Вражда

( повесть в новеллах )

      Пролог
    
      Прежде, чем объявлять кому либо войну, подумай хорошенько - а что будет если ты победишь? Весь будешь в победе - в вязком, густом, несмываемом вареве... Конечно, твой Враг - урод, негодяй и шкура. Ты обязательно победишь эту шкуру. И детей шкуры победишь, не пожалеешь. Потому что дети у Врага такие же противные, как он сам. У них мерзкие хари. Такие мерзкие, что даже свиные рыла рядом будут выглядеть как весьма утончённые лица. Особенно мерзкая харя у старшей дочки твоего Врага - ничего гаже никто никогда не видел. Поэтому ты просто обязан всех их изрубить и победить. Вот тут и может возникнуть проблема, потому что их изрубленные трупы упадут в общую вашу реку. Они будут плавать в общей реке, протухать и разлагаться. Твои дети будут видеть изрубленные, плавающие тела и перекошенные мерзкие хари. Твои дети будут пить воду из общей реки, отравленную-опоганенную трупами твоих врагов, которые, конечно же, ничего кроме мучительной смерти не заслужили.
    
      Редкая тишина образуется, когда до войны меньше часа. Весь ты в этой тишине, непривычно долгой, непохожей на прежние затишья.Не может жужжать шмель, не может кричать петух... А тебе не страшно, тебя эта тишина самого тихим делает. И ко всему готовым. Потом проливается молоко или вода из разбитой крынки, выпавшей из рук матери или жены. Первый залп, первый выстрел - первый звук. Больше не будет тишины. И ты тихим долго теперь не будешь, первым делом утренние цветы сомнёшь, бросившись к упавшей женщине.

 
    Часть 1
    
      Молодчики издревле враждовали с хлопцами. Молодчики пили молоко, молодели и крепчали от него. Хлопцы умели хлопать. Так здорово у них это получалось, что многих они могли схлопнуть, а кое кого и совсем ухлопать. Молодчики нападали на хлопцев. Хлопцы разбегались и прятались по закоулкам. Молодчики бежали за ними, не оглядываясь по сторонам. Хлопцы пользовались этим, заманивали молодчиков в глубь своих закоулков, а там нападали на них со всех сторон. Молодчики бежали обратно, в свои переулки. Там они отпаивались молоком и готовились вновь напасть на хлопцев. А хлопцы стояли рядом с молодчиковскими переулками и пели оскорбительные для молодчиков песни. Пели, кстати, хорошо. Иногда хлопцы побивали молодчиков, но ненадолго. Молодчики объединялись, звали новых молодчиков и вновь гнали хлопцев по закоулкам. Там хлопцы хоронились, вновь заманивали поглубже и атаковывали молодчиков... Когда потасовок и схваток не было хлопцы хлопали просто так — в ладоши или по мячику. А молодчики пили молоко, тоже просто так, для удовольствия, а не чтобы набраться сил для новых драк. В одной из потасовок хлопцы очень успешно схлопнули сразу нескольких молодчиков. Молодчики призадумались и тоже стали учиться хлопать. А хлопцы стали пить молоко, причем заметно больше и чаще, чем молодчики. Вот однажды сошлись молодчики с хлопцами, стали друг друга хлопать, мощи у всех от выпитого молока было немерено, перемешались они все, да и … перестали отличать кто из них кто. Потому что все были молочно-мощные, все одинаково хлопали. Не было им устали, не было у них пощады друг к дружке. И не разбирали уже где хлопец, а где молодчик. Свои как чужие стали. Так бы они перехлопали-ухлопали всех до единого, но… не перехлопали! Почему? Бог не дал… Ударил страшным громом с невиданной молнией, окатил ледяным дождём — развёл в разные стороны — причем на стороне молодчиков немало хлопцев оказалось, а среди хлопцев молодчики. И те , и другие хлопают одинаково и  молоко любят. Не могли они теперь отличить кто из них кто, а потому и враждовать стало им не к чему. Тем более, что молока одинаково всем хватало, а хлопать не менее интересно оказалось по мячикам — волейбольным, теннисным, футбольным…
        Почему же Бог спас их всех, не дал ухлопать друг дружку насовсем? Ведь многие молодчики , да и хлопцы, ни в какого Бога не верили. А потому Бог их спас-развёл — хлопцы уж больно хорошо пели! И не только оскорбительное про молодчиков, а вполне даже задушевное, лирическое. Молодчики же здорово играли в мяч, иногда даже сидя при этом на мотороллерах! А один молодчик, правда, по очереди с сестрой, пас общую корову, молоко которой пили и хлопцы, и молодчики. Ну, как было Богу таких не спасти!?
    
