Беседа в картофельной борозде

                Предисловие

списанное у профессиональных литераторов, живущих на расстоянии  в шесть с половиной тысяч километров друг от друга. Впрочем один из них измеряет расстояние в милях (одна из них Зеленая) и вряд ли знает о творчестве другого. Не мудрено - тот, который живет и пишет интересные книги по ту сторону атлантики является моим ровесником. А тот, который является моим соотечественником, на тридцать лет младше нас/

           НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ИЗ ЖИЗНИ СТИВЕНА КИНГА, ИЗЛОЖЕННЫЕ ИМ В
            АВТОБИОГРАФИЧЕСКОМ РАЗДЕЛЕ САМОЙ НЕОБЫЧНОЙ СВОЕЙ КНИГИ 
                КАК ПИСАТЬ КНИГИ

Еще будучи в выпускном классе старшей школы я получил работу на прядильно-ткацкой фабрике . Мне на эту работу не хотелось -- она была тяжелой и скучной, а сама фабрика была говеным сараем, нависающим над грязной речушкой, как работный дом из романов Диккенса -- но деньги были нужны.

  Мама зарабатывала совсем немного, но была решительно настроена увидеть меня в колледже. Она знала, что я собираюсь стать писателем, но уговаривала меня получить диплом учителя, "чтобы был тыл". Я поступил в Университет штата Мэн и через четыре года  вылез оттуда с дипломом учителя... примерно как вылезает из пруда охотничий пес с убитой уткой в зубах. А утка действительно оказалась дохлая. РАБОТЫ УЧИТЕЛЯ Я НАЙТИ НЕ МОГ, а потому пошел работать в прачечную на зарплату вряд ли больше той, что   получал на ткацкой фабрике  за четыре года до того. 

...только через полтора года я нашел работу преподавателя английского языка в соседнем городке. Мы тогда жили в трейлере, а во время каникул я продолжал стирать простыни все в той же прачечной,  потому что с финансовой точки зрения наши с женой двое ребятишек - это на два больше, чем нужно студентке колледжа и начинающему учителю.

                НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ИЗ ЖИЗНИ ВЫПУСКНИКОВ
                ФАКУЛЬТЕТА ЖУРНАЛИСТИКИ ОДНОГО ИЗ МИНСКИХ ВУЗОВ
                В ОЗЕРЕ РАДОСТИ ВИКТОРА МАРТИНОВИЧА

               

Актовый зал, по-церковному залитый ярким боковым светом из огромных окон. Полторы сотни пар глаз, кто — испуганно, кто — со спокойной ненавистью, смотрят на сцену, где установлен накрытый кумачом стол. За столом — члены государственной комиссии по распределению во главе с целым министром, в ней председательствующим. Министр крупен, как заголовок газеты «Правда» и весел, как пришедший на раскулачивание красноармеец, чувствуя свое абсолютное влияние на жизнь собравшихся.

С речью выступает декан, блеск фигуры которого слегка затмился присутствием в зале министра. В свою очередь, блеск фигуры министра слегка придавлен портретом президента, обозревающим сцену сверху и придающим ей неотвратимый вид приводимого в исполнение приговора.

  - Как известно, процедура выдачи дипломов у нас проходит в несколько символическом режиме, так как она совмещена с обязательным распределением студентов. И именно туда, в сейф вашего будущего начальника, будет отправлен почтой ваш диплом…

Встает министр — теперь начинается его соло. Вершить судьбы — занятие для чиновника, а не факультетского бригадира...

На протяжении четырех томительных часов разворачиваются сцены, драматизмом могущие дополнить прозрачные витражи с муками Господними: жизни ломаются с эффектным хрустом: сына диссидента определяют в газету МВД,  факультетскую красавицу, прописывают в Клетное, причем в названии вакансии звучит что-то связанное с коровниками, ценителя драм энд бэйса, способного отличить ритм на 140 ударов в минуту от ритма на 170, делают на два года пропагандистом здорового образа жизни в деревне Верхутино. квадратноголовый лопух, прославившийся авторским произношением слов «эстренный вызов» вместо «экстренного вызова» и «микстер» вместо «миксера», уходит на телевидение; кого-то берут даже на киностудию.

                ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

                МОЕГО РАССКАЗА, В КОТОРОЙ ВСЕ ПРАВДА, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ
              ОЧЕНЬ НЕБОЛЬШОГО,  НО  СОВЕРШЕННО НЕОБХОДИМОГО АВТОРСКОГО ВЫМЫСЛА,
                КОТОРЫЙ ЗАМЕСТИЛ ТО, ЧТО С ГОДАМИ УШЛО ИЗ ПАМЯТИ

На эту просьбу нельзя было не откликнуться.

Но и выполнить ее было невозможно.

Один лишь только раз мои родители обременили меня просьбой о помощи кому-либо при его обучении в пединституте, в котором я проработал более сорока лет.

Начало жизненного пути моей мамы происходило в условиях довольно мягкого климата. Ее детство прошло в Луганске, юность в Харькове, а во взрослую жизнь она вступила в совсем недавно освобожденном от врага Могилеве, который встретил ее морозной и снежной зимой. Уходили в прошлое ужасы войны, подрастали родившиеся дети, постепенно налаживалась и трудовая жизнь, но страх перед каждой приближающейся зимой не отступал. Пополнить скромный гардероб верхней одежды чем либо достойным морозов тех лет было долгие годы неосуществимой мечтой.

Повезло, правда, в том, что помещение железнодорожной санитарно-эпидемиологической станции, в которой она работала, отапливалось по тем временам очень неплохо. Железная дорога брала на себя и отопление служебных помещений, и частично личных домов своих рабочих и служащих. Но за добро надо платить и в экстренных случаях работники «железки» призывались на помощь на различные работы. Самым легким заданием было поехать в выходные дни на подготовку к сезону помещений ведомственного пионерского лагеря. А вот необходимость выйти на расчистку от снега железнодорожных путей после вчерашней метели да в сегодняшний мороз было для мамы в ее одежках на «рыбьем меху» делом очень и очень непростым. Не добавляла оптимизма и обувь, привезенная еще из Харькова, в которую снег набивался при первом же шаге вне протоптанной ранними прохожими дорожки.

Но нашлась сотрудница, то ли подтвердившая известную мудрость о мире не без добрых людей, то ли действительно предпочитавшая свежий морозный воздух побольше, чем «ароматы» помещения санитарно-эпидемиологической службы. А может и то, и другое вместе. Она была маминой ровесницей и жила в одной из пригородных деревень, разнорабочими откуда подпитывалась кадровая служба железнодорожного узла.

- Не горюй Нина, - весело говорила она моей маме, - мне чем нюхать эти хлорки и дусты, так лучше помахать лопатой вместо тебя и на путях, и на перроне, да и во дворе нашего здания. И, одев свои простые, но теплые деревенские одежды, дополненные валенками, она бодро выбегала из здания на мороз, оставив маме свою часть работы по ее немудреной должности.

Можно только догадываться от каких неприятностей спасла она мою маму в то непростое для страны и ее граждан время со всеми его строгостями в отношении трудовой дисциплины.

Прошло много лет, и случилось так, что они поменялись ролями.  Теперь за помощью обратилась уже сама ЮРЧАК.

  Вспоминая мамины рассказы, я подумал, что проворная и юркая сельчанка послевоенных лет должна и фамилию носить такую, которая характеризовала бы эти ее черты. И я нашел в справочниках именно эту, как принадлежащую к популярным родовым фамилиям Беларуси. Используя авторское право присваиваю ее победительнице зимних стихий, которая, увы, больше не появится в этом рассказе. А вот сама фамилия прозвучит еще один раз в самом конце в подтверждение той мудрости, которую я бы выразил словами: не всякая неудача достойна плача. Правда, я вовсе не уверен, что не слышал таких слов от кого-либо раньше. Возможно это просто очередная народная мудрость.

Просьба, которую мне, тогда еще молодому преподавателю пединститута, передала мама, была по ее мнению пустяковой. Дочь бывшей сотрудницы заканчивает физико-математический факультет. Надо помочь с распределением. Выпускница – типичный городской ребенок, дитя асфальта, так сказать. Пропадет в деревенской глуши, в которую в основном и распределяли молодых учителей. Как бы ее пристроить в городе.

