Марлон Брэндос

Автор: Вэнс Эндал.  "Миры научной фантастики", сентябрь 1962 года.
***
Ей нравился тип Брандо. Тот,  чем больше этого было, тем лучше!
Честер Макрей. Старый добрый Чет, шафер в бухгалтерии. Рост шесть футов,
каштановые волосы, карие глаза. Полный энергии, это был старый добрый Чет.

"Боже!" - закричал он. "Они душат меня, скунсы!" Он поднялся с кровати
по его лицу струился пот, а руки дрожали, как у
испуганного ребенка. "Они убивают меня!" Он побежал в туалет и
вырвало. Его жена стояла в дверях, когда он закончил, но он
шли мимо, как будто ее не существовало.

"Почему, Честер! Что с тобой такое?" - спросила она, следуя за ним
в спальню. "Я никогда раньше не слышала, чтобы ты так говорил!" Для
мгновение она стояла, глядя на него онемели тишина. "Ради бога,,
Честер, - почему ты одеваешься в три часа утра?"

- Не твое дело, - пробормотал он, выпятив верхнюю губу и
глядя на нее холодными, как у ящерицы, глазами Марлона Брандо. Он поднял свой
завязал галстук, с небрежной непринужденностью рассмеялся и швырнул его через комнату.
- Увидимся, детка, - прошипел он, застегивая брюки и проходя мимо нее.
- Честер Макрей! - крикнул он.

- Честер Макрей! Куда ты идешь в такое время ночи? Тебе нужно
завтра идти на работу! Ты меня больше не любишь? Честер...."

Но ее слова эхом пусто посредством приятный маленький Честер Макрей
пригородный дом. Честер больше не было.

 * * * * *

Варфоломей Оливер. Старый добрый Барт, лучший человек на утиной охоте с тех пор, как
парень, который изобрел дробовики. Рост пять футов десять дюймов, безвольный подбородок, картежный
усы. Хороший мужчина и с девушками из маленького городка тоже.

- Привет, Тельма, - сказал он. - Знаешь, что я думаю?

- Иди спать.

"Я думаю, было бы чертовски забавно, если бы я оставил тебя без присмотра".

"Что это за острота? И что, по-твоему, ты делаешь?"

"Я одеваюсь...."

"Сейчас три часа ночи".

"И что? Мне наплевать".

"Ты вернешься. Пьяная вошь.

Он тихо рассмеялся и улыбнулся ей в темноте белоснежными, как лед, зубами
Марлон Брандо. Затем он ушел.

 * * * * *

Освальд Уильямс. Старый добрый Оззи, лучший человек во всей философии
департамент. Рост пять футов два дюйма, вес сто семь фунтов, глаза молочного цвета.
Написал выдающуюся статью о врожденных ошибках логики
позитивизм.

"Луиза, - прошептал он, - я чувствую себя неловко. Очень неловко".

Его жена подняла свою пухлую голову и счастливо посмотрела на Освальда сверху вниз. "Иди в
спать", - сказала она.

"Если вы меня извините, я думаю, что я должен прогуляться."

"Но, Освальд, это три часа утра!"

"Не будь иррациональной", - прошептал он. "Если я захочу прогуляться, я это сделаю".
"Прогуляюсь".

"Хорошо! Я не думаю, что тебе следует этого делать, иначе ты можешь простудиться.

Он встал и оделся, надев футболку и твидовые брюки.
Быстрыми, как у змеи, руками Марлона Брандо он швырнул ей в лицо свой клетчатый шарф.

- Прости меня, Луиза, - прошептал он, - но я должен успеть ...

Затем, тихо рассмеявшись, он вышел из комнаты.

 * * * * *

В три часа ночи даже большой город тих и темен
и почти мертв. Временами город дергается во сне; иногда
он переворачивается на другой бок или что-то бормочет себе под нос. Но лишь изредка его дремота нарушается
криком....

"Джонни! Эй, Джонни!" - кричит Честер Макрей, его глаза такие же тусклые и
ядовитые, как две крошечные жабы.

"Давай сделаем это, чувак... давай разделимся.... - шепчет Бартоломью Оливер,
проводя пальцем по носу, как гремучая змея по дохлой мыши.

"Я ничего не делаю без своих мальчиков", - говорит Освальд Уильямс, его руки
скрючены, как хвосты скорпиона.

Они вместе идут по улице, двигаясь с неторопливой наглостью,
их губы скривлены в усмешке или безразлично расслаблены, их глаза
сверкают скрытой ненавистью. Но они не одни в городе.
Идут парни из колледжа в грязных джинсах и заляпанных пивом
футболки; юристы тоже в пыльных куртках и кожаных штанах;
так приезжают врачи и бизнесмены на краденых мотоциклах;
каменщики и служащие бензоколонок, битники и торговцы наркотиками,
банкиры и инструкторы по спасению, мясники, пекари,
изготовители свечей... они все прибывают, стекаются в город по
причинам, не зависящим от них, бродят по двое, по трое и по двадцать человек, все
они угрюмые и тихие, все они шаркают под темными
облака недобрых намерений, все они гордые, смертоносные и мужественные, наполняющие
тысячи людей выходят на улицы, превращая улицы в реки плоти.
...

