Гость 17

- Умирает деревня, - тихо сказал я.

- Не деревня, а село, - я и не слышал, как Зосимыч вышел на крыльцо. – Разбудил меня, пока волохался по дому, а я думай, куда ты там запропастился.
Деревня, слава, умерла в наших краях уже давно. То, что в одной человек живёт, в другой два, в третьей горсть, это не деревня уже, потому как народ в большинстве своём не от земли кормится.

- А от чего?

- От пенсии. А деревенский труд им вроде зарядки. Умерла деревня наша лет сорок назад, когда «бесперспективные» позакрывали. Село, правда, ещё осталось.

- А в чём разница, Зосимыч?

- Село тоже не с земли кормится. Больше лесом. Ну, и администрация какая-никакая: школа, клуб, библиотека, почта, может даже сельсовет. Мужики в лесу, девки по заведениям. Плюс шесть соток, чтобы детям образование дать и по привычке. Дети в городе выучились да там и остались своих детей рожать. Нет больше в селе молодёжи.
 
- Зосимыч, ты преувеличиваешь. Пока только ехали, встретились несколько молодых парней и девчат. Тот же Пётр! – парировал я.

- Петру сорок. А эти… - старик не стал продолжать, надеясь, что я пойму и сам.

- Яблочко от яблоньки…

- По разному. Кто-то просто лодырь, кто-то, если не в запое, проку больше, чем от непьющих. У каждого своя судьба. Родители её направляют, но выбирает каждый самостоятельно. Каждый творец своей судьбы. Так в писании сказано.

- Что-то я там такого не читал.

- Так там сказано, а не писано, - Зосимыч вздохнул. – Умерла деревня, умирает село. Дальше что? Город? Вместо Спасской башни с её надвратными иконами сосновые шишки?

Я вздрогнул. Если бы я говорил то же самое пять минут назад вслух, можно было бы предположить, что старик уже давно стоит на крыльце. Но, похоже, он просто прочёл мои недавние мысли. От неожиданности я даже поёжился. Надеюсь, что Зосимыч спишет это на утреннюю прохладу.

- Да ладно, Слав, я вон, вообще, в одних штанах стою и то не холодно. Телу. А вот душу знобит. Что после нас останется? А что после вас? Вы-то за нас не в ответе, а вот мы отвечаем за всё, что после нас осталось. И, дай Бог, останется. Не мы страну рушили, но при нас. Потому свою долю ответственности чувствуем. Каждый по разумению. Каждый по мере. Каждый по вере.
   
Может, у нас и не Краснодарский край, а Нечерноземье, может быть, зона рискованного земледелия, но не лес же на полях сажать, правда? – старик посмотрел на меня внимательно, словно требовал поддержки. Но от его слов меня опять зазнобило.

В этот раз старик не стал меня жалеть.

- Это ты читал или слышал. Скорее, и то и другое, а я экспедицию эту полям да лесам водил. Жаль, молодым был. Да и фамилией не вышел. Подумаешь, Прохоров. Не Сусанин же… - Зосимыч замолк.

Старик тоскливо замолк, а я неожиданно почувствовал личную ответственность за Спасскую башню. За село, где жили Зосимыч со своей Марьей и Петром, за Великое Село с его пустым, но не забытым  людьми храмом, за свою деревеньку, из которой меня увезли родители в детстве. Которую я и не помню совсем. За всю Россию.

Скрипнула входная дверь голосом Марьи: идите завтракать. День будет долгий!