были темны, как ночь. В нескольких окнах верхнего этажа горел свет – свидетельство того, что жизнь в доме ещё не угасла. Ветхий козырек над входом в подъезд подпирали два обнаженных облупленных атланта, покосившаяся дверь оказалась полуоткрытой. Войдя в неё, они очутились на тёмном замызганном пятачке, освещенном тусклой лампочкой, висевшей под потолком на электрическом шнуре. С правой руки уходили во мрак бетонные ступени, очевидно, ведущие в полуподвал, а слева поднималась некрашеная деревянная лестница с обшарпанными перилами. Оперативники поднялись по лестнице на верхний этаж и проследовали по полутемному коридорчику, насыщенному запахами табака и кошачьей мочи, до двери квартиры №5.

Конфеткин нажал кнопку звонка, и им открыла молодая женщина. Чернявая, грудастая, в бежевом джемпере с чёрными буквами ART на груди и в темных брюках. Из-под густых чёрных бровей блеснули, словно обожгли, черные, как уголь, очи. Что-то неуловимо знакомое было в её облике. Но что?

– Здравствуйте, – сказал Конфеткин. – Мы из полиции. Это вы нам звонили?

– Да. Проходите, пожалуйста.

Голос у неё был густой, с хрипотцой, лицо миловидное, восточного типа, с чуть приподнятыми к вискам уголками глаз, фигура стройная и по-кошачьи гибкая, но почему-то создавалось впечатление, что она прожила на белом свете уже не менее тысячи лет.

Где же он уже слышал этот чуть хрипловатый густой голос?

Молодая женщина посторонилась, давая им войти в прихожую. Из неё они попали в комнату, оклеенную желтенькими обоями. Стол, трюмо, люстра из золотистой материи, источавшая неяркий свет, кинескопный телевизор и прочая обстановка в стиле канувшей в лету советской эпохи… На дощатом полу, покрытом истрепанным рядном, стояла женская фигура в длинном платье. Конфеткин увидел её со спины, поскольку она была повернута лицом к комоду, стоявшему у стены между двух окон с бежевыми занавесками. Комиссар обошёл женщину. Лицо у неё было довольно приятное, возможно, принадлежащее к бурятской, либо иной азиатской этнической группе, и на нём застыло выражение крайнего удивления. Руки были приподняты, как у манекена, да поначалу он и принял её за манекен. Ноги в темных чулках и домашних тапках, бедра, шея, грудь – все было в ней соразмерным и ладным.

Что же за сцена разыгралась в этой комнате? И почему женщина окаменела?

 Конфеткин подошел к ней и взял её за запястье. Рука была теплая, и он ощутил под её розовой кожей очень редкое и слабое биение пульса.

– Что с ней? – спросил Конфеткин у девушки.

Она сказала:

– Не знаю. Я вернулась домой, и застала её в таком состоянии.

– Скорую вызывали?

– Да. Они должны вот-вот подъехать.

Курасов и Маша стояли чуть поодаль, не принимая участия в беседе.

– Кто она? Ваша родственница?

– Да, это моя тётя. Босоногова Варвара Михайловна.

– Вы проживаете с ней в этой квартире?

– Ну, как вам сказать… Я приехала к ней в гости.

– Давно?

– Два дня назад.

– Как ваша фамилия?

– Ондар, Алина Кужугетовна.
 
– Предъявите ваш паспорт, пожалуйста.

– Зачем?

– Так надо. Мы должны установить вашу личность.
 
Племянница Босоноговой подошла к комоду и Конфеткин проследил за ней взглядом. Она стала открывать верхний ящик комода.

Над этим ящиком, на столешнице стояло зеркало в резной деревянной раме с рогатыми виньетками, прислоненное к стене, а сбоку от него висела на стене чеканка из меди – мать, кормящая младенца. Под чеканкой на комоде ещё оставалось довольно свободного места, и у него возникло ощущение того, что там чего-то не хватает… быть может, вазы, или часов…
 
Молодая женщина вручила ему свой паспорт. Он стал просматривать его. Ондар Алина Кужугетовна, 1996 года рождения, место её появления на белый свет город Кызыл, республика Тува…

– Издалека вас к нам занесло, однако, – заметил комиссар. – Тува – это где-то на крайнем севере? 

– Да. В краю медведей, алкашей и оленей.

– А кем вы работаете?

– Пока что нахожусь в творческом поиске. Хочу стать дизайнером-оформителем, или модельером. Еще окончательно не решила.

