Сеню взяли

Пятого марта сего года, в день серый и ничем не примечательный, когда надо бы качаться в кресле под теплым одеялом, а не шляться где ни попадя, Сеню взяли. Не туда и не те, про кого вы подумали, но лучше бы это были они. Тем более, что Сеня каждому мог бы дать повод о себе подумать. Взяли Сеню непредвиденно, без объявления войны и без ордера, как могли бы это сделать те, про кого вы подумали.
Сеня шел запутанным маршрутом: условно говоря, с работы, но вообще-то не совсем, по направлению к своему дому, но сначала еще кое-куда. Кое-где его ждал кое-кто, а если совсем точно – ждала.
Отвлекитесь от чужой личной жизни и скажите: где вы храните мясо? Эти вот ноги с парными копытами, весом с хороший пуд? Вы храните их в морозильнике? Вы святые люди, хоть и богачи. Не у всех в нашем городе есть такие морозильники, чтобы в них засунуть бычью ногу. Поэтому все, кроме вас, вывешивают ноги за балкон – благо, морозы все еще стоят, и чтоб им быть подольше.
В этот же серый и ничем не замечательный день морозы отступили, и весна осторожно проглянула сквозь голые ветки деревьев, застывших в оцепенении. Не было солнца, но повеяло теплом, и туманной дымкой затянуло промозглые улицы, и сосульки стали слезиться украдкой.
Сеня шел, не спеша, слегка поскальзываясь и втягивая носом воздух, который можно было назвать весенним, если вспомнить бессовестную стужу прошлого месяца. Сеню охватило романтическое чувство, и ему захотелось насладиться неуверенной весной, щекотавшей ноздри и подтапливавшей ледяную кору.
Сеня, примерный семьянин и хороший работник – и не говорите, что вы ведете себя по-другому – притормозил у потрепанной жизнью многоэтажки и решил закурить. Да, это действительно вредная привычка, испортившая в целом безупречный облик. Вы помните, что курение серьезно вредит здоровью? Даже врачи так говорят, хотя им бы самый профит говорить обратное. Если бы Сеня не курил, он был бы намного здоровее, чем после той сигареты.
И вот он встал неподалеку от этого дома, где богатых людей было раз два и обчелся, а кушать хотели все. И вытащил из кармана ту самую пачку сигарет, на которой написано, что нужно прекращать это темное дело, причем – вовремя. И втянул в себя теплый табачный дым, перебивая им весенний воздух. Вы помните, что весна пробиралась по спальному району, весьма неуклюже притом? Проходя возле потертой многоэтажки, она то ли побрезговала, то ли просто не совладала с собой во хмелю, но очередной неловкий взмах ее рукава зацепил за чей-то балкон на уровне пятого этажа. Да, она там была. Там была нога. И нога эта, сорвавшись с родного уже балкона вместе с подтаявшей сосулькой, полетела вниз, подчиняясь силе притяжения. На другом конце траектории, затягиваясь догорающим окурком, стоял Сеня. Голова Сени и нога неизвестного парнокопытного встретились на мгновение, после чего Сеню взяли – аккуратно, но непреклонно.
Сеня чертыхнулся, протер глаза и увидел большую табличку с черными буквами на белом фоне: «Не чертыхаться! Вы не дома!», а рядом с ней – еще одну, розовую с узорной каймой, на которой красовалось пурпурными буквами: «Добро пожаловать домой!» Сеня оглянулся по сторонам, ища предмет, который помешал ему докурить. Предмета не было, как не было и вообще ничего, кроме двух табличек – даже окурка не было. Было же возмутительно чисто, так что, останься окурок в Сениных зубах, его бы было страшно выбросить. По сути, выбросить было бы некуда, потому что Сенины ноги не то, чтобы стояли, а, скорее, висели в полупрозрачной белой субстанции неопределенной плотности.
Сеня, скромный бухгалтер и среднестатистический муж, наконец-то попал под суд, чего ему давно желал неудачливый соперник – из чистой зависти, разумеется. Причем поставлен он был перед судом такого уровня, что ощутил себя звездой, во всех смыслах. Ради этого стоило получить по голове ногой коровы.
Высокий суд решил, очевидно, соблюсти полнейшую конфиденциальность и не смущать подсудимого своим грозным видом. Поэтому Сеня только услышал закадровый голос, говоривший с большим сожалением кому-то еще – секретарю, наверное, или конвойному:
- Зачем приволокли, спрашиваю? Ему через неделю в следственный отдел идти. По делу о хищении.
Сеня насторожился. Сеня старательно вспомнил все свои финансовые операции. Ничего такого, что можно было бы назвать в полном смысле хищением, на ум не пришло. В конце концов, он был опытным бухгалтером.
- А следующий четверг? – продолжил голос, становясь невыразимо печальным. – Ты хоть в курсе, кто работает следователем?
Конвоир не ответил, но вот этот факт был Сене как раз известен, и можно бы было сказать, что земля ушла у него из-под ног, если бы она не свинтила неизвестно куда еще до этого.
Смущенный конвоир попытался возразить насчет того, что, может, уже на месте и разобраться… Чтобы дважды не приводить.
Голос возмутился:
- Как насчет субординации?! Кто тут назначает наказания? Ишь, адвокат нашелся! Нет уж, натворил – пусть отвечает. Понаприводят необработанных, потом очередь в чистилище на сотни лет. Гони его отсюда!
Сеня взвился всем бесплотным существом, ища направление голоса, не нашел и отчаянно взмолился наугад:
- Ваша честь! То есть, Ваше преосвя… Короче, простите меня, пожалуйста! Я все верну, я жене цветы куплю! Я… я курить брошу!.. Не отсылайте меня туда!
Но что – человек, спрашивается? Человек – предполагает. Видит он суровый кабинет, и видит его обитателя, с его служебным положением, и давней жаждой мести, и первым разрядом по боксу.
И бросают человека из чистого зала с двумя табличками на скользкую улицу, по которой хмельная весна бредет, не задумываясь, и дергают ее за рукав. Потому, поскользнувшись и чертыхаясь, задевает она сначала пачку сигарет в руках нашего Сени, и пачка падает в ледяную ямку с талой водой – а он, развернувшись, за ней наклоняется. Вторым же рукавом смахнув пудовую ногу, с изумлением наблюдает весна, как нога эта, просвистев пять этажей, вскользь прочеркивает по тому месту, которое более всего устает на Сениной неспортивной работе. Где-то в промозглом будущем маячит ему четверг.
А уж вредно ли курить – каждый решает для себя.