Тема коррупционных явлений в системе советского образования заслуживает отдельного рассказа. Возможно, он впереди, хотя фактического материала у меня совсем немного. А сейчас отмечу только то, что в семидесятые годы прошлого века (ну кто бы мог тогда подумать, что наступит время и мы будем писать такие слова о себе) педагогический коллектив Могилева, сформировавшийся после войны, был еще достаточно молод и вакансии появлялись очень редко. Легче орден получить, чем распределение в Могилев, - пошутил один из тех, с кем я решился обсудить данную проблему. Быстро выяснилось, что решаться она должна не столько в стенах ВУЗа, сколько в кулуарах областного отдела образования. Никаких знакомых там у меня не было. А те мои старшие коллеги, которые могли бы помочь или хотя бы сделать вид, что готовы помочь, ничем еще мне не были обязаны в жесткой формуле коррупционных взаимоотношений: ты мне, я тебе. Просить их о чем-либо я не мог, о чем и сообщил матери. Думаю понятно насколько она была расстроена. Долго не мог забыть этот случай и я, но время, разумеется, вылечило.

Взамен пришли другие жизненные впечатления.

Каждую осень Могилевский пединститут жил заботами Чериковского района. В сентябре в курилках каждого этажа можно было услышать слова: Страна советов, Веприн, Большевик, Веремейки, Путь Ильича, Комаровичи и др. Это, пока еще преподаватели, а через пару дней руководители студенческих отрядов делились впечатлениями о том, что повезло им или не очень с полученными направлениями в то или иное хозяйство, в ту или иную деревню. Предвосхищая новые приключения вспоминали и прошлые поездки, разные – веселые и не очень, серьезные и курьезные, а иногда и не очень приятные случаи деревенской жизни. Обязательно звучало и предположение о том, что Петрович, наверное, уже женился, сопровождаемое различными гипотезами об этом предполагаемом торжестве.

И вот позади прощания в семьях, всевозможные наставления и поручения в актовом зале, веселый перекур во дворе институтского корпуса и группа преподавателей перешла в новое качество. Вот они в невиданных ранее студентами одеждах, как и положено руководителям сельхозотрядов, выходят на проспект Космонавтов. Выходят туда, где вдоль учебного корпуса выстроилась колонна автобусов, прибывшая из Черикова вместе с представителями хозяйств. У этих тоже веселый перекур. Но вот они видят приближающихся новоявленных работников села. Все принимают торжественный вид и громкий голос одного из приезжих сообщает:

- ПЕТРОВИЧ НЕ ЖЕНИЛСЯ!   

Это агроном того колхоза, председателем которого является завзятый холостяк Николай Петрович и в который я еду первый раз после неоднократных поездок на осенние работы в другие хозяйства. Агроном по опыту прошлых лет уже привык к тому, что при встрече с ним по приезде в Могилев каждый встреченный преподаватель института превращается в сельскую кумушку и непременно поинтересуются новостями с фронта деревенских свадеб. На этот раз он решил ответить им всем вместе одновременно, даже не дожидаясь вопроса. Шутка удалась, и все перекрестные приветственные рукопожатия сопровождались комментариями к ней.  С ними и разбрелись по автобусам, где уже расположились студенты, оставив лучшее место своему командиру.

Дорога на Чериков пролегает в окружении смешанных хвойных и лиственных лесов. Изумительная красота их во всех красках наступит еще через месяц, но и в начале сентября там есть на что посмотреть.

Студенты устроили песни-частушки-перепевки, а я задумался о том, что проехал по этой дороге не один десяток раз, но чаще на попутках, чем на автобусах. Студенческие сельхозработы продолжались, как правило, месяц, и за этот период мы с напарниками по очереди по нескольку раз успевали съездить домой. Попутка была у нас очень популярным транспортом в связи с независимостью от расписания и движением без остановок у каждой придорожной деревни. Но иногда приходилось и постоять на выезде из колхоза, а потом и из Черикова пока найдется водитель, не чурающийся попутчиков, да еще со свободным местом рядом с ним в кабинке работяги-грузовичка. О легковой попутке тогда никто и не мечтал, но и без этого многие поездки запоминались надолго новыми знакомыми, рассказанными ими историями, а то и сама поездка превращалась в маленькое самостоятельное приключение. Как забыть, например, что именно там мне удалось прокатиться на легендарном КАМАЗе, который только-только начали выпускать в Набережных Челнах, и в нашей Республике их было всего несколько штук.