Держалась она уверенно. И все же… все же…

– А какова ваша специализация?

– Ландшафтный дизайн. Возможно, в будущем я займусь оформлением интерьеров. Или, как я уже говорила, попробую себя в качестве художника модельера. В общем, посмотрю, как оно у меня пойдёт…

– Вы где-нибудь учились этому?

– Окончила Кызылское училище искусств… Попробовала применить свои таланты в родном городе – да только там они оказались никому не нужны. Вокруг пьянь, убожество, нищета… Решила вырваться из этой медвежьей дыры на простор Енисейской волны, поехала в Красноярск, но и там обломилось. Потыкалась, помыкалась, и решила рвануть через всю матушку Россию в какой-нибудь очаг цивилизации... но поначалу остановилась у своего дяди в Верхнем Рогачике.

Конфеткин знал о его существовании этого села, поскольку не раз видел на автовокзале автобусы, идущими в этом направлении.

– А как фамилия вашего дяди?

– Босоногов Семён Григорьевич.

– Адрес его назвать можете? 

– Улица Чапаева, 38.

Конфеткин записал эти сведения себе в блокнот.

– Не хочу показаться бестактным, – произнёс он, поднимая на неё свой ясный взгляд, – но не могу не задать вам этот вопрос. На какие средства вы живёте?

– Ну, – она повела плечами, – перебиваюсь так-сяк. Пока дядя помогает…

– Босоногов Семён Григорьевич?

– Да.

– А родители ваши живы?

– Живее всех живых! – молодая женщина усмехнулась. – Но они развелись, и теперь у них свои семьи.

В её голосе прозвучала плохо скрытая горечь, прикрытая иронией, и комиссар решил не бередить её душевных ран.

– Кто еще проживает в этой квартире?
 
– Муж тети Вари, дядя Гоша, и их сын, Потап. Они скоро придут.

– Значит, вы пришли из магазина и увидели, что ваша тетя окаменела?

– Да.

– А в какой магазин вы ходили?

– В «Авоську».

– И что там покупали?

Алина удивилась этому вопросу, но тем не менее пояснила, какие покупки она делала.
 
Конфеткин занёс эти данные в блокнот.

– Чек на товары у вас есть?

– Да.

– Можно на него взглянуть?

Девушка пожала плечами, вышла в прихожую, принесла оттуда чёрную сумку на молнии, вынула из её кармашка кошелёк, достала чек и протянула его комиссару:

– Вот.

Конфеткин взял и просмотрел его.

Чек № 24716, выдан магазином Авоська по улице Чайковского, 2. Отмечен сегодняшним числом. Время выдачи 17 часов, 12 минут, 11 секунд.

Он просмотрел список купленных товаров: хлеб дачный, молоко, сыр, масло, колбаса «Краковская» куриные окорочка, помидоры, огурцы, лук…

– Вы не возражаете, если я возьму его у вас.

Алина сдвинула плечами:

– Как хотите.

Комиссар спрятал чек в карман и заметил:

– Довольно вместительная у вас сумка, а?

– В смысле?

– Столько товаров в неё влезло… Как в мешок…

– У меня был ещё пакет, – пояснила Алина. 

– Понятно… а в какое время вы пошли в магазин?

– Точно не помню. Где-то в пол пятого, наверное.

– А во сколько возвратились домой?

– Не знаю. Я не смотрела на часы.
 
– Когда вы уходили из квартиры, ваша тётя была в своем обычном состоянии?

– Да.

– Это была ваша инициатива – сходить в магазин?

– Нет, это тётя меня попросила. И дала мне денег на покупки.

– За то время, что вас не было дома, в квартире ничего не изменилось? Может быть, что-то пропало, или стоит не на своем месте?

– Да нет, как будто бы всё, как и прежде… – обведя комнату взглядом, сказала Алина.
 
– Посмотрите внимательнее. Может быть, кто-то передвигал предметы в ваше отсутствие… или что-нибудь кажется вам необычным, не таким, как раньше?

Она ещё раз осмотрелась.

– Нет, всё, вроде, как и всегда… 

Конфеткин приблизился к комоду и принялся осматривать его поверхность. Она была покрыта бежевой скатертью макраме, уже пожелтевшей от времени. Комиссар приподнял зеркало, и разглядел под ним бледный отпечаток от нижней части рамы, на которой оно стояло. Он опустил зеркало на его прежнее место и перевел взгляд вправо. Под чеканкой кормящей матери он различил на скатерти такой же бледный след от какого-то предмета. Он имел прямоугольную форму, подобную той, которую могла бы оставить после себя, например, звуковая колонка.
 
