Зейванг Людмила, врач. Военная судьба её не вся

          День Победы. 70-е годы ХХ века.
          Ветераны СЭГа 290 сфотографированы в Москве
          на Тверском бульваре у памятника русскому
          учёному К. А. Тимирязеву.
          В тот день на встречу однополчан
          собралось более 300 человек.
      На обороте снимка написано: "Все ещё живы".
          Фотографии Л. С. Зейванг у меня нет.
          Возможно, она есть вот на этом снимке
          фронтовых друзей.
     В  первом ряду дети - это пионеры-следопыты
     Вяземской школы № 2. Долгие годы с ними
     ветеранов госпиталя связывала тесная дружба.

               
                ЛЮДМИЛА ЗЕЙВАНГ. ВРАЧ.
                ВОЕННАЯ СУДЬБА ЕЁ НЕ ВСЯ

    К большому сожалению, о ЛЮДМИЛЕ СЕРГЕЕВНЕ ЗЕЙВАНГ, капитане медицинской службы, известно пока мало. Пишу «пока», так как надеюсь, что мне удастся что-то узнать о ней позже. Такие случаи уже были.
   Людмила Сергеевна, врач, работала во время Великой Отечественной войны в сортировочном эвакуационном госпитале (СЭГ) № 290 – главной медицинской базе Западного, а с лета 1944 года – 3-го Белорусского фронтов. Почти (или – без «почти») с первых дней войны!

    Ещё есть вопросы: где родилась, какой медицинский вуз окончила; все ли годы войны работала в СЭГе 290; когда и откуда была демобилизована; была ли у неё семья, дети?
   Но даже если мне не удастся найти ответы на все вопросы или на часть, достаточно будет того, что рассказано о ней в документальной повести «ВО ИМЯ ЖИЗНИ» бессменного начальника СЭГа 290, полковника медицинской службы, военврача, хирурга Вильяма Ефимовича Гиллера (1909-1981; воспоминания его и о нём опубликованы здесь же).

                ВСЕ СУДЬБЫ В ЕДИНУЮ СЛИТЫ

   Об этом не говорят, но надо давно признать, что из призванных во время Великой Отечественной войны на фронт миллионов советских граждан далеко не обо всех где-то что-то рассказано (музеи, литература, кино, радио).
   Что никак не умаляет славы их – смелых воинов, защитников Отечества от фашистов.
   Недавно услышала песню «Имена» - о советских фронтовиках, разбивших в 1941-1945 годы в пух и прах армии фашистской Германии и её многочисленных сателлитов.

  Бывают безымянные высоты,
  Но все солдаты носят имена.

   К сожалению, есть и до сих пор не известные солдаты. Могила одного из них находится в Александровском саду в Москве. Там горит Вечный огонь.
   У Владимира Высоцкого, актёра и поэта, есть стихотворение, ставшее песней, «Братские могилы»:

На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают –
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.

Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче – гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы –
Все судьбы в единую слиты…

   В. Е. Гиллер написал несколько книг о СЭГе 290 и о боевых товарищах - воинах в медицинских халатах. Госпиталь, разворачиваясь для приёма раненых, занимал большую территорию. И персонала (не только медицинского; здесь и дальше в скобках мои пояснения – Л. П.- Б.) в нём было от 1000 до 1500, что зависело от ситуаций на фронтах. 
    При большом поступлении раненых (а также - обожжённых, контуженных, обмороженных, больных; оказывали помощь и местному населению, беженцам) к госпиталю прикомандировывались ОРМУ – отдельные роты медицинского усиления разного профиля (ранения головы, грудной клетки, брюшной полости, верхних и нижних конечностей, позвоночника, глаз и др.).
   Это были небольшие хирургические бригады «на колёсах», имевшие свой штат и всё необходимое для специализированных операций. За счёт них количество персонала в СЭГе увеличивалось. Чаще – лишь на какое-то время.

   Начальник госпиталя, конечно, не мог быть знакомым со всеми. Но в его книгах много фамилий (нередко – лишь фамилии, без имён и отчеств). И не только врачей, с которыми он был лучше знаком, потому что они служили стержнем медицинской помощи раненым.
    В. Е. Гиллер вспоминал водителей санитарных машин, парикмахеров, аптекарей, рентгенотехников, политруков, санитарных дружинниц, строителей…
    По его признанию, у него был большой блокнот, в который он записывал текущие дела госпиталя и разные проблемы; просьбы персонала и раненых; всевозможные случаи; приезд разных военных и гражданских чинов; и шефов с драгоценными дарами для раненых (тёплые одеяла, одежда, продукты, письма и рисунки от детей).

