Глава 44. Паду ли я, стрелой пронзённый?

      Что день грядущий мне готовит?
      Его мой взор напрасно ловит,
      В глубокой мгле таится он.

      А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      Правильно говорят: было б желание, а уж способ найдётся. Итак, ночью, мы, вдвоём с Ольгой, никем не замеченные, вышли в сад. А оттуда уж, тихие и лёгкие, словно лунные блики на воде, в своих светлых летних платьях, спустились к берегу реки, пешком отправившись на ночной «промысел».
      Ой, не подумайте ничего пошлого: двигали нами исключительно благородные мотивы. Ведь мы обе, оставив до лучших времён взаимные упрёки, желали предотвратить трагедию, глупую мужскую игру со смертью, которая, как я знала, а Ольга – чувствовала, должна была закончиться трагедией. 
      Мой план – конечно, это громко сказано, скорее, порыв, да и тот дурацкий, – был прост. Погасить конфликт если не логическими доводами, то, возможно, женской лаской.
      Ну, много вы себе, я чувствую, сразу навоображали!
      «Ласка» – это для Ольги с Владимиром, если, вдруг, мне не удастся воззвать к логике Дарси. А именно это я и, совершая ночной марш-бросок по уже знакомой дороге до имения «Онегина», собиралась сделать.
      Всю дорогу Ольга, следуя за мной, подозрительно молчала. Что может в этот момент твориться там, под извечными блондинистыми кудряшками, я даже предположить боялась. В любом случае, даже если младшая «сестра» и осуждала намерения сестры «старшей», если и крутились в её розовосахарной головке такие понятия как «мораль», «девичья честь» и «людская молва», виду она не подавала и вслух своих соображений не высказывала. А, доверившись моей сомнительной инициативе, молча шла за мной на тяжёлый разговор с оскорблённой стороной.
      Что я собиралась делать?
      Ну, во-первых, я планировала постараться убедить Дарси отменить дуэль, простив «оскорбившего» его Ленского.
      Зачем нужна была мне Ольга? Да затем, что в тонком деле примирения двух самцо… горячих девятнадцативековых мужчин требовалось взаимное успокоение обеих сторон. Это во-вторых.
      То есть, даже если и удастся убедить шотландца, дальше предстоял не менее сложный разговор с Володей. И вот тут уж должна была подключиться Оленька, которой я, скоренько, по дороге, план и объяснила.
      Да, путь, показавшийся живописным и лёгким, когда совершался мной верхом на резвом Кельпи, оказался вовсе не таким приятным для пешехода. Помните прошедшую давеча грозу? А теперь представьте, во что превратились наши с Оленькой туфельки, чулки и подолы платьев, когда мы, измождённые, наконец, добрались до подножия холма, на котором высился господский дом Онегиных! 
      Решив, что оскорбление эстетического вкуса шотландца – наименьшая из моих проблем, я решительно направилась к единственному светящемуся окну на первом этаже. Однако, вовремя вспомнив про местного Цербера-конюха, встречи с которым очень бы хотелось избежать, я притормозила, сделала Ольге знак в духе морских пехотинцев, чтоб двигалась потише, и, на цыпочках, начала пробираться к французскому окну, распахнутому прямо в сад.
      Иэн Дарси, после маскарада удосужившийся лишь отстегнуть металлические пластины доспехов, сваленные кучей металлолома в углу, сейчас в нательном костюме тонкой чёрной замши возлежал в кресле у камина. Угли тлели, свечи в высоком подсвечнике на столе плакали воском, а иностранец, в своём средневековом облике вполне вписываясь в библиотечный антураж, медленно, но планомерно наливался алкоголем. Причём, видимо, в шотландский организм доля алкоголя успела влиться уже лошадиная – у кресла выстроились в почти армейском порядке пустые бутылки из-под вин игристых и не очень, и ещё чёрт знает, каких спиртных напитков, а сам «Онегин» признаков жизни не подавал.
      Спит? В такую ночь? То есть я тут ноженьки в кровь стёрла, к нему топая, а он… спит?
      Моё внезапное возмущение было таково, что, резко распахнув створку французского окна, я, ворвавшись в комнату, подскочила к креслу и занесла руку, чтобы отвесить алкоголику и дебоширу «доброутреннюю» оплеуху. Но Дарси, вмиг распахнув глаза, перехватил мою руку на полпути и, вскочив с места, больно заломил руку мне за спину, одновременно «обезвредив» и притянув к себе.   
      Я взвизгнула от неожиданности, а Иэн, плотоядно улыбнувшись и склонившись с высоты своего роста, лишь звонко чмокнул меня в губы.
      — Так и знал, что ты обязательно придёшь! – сказал он, ловко увернувшись от моего колена, нацеленного, конечно же, хаму в пах.
      Краем глаза я заметила тихонько ахнувшую за окошком Ольгу. Что-то сестра Татьянина о нас с «Онегиным» подумает? «Высокие, высокие отношения!»* 
      Но шотландец меня уже выпустил, как ни в чём не бывало, вернулся в кресло, принявшись сосредоточенно и не глядя на меня проверять, осталось ли что-нибудь горючее хоть в одной из выстроившихся бутылок. Я же, потирая больно вывернутое запястье и поджав губы, сделала пару шажков назад. Инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше держаться на расстоянии от пьяного и физически сильного муда… мужчины.
      Однако, дерзить хотелось отчаянно!
      — Да уж пришла – на тебя, алкаша, посмотреть! – ответила я, глядя, как Дарси буквально выжимает капли из бутылки в хрустальный бокал.