    Часть 2
      Мамуковский жил очень интересной жизнью. Он отметил восьмое марта. Потом поглядел "голубой огонёк". Потом надел намордник. В этом наморднике он пошёл за ворота.
    - Эй, Мамуковский! - окликнули его, - Там убивают нахер!
    Мамуковский потоптался и не снимая намордника, пошёл дальше за ворота. Тут то его и убили нахер.

     Друг Мамуковского Каклысов жил не менее интересной жизнью. Каклысов отметил восьмое марта. Потом стал глядеть "голубой огонёк", но до конца не доглядел. Потом на Каклысова надели намордник.
    - Зачем? - спросил Каклысов.
    Но в наморднике его вопрос прозвучал невнятно, окружающие не поняли, чего это Каклысов спрашивает. В итоге Каклысова вытолкали за ворота, коротко объяснив, что он должен притащить обратно мёртвого Мамуковского. Каклысов не хотел идти, ему крикнули:
    - Не убьют, не бойся!
    Каклысов медленно пошёл за Мамуковским. В него никто не стрелял и не кидал. Каклысов остановился у Мамуковского, взял его за воротник, потащил к воротам. В этот момент сильно грохнуло. Каклысов упал рядом с Мамуковским.
    - Убили, - вскрикнул кто то из за ворот.
    Тут наступило 8 марта и все побежали его отмечать.

    Каклысов продолжал лежать рядом с Мамуковским. Каклысов был даже не ранен, он хитро упал и притворился мёртвым. А вот Мамуковский был мёртв по настоящему. Каклысов лежал и думал, что в общем то хорошо, что 8 марта празднуют без него. Потому что такой праздник он не любил.

     Я тоже стараюсь жить очень содержательной жизнью. Но 8 марта я не отмечал. Просидел всё восьмое в кустах, мимо меня проходили всякие бабы, а я нагибал голову. Так меня и не нашли. Потом я не стал смотреть "голубой огонёк". Потом мне предложили надеть намордник. Я почему то надел. И сразу оказался на поляне, где было полно людей и собак. Все люди были в намордниках, а собаки без. Люди урчали и огрызались глядя в небо или друг на дружку. Собаки носились, высунув языки. Я догадался, что намордники нам надевают, чтобы мы не покусали собак. Вдали, от ворот, кто то полз.

      Каклысов полз медленно. У него было мало сил. И ещё он боялся, что его добьют. Каклысов не зря боялся, потому что между ним и Мамуковским взорвалось что то вроде бомбы. Мёртвый Мамуковский оказался легче Каклысова, его подбросило в воздух, подхватило ветром и унесло за ворота. Каклысов чуть подождал и продолжил ползти.

       Мамуковский прилетел вовремя. Потому что остальные избивали ногами телевизор, по которому шёл "голубой огонёк". За этим занятием все притомились, но как только прилетело тело Мамуковского, все тут же занялись его похоронами.

       Каклысов приполз, когда Мамуковского уже закопали. И снова пинали телевизор, по которому продолжал идти "голубой огонёк". Каклысов пополз дальше, не решаясь подняться в полный рост.

       Я незаметно снял намордник, высунул язык и стал носиться вместе с собаками. Люди в намордниках огрызались на меня, но не более того. А вообще было очень весело.

       Каклысов дополз таки до своего дома, на полусогнутых добрался до дверей собственной квартиры. А когда он оказался в квартире, ему сообщили что сегодня 8 марта. Вот как долго полз Каклысов. С него стали требовать подарки и Каклысов уполз из квартиры.