    К концу войны его блокнот так распух от вклеенных листов, что превратился в странного вида книгу, исписанную вдоль и поперёк. Именно блокнот сохранил многие имена однополчан. Потом помогли и рассказы при встречах ветеранов госпиталя.
   Среди упомянутых в повести «Во имя жизни» есть и Людмила Зейванг. Очень может быть, что её фамилия не один раз была записана и в блокноте начальника госпиталя.

                ИЗ АНКЕТЫ

     Большая удача, что сохранилась анкета, заполненная Людмилой Сергеевной в 1986 году.   
   ИЗ АНКЕТЫ Л. С. ЗЕЙВАНГ:
   Родилась 27 мая 1912 года. Образование до войны высшее. Член КПСС с 1943 года. Начало службы в СЭГе 290 – июнь 1941 года. Отделение: 3-я хирургия.
   Награды: Орден Красной Звезды; медаль «За боевые заслуги».
   Заслуженный врач РСФСР.

   На вопрос в анкете: «Где и кем работали после войны» такой ответ:
   «До 1979 года во Всесоюзном научно-исследовательском центре акушерства и гинекологии. С 1979 года – в гинекологической больнице № 11».
   К моменту заполнения анкеты: «Заведующий кабинетом медицинской статистики гинекологической больницы № 11».
   Выступала с лекциями в медицинском училище имени Семашко.
   Жила в Москве; Ленинский проспект, дом 41 (есть полный адрес).

    В конце анкеты Людмила Сергеевна написала о своём желании: «Поехать, по возможности, Совету ветеранов в полном составе в г. Вязьму, посетить Обелиск и памятные места».
   На анкетах кто-то из Совета ветеранов СЭГа 290 записывал даты участия однополчан во встречах в Москве 9 мая – в День Победы. По этим записям видно, что Л. С. Зейванг бывала на встречах в разные годы. Последним записан год 1988.

   Жаль, что Людмила Сергеевна в анкете не ответила полностью на вопрос: «Сроки службы в СЭГе 290». Если бы написала до какого года работала в госпитале, тогда можно было бы узнать - служила ли она в нём до Победы.
   Не только врачи, но и другой персонал госпиталя, кто принимал воинскую присягу, подчинялся уставу; они служили там, куда их направляло соответствующее подразделение Санитарного управления фронта; где нужен был их опыт.

   В другие госпитали переводили и тех, кто работал в СЭГе 290. Правда, если можно так выразиться, костяк его врачей, особенно – хирургов, за все годы войны мало изменился по составу.
   И врач Людмила Зейванг могла не по своей воле поменять место службы. Известно, что она работала в госпитале, когда он из горящей Вязьмы перебазировался в Москву. Об этом дальше.
   Меня удивляет, что среди её наград нет медали «За оборону Москву». Уж она обязательно должна была её получить, как и другие её однополчане, начавшие работать в госпитале с первых месяцев войны.
  Остаются вопросы: Людмила Сергеевна не получила такую медаль или не записала её в анкете?
   
                1941 ГОД. ПРИФРОНТОВАЯ ВЯЗЬМА

   В уже опубликованных здесь воспоминаниях  тех, кто служил в госпитале, есть подробности: каким был в самом начале Великой Отечественной войны город Вязьма (Смоленская область); как врачи и другой персонал попадали в госпиталь; о страшных бомбёжках немецкой авиации; пожарах; гибели людей; беженцах.
   Людмила Сергеевна начала работать в госпитале, как она написала в своей анкете, в июне 1941 года. Не известно, как она оказалась в Вязьме, и кто её направил в СЭГ 290. Она могла получить направление из какого-то военкомата (например, Москвы); или, как некоторые другие медработники, выбираясь из фашистского окружения, добраться до Вязьмы. Хотя я в этом сомневаюсь.

    В июне-июле 1941 года в прифронтовых тогда ещё районах Смоленской области - был ад. Немцы там появятся позже. А их самолёты бомбили всюду, куда долетали.   
    Никто не мог предвидеть, как будут разворачиваться события на Западном фронте осенью того года. Штаб госпиталя, учитывая наступающие холода, принял решение готовиться к зиме.
   Именно тогда, в начале осени 1941 года, персонал СЭГа 290 начал строить землянки в лесу. Это был первый опыт его «зарывания под землю». А в марте-апреле 1943 года, в основном, своими силами (большинство в госпитале – это женщины разного возраста) «сэговцы» построят уникальный подземный медицинский городок в труднопроходимом Пыжовском лесу (недалеко от Вязьмы и железнодорожной станции Новоторжская).
   Он вызовет неподдельный восторг у гостей – делегации иностранных врачей. Их отзыв хранится в Центральном военном музее.
   «Сэговцами» называли себя ветераны госпиталя после войны.
 
