Как поднимался человек - 10

                ( Рассказы о первобытном обществе )


                ЗАТЕРЯННЫЕ В ВЕКАХ

   Около полутора миллионов лет назад на просторах Восточной Африки проживало необычайное существо: с обезьяньим лицом, крупной выступающей вперёд челюстью, широким носом, - но зато полностью прямоходящее, со сравнительно большим и довольно развитым мозгом, и кистями рук, вполне приспособленными для изготовления орудий труда. За умение изготавливать орудия труда, а также за другие полезные навыки это существо получило впоследствии в научном мире наименование - "хомо хабилис", или "человек умелый". В ходе своего развития "человек умелый" постепенно перешёл от растительной пищи к мясной, и стал одновременно и вегетарианцем, и плотоядным. Сначала он подбирал остатки пиршеств хищников, а затем, научившись изготавливать каменные орудия, - и не только труда, но и орудия боя, - стал отнимать у хищников их добычу, бесстрашно нападая, и обращая тех в бегство. Расселяясь по территории Африки, "человек умелый" сражался за неё не только с хищниками и другими зверями, но также и с некими человекоподобными существами, так называемыми "австралопитеками", что означает "южная обезьяна". А когда австралопитеки были полностью истреблены, новые властелины Африки стали сражаться уже с себе подобными, - то есть с такими же представителями племени "хомо хабилис". В результате бесконечных войн вышли победителями и выжили только самые умные, сильные, ловкие и умелые. Вот о таком "человеке умелом" и его времени и пойдёт этот рассказ...

                *   *   *

   Агг, вожак стаи, живущей у большого озера, расположенного в низине, - там, где кончались высокие зелёные холмы, был сильно не в духе. А, точнее сказать, - он был просто взбешён! И у него были все основания для этого. Ещё бы, - в то время, когда все взрослые, и даже молодые самцы стаи знали Великий Закон саванны, и неукоснительно его соблюдали, всё же нашёлся один, который пошёл против этого закона. Закон же, которому подчинялись все, в том числе и сам вожак, впитавший его с молоком матери, заключался в одном правиле: убей, или будешь убит сам! И члены стаи, под главенством своего вожака, наводили ужас на всю прилегающую к озеру часть саванны: мало того, что они безжалостно истребляли всех животных, - и хищников, и травоядных, они постоянно воевали с другими стаями двуногих существ, таких же, как они сами. Агг и его сородичи воевали, нападали, убивали, похищали и крыли самок из ближних и дальних стай, разбросанных по жёлто-зелёной земле саванны, - и так продолжалось бесконечно, изо дня в день, из года в год... Таков был этот жестокий закон, - и вожак со своими соплеменниками считали его единственно правильным, незыблемым, и установленным навсегда. И вдруг нашёлся самец, - да не где-нибудь, а в его собственной стае! - по имени Чу, который взял и нарушил Великий Закон, оскорбив и унизив этим не только всех членов стаи, - но, в первую очередь, именно его, вожака Агга. Негодяй Чу не сделал то, что должен был сделать: вместо того, чтобы убить врага, как распорядился вожак, он сохранил ему жизнь, да ещё и помог после этого скрыться! А было это так... 