"Эй, Джонни, - говорит Честер, - давай охладим эту помойку".

"Чувак, давай сделаем это с юбками", - говорит Бартоломью.

"Я не вижу никаких юбок", - говорит Честер.

"Ты свинья", - рычит Оззи.

Толпа сейчас чудовищна, как прайд львят, не поддающийся исчислению.
их количество, им нет равных по своей львиной силе, выше обычного
быстрые в своей бессмертной гордыне, они бродят по раскаленному черному вельду,
кишмя кишат на городских улицах. Их миллионы, больше, чем может охватить глаз.
смотри, или разум может вынести. Кажется, что ни один мужчина не спит, что каждый мужчина
в великом городе должен прогуляться сегодня ночью.

"Джонни, - говорит Честер, - я не люблю цыпочек на газоне".

"Ииии, Колай. Какой зануда", - шепчет Бартоломью.

"Ты чертов логический позитивист", - рычит Оззи.

 * * * * *

По толпе прокатывается тревожный звук, похожий на сердитое шипение
уязвленное эго, переходящее с улицы на улицу и разрастающееся в
внезапный сердитый рев ... они хотят своих женщин, девушек из танцзала,
молоденьких официанток, цыпочек из ниоткуда в платьях за пять долларов.,
испанские девушки с глазами, черными, как испанская ночь. А потом,
как бы случайно, один мужчина поднимает взгляд на звездное небо и видит
_her_ - видит, как она стоит на балконе высоко над ними, двадцатью этажами выше
над ними, там, где ветер развевает ее волосы и развевает голубое
платье, похожее на ночную орхидею.

Она смеется мягко, без страха, глядя сверху вниз на безмозглую толпу
мятежников.

Они тоже смеются, так же мягко, их спокойные глаза скользят по
виду ее тела, высоко вверху.

"Это моя цыпочка", - шепчет Честер.

"Остынь, папочка", - говорит Бартоломью, надевая темные туфли.
очки и касается губ кончиком языка. "Эта юбка
- частная собственность".

"Вы, мальчики, можете гулять и разговаривать, - говорит Оззи, - но вы не играете. Ты не должен
играть с девушкой Рио ".

Внезапно гневные слова и сжатые кулаки вырываются из гордых, спокойных уст
миллионов людей, которые наводняют улицы. Внезапно раздается рев, подобный львиному.
львы поднимаются и бьют девушку в голубом, девушку на балконе.
Она снова смеется, потому что знает, что они сражаются за нее.

На балконе рядом с девушкой появляется фигура. Фигура - мужчина,
и он тоже одет в синее. Внезапно, так же внезапно, как это началось.,
драка прекращается.

"Боже мой, - шепчет Честер, его щеки бледнеют, - что я здесь делаю?"
здесь?

"Может, у меня Д.Т.С., - шепчет Бартоломью, - а может, и нет...."
Он садится на бордюр и недоверчиво потирает голову.

Освальд ничего не говорит. Ему больше всего стыдно. Он крадется в
темноту переулка и на мгновение жалеет о пальто.

Прайд львят был разгромлен, и теперь они разбегаются, каждый из них
пытается найти свое личное убежище, каждый потерян в диком и
безымянном страхе. По двое , по трое и по двадцать человек они спешат обратно к своим дома, их жены, их бесконечная жизнь.
Далеко наверху, в квартире с балконом, мужчина в синем отчитывает
девушку в синем.- Едва ли это было разумно, Дороти.
"Но, папочка, ты обещал оставить их у меня на всю ночь!""Да, но...."
"На самом деле я не собирался позволять им причинять себе вред! На самом деле, я не собирался!"
"Но, Дороти, ты же знаешь, что такие вещи могут выйти из-под контроля".
"О, но, папочка, ты же знаешь, как я обожаю сильных, спокойных, гордых мужчин.Такие бунтари, как Марлон".
- Да, и ты знаешь, как я обожаю порядок и покой. Не должно быть никаких_
новые беспорядки! А завтра наши маленькие марионетки вернутся к своей
"скучной" жизни, как ты остроумно выразился, и все будет так, как я
пожелаю ".
 * * * * *
Три часа спустя Честер Макрей проснулся при звуке будильника,
в ступоре оделся и, спотыкаясь, пошел на кухню завтракать.
- Боже мой, Честер, - сказала его жена, которая уже встала, - ты
выглядишь более ворчливым, чем обычно! Ha, ha!"
Он слабо улыбнулся и развернул утреннюю газету.

На другом конце города Бартоломью Оливер все еще спал, небрежно потерянный
в наслаждениях эротического сна. Но профессор Освальд Уильямс, с его
крошечной небритой челюстью и жадными глазами, подернутыми пленкой усталости,
три часа усердно работал, записывая свое последнее разоблачение
логических позитивистов.
*****