Лёша

Тик-так, тик-так, - трофейные часы наполняли сырой воздух землянки нудным отсчетом времени, -тик…так…секунда за секундой…час за часом…день за днем…тик…так...наступление за наступлением…бой за боем…Курск - Орел - Гжатск.
Старшина Алексей встал с нар и вышел на улицу. Запах раскрывающихся цветов вскружил голову, слабые лучи солнца обожгли привыкшие к темноте глаза. Алексей стоял у входа, зажмурившись и вдыхая полной грудью весенний воздух. А может, и нет никакой войны? Может, все приснилось? Почему пахнут цветы, поют птицы? Почему на деревьях распускаются почки?
Вечером разведчики привели пленного и поселили его в землянке к старшине. Здесь собралось много солдат. Кто-то курил, кто-то при слабом огне свечного огарка писал письмо домой, к родным. В темном углу маленький щуплый сержантик наигрывал на гитаре песню «Катюша». Потом гитару зачем-то дали пленному. Неожиданно для всех простой, всем известный мотив наполнил сумеречную тишину землянки:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч…
Смолкли солдаты, боялись пошевелиться. Родной дом, бескрайние поля, семья встали перед их взором. Но внезапно, вспугнув у остальных эти милые сердцу воспоминания, со своего места поднялся Алексей. С наполненными яростью глазами он подошел к немцу. Хриплый, прерывающийся голос разорвал давящую тишину:
- Гад… Фашист… Как ты смеешь наши русские песни петь… Вы убиваете! Вы оскверняете нашу землю… Вы посягаете на самое святое! Вы лишаете детей детства, а зачастую и жизни! Это вы…вы убили их - из сумеречной темноты землянки смотрели люди с худыми лицами, с воспаленными глазами. Люди, находившие в себе силы жить. Почему? Они боролись и мстили. Боролись за счастье детей, за светлую жизнь. Мстили за родных, которые были убиты фашистами. Говорят, война жестока и изобретательна. Но разве это не фашисты изощренны в своих действиях?
Старшина потом долго-долго стоял на улице, вглядываясь в темное небо. На душе было смутно. Душили тяжелые воспоминания. В руках Алексей теребил какую-то тонкую, потрепанную книжечку. Когда-то это был ценный подарок, теперь он обветшал, но остался так же мил сердцу, как и раньше.
«Дорогому Леше на 30-летие от родных», - гласила надпись на первой странице, сделанная красивым женским почерком. Ниже детской рукой приписано: «С Днем рождения, папа!».
А на второй странице стояла только дата: 22 июня 1941 год. Сколько боли, страданий было заключено в этой строке. Леша уходил на фронт. Он не знал, вернется ли, но надеялся, что хотя бы его жена, мать, два сына, которых он оставлял, будут живы. Он дал им огромное количество наставлений. Они должны были уехать в деревню, где, как он думал, было безопаснее…
Сначала письма приходили исправно. Потом все реже и реже. А скоро и вовсе перестали приходить. Алексей старался держаться и не падать духом. Многие его товарищи потеряли свои семьи. Он их утешал, но пытался не думать, что могло случиться с его родными.
Надпись на четвертой странице была так же лаконична: «октябрь 1942. Пришло письмо. Последнее». Старшина достал из кармана помятый, засаленный конверт.
«Здравствуй, Леша! Привет с родины! Сейчас дела не очень хорошо. В город вошли немцы. Но ты не переживай. Я верю в нашу счастливую победу! Выполняй свой священный долг перед родиной самоотверженно, честно и смело. Люба»
Через некоторое время после прихода этого письма оказался старшина на Северном Кавказе, в Краснодарском крае. Тут и хутор его недалеко был. После боя попросил Алексей у командира позволения сходить туда. Получил он отпуск на несколько часов. Собрал старшина вещмешок, взял прибереженные продукты – семью угостить. Товарищи тоже поделились, чем могли. Радовались они за Алексея, но переживали, найдет ли он свою семью живой. Да и у самого старшины возникали тяжелые мысли, но виду он не подавал.
Одна только природа не подчинялась законам войны. Казалось, она не замечала напряженной военной обстановки, все в ней шло своим чередом. А что в годы войны было не нарушено? Мало чего. Но природа все равно осталась та же. Тот день был солнечный. Только-только началась осень, еще чувствовалось жаркое августовское дыхание. Алексей шел полем. Теплые, налитые солнцем колосья колыхались под легким ветерком. Птичьи трели наполняли сухой воздух. Раздвигая колосья, Алексей впитывал всей грудью аромат родной земли. Вспоминалась семья. Как они там? Живы ли? Теребя в руках хлебные зерна, старшина думал о том, как придет домой, как обрадуется жена, как обнимут его дети. Они, наверное, совсем взрослые…
До войны их хутор славился своей красотой и гостеприимством. Домики всегда были аккуратно побелены, а вокруг них рос ухоженный сад. Обычно хутор было видно еще издалека. Он стоял на равнине и привлекал всех путешествующих. Алексей с замирающим сердцем взошёл на пригорок, с которого открывался вид на низменность. Где же его хутор? Совсем не такой он оставлял его перед уходом на войну… Сжалось у Алексей сердце. Не было теперь ни красивых домиков, ни сада. Черные, обугленные останки стояли посреди голых дворов. Нет, не только это осталось. Виселицы. Виселицы, на которых были повешены партизаны.