     Пока нет свидетельств кого-то из однополчан о том, что Людмила Сергеевна вместе со всеми наводила порядок в подвалах разбитых зданий в Вязьме, которые персонал (не зависимо от профессии и служебного ранга) приспосабливал для раненых; что переносила на носилках раненых, когда для этой работы не хватало санитаров.
   Персонал, если была необходимость, обустраивал для раненых и для себя большие палаточные городки. В этой нелёгкой работе участвовали все, кто был свободен от дежурства. Случалось, что в непогоду палатки вырывались из слабых женских рук и их ветром уносило в неизвестные дали.
   Есть информация: хвалили советские палатки и ругали американские. Отечественные легко разворачивались и были комфортнее.

    Я уверена, что врач Зейванг участвовала в названных и ещё многих других, не названных здесь, делах. По-другому быть просто не могло. Был «не на бумаге» приказ начальника СЭГа: беречь руки хирургов. Но и хирурги, а многие из них уже были «в летах», находили себе разную хозяйственную работу, где бы госпиталь не находился.
 
                НОЧЬ. НАЛЁТ. БОМБЁЖКА
 
     ИТАК, 1941 ГОД, ВЯЗЬМА. И железнодорожная станция Новоторжская, куда приходили поезда – «санитарные летучки» с ранеными и откуда, оказав помощь, персонал СЭГа 290 отправлял их в тыл. В госпитале оставались лишь те, кто не смог бы перенести длительную дорогу в поезде; кому предстояли ещё неотложные операции; кто был без сознания.
    Осень в том году была холодной.

   Первое упоминание Людмилы Зейванг в повести «Во имя жизни» В. Е. Гиллера связано с очередной бомбёжкой фашистами Вязьмы. В то время в штабной землянке шло открытое партийное собрание, на котором говорили о подготовке госпиталя к зиме.
   Едва успел интендант госпиталя Иван Андреевич Степашкин закончить фразу: «И что очень важно – обеспечить каждую операционную собственным источником света», как в землянке погас свет. Внесли свечи; «временами неровный их свет вздрагивал от колебания почвы».

   А в госпиталь продолжали поступать раненые; работали все отделения. Если гас свет, то помещения освещали керосиновыми лампами, свечами; случалось – фарами машин.
   Начальник госпиталя, как Воевода, пошёл дозором по госпиталю. Дошёл до 3-го хирургического отделения, где и работала Людмила Зейванг.
    Начальником его был Николай Иванович Минин. Хирург с большим довоенным опытом своего дела. В числе первых ополченцев-москвичей отправился в район боёв на Западном фронте. Был тяжело ранен; его доставили в СЭГ 290 (в Вязьме); отказался от предложения отправиться в тыловой госпиталь и продолжить там лечение.
   Остался в СЭГе и работал в нём до Победы. Здесь опубликован рассказ о нём: «Николай Минин. Хирург в шапочке набекрень».

   Из повести «Во имя жизни»:
   «Вообразите себе операционную, в которой одновременно несколько хирургов оперируют раненых. Ночь. Налёт. Бомбёжка. Город выключил свет.
   Открываю дверь операционной – тьма кромешная. Это меня не удивляет. Но поражает тишина, как будто в комнате никого нет. А я твёрдо знаю, что там должны быть люди.
   «Что за наваждение? – думаю я. – Может быть, в темноте не в ту дверь зашёл?». Но тут же натыкаюсь на знакомый умывальник. И начинаю догадываться, что сейчас увижу.

   Я был настолько ошеломлён, что забыл об электрическом фонарике и зажёг спичку. Передо мной предстала картина, как из «Спящей царевны». Спали врачи, спали сёстры, спали и раненые – их было трое на столах.
   Я зажёг вторую спичку: на других столах тоже лежали люди – кто-то в белых халатах, я сразу не разобрал, кто это: врачи или сёстры. Одни сидели на табуретках, сложив руки на коленях; другие спали, по привычке вытянув вперёд перед собой сложенные в кулаки руки.
   Попробуйте сделать это вы – у вас руки долго не выдержат такого напряжения и тотчас упадут. А вот у нашего брата, хирурга, этот рефлекс вырабатывается долголетней практикой – хирург больше всего оберегает от загрязнения руки, особенно пальцы.