      За воротами какой то человек лопатой копал грядки. Он был очень похож на Мамуковского. Каклысов подполз к нему и попросил лопату.

     Мы с собаками убежали за ворота, увидели Мамуковского с Каклысовым, и тоже захотели копать. Собаки копали лапами, а я ничем не копал... Тут нас стали обстреливать, но никого не убили, потому что это был салют в честь восьмого марта.

      Настоящий Мамуковский лежал в могиле. Ему было хорошо, потому что он никогда теперь не отпразднует 8 марта, никогда не увидит "голубой огонёк", на него не наденут намордник. И, самое главное, не убьют нахер... Даже если скинут атомную бомбу.
      Каклысов копал, не торопясь домой. Он не хотел 8 марта, не хотел "голубого огонька". Над ним свистели не то праздничные шутихи, не то осколки снарядов. Каклысову уже было всё равно убьют его или нет, он устал ползать. Потому что полз он от 8 до 8...
      Я так и остался жить в собачьей стае. Здесь весело. У собак нет восьмого марта, они даже никогда не слышали про "голубые огоньки". И намордников у собак нет, потому что все намордники теперь на людях.
    
    ...Этот случай произошёл более 20 лет назад, на одних дачах, в 6-ой зоне, по Казанской железной… В мирное время.
    
    Часть 3
    
    Сидящий в окопе солдат по имени Сергей расчёсывает маленькую ранку грязными нестриженными ногтями. Медсестра и командир замечают это, думают - отдавать Сергея расстрельной команде или ничего не заметить. Ведь сейчас Сергей скажет, что у него воспалилась рана, его перевяжут, сопроводят в госпиталь... Даже если не сопроводят, в любом случае освободят от боя. А солдату только того и надо - не погибнуть сегодня. Если медсестра или командир только заикнуться, что рану солдат Сергей сам себе организовал и загрязнил - всё. Расстрел на месте. Чтобы неповадно другим было от смерти отлынивать.
      Рабочий по имени Павел расчёсывает собственную маленькую ранку немытыми, чёрными , точно у негра, пальцами, треснувшими ногтями. Бригадир наблюдает, но молчит. Сейчас Павел попроситься в медпункт, чтобы не работать вторые сутки подряд. Если бригадир расскажет, что видел - Павла пошлют на фронт. Под настоящие пули. Бригадир молчит, Павел неистового дерёт маленькую ранку черными ногтями...
     Солдат Сергей проверяет оружие. Командир готов поднять всех в атаку - враг идёт на них, солдаты под прикрытием танков. Медсестра подходит к Сергею, предлагает перевязать расчёсанную, заметно кровоточящую рану. Сергей недобро отказывается:
    - Побереги бинты!
    Он прав. Бинтов много понадобится, если вражескую атаку отобьют. Если нет - ничего никому не понадобится, в братской могиле ни бинтов, ни медсестёр не бывает. Сергей прилаживает штык, подмигивает медсестре, улыбается. Сейчас подойдёт вражья пехота... В оставшиеся полторы минуты дерёт солдат рану, не смахивая струйку крови, сам себя ранит, но не чтобы от схватки увильнуть. Кровавая раскраска от нескольких струек на лице Сергея, точно у индейца перед боя с бледными... Бледно-белолицыми, что штыки прямо в лицо кажут. Только не видали они индейцев... Медсестра чуть пригибается в окопе, гладит бинты, точно те живые, навроде щенят.
      Рабочий Павел моет руки, выпивает стакан газированной воды. Уже чистыми руками вновь дерёт рану. Плещет газировкой в лицо, смывает кровь. Бригадир молчит, отводит глаза. Ещё сутки Павлу работать, нельзя спать, нельзя кривые пули для солдат делать.
    