Посматривая на красивые пейзажи и предвкушая мои предстоящие ожидания попуток для поездок из колхоза домой и обратно, я еще, разумеется, не знаю, что через много лет я снова буду целыми неделями жить этими ожиданиями, переживая за сына, который автостопом проехал множество километров в Европейской части тогда еще огромной нашей Родины. Мобильных телефонов еще не было, и мне приходилось только догадываться, где и на каком перекрестке он стоит июньским утром, с надеждой вглядываясь в ветровое стекло приближающихся автомобилей и раз за разом провожая разочарованным взглядом те, в которых хорошо было видно свободное место в уютной кабине. Но мне становилось спокойнее, когда я мысленно переносил себя из дома на окраину Черикова и уже оттуда убеждал его, а скорее самого себя: не паникуй, дорога не бросит без помощи тех, кто в пути.

- Да, конечно. Так оно и было, - немногословно рассказывал сын по возвращении.

До этих переживаний еще много лет, а сейчас дорожные мысли, как и положено во второй половине пути, находятся не дома, а уже там, на Чериковских землях. Вспомнился среди прочего последний день предыдущей деревенско-студенческой осени. Он стал своеобразным рубежом в осознании себя как человека, перешедшего в возрастную категорию, потерявшую всякие связи с возрастом студенчества. За исключением неисчерпаемой душевной молодости, конечно. До этого дня я и не задумывался о том, что уже несколько лет незнакомая студенческая аудитория встречает меня именно как преподавателя, хотя в первые годы работы я частенько оказывался в роли незабвенного Нестора Петровича из «Большой перемены». Школьной картой по голове меня не хлопали, но и вставать для приветствия не торопились, принимая, видимо, за случайно зашедшего студента из другого потока. Я и не обращал внимания на то, что подобные ситуации давно не случаются, как вдруг…

В тот вечер студенты устроили прощальный костер. Неподалеку за нашим общежитием был яблоневый сад, граничивший с лесом. На эту границу были направлены энтузиасты для необходимых приготовлений, а остальные навели порядок в нашем временном жилище, с тем, что бы на следующий день пораньше быть готовыми к отъезду. Сигналом к началу торжества был загоревшийся костер, и весь мой отряд, прихватив кое-какую провизию, двинулся в сторону приветливого «сухопутного маяка». В большой комнате общежития, где целый месяц два десятка ребят обитали вместе со своим командиром, остались двое – этот самый командир, то есть я, и один из студентов. Я предполагал подойти к костру попозже, чтобы не мешать своим присутствием свободному ходу развития веселья, а парень вроде как с кем-то немного повздорил. Сидим на своих кроватях (а где же еще?), читаем книги, изредка перебрасываемся какими-то словами. Примерно через час одна из девушек вернулась от костра за моим визави. Приоткрыв дверь в комнату, она произнесла приветливым тоном, совершенно не догадываясь, что выносит приговор:

- Леша, пойдем с нами. Чего ты здесь ОДИН сидеть будешь?

      Возможно эта студентка и была той самой, с кем наш Леша немного повздорил, поскольку дважды его приглашать не пришлось, и я остался наедине с мыслями о таком жестоком и равнодушном свойстве природы, которое заставляет течь время исключительно в одном направлении.

Справедливости ради отмечу, что студенты частенько скрывались от преподавателей для проведения своих вечеринок, равно как и наоборот. Однако гораздо чаще ближайший к деревне лесок или колхозный клуб объединяли студентов и руководителей отряда точно также, как и картофельное поле.

Чериковский район встретил красивым транспарантом и развилками дорог со знакомыми названиями деревень и колхозов на дорожных знаках. Автобусы один за другим стали покидать колонну, поворачивая к своим местам назначения. Свернул на проселок и автобус с моей группой студентов. Полчаса тряски на местных колдобинах – и вот у здания здешнего клуба нас встречает приветливой улыбкой сам Николай Петрович. Рассаживаемся в зале и внемлем приветственному слову, проникаемся важностью момента и грандиозностью поставленных перед нами задач. Очевидно, наповал сраженный взглядами полусотни девичьих глаз, рассматривающих его не только с интересом, но и со свойственным молодости озорством и лукавством, Петрович напрочь забыл смысл поговорок и крылатых выражений, которые заготовил заранее, чтобы оживить ими свою скучную для студентов речь и произнес пару из них, мягко говоря, невпопад.