Конфеткин обернулся к Алине и спросил, указывая пальцем на отпечаток:

– А здесь что стояло? – он постучал средним пальцем по отпечатку.

Алина сдвинула плечами:

– Ничего…

Показалось ли ему, что её лицо при этих словах напряглось, а голос предательски дрогнул?

– Ладно… припомните, пожалуйста: вот вы пришли с магазина, открыли дверь, и что же было дальше?

– Ну, я сняла туфли, одела тапочки, прошла на кухню, и стала выкладывать продукты из сумки. Потом, когда я их уже разложила по местам, вошла в комнату и увидела застывшую тетю Варю.

– Сколько времени вы находились на кухне?

– Минут пять, наверное. Или около того.

– И, увидев тетю в таком необычном состоянии, тут же подошли к ней?

– Да. Я сразу же бросилась к ней и стала спрашивать у неё, что с ней случилось, но она не подавала никаких признаков жизни. Тогда я принялась тормошить её, но она никак не реагировала. И всё же я догадалась, что она жива.

– Каким образом?

– Мне показалось, что она дышит. А ещё я пощупала её пульс. Он тоже чувствовался, хотя и был очень слабым. Тогда я вызвала скорую помощь и позвонила вам.

– Сколько времени прошло с того момента, когда вы увидели окаменевшую тётю и сделали звонок в полицию?

Алина пожала плечами:

– Минуты три, или пять, наверное… а что, это так важно?

– Не знаю. Но, согласитесь, всё это выглядит очень странным…
 
Женщина кивнула.
 
– Вы можете дать этому какое-то объяснение?
 
– Нет.

– Быть может, нечто подобное уже случалось в вашем роду, и это какая-то наследственная болезнь?

Женщина задумалась. Потом сказала.
 
– Нет, не думаю. Насколько мне известно, ничего подобного в нашем роду никогда не бывало. Хотя, кто знает…

– Но какие-то догадки, предположения на этот счёт у вас имеются?

– Ну…  Догадки-то, может быть, и имеются… – неуверенно заявила Алина, – да только они вам ни к чему.

– И почему же?

– Это не по вашей части. Вы всё равно в них не поверите и только посмеетесь надо мной.

– И всё же?

– Ну… – сказала Алина. – Я думаю… Но только вы не смейтесь надо мной… – молодая женщина посмотрела на него тёмными блестящими глазами.  – Так вот, мне кажется, что на тетю Варю могли навести порчу…

– Вот так? И кто же, по-вашему, это сделал?

– Ну… есть у нас тут один тип… Мнит себя каким-то великим магом. Скажет кому-нибудь: «Чтоб у тебя хата сгорела!» И она, представьте себе, сгорит. Поговаривают, что он спекулирует какими-то золотыми пирамидками и что от него можно ожидать каких угодно пакостей. Так что, скорее всего, это его происки.

– А сами вы в это верите?

– По крайней мере, другого объяснения я не нахожу. 

– А где же обитает этот злодей-кудесник?

– В третьей квартире.
 
– Как его зовут?

– Матвей.

– Вы с ним встречались?

– Сталкивалась пару раз в на лестнице.
 
В этот момент в дверь позвонили, и Алина поспешила в прихожую. Когда она вернулась, за ней шел врач скорой помощи, держа в руке саквояж. Его сопровождала медицинская сестра – довольно мрачная особа. Врач удивлённо воззрился на застывшую женщину.
 
– Так! И что тут случилось? – пропищал он неожиданно писклявым дискантом и обвёл присутствующих водянисто-фарфоровыми глазами.
 
Глядя на него, Конфеткину невольно вспомнились слова кого-то из корифеев русской словесности: «В комнату вошёл старик лет сорока». Врач, похоже, был из той же породы.

Невысок, узкоплеч, с округлым животиком и обширной плешью. Одутловатое бабское лицо со следами пристрастия к алкогольным напиткам, увенчанное курносым сизоватым носом, было усталым и поношенным, как тряпка. Очевидно, желая добавить себе солидности, он отрастил жидкую бороденку, однако она росла вкривь и вкось и отнюдь не красила его.

– А вот это мы надеемся узнать от вас, – сказал Конфеткин. – Тут какой-то загадочный феномен. Племянница этой женщины вернулась с магазина и застала свою тётю в неподвижном состоянии. Может быть, вы проясните ситуацию?
 