    Часть 4
    
         
    Идёт война, а одному человеку очень не хочется на неё идти. Потому что у него на обоих воюющих сторонах близкие люди. Поэтому, какую сторону человек не выберет, всё одно — в близких стрелять придётся. Человек убегает в лес, живёт в шалаше. Близкие с одной стороны проклинают его, как труса и дезертира. Близкие с другой стороны ждут, когда он придёт с оружием, а они его убьют. Человек в лесу не может слышать проклятий и угроз, но он их слышит. Потому что всегда любил близких. С обеих сторон. Все были для него свои. Чужих человек ни разу и не видел. Нет, видел, конечно, в фантастическом фильме-ужастике, про чужого, в космический корабль к людям, пробравшегося. Страшный фильм, если его совсем маленьким в первый раз смотришь…  Человек знает, что можно добраться до границы третьей, не воюющей стороны. Сбежать туда и жить. Но у человека там ни одного близкого, от тоски погибнет он в той стороне. Да и охранники границы если поймают — повесят. По законам военного времени, всех беглецов, дезертиров не расстреливают, а вздёргивают на первом дереве. Смотрит человек на первое дерево рядом с его шалашом. Чего далеко ходить, к границе какой то — достаёт человек верёвку, вешается. Надоело в шалаше, а больше некуда ему. Висит человек на дереве, ещё не до конца удавленный, видит — девочка лет десяти по лесу гуляет. Платье синее, в горошек. На его племяннице такое же, им подаренное. Только племянница на другой стороне. Сейчас девчонка увидит повесившегося человека, страшно закричит, на всю оставшуюся жизнь ей травма. Не хочет человек девчонку пугать, из невесть откуда взявшихся сил, подтягивается на суке, рвёт веревку.

    - Не бойся! Я добрый леший!
    Она боится, за лицо ладошками схватилась. Синее платье в белый горошек. Племянница в таком же. Другие девчонки в таком же. Человек улыбается. Девочка смотрит на него расширенными глазами — очень светлыми, как древесный сок. И молча убегает. Умные, хоть и испуганные глаза у неё. Знает, что никаких леших нету, ни злых, ни добрых. Всё взрослым про дядьку в шалаше расскажет, придут за человеком автоматчики. На том же дереве повесят. Заскрипели сучья под чьими то сапогами — быстро девчонка про лешего кому надо рассказала. Появились над листвой две фуражки и несколько пилоток. Человеку повешенным быть не хочется — только что им побывал, не понравилось. Пусть застрелят или … ? Человек бросается прочь. По лесу, который в чистое поле выходит. Негде спрятаться, бежать тяжело, но бежит человек. По нему пока не стреляют, следом бегут, предупреждают, что если не остановится, шарахнуть из всех стволов. Бежит человек и уже ни о чем не думает. А впереди гул с самого неба. Человек ещё и сообразить не успел — появилась ему навстречу боевая авиация с той стороны. Над ним, бегущим, прошли молча, а по его преследователям с воздушных пулемётов ударили. Остановился человек. Сзади семь трупов молодых бойцов. Авиация с бомбами и пулемётами дальше полетела, его сторону бомбить-обстреливать. Повернул человек назад, точно хотел те самолёты догнать. И догнал ведь — один самолёт. Подбили его и он почти у самого шалаша лёг и дымится. Летчик, полуживой, выполз. Может именно он человека от автоматчиков спас? Только теперь без разницы — у человека ни бинтов, ни лекарств, и сам он не врач. Ползёт умирающий лётчик, подальше от человека, не просит помощи, зубы стискивает, чтобы не стонать. Враг ему человек. Уйти остаётся , куда глаза глядят, так бы и ушёл, но тут видит совсем нелепое — девочка в синем платье в горошек вернулась. На голове у неё венок из жёлтых одуванчиков, в руках целых три таких же. Принесла каждому по венку?
    - Ты чего домой не идёшь? — спросил её человек.
    Девочка на лётчика смотрит глазами цвета древесного сока. Потом на человека. Роняет венки, только тот, что на светло-русых волосах при ней остаётся. Лётчик к кобуре тянет ладонь из последних сил. Человек должен сейчас подскочить, наступить на руку, не дать выстрелить в девочку и в себя. Но человек этого не делает. Потому что рука лётчика до кобуры не добирается — вытягивается вдоль тела и не шевелится больше. Умер лётчик. В небе гул. Обратно летят самолёты или им помощь двигается человек и девочка знать не хотят, они друг на друга смотрят, а не в небо.
    - Чего домой не идёшь? — повторяет свой вопрос человек.
    Не отвечает девчонка. И догадывается человек, что никакого дома у неё нет. Пошла утром венки плести — дом на месте. Потом встретился леший, кажется даже добрый. Немного испугалась, домой побежала. Только самолёты быстрее долетели. Девочка молча положила венок на кровь умершего лётчика.
    - Я не леший, — произносит человек.
    - Ты дезертир! Ты нас защищать не хочешь, — отвечает девочка и глаза её теперь огни.
    Человек промолчать должен был бы, но он не может
    - Нет, я тебя буду защищать. Я всех буду защищать…
    