Мы не станем нарушать ход его выступления и встревать с поправками. Ему предстоит сказать много важного о местных порядках, правилах безопасности и других не очень увлекательных, но, увы, жизненно необходимых вещах. А об ошибках в речи ему расскажет через несколько дней одна из студенток, родом из деревни в соседнем районе. Она привыкла к простой сельской жизни и ей совсем нетрудно было затеять посреди картофельного поля шутливый разговор с председателем и без обиняков растолковать, что и как должен был сказать Петрович чтобы расположить к себе студенческую молодежь. Через несколько минут они оба уже хохотали над случившимся да так весело, что водитель стоявшего рядом грузовика выскочил из кабины и уставился на них с немым вопросом:

- НЕУЖЕЛИ?

Много интересных событий и наблюдений моей жизни связаны с почетной обязанностью студенчества участвовать в осенних, а иногда и весенних сельхозработах. Но в этом рассказе мы прибыли в славное хозяйство Чериковщины вовсе не для того, чтобы забыть, чем он начался, и поэтому прямо вот здесь мы расстанемся со студентами, Петровичем, трактористами-шоферами и, больше ни на что не отвлекаясь, направимся прямо к его последним словам, ради которых он и затевался.

В одно из воскресений во второй половине сентября в колхозе был объявлен выходной. Общественный урожай с помощью студентов убирался неплохими темпами, а вот в семьях сельчан картофель на огородах оставался почти нетронутым. После завтрака я пошел прогуляться по деревне и воочию увидел смысл слова ТОЛОКА. Хорошо было видно, что на каждом подворье рядом с хозяевами работают помощники, как правило, приехавшие из города родственники или близкие друзья.

Эге, а вот знакомые лица. На одном из огородов вижу агронома в непривычной роли – он не контролирует работу, а сам добросовестно ковыряется в только что разогнанной плугом борозде. Плуг таскала хорошо знакомая мне лошадка. Вон она, до которой так и не дошел слух об объявленном в колхозе выходном, делает то же самое в соседнем огороде. С ее помощью и с благословения Петровича мы с напарником выполняли кое-какие «левые» работы на фермах хозяйства. Но молчок. Договорились же не отвлекаться и поэтому я просто машу лошадке рукой, а тружеников приветствую традиционными словами:

- Бог в помощь. 

В ответ получаю такое же традиционное:

- Бог сказал, чтобы ты помог.

- А почему бы и нет, - подумал я, - не болтаться же весь день попусту на виду у трудового люда, да и с агрономом мы сдружились за прошедшее время, причем не только на колхозном поле. Гостеприимная граница местных яблоневого сада и лесочка терпеливо выслушала наши рассказы друг другу о себе, о жизни, обо всем том, что приходит в голову за стаканчиком красненького и следующим за ним хрустом осеннего яблока.

Ведра наполняются картошкой, а люди ведут неспешный разговор. Вскоре выясняется, что одна из присутствующих молодых женщин работает в местной школе учителем математики. 

- Давно ли работаете здесь?

  - Уже лет десять. Сразу после окончания пединститута приехала сюда по распределению.

- Нашего Могилевского?

-Да, конечно.

- Вот как. А я что-то и не припомню Вас как студентку.

- А Вы ничего не читали в нашем потоке. Не помните потому, что не знали. Мы не пересекались с вами нигде.

- И как Вас здесь приняли? Или может Вы из местных и просто вернулись домой по окончании физмата?

- Нет, я могилевская. Приняли хорошо, конечно, но первый год было очень трудно, потом постепенно привыкла.

- Это Вы, как и я, по-дружески пришли агроному помочь?

- Нет, не агроному, - рассмеялась учительница, - мужу. Я замужем за ним уже восьмой год, у нас двое детей.

- Это замужество, наверное, перекрыло для Вас пути возвращения в город к привычной жизни?