   Кто-то присел на корточки, прислонившись к стене; видимо, не найдя себе стула. Операционная сестра спала, прислонившись к столу. Против неё, положив обе руки на живот раненого, дремал Минин.
  Удобнее всех устроилась Людмила Зейванг. Она спала, положив голову на ноги раненого и прикрыв лицо полотенцем. При ближайшем рассмотрении оказалось, что голову она положила не на раненого, а на Халистова (Иван Степанович Халистов, хирург).
   Не успел я зажечь ещё одну спичку, как вошли две девушки с лампами. Я не захотел смущать товарищей, присутствуя при общем пробуждении, и, приложив палец к губам, сделал знак девушкам: не болтать, что я видел всё. Они понимающе кивнули головами».   

   А бомбёжки в тот день «следовали одна за другой, нервы у всех были напряжены, но работы никто не прекращал». Дальше В. Е. Гиллер рассказал, что несколько бомб упало рядом с перевязочным отделением. Один из раненых, которому делали перевязку, не выдержал воя и грохота, спрыгнул со стола и спрятался под ним.
   Ничего удивительного нет в случае с уснувшими в операционной. Персонал выматывался от 18-тичасовой смены.  Почти все годы Великой Отечественной войны в СЭГ 290 в сутки поступало по несколько тысяч раненых (и не только раненых) с Западного и других фронтов.
   Хирургам и операционным сёстрам приходилось труднее всех. Кроме физической усталости от многочасового стояния у операционных столов, они ещё вдыхали пары наркозного средства, видели много крови, изувеченные тела, на их глазах умирали раненые, как правило – молодые мужчины.
 
   Лишь один пример, как медицинский персонал превращался в строителей, маляров, грузчиков, уборщиков. В разбитой и сожжённой Вязьме и её окрестностях не было возможности найти здания с целой крышей, чтобы размещать раненых. Где-то надо было жить и укрываться персоналу госпиталя.
   Но находили нечто другое. Кто-то из хозяйственной роты наткнулся на уцелевшие пакгаузы (склады) близ станции Новоторжская. Один из них был огромный, как «линия Петровского пассажа в Москве». Сущие мелочи, что в нём были выбиты окна и двери, на потолках и стенах зияли трещины, на полу валялись осколки бомб.

   Больше всего пакгаузу радовался начальник 3-го хирургического отделения Николай Иванович Минин. Профиль его отделения: ранения верхних конечностей.
   Радость его объяснялась так. Хирург с прекрасным даром организатора мечтал о вместительном перевязочном отделении, в котором можно было бы поставить десять-двенадцать операционных столов. А ещё: рядом оборудовать помещение для ожидающих раненых (300-400 человек); поставить там столы с разной едой и чаем; чтобы в нём было тепло.

   Через три дня усилиями персонала 3-й хирургии всё в том пакгаузе блестело и сверкало. В сутки перевязочное (операции и перевязки) отделение принимало до двух тысяч раненых (обожжённых, контуженных, больных). И это всё в Вязьме, земля под которой дрожала и вставала на дыбы от бомбёжек немецкой авиации.
   Не могу назвать всех, кто работал в 1941 году в том пакгаузе в отделении Н. И. Минина. Но хотя бы несколько фамилий:

    Наталья Попова, фельдшер, старшая медицинская сестра отделения; Галина Мельникова, медицинская сестра, специалист по наложению гипсовых повязок; санитарная дружинница Тося Аничкова; хирурги Михаил Иосифович Гендель и Людмила Сергеевна Зейванг.
   Нет информации, где начальник СЭГа 290 увидел спящую медицинскую бригаду. Возможно, в пакгаузе.

                КАК УХОДИЛИ ИЗ ВЯЗЬМЫ

   Напишу об этом немного подробнее, так как здесь есть информация о Людмиле Сергеевне.
   1941 год. Первые дни октября. В штаб СЭГа 290 приходят тревожные сводки. Врачи и сами догадывались, что положение на фронте тяжёлое – по тому, в каком состоянии к ним поступали раненые.
   Из воспоминаний В. Е. Гиллера, очевидца тех событий:

   «Никто не знал истинного положения. Устоит наш фронт или покатится назад? Вот что занимало всех. С каждым часом истина вырисовывалась всё яснее и яснее. Достаточно было посмотреть на раны, как сразу становилось понятным, что они не подвергались своевременной хирургической обработке в медико-санитарных батальонах дивизий.
   Там ограничивались только беглой перевязкой, а в некоторых случаях просто наложением резинового жгута для временной остановки кровотечения. Все знали, что это бывает только при исключительных обстоятельствах, при неожиданном изменении военной обстановки, при вынужденном отходе».