      Вечером того же дня человек и лишившаяся дома девочка догнали какую то воинскую часть. Девочку определили помощницей военного фельдшера, а человеку дали винтовку и связку гранат. Человек не возражал. Больше не мог он быть дезертиром и висельником. На следующий день воинская часть пошла в наступление. Человек с винтовкой бежал вместе с остальными солдатами, бросал гранаты. Он молил Бога, чтобы тот побыстрее забрал его к себе. Но Бог забирал других — вражеская бомба разнесла в клочки фельдшерский пункт, где девочка в платье с белыми горошинами разматывала бинты, промывала хирургические инструменты. Но, не смотря на потери, боевая часть заняла укрепрайон враждебной стороны — деревню в двадцать два домика. Человек устал от долгого бега, другие бойцы тоже устали. Все они медленно шли по разоренной, догорающей деревне. Совсем недавно эти двадцать два домика не были никаким вражеским укрепрайоном, а именовались соседской областью. Человек помнил это, а многие бойцы нет. Человек стал вспоминать от чего, по каким причинам началась эта нелепая война и тут его сильно ударило в плечо. Человек не удержался на ногах, на него упал другой боец, рядом надсадно закричали — сразу с двух уцелевших чердаков по ним били одиночные, но меткие выстрелы.
      Человек был ранен в плечо, остальные убиты. Ему хватило сил выбраться из под убитого бойца, отползти к изгороди одного из домов, прижаться к ней. Хватило сил оторвать кусок ткани от собственной рубашки, начать перевязывать раненое плечо. Тут ему в самое лицо уперлось сразу несколько ружейных стволов. Перед человеком стояло сразу несколько вооружённых людей очень невысокого роста. Человек сначала удивился, а потом сообразил, что это дети. С ружьями, самый старший даже с револьвером. Три девчонки. Не в платьях в горошек, в камуфляже. Злые глаза у всех.
    - Ты кто? — спросил старший с револьвером.
    Человек хотел ответить, что он леший, причем добрый, но понял, что прозвучит это очень нелепо. Неправда, к тому же. Но ничего другого ответить он не мог, поэтому промолчал.
    - Зачем ты к нам пришёл? — спросила одна из девчонок.
    - Чтобы вы меня убили, — честно, не задумываясь, ответил человек.
    Дети переглянулись, двое засмеялись.
    - Живи, — сказал тот, что с револьвером.
    Девчонки кивнули. Человек кое как перевязал рану, чуть отдохнул и сумел таки подняться. Добрался до самого крайнего домика, который дымился и который пытались потушить ветхий старик и женщина. Женщине было лет шестьдесят, а деду все сто. Отец с дочерью или даже внучкой. Человек помог потушить их жилище, потом попросил закурить. Он давно бросил это дело, но сейчас очень хотелось. Старик протянул несколько папирос, потом пригласил в дом. Человек лишь замотал головой и пошёл лесной дорогой, толком не разобрав в какую сторону она ведёт.
       У него болело плечо, еле гнулись ноги, но он куда то шёл, не разбирая пути. Он не знал, на чьей стороне окажется, когда лесная дорога закончится. Он не хотел ни за кого воевать и не хотел быть трусом и дезертиром. Он не хотел видеть детей с оружием и ещё больше не хотел видеть мёртвых детей. Между тем откуда то послышались не то песни, не то музыка, причем веселая, не военная. Даже смеялись вроде бы, радовались где то совсем рядом. Человек не удивлялся и не верил в услышанное. Маскировка какая то, ловушка — чтобы заинтересовались, поближе подошли. Или галлюцинации, бред… Совсем устав человек, сел, привалившись спиной к толстому дерево. Совсем недалеко ухнул взрыв. За ним сразу же другой. Посмотрев в сторону деревни, человек увидел черный дым, загорелся какой то дом, может даже тот, который он помогал тушить. Впереди послышались человеческие шаги, но обутые не в сапоги и берцы, а будто бы в женские туфли или босоножки. Человек закрыл глаза, не желая никого видеть. И понял, человек, что в жизни самое страшное. А может вспомнил, что в какой то книжке это прочитал — самое страшное от своих погибнуть... А кругом были только свои, ни одного чужого. Чужие в космосе зубами лязгают, да крыльями машут.