Врач задумчиво почесал щеку, степенно приблизился к окаменевшей женщине, обошёл её, пощупал у неё пульс, важно нахмурил белесые запятые бровей. Потом извлек из саквояжа стетоскоп, прослушал её легкие.

– Ну, что скажете, доктор?

– Она жива, – заявил врач. – Но все функции её организма очень сильно заторможены. Такое случается при летаргическом сне.

– Но в летаргическом сне люди не спят стоя, не так ли?

Врач снова почесал щеку пухлыми пальцами и, наконец, весомо согласился:

– Да, пожалуй, вы правы…

– А, может быть, она находится в состоянии гипнотического транса? – рискнул выдвинуть версию комиссар.

Врач помолчал, что-то соображая. Потом обратился к Алине:

– У вас булавка есть?

Молодая женщина кивнула, подошла к комоду, вынула булавку из небольшой коробочки, что стояла у зеркала, и подала её врачу. Тот потыкал острием булавки в руку окаменевшей женщины. Сперва он делал это осторожно, но затем стал давить на неё с такой силой, что булавка начала выгибаться. Однако это не возымело никакого действия: Варвара Михайловна продолжала стоять, как статуя, не реагируя на уколы, и после них на её теле не осталось ни малейших следов.
   
– Что ж, очень может быть, – глубокомысленно изрек врач, отдавая булавку Алине. – Очень может быть… – повторил он. – Но я не специалист в этой области. Я попрошу, чтобы завтра к ней заглянул психиатр, но большего, к сожалению, пока сделать не могу.
 
Он сделал упор на слове пока, как бы давая этим понять, что позднее он все-таки сделать что-то сможет. Посчитав свою миссию исчерпанной, врач направился к выходу, важно хмуря чело. Конфеткин хотел попросить его, чтобы он не болтал лишнего, но передумал: все равно шила в мешке не утаишь.
 
Когда медики уже находились в прихожей, раздался чей-то возглас: «Что такое? Что случилось?» Комиссар выглянул из комнаты. На пороге стоял мужчина в мокром плаще, держа за руку мальчика. Комиссар быстро обернулся к Алине и тихо сказал:

– Отведите ребенка на кухню и посидите с ним там. Ему ни к чему это видеть.
 
Алина кивнула, ловко обогнула Конфеткина, вышла в прихожую, присела перед мальчиком на корточки и ласково сказала ему:

– Ну что, Потапка, как дела в садике?

– Нормально, – важно ответил мальчик.

Она сняла с него синюю шапочку, взъерошила волосы на его голове и весело сказала:

– Ну, тогда давай, снимай куртку, ботинки и айда со мной на кухню чай пить.
 
Когда женщина с мальчиком удалились, комиссар сказал Курасову:

– Гена, побудь пока с ними, а потом сними с неё показания.

Курасов ушёл, и Маша спросила:
 
– А мне что делать?

– Сфоткай эту женщину. И вообще всю обстановку, и обитателей этой квартиры, если они не будут против.

Маша вынула из сумочки смартфон и занялась ответственным поручением шефа – фотографированием. В комнату вошел мужчина. За его спиной маячили медики.

Увидев застывшую жену, мужчина всплеснул руками и воскликнул:

– Что это с ней такое?

Он подбежал к супруге и начал ощупывать её.

– Варя! Варя! Что с тобой?!

Затем порывисто обернулся к Конфеткину:

– А вы кто такие? Что тут происходит, чёрт побери?

– Мы из полиции, – ответил Конфеткин. – Нас вызвала Алина, племянница вашей жены.  Она пояснила нам, что пришла с магазина и застала вашу супругу в этом состоянии. Это всё, что нам известно.

Между тем медики топтались у порога, и огорошенный супруг ринулся к ним:

– Так что же с ней случилось? Вы можете сказать?

Врач сказал, важно разделяя слова:

– Насколько я могу судить, это какой-то еще неизвестный медицине феномен. Мне, во всяком случае, в своей практике с подобным сталкиваться не приходилось. Завтра к вам придёт психиатр, возможно, он что-то прояснит.
 
– А нам-то что делать? Нам-то что делать? – взвился мужчина. – Может быть, положить её на кровать? Вдруг она очнется и упадёт?

Он не находил себе места, ему хотелось что-то предпринимать: куда-то бежать, что-то передвигать – действовать, делать что угодно, но только не стоять на месте.
 