   Ночь с 4-го на 5-е октября. Вязьма и все её окрестности в огне. А «на фоне огненного неба кружатся фашистские самолёты». В госпитале скопилось более трёх тысяч раненых, большинство из которых не могли двигаться без помощи.
   Радовало лишь то, что они были надёжно укрыты в подземных операционных, корпусах маслозавода (Вяземский маслозавод был эвакуирован в тыл), десятках землянок.
   В воспоминаниях «сэговцев» много рассказов о том, как добывали (когда свой был полностью использован) транспорт для эвакуации раненых. Всеми правдами и неправдами уговаривали водителей свернуть с основной трассы Москва-Минск, добраться до территории госпиталя и взять столько раненых, сколько смогут поместиться.
   В грузовиках их укладывали «валетом»; кто мог сидеть, сидел.

   Нужны были поезда, но железная дорога для фашистов всегда была желанной мишенью; ремонтные бригады не успевали восстанавливать взорванные рельсы.
   И всё-таки 6-го октября случилось чудо:
   «К нам прибыли два санитарных поезда под погрузку, - вспоминал начальник СЭГа 290. – Правда, составлены они были не из классных, а из порожних товарных вагонов. Их пришлось дооборудовать нарами и постельными принадлежностями, а также персоналом. Но какая это была радость!
   Комендант (Вязьмы) пообещал, что если ему удастся, то он постарается собрать ещё одну такую же «дикую» летучку.
   -Только грузите как можно быстрее, сами понимаете, что делается!».

    Сформировали колонну из более тысячи легко раненых. Пешим ходом, пусть с разными трудностями, но она благополучно добралась до тыла. Сопровождала их медицинская бригада. На нескольких грузовиках везли продукты, медикаменты, перевязочный материал, одеяла, тёплые вещи. Начальником колонны был врач Пётр Фёдорович Пчёлка, как шутили в госпитале, «самый кроткий, но с сердцем льва».

  Ещё удалось собрать двенадцать машин и разместить в них семьдесят раненых, «наиболее слабых», и большой комплект разного ценного хирургического имущества. Под командой начальника 3-го хирургического отделения Н. И. Минина этот обоз был отправлен в деревню Михайловское, в восьми километрах от Гжатска, тогда ещё прифронтового города.
   Предполагалось, что, возможно, в Гжатске надо будет развернуть госпиталь и принимать раненых.

   Как уже было сказано, Людмила Сергеевна работа в 3-м хирургическом отделении. Уехала ли она из Вязьмы вместе с ранеными и своим начальником в деревню Михайловское? Оказывается, нет. И сейчас мы это увидим.
   Политрук, «у которого правая рука была на косынке, а на гимнастёрке поблескивал Орден Красного Знамени», заявил начальнику СЭГа 290, что он и большая группа, почти двести человек, из легко раненых решила идти в партизаны. Никакие уговоры не помогли.

   Из повести «Во имя жизни»:
 «Через полчаса отряд молодых партизан был сформирован. Савинов и врач мининского отделения Людмила Зейванг выявили шестнадцать человек, которые по разным причинам не могли следовать с отрядом. Снабдив храбрецов продуктами, вещевыми мешками и кое-каким оружием, мы стали прощаться».
   (Савинов – это Георгий Трофимович Савинов, заместитель начальника СЭГа 290 по политической части; для своих он был «комиссаром» и после того, как это звание в Красной Армии в октябре 1942 года было упразднено. Воспоминания о нём здесь опубликованы).

   Не должны вызывать удивления слова, что уходящих в партизаны раненых снабдили «кое-каким оружием». СЭГ 290 был воинской частью медицинского профиля. Персонал обучали стрелять; постоянно проводились строевые учения. Были свои защитные отряды, охрана.
   На фронте его полевая почта 43177 Д.  Именно так назвала свою книгу об этом госпитале Эсфирь (Эся) Соломоновна Гуревич. Она, старшина медицинской службы, прошла с ним фронтовыми дорогами от Москвы до Кёнигсберга. Её воспоминания были изданы в Минске, где после войны она жила и работала.

                ГОРЕЛА И РОДНАЯ НОВОТОРЖСКАЯ

    Ещё одно свидетельство того, что Людмила Зейванг была в Вязьме, когда уже возникла угроза, что госпиталь, персонал и раненые, которых ещё не успели эвакуировать, может быть окружён фашистами.
   Раненых, как мы видим, эвакуировали всеми доступными способами. Но их количество не убывало. На развилке дорог был указатель, где находится СЭГ 290. И военнослужащие, и беженцы попадали теперь уже не только под бомбёжки вражеской авиации. Фашисты подтянули к Вязьме и свою артиллерию. Звуки её отчётливо были слышны в госпитале.