                *   *   *

   Ранним утром предыдущего дня два лазутчика из стаи Агга обнаружили в зарослях кустов, неподалёку от широкого ручья, стоянку другой стаи. Вернувшись назад, и представ пред грозными очами своего предводителя, лазутчики как могли, воплями и жестами указали направление и место расположения чужаков. После чего вожак, как обычно бывало в подобных случаях, принял решение эту часть саванны от чужаков очистить. Поскольку в Африке не бывает долгих вечеров, и сумерки не длятся часами, а вслед за дневным светом почти сразу на землю опускается ночь, Агг быстро собрал взрослых самцов, прихватил даже несколько самок и, не теряя времени, отправился вместе с ними вслед за лазутчиками, указывавшими дорогу. Прибыв на место, они незаметно окружили со всех сторон вражескую стоянку и залегли в кустах. Как только небо почернело, Агг поднялся во весь рост и гаркнул во всё горло, давая сигнал к атаке. Стая ринулась вперёд, на ничего не ожидавших, и уже собиравшихся мирно укладываться спать чужаков, круша и опрокидывая их жалкие строения из палок и листьев, калеча и убивая всех подряд. Вожак подавал в этом всем пример, размахивая своей сучковатой огромной дубиной, не разбирая при этом, кто перед ним - взрослые самцы, самки или детёныши. И стая неукоснительно следовала его примеру. Видя, что всё пока идёт так как надо, Агг прекратил размахивать направо и налево дубиной, а взобрался на оказавшийся под его ногами небольшой холмик, и с его высоты, как истинный вожак, принялся наблюдать за полем боя, - а точнее, за полем избиения. С этого холмика, сквозь начинавшую опускаться на землю завесу темноты он увидел, как один самец из его стаи по прозвищу Чу, склонившись над лежащим на земле раненым чужаком, занес у того над головой каменный нож. Агг с наслаждением ждал, что сейчас раздастся хруст костей, и предсмертный вопль побеждённого, и даже прикрыл веки от удовольствия. Но... но ничего такого не последовало, - ни хруста, ни вопля, ни крика, - вообще ничего! Вожак с удивлением открыл глаза, и они у него не то что раскрылись, - они чуть не вылезли из орбит. Вместо того, чтобы добить лежащего, этот самый Чу опустил руку с занесённым ножом, а другой рукой показал лежащему в сторону кустов, - откуда, как успел заметить Агг, испуганно выглядывала какая-то молодая самка, прижимавшая к груди крохотного детёныша. Чу делал нетерпеливые жесты, указывая чужаку на кусты, за которыми пряталась самка, явно предлагая ему присоединиться к своим сородичам. Мало того, он рывком приподнял чужака с земли, и буквально насильно толкнул его в сторону кустов. Ошалевший в первое мгновение неприятель, наконец сообразил, чего от него хотят, и стремительно рванулся вперёд, мгновенно скрывшись в зарослях вместе со своим семейством.

                *   *   *

   Нет, это было уже слишком! Такого зрелища ранимое сердце Агга спокойно выдержать не могло... Вместо хруста костей и вида пролитой крови, он увидел, как живые и здоровые члены чужой стаи удирают восвояси,- и сделали они это с помощью самца из его собственной стаи! Зарычав от бешенства, он громким воплем подозвал двух своих ближайших помощников - Ака и Ока, добивавших кого-то в ближайших кустах. Оба, с неохотой прервав своё увлекательное занятие, тяжело дышащие, и с головы до ног забрызганные кровью, недовольно ворча под нос, подошли к предводителю. Тот концом дубины ткнул в заросли, куда скрылись беглецы, и рыкнул:"Арррк!", что на примитивном языке его стада означало: "Догнать, схватить и добить!" Зная крутой нрав своего вожака, Ак и Ок тут же, взвалив на плечи свои окровавленные дубинки, бросились туда, куда указывал Агг, и вскоре исчезли из виду. Сам же вожак, трепеща от гнева, спустился с холмика, на котором до этого стоял, расставив в ширину свои волосатые ноги, и медленно направился в сторону негодяя Чу. Тот, даже не делая попытки бежать, или защищаться, стоял на месте и, покорно опустив лохматую голову, ожидал своей участи. Чу понял сразу, что Агг видел, как он отпустил чужаков живыми и, уперев глаза в землю, ждал рокового удара. Подойдя к нему вплотную, вожак рыкнул на него раз, другой, затем отступил на шаг, и высоко поднял дубину над головой. Чу зажмурился, уже предчувствуя, как его череп разлетается на тысячу кусков. Дубина просвистела в воздухе ... и обрушилась на землю всего в нескольких сантиметрах от правой ступни Чу. Удар был такой силы, что земля задрожала под ногами строптивца, - но он при этом, на удивление самому себе, остался жив. Дубина снова взлетела вверх, Чу снова зажмурился... и опять смертельный удар миновал его повинную голову, и обрушился на землю, теперь уже с левой стороны. И снова земля сотряслась от могучего удара, но череп виновника ярости вожака стаи так и остался невредимым. Агг, злобно фырча, опустил конец дубины в траву и, опершись на её верхний конец, исподлобья уставился на стоящего перед ним мерзавца и негодяя. А Чу, ещё до конца не верящий, что остался жив, поднял руки, и осторожно ощупал свою голову, - находится ли она в целости и сохранности? Голова была в полной сохранности, и могла и дальше служить хозяину, выполняя свою главную задачу - соображать и мыслить, чем счастливчик Чу тут же и занялся, пытаясь понять, - почему он, вопреки всему, остался в живых?..