Алексей вошел в деревню. Никого не было. Он представил, как немцы, уезжая отсюда, полили бензином дома, и фашист-факельщик поджег их. Старшина хотел найти хоть кого-нибудь здесь, спросить, что ж случилось с его родными. Он дошел до окраины. Странно здесь было увидеть почти невредимый дом. Алексей вошел. Хозяева – старик и пожилая женщина -, сидевшие за столом, быстро встали. Старшина и сейчас помнит их быстрый, беспокойный взгляд. Эти люди были единственными, кто жил в его деревне.
- Алексей, - тихо ахнула пожилая женщина и опустилась на стул. Остальное происходило, как в тумане.
Из рассказа хозяев старшина узнал, что после того, как он ушел, его жена Люба продолжила, как в мирное время, свою врачебную деятельность и стала работать в госпитале, куда в большом количестве привозили раненых. Уходила она рано, а возвращалась, когда дети уже спали. А зачастую вообще оставалась ночевать в больнице. Что ж делать? Это была обязанность военного времени. Сыновья же продолжали ходить в школу. Война хоть и накладывала множество ограничений, но детства это касаться не должно было. Поэтому председатель колхоза приказал проводить ежедневные занятия. Именно приказал. «Война несправедлива, так пусть мы, ненавидящие ее, будем повышенно справедливы», - говорил он.
Когда Люба появлялась дома, она никогда не жаловалась, хотя работа у нее была трудная. Но организм ко всему привыкает. Она всегда утверждала, что нельзя сравнивать тыл и фронт, отвергая таким образом плакат «В тылу как на фронте». Мы по крайней мере спали и питались более-менее нормально, да и школа продолжала работать. «Грех жаловаться», - говорила Люба, собираясь опять в госпиталь.
- А за ней так думали и мы, - выкладывая на стол последние запасы еды, продолжала свой рассказ хозяйка.
Но однажды поздно вечером, пока Люба опять отсутствовала, в дом кто-то постучался. На пороге с трудом стоял солдат в плащ-палатке. Тихим, слабым голосом он попросил впустить в дом. Юноша был тяжело ранен в ногу. Чудом дойдя до деревни, он нашел силы только на то, чтобы попроситься зайти, потеряв после этого сознание.
Люба, вернувшись домой, первым делом осмотрела солдата. Говорят, в дни испытаний достоинства человек становится крепче – проявляются его лучшие качества. Так было и с Любой. Она никогда не могла пройти мимо чужой беды, а во время войны это стало особенно заметно. Ранение оказалось тяжелым. Но не менее тяжелыми были вести, которые она принесла с собой. Однако паники Люба не выносила. Особенно, когда для того были основания. После осмотра она устало села и, попытавшись улыбнуться, сказала: «Ну вот, мои дорогие, в госпиталь я больше не попаду. И солдата придется пока оставить у нас… Немцы зашли в город».
Через некоторое время фашисты пришли и в деревню. Они сразу забрали скот и запасы из подвалов. Людей повыгоняли из домов и вскоре там обосновались. Жить стало еще труднее. Есть было нечего. Ходили в лес, собирали последние грибы и ягоды, выкапывали остатки картошки. Люди умирали от голода и холода. Зима наступала суровая. Однако узнав, что Люба – врач, фашисты оставили ее с детьми в доме, но за это она должна была их лечить. Солдата же приходилось прятать в погребе. Что было бы, если б про него узнали! Немцы часто приходили в дом, учиняли разгром. С каким отвращением Люба прибиралась после их ухода.
Это случилось в январе. Рано утром к ним в дом пришли немцы. Они насильно вывели Любу и ее детей на улицу. Стариков, женщин, детей со всей деревни вместе с ними увели на окраину деревни. Там на глазах у всех были повешены партизаны, которых поймали в лесу. После этого была произнесена речь. Немцы предупреждали русских, что это может быть с каждым, если они будут укрывать партизанов, русских солдат. Но Люба считала иначе: необходимо помочь солдату.
Но однажды в марте сыновья вернулись из школы не одни. Их сопровождал конвой фашистов - кто-то донес про солдата…
На следующее утро на глазах у всей деревни их расстреляли… Был пасмурный день, изредка моросил дождь. Изможденные лица людей смотрели вперед, но, казалось, ничего не видели.
- Люба и твои сыновья держались храбро. Они не проронили ни слезинки. Каждый из них многое сделал для Победы. Они не сломились перед фашистами. Ты можешь гордиться ими, - закончила свой рассказ хозяйка дома, утирая слезы. - А потом фашисты уехали, но перед этим сожгли все дома. Кто-то теперь из жителей скрывается в лесах. Мы уж тут в чудом сохранившемся домике кое-как живем. Да, вот, перед казнью Люба просила передать тебе записку. Знала она, видать, что придешь ты еще в деревню и нас встретишь.
Алексей достал из блокнота записку на клочке пожелтевшей бумаги: «Дорогой мой Леша! Это последние мои слова, обращенные к тебе. Какое было бы счастье увидеться снова! Но видимо, не суждено. Мне жаль только детей – они совсем не успели пожить. Прошу тебя, защищай нашу родину самоотверженно. Мы тебя любим. Прощай». Алексей поглядел на звезды. Природа опять жила своей жизнью, забыв о войне. Но он помнил о жестокости фашистов. Он мстил и будет мстить им! За детей, за жену. Это его долг. Завтра снова в бой. Он не знал, выживет или нет, но был уверен, что маленький шаг к победе будет сделан.