   Чаще раненых на чём-то привозили. Случалось – и на телегах. Но были и такие эпизоды. Из воспоминаний В. Е. Гиллера:
   «Некоторые раненые, добравшиеся к нам пешком, обессилили и, поддерживая друг друга, ползли до тех пор, пока не наткнулись на наших девушек. Те и принесли их на руках в операционную.
   Столкнувшись с таким фактом, я приказал Людмиле Зейванг ещё раз лично проверить все землянки, блиндажи и щели – нет ли там кого».
   Наконец, были эвакуированы все раненые. Для кого-то из них пришлось даже вытащить все внутренности из пожарных машин.

   Восьмое октября 1941 года. Семь часов утра. Светало.
   Только теперь с территории госпиталя уходил последний эшелон с личным составом и имуществом. Их провожал необычный пожар: пришлось поджечь огромную гору очень нужных вещей – сотни новеньких шерстяных и меховых одеял.
   Подожгли (наверное, со слезами на глазах), чтобы всё это не досталось врагу. А увезти не было никакой возможности.
    Начальник госпиталя и другие «сэговцы» потом признавались, что «ночь с седьмого на восьмое октября сорок первого года была самой тяжёлой за долгие годы войны».
   Путь их лежал к Гжатску.

   Из повести «Во имя жизни»:
   «Остановив машину на небольшом подъёме, я вышел и посмотрел на лежавшую передо мной Вязьму, чуть левее её в клубах дыма горела ставшая нам родной Новоторжская…
   Мысленно прощаясь с ней, я говорил себе: «Ничего, мы ещё вернёмся с новыми силами!».
   И они вернутся в Вязьму в марте 1943 года и в болотистом Пыжовском лесу построят подземный госпиталь. Герои! Всем бы им – кто спасал раненых в СЭГе 290 все годы войны – поставить памятники!
   Самое трудное время было для тех, кто работал в госпитале, в первые месяцы Великой Отечественной войны. Немало было вокруг хаоса; многого не хватало. Потом будет легче. Хотя говорить так о войне можно лишь условно.

                СОКОЛ И ЛЕФОРТОВО

   С большим трудом огромный обоз СЭГа 290 16 октября 1941 года прибыл в, можно сказать, прифронтовую Москву.
   Что представляла собой тогда столица, описано в большом количестве разной литературы; показано в документальных и художественных фильмах; запечатлено на полотнах художников; рассказано в стихах и песнях, в воспоминаниях очевидцев.
   Бомбёжки; на улицах большое количество разной военной техники; колонны бойцов; ежи и баррикады; на стёклах окон белые полоски из бумаги; на балконах установлены пулемёты; над городом плавают аэростаты; уходят в тыл переполненные поезда…

   А в Москву приходят «санитарные летучки» с ранеными не только с Западного, но и с других фронтов, защищающих от врага столицу и её окрестности.
   Штаб СЭГа 290 получил распоряжение срочно развернуться в пустых корпусах эвакуированного в тыл госпиталя в районе Сокола (Амбулаторный переулок). Едва разгрузили машины и распределили отделения по корпусам, как стали поступать раненые. Их привозили на машинах; кто-то приходил сам. Привозили и раненых жителей города.
   В первый же день за восемь часов госпиталь принял две тысячи триста человек с разными увечьями.

   А на пятый день поздним вечером случилась трагедия. Началась страшная бомбёжка. По свидетельству очевидцев, в главный корпус попали три фугасных бомбы. Ещё несколько упали во дворе.
   Из воспоминаний В. Е. Гиллера:
   «Под ногами хрустело стекло, куски извести. Перегоняя друг друга, с фонариками бежали по лестницам врачи, сёстры и санитары, неся на одеялах и носилках раненых. Некоторые раненые, подпрыгивая и держась за стены, спускались самостоятельно.
   Минин с дружинницей Карпетчиковой вытаскивал раненого из-под обломков стены, в другой палате деятельно распоряжалась Людмила Зейванг».

   В ту ночь погибло четыре человека из персонала; а шесть были ранены. Погибла врач Зинаида Павловна Орловская. Все они были из хирургического отделения Леонида Леонидовича Туменюка (очерк о нём и фото здесь опубликованы).
   Едва не погиб В. Е. Гиллер. Если бы стена от рушившегося здания упала внутрь помещения, где он в тот момент находился, она бы его придавила. Стена рухнула во двор; Вильям Ефимович упал и потерял сознание. То была контузия. Не первая. Контужен он был и в Вязьме. По мнению врачей, последствия от контузии бывают нередко тяжелее, чем от какого-то ранения.