- Ну нет, так сказать нельзя. О замужестве еще и речи не шло тогда, когда отработав два года я могла свободно уехать в Могилев или в другой город. К маме, например, как и сделали мои некоторые однокурсницы. А я, примерно полгода поплакав о прежней жизни, заставила себя смотреть не назад, а вперед. Перелом случился летом, когда я встретилась с некоторыми молодыми учителями, работающими в областных городах, и смогла сравнить условия их жизни с моей. Оценить свою прежнюю, как Вы сказали привычную жизнь, и ту, которая тогда стала у меня складываться.

  Я жила недолго на квартире у женщины немногим старше меня. Мы с ней подружились, она и помогала мне преодолевать непривычные для меня сельские трудности.  Мы бы долго прожили вместе, но у нее дочка школьного возраста, а это значит, что вся моя домашняя жизнь была как на витрину выставлена в школе бесконечными ее рассказами обо мне. В это время колхоз построил многоквартирный дом для молодых специалистов и я получила то, что в городе не получила бы десятки лет. Не мотаюсь я и по троллейбусам-автобусам. Школа расположена в этой же деревне. Да и в зарплате я значительно опережала своих коллег, так как здесь всегда можно получить дополнительную нагрузку и по урокам, и по внеклассной работе. Так что вернувшись из отпуска на второй год моей обязательной отработки я уже начала внимательнее присматриваться к условиям своей жизни и работы. А потом по весне здешний агроном уехал в район на повышение, и на его место приехал знакомый Вам молодой человек. Он отработал свои обязательные два года в соседнем районе на небольшой должности. Это он сам так попросил его распределить, что бы приехать со временем домой не начинающим, а уже хоть немного сложившимся специалистом.

Эту историю буквально пару дней назад мне рассказал сам агроном, обосновывая свое решение тем, что в сельхозакадемии он получил лишь «бумажные» знания. Больше всего он боялся косых взглядов на любые возможные промахи в работе от всех тех, кто пять лет назад очень скептически относились к его желанию учиться.

- Какая ему академия, - поговаривали злые языки, - в пастухи разве что, а потом на ферму управлять механизмом, выгребающим навоз. Кстати именно на этой ферме мы с напарником выполняли кое-какой ремонт, и в первый же день, как только этот механизм начал работать, для нас материализовалась извечная мудрость «не тронь дерьмо…».

- Надо сказать, - признался мне агроном, - что для такого мнения у односельчан были кое-какие основания. Загулял я в предвыпускной школьный год. Вот одна из учительниц и произнесла в воспитательных целях эту фразу, выставляя авансом положительную итоговую отметку. А на торжественной линейке в начале следующего, уже выпускного года именно ей было поручено выступить перед учениками с приветственной и напутственной речью. Ох напрасно я встал в середине первого ряда одноклассников прямо напротив оратора с воодушевлением выполняющим порученное задание. Не удержалась она, и в назидание другим передала мне те же слова в личное напутствие. Вся школа была в восторге, и коровье стадо с навозным механизмом молочной фермы весь год маячили передо мной в шутливых высказываниях одноклассников и не только. А уж если с кем поссоришься или двойку ненароком отхватишь, то …

- Вот поэтому заканчивая сельхозакадемию я и попросился на распределении, - чуть помолчав, продолжил агроном, - в соседний район в самый отстающий колхоз и …

- И вывел его в число передовых, -  поспешил пошутить я.

- Нет, конечно. Работал я младшим специалистом в бригаде полеводов, и решать задачи хозяйства в целом мне не приходилось. Но вот удалось уговорить бригадира полеводов заняться поисками причин невысокой урожайности. Почитали мои конспекты, выписали в библиотеке книги, поездили в соседние более результативные хозяйства, зазвали к себе научных сотрудников из академии и провели с ними подробный химический анализ колхозных земель. Так и выработался план последующих агротехнических работ. Их результатов я, конечно, не дождался, истек мой срок отработки, а здесь освободилась должность агронома.  Теперь я уже не боялся вернуться домой, да и Петрович поверил мне.

       Мне не составило труда выслушать эту историю во второй раз, хотя и очень хотелось побыстрее вернуть учительницу к рассказу о себе.