                *   *   *

   Несмотря на первобытную неразвитость и дикость, он всем своим нутром понимал, что это неспроста, и что кровожадный и жестокосердный Агг оставил ему жизнь не от  широты души, а с каким-то особым расчётом. И Чу даже инстиктивно догадывался, почему именно. Чтобы удостовериться в своей догадке, он поднял на уровень груди зажатый в правой руке каменный нож, и медленно провел по его заострённому краю большим пальцем левой руки, после чего, склонив голову чуть-чуть набок, вопросительно взглянул на вожака. Тот, видя его жесты, свирепо рыкнул, а затем отвернул голову в сторону, снова рыкнул, но уже чуть потише и, словно ничего и не случилось только что между ними, вскинул свою дубину на плечо, и неспешно двинулся вперёд. Отчего же, спросит нетерпеливый читатель, он вдруг проявил такое неслыханное милосердие, и не размозжил голову Чу тут же, на месте, как сделал бы, не раздумывая, это в отношении какого-нибудь другого члена его стаи? Всё дело заключалось в том, что мерзавец и негодяй Чу был не просто "какой-нибудь", а один из самых ценных, - если не самый ценный! - из всех его сородичей.  Он был "мастером", - хотя, конечно, такого понятия ещё не существовало напрочь в те тёмные и примитивные века. О каком же мастерстве Чу идёт речь, спросите вы? О самом важнейшем и нужнейшем в те времена, о которых идёт речь в данном рассказе. Он умел изготавливать деревянные, костяные и каменные орудия труда. И, - что важнее всего! - он умел изготавливать деревянное, костяное и каменное оружие, какого не было у других стай во всей необъятной саванне, и при помощи которого Агг и его сородичи всегда одерживали победы, и никогда не знали поражений.

                *   *   *

   Чу, что называется, был мастер на все руки. Он изготавливал орудия из костей, разбивая кости осколком камня или кремня. Он делал отщепы из кусков остывшей вулканической лавы, и они у него получались острыми, годными и для ножей, и для игл, прокалывающих шкуры, чтобы их сшивать. Чу также умел изготавливать не только колющие и режущие, но и рубящие орудия. Этот первобытный гений умудрялся делать рубила и отбойники не только из камня, но и из твёрдых пород дерева, из кости или оленьего рога. Никто в стае, как не старался, не мог так искусно откалывать отщепы, как Чу, а у него они получались длинные и тонкие. И, хоть на это затрачивалось больше труда и умения, зато и отщепы, и всевозможные бытовые предметы, и ножи для боя у него выходили более удобной, правильной формы, и служили дольше. Все самые лучшие, тут же надо заметить, без зазрения совести  забирал себе Агг, или кто-то из его приближённых. Но Чу недолго обижался на них. Через какое-то время он брал новый камень, и ловко, при помощи небольшого каменного отбойника откалывал от ядрища тонкие ножевидные пластины, а затем выделывал из них множество полезных и нужных вещей: скребки разнообразной формы, шилья, резцы, ножи с обоюдоострыми сторонами, а также ножи с затупленной спинкой, остроконечники широкие и узкие, и массу других подобных изделий. Равного ему в этом деле не было во всей стае. Мастерству своему он научился ещё в детстве, от отца, который умело изготавливал каменные и костяные предметы быта. А Чу делал их из всего, что только попадалось ему под руку, и вскоре в своём мастерстве далеко превзошёл отца, - хотя тот этого и не увидел, давным-давно растерзанный леопардом... 
  Лучшие изделия, как уже говорилось выше, забирал, конечно, Агг в своё личное пользование, на правах вожака и самого сильного в стае. Он втайне ценил великие способности Чу, понимая, что тот и в дальнейшем может быть очень полезен, - и, в первую очередь, ему самому, Аггу. Поэтому он и не стал лишать Чу жизни, поэтому его смертоносная дубина дважды просвистела у самой головы мастера, и дважды опустилась на землю, не причинив тому никакого вреда. Но  свирепый Агг не был бы Аггом, если бы оставил строптивца совсем без наказания. Когда он закинул дубину на плечо, и неспешно тронулся с места, из кустов с растерянным видом появились Ак и Ок, разводя в стороны руки, больше похожие на лапы, и невнятно бормоча что-то в своё оправдание. Из их обрывочных фраз вожак понял, что они никого в кустах не нашли, и что преследуемый ими чужой самец вместе со своей самкой и детёнышем бесследно исчезли. Дикая, первобытная злоба мгновенно вспыхнула в нём, и он, размахнувшись, влепил Аку и Оку, каждому по очереди, две тяжёлых оплеухи. А затем, круто развернувшись на месте, широкими шагами подошёл к стоящему на том же месте Чу, вырвал у него из рук каменный нож, и изо всех сил ударил беднягу кулаком в живот, да так, что тот кувырком отлетел в сторону, и рухнул в ближайшие кусты. А вожак удовлетворённо хрюкнул, попробовал пальцем острие отобранного ножа, ещё раз удовлетворённо хрюкнул, громче прежнего, и медленным шагом отправился обозревать поле только что закончившегося боя.
 