      — И как, посмотрела? Нравится? – поинтересовался шотландец, отставив, наконец, пустую стеклотару. 
      — Ага, я, блин, в восторге! – огрызнулась я. – А ещё мне интересно: как же ты выпутываться из этого дерьма собираешься?
      Дарси поднял на меня затуманенный парами алкоголя взгляд – и снова в нём читалось недовольство, так сказать, «моим французским». И снова я, взрослая и самодостаточная женщина, под этим взглядом мужчины старше, чувствовала себя, словно маленькая девочка перед строгим учителем.
      Да полноте! Что за глупости? Я с Демиюргом как-то же всю жизнь бок о бок живу, что сейчас-то?
      — Неужели нельзя было как-то по-хорошему, без дуэли этой никому не нужной? – заломив руки, начала шагать я вдоль камина. Три шага вперёд, три шага – назад, и снова взад-назад. Потому что нервы – ни к чёрту! А всё из-за него, гада! – Амбиции, тщеславие, мужики… Какой же праздник, да без драки, да? Детский сад какой-то!
      Иэну, видимо, моё нервное мельтешение, вкупе с упрёками, надоело, потому что он, чересчур быстрым для не вполне трезвого человека движением вскинув руки, поймал меня за талию, дёрнул на себя, заставляя от неожиданности потерять равновесие и приземлиться ему на колени.
      Ну, приехали! Это в продолжение моих и так не к месту разыгравшихся нервных фантазий?
      И вот уже меня, настроенную серьёзно отчитать «Онегина», вместо того, чтобы выслушать, опять целовали! И в этом поцелуе-укусе, донельзя собственническом, грубом, пропитанном вином, не было и тени нежности – Дарси буквально вонзил свои губы в мои, как вонзает свои клыки гончая в шею зайца, схватил мои губы, как голодный хватает кусок хлеба. Мелькнула глупая мысль, что, кстати, закуски я в библиотеке и не наблюдала. Мелькнула – и растворилась в потоке неожиданно нахлынувших эмоций, пока почувствовавший слабину Дарси впивался в мои губы до онемения, до изнеможения. А я – ох, слабая, слабая женщина! Я целовала в ответ.
      Но нет… Я же не за этим сюда ночью тащилась! Не за этим же, да? В голову постепенно возвращались мысли. Утро, дуэль, притихшая (хорошо, если не свалившаяся в обморок) Ольга за окошком…
      Оторвавшись (с сожалением – чего уж!) от губ Иэна, я, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, попыталась вернуться к сути своего ночного визита.
      —  Дуэль… зачем… она… вообще?
      Дарси отлучили от губ, но девичьи летние платья XIX века давали такой простор для поцелуев, оставляя открытыми шею и, пусть и не глубокую, но зону декольте. Шотландец усмехнулся, когда я вздрогнула от прикосновения его пальцев, скользнувших в декольте, и от его губ на моей шее – ещё и засос останется, твою дивизию! Но не останавливайся, м-м-м!
      — Затем, что меня обвиняют в том, чего я – пока – не успел. А именно – в бесчестном соблазнении одной «благовоспитанной девицы»!
      Гад! Гад и есть! Издевается, дразнит! И самолюбуется – одно это его «пока не успел» чего стоит! Можно подумать, я – такая лёгкая добыча.
      Но как же он классно целуется – меня уже сто лет так не целовали…
      Я вспомнила об Оленьке лишь тогда, когда поняла, что помогаю Дарси развязать завязки на его замшевой куртке. Включился режим старшей сестры. Не думаю, что вот эта в действительности «благовоспитанная девица» готова к такому зрелищу!
      Накрыв его руку своей, я постаралась поймать его потемневший от страсти взгляд.
      — А что, если ты убьёшь Владимира? Об Ольге ты подумал? А что, если Владимир убьёт… тебя?
      Иэн снисходительно улыбнулся – и в этой его улыбке смешалось и самодовольное превосходство человека, осознающего свою власть над судьбами «цифр», и ещё что-то глубже, чище – что-то, похожее на тень истинного чувства, словно я вдруг, под масками, краешком глаза уловила отражение Дарси-настоящего и чувствующего что-то… Да нет, не может быть, чтобы ко мне!
      — Так значит, ты расстроишься, если Ленский убьёт меня?
      Новый поцелуй был по-новому нежен. Словно это был поцелуй самый первый. И именно он отрезвил меня куда сильнее боли от засоса, или даже самой настоящей оплеухи.
      Господи, что я делаю?
      Я накрыла ладонью его жадный рот, призывая послушать меня хотя бы раз в жизни.   
      — Знаю, что ты мне не поверишь, – я всё ещё сидела на коленях шотландца, и лица наши были так близко, что меня вело от паров алкоголя, которыми пропитался этот странный, желанный, но чужой и вовсе незнакомый мне человек. – Просто послушай! Демиюрг заманил нас обоих в ловушку. Тебя обманули: не будет никакого слияния. Не будет никакого «Digiwor(l)d». Мне передали послание от дяди: если я устраню тебя, то смогу выйти из биосимуляции.
      С этими словами я достала из складок платья пузырёк, продемонстрировав его шотландцу.
      Взгляд Иэна сфокусировался на пустом флаконе. И всё – больше мне можно было ничего не объяснять. Ведь я вблизи могла наблюдать, как то, что ещё секунду назад казалось если не надёжно запрятанным в глубинах, а, всё же, душевным теплом, сверху залакированным страстью и желанием (вы же помните, да, что я сидела у него на коленях? уж в определении мужского желания у меня сомнений не было), словно подёрнулось рябью осознания, обиды, страха и… гнева.

      ________________________

      * Из к/ф «Покровские ворота», 1982 год.