   Здания были сильно разрушены; работать там госпиталь не мог. И тогда он получил другой адрес: старинный район Москвы – Лефортово. Военный госпиталь, который там до войны работал, был эвакуирован в тыл. Вот его корпуса и занял СЭГ 290.
   В Лефортово и сейчас работает Главный военный клинический госпиталь имени Н. Н. Бурденко. На стене одного из его корпусов 6 мая 1989 года была установлена Мемориальная доска – свидетель того, что в его стенах с октября 1941 и по март 1943 гг. спасал раненых фронтовой СЭГ 290.
   Есть доля в заслугах, отмеченных Мемориальной доской, и врача Л. С. Зейванг.

   О том, сколько раненых в сутки принимал в ту пору госпиталь; о многочасовых сменах и коротком сне; о падающих на его территорию фашистских бомбах – это есть в опубликованных здесь воспоминаниях «сэговцев». Повторять я не буду.
   Конечно, работать персоналу в Лефортово было легче. Капитальные корпуса, отопление, водопровод, канализация, горячая вода, электричество… Ничего этого не было в Вязьме.
   Сразу же появилось много желающих помогать раненым. Шефами были заводы и фабрики, разные учреждения, театры; приходили студенты и школьники.

                БЛИЗКИЕ ТОВАРИЩИ У САМОВАРА
   
   Ещё одно упоминание Людмилы Сергеевны в повести «Во имя жизни» В. Е. Гиллера – в Москве в Лефортово:
   «С некоторого времени у меня стали собираться наиболее близкие товарищи. На стол водружался самовар, где-то раздобытый рачительным Иваном Андреевичем Степашкиным.
   Являлись два Николы – Минин и Письменный (Николай Николаевич Письменный, хирург-асс). Приходил Туменюк со своей женой; войдя, садились в стороне майор Кукушкина и «мать-настоятельница» Цирлина; забегал Шлыков (как всегда, на минуточку); жаловал непоседливый «сам» Чайков; охая и жалуясь на усталость, заглядывал Лященко.
   Простой в обхождении Савинов, не заставляя себя долго упрашивать, начинал подпевать гитаристу Ковалюку. Шутник Туменюк пускался в пляс, а за ним и Зейванг, и Муравьева».

   Больше пока ничего не известно о Людмиле Сергеевне. В повести «Во имя жизни» рассказано о работе госпиталя до марта 1943 года. Положение на фронте изменилось – Красная Армия теснила врага. Свернув своё имущество, СЭГ 290, выехал из Москвы и двинулся за Западным фронтом. Оказался снова в Вязьме.
   Уехала ли Людмила Сергеевна с госпиталем или осталась в Москве, не знаю. Её могли оставить в столице или перевести в другой госпиталь. Главное: она осталась жива и в послевоенные годы встречалась со своими однополчанами в День Победы.

   О тех, кто собирался у самовара в «кубрике» начальника госпиталя:
КУКУШКИНА Клавдия Ивановна, кадровый военный врач, начальник одного из эвакуационных отделений;
ЦИРЛИНА Дина Лазаревна, хирург с большим довоенным опытом; делала операции и на сердце;
ШЛЫКОВ Александр Архипович, ведущий нейрохирург госпиталя; оперировал бойцов с ранениями в головной и спиной мозг;
ЧАЙКОВ Иосиф Моисеевич, хирург; после войны работал в Московском онкологическом институте имени Герцена;

ЛЯЩЕНКО Михаил Иванович, начальник 1-го сортировочного отделения; для него война закончилась на Дальнем Востоке; среди его боевых наград была медаль «За победу над Японией»;
МУРАВЬЕВА Валентина Павловна, врач-эвакуатор; в её распоряжении были санитары и санитарные машины. Она была молоденькой (г. р. 1918) и очень красивой. Но очень строгой; её подчинённые и обожали её за крутой характер.
КОВАЛЮК, гитарист. Теперь не у кого уточнить, кого имел в виду В. Е. Гиллер. В госпитале работал Фёдор Эммануилович Ковалюк, врач, начальник 2-го приёмо-сортировочного отделения. После войны жил и работал в г. Гомеле (Беларусь).

                ПРОЩАЙ, ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
   
    Ещё немного о госпитале. Санитарное управление Министерства обороны СССР в самом начале войны приняло решение: создать на Западном фронте (он был ведущим в числе других, защищающих от фашистов Москву) не просто госпиталь, а сортировочный. Это был эксперимент. Время показало, то решение было правильным. Так и появился первенец нового профиля - СЭГ.
   По официальным данным, он начал формироваться с середины июля 1941 года. Базой для него стал прибывший в Вязьму из Каунаса военный госпиталь под номером 290 (этот номер потом решили не менять) и небольшая местная больница.
   Вот с тем госпиталем из Каунаса могла приехать в Вязьму в июне 1941 года и Людмила Сергеевна. Несколько врачей оттуда остались работать в СЭГе 290.