                *   *   *

   Этого случая, и поступка "ослушника" Чу вожак не забыл, и надолго затаил злобу на мастера. При малейшей возможности он, - то ли один на один, то ли в присутствии других членов стаи, - продолжал преследовать и унижать несчастного Чу: орал на него, бил, отбирал изготовленные им орудия, а недоделанные или, по его разумению, никуда не годные безжалостно ломал и выбрасывал с презрительным выражением на своей заросшей густой шерстью физиономии. Если он сам по каким-то причинам не мог принять участия в "показательном воспитании", то эти обязанности поручались Аку и Оку, а уж те всегда были рады лишний раз "почесать руки", и показать остальным своим сородичам, какое место, - после вожака, конечно!  - они занимают в стае. И это продолжалось изо дня в день, а то и по нескольку раз на дню. Постоянно избиваемый и запугиваемый Чу просто уже не мог делать своё дело, а его некогда знаменитые на всю стаю изделия получались всё хуже и хуже. Когда он начинал что-то изготовлять, то у него сразу начинали дрожать руки, ломить бока и плечи, и он либо бросал начатое, либо сидел в глубокой задумчивости, опустив голову, и держа в своих загрубелых пальцах отбойник и очередной, приготовленный для отщепов камень. Было совершенно ясно, что так дальше продолжаться не может, и ему необходимо принять какое-то решение, - но какое, он ещё и сам толком не знал. Чу прекрасно понимал, за что вожак так его преследует, - но в глубине души нисколько не жалел о своём поступке. Всё дело заключалось в его собственной натуре, - и в его, отличном от других сородичей, парадоксальном для первобытного дикаря характере. Другие члены его стаи, с малых лет воспитанные по закону саванны: "Убей, или убьют тебя!", даже детёныши и самки, не чурались вида крови и смерти, а убийство того или иного существа для них являлось вполне обыденным делом, а не чем-то необычайным и ужасным. А Чу был не таким... Не таким - и всё! Откуда у него в душе, в голове, в сердце, или где-то ещё родились эти непонятные качества - жалость, доброта, сострадание к ближнему, объяснить было очень трудно, - да, пожалуй, и невозможно. Чу открыл их в себе не сразу, - аа когда открыл, то понял, что ничего с собой он больше поделать не может, и что в дальнейшем ему предстоит со всем этим жить, - или со всем этим умереть...