    - Так вот и случилось, - продолжала она, - что почти два года я формировалась как сельская учительница сама по себе, а потом этот процесс дополнился еще и новыми отношениями. Начался букетный период, адаптированный, - улыбнулась учительница, - особенностями местных порядков. Весной прошло два года моей деревенской жизни, завершилась обязательная отработка, и я охотно уехала в отпуск домой к родителям, а с ними ненадолго и к морю. Но все лето я ни одного дня не сомневалась, что также охотно в его конце я приеду в свою маленькую квартирку в доме молодых специалистов. И я точно знала, как завидуют мне (надеюсь, по белому) из-за этой квартирки многие мои однокашники, различными правдами и неправдами оставшиеся после учебы в городе.

- Да, здесь Вы не ошибаетесь, - откликнулся я на откровения своей коллеги, – имею печальный опыт жизни на частных квартирах в Могилеве, долгой и трудной дороги к своему жилью в условиях очень невысокой зарплаты.

- А я вот избежала такой судьбы. А ведь могла и повторить не завидный опыт и Ваш, и моих однокурсников. Дело в том, что моя мама десять лет назад накануне моего распределения хлопотала через своих знакомых о том, что бы меня оставили на работу в Могилеве. Она просила своих знакомых, те кого-то еще, а те, в свою очередь, может и хотели что-то сделать, да у них ничего не получилось. Вот я и приехала сюда.

- Ого, мир тесен, но не до такой же степени, - подумал я, ошеломленный встречей с событиями собственной жизни многолетней давности, - а может это и не она вовсе, мало ли за кого могли хлопотать мои коллеги.

Быстро, быстро листаю картинки прошлых лет, вспоминая фамилию той студентки, но безнадежно. Ах, да, а давай ка через маму попробуем подкатиться.

     - А как фамилия Вашей мамы? – деланно безразлично спрашиваю я.

Получаю ответ и пролетаю мимо. Среди сотен студенческих имен, с которыми пришлось столкнуться, может и встречалась такая, но кому она принадлежит вспомнить не удается.

Да, но есть еще вариант:

- А ее девичья фамилия?

- Юрчак она, - удивилась вопросу учительница, - там у них полдеревни было с такой фамилией в годы маминой молодости. Сейчас, конечно все поменялось, многие уехали в город, променяв свежий деревенский воздух на ароматы могилевских заводов. В свое время уехала и моя мама, выйдя замуж за городского парня. Потом они и квартиру получили от железной дороги.

- А вот уже и совсем знакомое, - подумал я, - от мамы, наверное передалась особая чувствительность к запахам промышленной продукции. Да и судьба той деревни мне хорошо известна. Не только за дополнительной пайкой топлива шли люди работать на железку, а еще и за квартирами. Худо-бедно, но очередь двигалась. Двигалась и граница города, безжалостно поглотив не один пригородный поселок.

Вслух же спросил о другом:

- Наверное весь стол ректору слезами залили на распределении?

- Весь или не весь, но слезы, конечно, были. Только не у ректора, а у декана. Вы же знаете, что все вопросы распределения у нас решаются путем выбора мест самими студентами из представленного списка. Ректор просто утверждает этот выбор.

- И Вы не жалеете о нем?

- Петр Георгиевич! У меня семья, дети. Я еще не рассказала Вам об этом доме, в огороде которого мы сейчас находимся. Я сегодня так благодарна тому, что десять лет назад неизвестные мне люди не смогли выполнить просьбу моей мамы. Сегодня я могла бы для красоты сказать, что я самый счастливый человек на свете. Но мне это не нужно.

  Я просто счастлива.

                ПОСЛЕСЛОВИЕ,

             КОТОРОЕ ПОЯВИЛОСЬ НЕ СТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО БЫЛО ПРЕДИСЛОВИЕ,
             СКОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ХОЧЕТСЯ РАССКАЗАТЬ И О СВОИХ ОТНОШЕНИЯХ
                С РАСПРЕДЕЛЕНИЕМ ВЫПУСКНИКОВ НА РАБОТУ

Завершая обучение в пединституте, я одновременно проходил подготовку по программе Мастеров спорта в местном аэроклубе. Это давало мне основание получить так называемое самостоятельное трудоустройство. И вот почти одновременно со Стивеном Кингом я, также как и он, узнал как не просто самоСтоятельно устроится по специальности, хотя мы и находились с ним в разных частях света, в разных социальных системах. Тем не менее ощущение своего преимущества перед однокурсниками, которые разъехались по разным городам и весям (чаще по весям) сформировалось во мне прочно и было совершенно несправедливым, поскольку многие из них продвинулись в жизни гораздо быстрее меня.