– Ну что ж, давайте попробуем, – миролюбиво согласился врач, очевидно, не желая ему перечить. Вместе с мужем, он попытался сдвинуть женщину с места, но из этой затеи ничего не вышло.

– Ладно, пусть постоит… пока…  – сказал врач. – Только не оставляйте её одну, надо, чтобы все время кто-то находился с ней рядом. – Он взглянул на часы и добавил. – Ну, нам пора идти, у нас и другие вызовы есть, а вашей жене мы все равно пока ничем помочь не можем.

И снова он сделал ударение на слове пока, как бы намекая им, что в каком-то неопределённом будущем они помочь его жене сумеют.

Медики ушли, и Конфеткин обратился к растерянному супругу:

– Георгий… простите, не знаю вашего отчества?

– Васильевич, – автоматически ответил тот.

– Георгий Васильевич, не могли бы мы с вами где-нибудь уединится и поговорить с глазу на глаз? А наша сотрудница, – он указал на Машу глазами, – побудет с вашей женой?

– Хорошо, – согласился Босоногов. – Сейчас, только плащ сниму.
 
Он пошел в прихожую, и вскоре вернулся обратно, уже без плаща и в тапочках, обогнул свою окаменевшую супругу и открыл дверь в смежную комнату:

– Прошу.
 
Комната эта, очевидно, служила ему чем-то вроде кабинета и спальни одновременно. Против двери было окно, завешанное золотистой гардиной. У правой стены стояла советская двуспальная кровать с тумбой, покрытая желтым покрывалом, и над ней висел ковер с геометрическим рисунком. Письменный стол с ноутбуком и фанерный шифоньер, скорее всего, пустили корни в этой комнате где-то в начале шестидесятых годов прошлого века. В общем и целом, обстановка была уютной.

Босоногов сделал приглашающий жест, и комиссар сел на стул у письменного стола. Другой стул хозяин дома подтянул к себе от столика в изголовье кровати, и уселся на него сбоку от Конфеткина. Движения у него были ловкие, упругие. На нем была водолазка цвета мокрого асфальта, рельефно обегающая его мускулистую поджарую фигуру и темно-синие джинсы. Смуглое, как бы чеканное лицо покрыто модной трехдневной щетиной и аккуратно подбрито. Стрижка короткая, нос прямой, губы узкие, смотрит открыто, как человек, которому нечего скрывать… 

– Вы давно женаты? – приступил к делу комиссар.

– Семь лет. С хвостиком уже.

– А кем работаете?

– Менеджером в Эльдорадо.

– Чем занимается ваша фирма?

– Да всем понемногу. Но, главным образом, продажей компьютерной техники.

– А Ваша супруга? Она где-то работала?

– До недавнего времени была учительницей в школе. Но её сократили. Помножили на ноль.

– Почему?

– Да она преподавала русский язык и литературу… – он косо усмехнулся. – И рассказывала детям о Гоголе, Пушкине, Достоевском. А они, как вы знаете, у нынешних властей не в чести.
 
– Понятно… – кивнул Конфеткин и поспешил сменить скользкую тему. – Скажите, а в роду вашей жены ничего подобного тому, что случилось с ней сейчас, не происходило?

– Насколько я знаю, нет.

– А вот эта молодая женщина, Алина… Насколько я понимаю, это племянница вашей жены?

– Да.

– Вы хорошо её знаете?

– Впервые увидел два дня назад.

– А раньше она к вам приезжала?

– Нет.

– Ваша супруга что-нибудь рассказывала вам о ней?

– Ну, она говорила, что у неё есть сестра в Красноярске, и что эта Алина – её дочь. Но кто она такая и чем занимается – я понятия не имею.

– Так она что же, жила в Красноярске со своей матерью? – уточнил Конфеткин.
 
– Нет. Я особо не вникал в их домашние дела, но слышал, что у них в семье произошла какая-то роковая семейная драма. Мать Алины вышла замуж за тувинца, он увез её в свою медвежью дыру, там она развелась с ним, вышла замуж повторно, переехала жить в Красноярск, и дочь оказалась лишней.

 – А с какой целью она к вам приехала? Просто погостить? Или у неё есть тут какие-то дела?

– Сказала, что хочет пожить у нас несколько дней, посмотреть город. Возможно, найти себе работу. 

– Она предупреждала вас о своём приезде?

– Нет.
 
– Паспорт вы у неё проверяли?