                *   *   *

  Однажды под вечер, когда круг солнца закатился на самый дальний край саванны, а синеющее в вышине небо стало густеть и покрываться чёрными красками, в очередной раз избитый Аком и Оком, бедный Чу сидел у берега ручья, протекавшего неподалёку от стойбища его стаи и, морщась от боли, прикладывал к распухшему лицу листья, смачиваемые им в плескавшейся рядом воде. Никого, кроме него самого, на берегу ручья больше не было. Внезапно, боковым зрением он заметил, как слева от него зашевелились кусты, и испуганно напрягся, ожидая, что сейчас из кустов вылезет леопард, и рыча, набросится на него. Но каково же было его удивление, когда вместо леопарда он увидел невысокую, темнокожую фигуру существа, стоящего на двух ногах, и удивительно похожего обликом на него самого, только немного меньше ростом, и гораздо примитивнее. В одной руке, больше похожей на лапу, это существо держало длинную заострённую палку, а другую руку, глядя в сторону сидящего на корточках Чу, то и дело прикладывало к губам, словно подавая знаки вести себя потише. Чу, сначала ошеломлённо глядевший на него, затем присмотрелся повнимательнее, и неожиданно узнал в этом существе спасённого им недавно от верной смерти чужака из вырезанной его сородичами стаи. Чужак, уже обросший довольно длинными волосами на голове, тоже определённо узнал того, кому он был обязан своей жизнью. То и дело поглядывая в сторону расположенного невдалеке враждебного стойбища, он подошёл к Чу, остановился напротив и, наклонившись, молча вгляделся в его распухшее лицо. А потом, покачав головой, неожиданно протянул вперёд руку и... погладил беднягу по голове. Чу, растерянно глядя на него, и не ожидавший ни такой встречи, ни такого отношения к себе, прямо с корточек шлёпнулся задом на траву. На его избитом лице отразилась целая гамма чувств, а когда чужак протянул руку, и снова погладил его, - на этот раз по плечу, - подбородок его задрожал, и на глазах выступили слёзы. Ведь уже давным-давно никто, кроме рано умершей матери, не гладил его, и не обращался ласково, - а только бил, пинал, толкал, кусал и царапал. А тут - такое... Он сидел и растерянно глядел на чужака. А тот, обернувшись в сторону кустов, взмахнул над головой палкой, и из зарослей, осторожно ступая, вышла уже знакомая Чу самка с детёнышем на руках, а вслед за ней, сильно прихрамывая, - ещё одна, совсем молоденькая самочка. Потоптавшись возле кустов, и повинуясь новому взмаху руки самца, они подошли к сидящему на траве Чу, и встали позади своего вожака. А тот, переложив палку в левую руку, наклонился, снова вгляделся в распухшее лицо несчастного страдальца, снова покачал головой, почмокал своими толстыми губами и, протянув правую руку, рывком поднял Чу с земли. Ощупав его нос, губы и скулы кривыми волосатыми пальцами, он сочувственно гукнул пару раз, а затем, обведя концом палки воздух вокруг стоящих за ним двух самок и детёныша, обернулся к Чу и, словно приглашая, мотнул в их сторону головой. Видя, что Чу не понимает его, чужак что-то залопотал, потом ткнул пальцем в грудь своего спасителя, затем - в свою, и снова кивнул на стоящих за его спиной самок. Видя, что Чу уже начинает кое о чём догадываться, он обвёл рукой избитое лицо мастера, показал на себя, помотал отрицательно головой, и в очередной раз сделал приглашающий жест, поочередно показав на себя, на Чу, на самок, и махнув ладонью в сторону саванны. Как бы ни был примитивен и дик в те времена первобытный человек, но Чу стало ясно, что чужак приглашает его присоединиться к нему и самкам, и уйти вместе с ними в саванну, подальше от того места, где ему нанесли такие побои. Подобные мысли очень часто посещали мастера, но страх уйти из стаи в одиночку, на верную смерть, сдерживал его. А вот теперь, когда он будет уже не один... Глядя в землю, Чу крепко задумался. Он понимал, что в родной стае у него теперь такой жизни, как прежде, не будет, - и пока у власти находится Агг со своими подручными, кроме побоев и издевательств, ничего хорошего ему ждать не приходится. А в новом стаде, хоть оно и чужое, он может обрести для себя новую жизнь... И когда, то и дело тревожно поглядывавший в сторону вражеского стойбища низкорослый самец нетерпеливо ткнул его в плечо кончиком заострённой палки, - он, наконец, решился! Согласно кивнув самцу головой, отчего тот расплылся в довольной улыбке, Чу наклонился и  быстро подобрал лежащие на берегу ручья отбойник и отщепы с расколотого им камня.  А затем, в последний раз оглянувшись в сторону покидаемого им навсегда стойбища, решительно зашагал вслед за удаляющимися тремя фигурами, пока и их, и его не поглотила опускавшаяся на саванну ночная тьма...

                Конец

                *   *   *