Моя жена, тогда еще только невеста, распределилась в небольшой, но близкий к Могилеву районный центр. Считала это очень неудачным, поскольку многие однокурсники остались работать в Могилеве, а некоторые даже уехали и в Минск. Тем не менее она быстро обеспечила себе финансовую независимость и влилась в культурную жизнь городка. Просматривались и перспективы, но...

Но через полтора года она вышла замуж.

Моя дочь была приглашена на работу в ту же среднюю школу, которую закончила четыре года назад. 

Мой сын учился за оплату и распределился сам к себе, став соучредителем весьма приличного бизнес проекта.

Таким образом у моей семьи не было оснований предъявлять какие-то претензии к существованию обязательного распределения выпускников на работу. Однако через несколько лет наступили времена отрицания справедливости многих государственных институтов. Все радостно заговорили о свободе, в том числе о свободе выбора дальнейшего жизненного пути выпускниками ВУЗов и колледжей. Не обошла эта болезнь и меня, хотя работая рядовым преподавателем я не имел никакого отношения к процессам по распределению выпускников.

С такими мыслями я и пришел работать в администрацию пединститута (в последующем университета). В первую очередь мне довелось узнать, что диплом является документом строгой отчетности и его можно вручить только персонально и никак нельзя отправить почтой в неведомый сейф даже очень авторитетного руководителя предприятия или организации. 

  Позднее пришло понимание того, что в процессах подготовки к распределению выпускников на работу и собственно в самой процедуре распределения, которая ни с какими другими мероприятиями совмещаться не может, первую скрипку играет никак не министр. Не является ею и ректор учебного заведения, хотя он лично руководит работой комиссий по распределению. А вот декан, с функцией которого на распределении в ОЗЕРЕ РАДОСТИ В.Мартинович обошелся так небрежно, выполняет самые важные задачи - представить работадателей студентам и наоборот, обеспечить справедливую очередность выбора выпускниками своего первого места работы из предложенного списка, обеспечить права тех, кто претендует на различные льготы или имеют персональные приглашения в ту или иную организацию.

А на следующей ступеньке моей небольшой карьеры в администрации мне уже самому пришлось столкнуться с самыми разными, а иногда и неожиданными гранями этого процесса в котором сталкиваются интересы многих людей и организаций. Я вынужден был участвовать в прекращении подготовки по одной из специальностей в связи с отсутствием мест для трудоустройства выпускников. Затем была долгая борьба с работодателями за получение от них заявок на трудоустройство по другой специальности:

- Нам нужны Ваши выпускники, - говорили мне, - дайте им свободное трудоустройство и мы с удовольствием возьмем их на работу вне статуса молодого специалиста.

Увы, мое начальство требовало от меня совершенно противоположное - я обязан был обеспечить трудоустройство не менее девяноста процентов выпускников. В год завершения моей административной работы мне удалось выполнить это требование на все сто.            

Однако хватит казенных слов. Я уже давно не принадлежу этой среде. И заговорил об этом всего лишь потому что и когда я был совершенно безразличен к тому каким способом уйдут в трудовую жизнь студенты очередного выпуска, и когда я активно отрицал необходимость обязательного распределения выпускников, и когда мне самому пришлось сражаться за их трудоустройство, и когда я  окунаюсь в литературные и журналистские истории по теме послевузовского трудоустройства, я всегда вспоминал и до сих пор вспоминаю эту негромкую фразу, прозвучавшую однажды в картофельной борозде в одной из деревень Чериковского района:

         - КАК ЖЕ Я БЛАГОДАРНА ТОМУ, ЧТО НЕИЗВЕСТНЫМ МНЕ ЛЮДЯМ НЕ УДАЛОСЬ  ВЫПОЛНИТЬ ПРОСЬБУ МОЕЙ МАМЫ.