– С какой стати? У неё весь паспорт опубликован на лице. Такая же тувинка, как и моя супруга. Но к чему все эти вопросы?

– Просто собираю информацию. Вот, например, ваш сосед из третьей квартиры…
 
– Кто, Мотя? А он-то тут при чём?

– Ваша племянница намекнула мне, что он занимается колдовством, и что он мог наслать порчу на вашу жену. 

– Кто, Мотя? Ха-ха! Не смешите мои тапочки… – Георгий Васильевич махнул ладонью, нервно усмехнулся. – Мотя – самый обычный шарлатан. Выдает себя за какого-то великого чародея, балаболит на всякие эзотерические темы, воду заряжает, вангует, порчу снимает, пирамидки Ю-Шинсе втюхивает простакам. А на самом деле это – обычный жулик.
 
– Хорошо, тогда оставим Мотю в покое. Вы не заметили в квартире каких-либо изменений?

– В смысле?
 
– Ну, может быть, в ней что-то пропало, или стоит не на своём месте?

– Да как будто бы всё, как и обычно…

– А вы можете припомнить, какие предметы стоят на вашем комоде в гостиной?

– Ну, разумеется. Часы и зеркало. И ещё всякая женская дребедень, вроде гребешков и губной помады.

– Какие часы?

– Ну, такие старинные песочные часы. Из тех, что были в ходу в те времена, когда ещё не появились механические часы со стрелками. Теперь песок в них уже, правда, не сыплется, и время по ним не определишь, там чем-то отверстие забито. Но они стоят на комоде. Во всяком случае, когда я уходил на работу, они там стояли.

– Но теперь их там нет.

– Странно… а куда ж они подевались?

– Это нам ещё предстоит выяснить. А откуда у вас эти часы?

– Достались по наследству супруге, переходя из рода в род от какого-то пра-пра-прадеда. Их подарил ей брат из Верхнего Рогачика.

– Босоногов Николай Григорьевич?

– Да. Но сейчас, в наш век компьютерных технологий, держать в доме такую дремучую древность уже ни к чему. Я бы давно снес их в комиссионку, да жена не позволяет.
 
– Почему?

– Они дороги ей, как память.

– Понятно… Ну, что ж… Тогда на этом, пожалуй, всё. Запишите мой телефон, – Конфеткин продиктовал номер своего телефона, имя и фамилию, и Босоногов занёс его контакт в свой смартфон. – Если вспомните что-то, или заметите какие-то странности – тут же звоните мне. Договорились?

– Угу.

– И еще у меня есть к вам одна просьбочка. Можно, мы с моим коллегой уединимся ненадолго в вашем кабинете?

– Да ради Бога! – сказал Георгий Васильевич.

– А потом, возможно, он останется у вас на ночь…

– Зачем?

– Видите ли, Георгий Васильевич, дело это слишком необычное. Мало ли что может произойти в вашей квартире кроме того, что уже произошло? И мне бы не хотелось оставлять её без присмотра.

– Да что в ней может произойти?

– Не знаю. И никто не знает. И потому полагаю, что присутствие нашего человека в вашей квартире вам не повредит. Это всего на одну ночь. Так как, договорились?

– Ну, если вы так считаете…

– Благодарю. 

Конфеткин покинул кабинет, заглянул на кухню и кивком головы поманил к себе Курасова. Когда тот вышел, они проследовали в кабинет хозяина дома, который к этому времени уже вышел в гостиную. Комиссар плотно прикрыл за собой дверь.

– Ну как показания? Снял?

– Пока нет. Обстановка для этого сейчас не самая подходящая.

– Ладно, с этим пока можешь повременить. Сейчас надо будет обойти жильцов и взять их всех на карандаш. Третью квартиру мы с Машей возьмём на себя, так что в неё можешь не заходить…

Он задумался. Алина Ондар никак не выходила у него из головы. Что-то в ней было не так…

– И ещё вот что, Гена. Придется тебе остаться на ночь в этой квартире и присмотреть за всем, что тут будет происходить. С хозяином я уже договорился. Особенное внимание удели Алине Ондар. Она должна находится под твоим неусыпным контролем. Это важно. Утром я пришлю тебе на замену Оськина. Как звякнет тебе – можешь сматывать удочки. Утром зайдёшь в контору и отчитаешься о проделанной работе, а потом дуй домой отсыпаться. Ферштейн?

Продолжение 3. Экстрасенс http://proza.ru/2024/01/15/842