      Великую Победу персонал госпиталя встретил в местечке Тапиау (Восточная Пруссия; близ г. Кёнигсберга, с 1946 года – российский город Калининград; как и Крымский полуостров, город после долгой разлуки вернулся «в родную гавань»).
   Но до того прекрасного события, как было рассказано, СЭГ 290 ещё работал в Москве; построил подземный медицинский городок в Пыжовском лесу (между собой они называли его «Пыжград») и принимал в нём в сутки более 5 тысяч раненых.
   А летом 1944 года, свернув всё госпитальное имущество и погрузив его на огромное количество машин разного типа, СЭГ двинулся вслед за Западным фронтом, выгоняющим вместе с другими фронтами фашистов с территории Советского Союза.

   В СЭГе 290 было много молодёжи, особенно среди среднего и младшего медперсонала. Не удивляйтесь, но в госпитале был свой оркестр (об этом я обязательно расскажу), художественная самодеятельность. В минуты затишья на фронте и молодёжь, и, как говорят, убелённые сединами врачи, пели, читали стихи, разыгрывали театральные сценки, танцевали.
    В «Пыжграде», по просьбе молодёжи, был построен клуб. Это было наземное деревянное здание. Старались отмечать разные праздники – государственные и народные. Поднимали настроение раненым песнями и игрой на музыкальных инструментах в палатах.

   Чаще всего они пели.
   Пели, когда валили лес в Пыжовском лесу и строили подземные операционные, перевязочные и другие отделения; палаты для раненых и трёхъярусные «кубрики» для себя; когда прокладывали железнодорожную ветку от станции Новоторжская до территории госпиталя в лесу…
   Пели, когда с большим трудом разместив госпитальное имущество в автомобилях, СЭГ двигался за фронтом.

   Песни были разные. Как мне рассказывала Зоя Ильинична Никитина (в замужестве Каравайцева; одна из самых молодых и хрупких санитарных дружинниц), из любимых у них была песня «Вечер на рейде» (слова А. Чуркина) – из-за слов «Прощай, любимый город!». И музыка к ней замечательная!
  Хоть песня эта военных моряков, но «сэговцам» приходилось очень много ездить по разным дорогам во время войны. Уезжая, расставались с городами, посёлками, лесами. Грусть свою выплакивали песней.

Споёмся, друзья, ведь завтра в поход
Уйдём в предрассветный туман.
Споём веселей, пусть нам подпоёт
Седой боевой капитан.

Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой…
   Очень может быть, что среди поющих подруг была и Людмила Зейванг. Пела ли она, не знаю. Хорошо танцевала!

   Людмила Сергеевна в своей анкете (см. выше) написала пожелание: «Поехать, по возможности, Совету ветеранов в полном составе в г. Вязьму, посетить Обелиск и памятные места».
   Совет ветеранов СЭГа 290 (общественная организация) очень много сделал, чтобы сохранить память о поистине героической работе всего персонала (не только медицинского) своего родного госпиталя в годы Великой Отечественной войны.
    Уже упомянуто, что в Лефортово в Москве установлена Мемориальная доска. В Смоленской области на трассе близ деревни Пыжовка был открыт Обелиск, напоминающий о том, что СЭГ 290 в подземном госпитале в Пыжовском лесу (1943-1944 гг.) принимал раненых и оказывал им помощь. Есть фотографии того события.

   Были подготовлены фотоальбомы и переданы в различные музеи Москвы, Вязьмы, Бобруйска ( в этот белорусский город в 1945 году СЭГ 290 переведён из Восточной Пруссии) и других городов.
   Выезжали однополчане также в Вязьму; бывали и в Пыжовском лесу. Грустили, увидев лишь котлованы от землянок, служившие в годы войны операционными и другими отделениями. Рассказывали, что более стойкими, чем стены землянок, оказались разные цветы на клумбах.
   Да, в свободное время любители-садоводы на территории госпиталя в том лесу высаживали многие виды цветов, кустарников.
   Война не способна мешать людям любить красоту и украшать окружающий мир.

   Если Людмила Сергеевна предлагала однополчанам поехать в Вязьму, «посетить Обелиск», значит, она там не бывала. Или хотела ещё раз там побывать, вспомнить молодые годы.
   Надеюсь, что во Всесоюзном научно-исследовательском центре акушерства и гинекологии или в гинекологической больнице № 11 мне удастся ещё что-нибудь узнать об этой храброй женщине от её коллег по работе в мирные годы.

   Литература:
В. Е. ГИЛЛЕР. Во имя жизни. Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. Москва – 1956 г.
Насколько я знаю, эта интересная документальная повесть с того года не переиздавалась.
16 января 2024 года