Часть 5
    
    Единственный друг, на которого можно надеть ошейник с поводком это собака.
     Единственный человек, в которого вы можете выстрелить из игрушечного пистолета и тот с криком упадёт - друг детства.
      Не у всякого может быть собака, а ошейник с поводком у каждого. На кулак намотанный или совсем незаметный, но на собственной шее.
      Выстрелить могут и в вас. Из неигрушечного. Из боевого пистолета. Друг, но не детства... Потому что Друг Детства стреляет только из игрушечного.

    Есть одно исключения - война. Там друзья детства стреляют друг в дружку по настоящему и радуются если всерьёз попадают. Там друг может надеть на друга ошейник, а в собак стреляют просто так, что от плохого, что от хорошего настроения... За это я ненавижу войну.

  Девочка первый день после болезни погулять вышла. Все подруги с родителями город давно покинули. Играть не с кем. Стала девочка с солнечными зайчиками играть. Только это не зайчики были, а блики, человеческое тепло ловящие. На них одни снайперы других снайперов ловят. В районе детей не должно было больше быть, но не успели уехать девочка с бабушкой. Немного в девочке тепла после болезни было, но блик её поймал, снайпер автоматически выстрелил. Даже не разглядев, кто это. Потому что чужому снайперу здесь любое человеческое тепло - враг... Девочка упала, блики поскакали другое тепло выискивать. И тут стекло где то разбилось, настоящие солнечные зайчики прибежали, дети зайчихи солнечной. Подскочили к девочке, стали танцевать. Веселились, с собой звали, отражались в серо-голубых глазах девочки. Не закрыла она их... Подойдут те, кому район после боя достанется, закроют одним прикосновением. Не вернутся больше зайчики. Могилу выкопают, если вновь в бой не отправятся, похоронят, если с неба бомбить не будут.

    Идёшь весенним утром - солнечные лучи под ногами, на плечах, в груди. Не идёшь даже - бежишь, потому что ждать не хочешь, не можешь... Вдруг шум, зазвякало железо у самых ног, просвистело возле плеч. Вскрикнул кто то, двое в форме тебе наперерез бросились. Пулемёт заработал на самом верхнем этаже - бьют пули по лучам, по отражениям в лужах растаявшего снега. Кого то весна обострила-заострила. Ты в подъезд. Того самого дома, из окна которого пулемёт забил. От безысходности, без лифта, на последний этаж. Ударом ноги дверь с одного раза выносишь, хоть и не силач. Нельзя по весне из пулемёта, по тающему снегу нельзя. В комнате у окна пулемётчик. Без головы, мёртвый. Как стреляет - непонятно. Тошно, ноги дрожат, тело не держат. За спиной грохот армейской обуви - двое в форме вбегают с оружием. Вовремя падаешь - все пули в безголового пулемётчика. Только тот и без того мёртвый. Кончился боекомлект - заглох пулемёт. Те, что в форме радуются. Начинают искать голову - очень им интересно , куда она у пулемётчика задевалась. Ты , незамеченный, ползком к дверям - увидят тебя те, что в форме, заставят вместо них голову искать.
       А на улице всё, как и всегда. Солнце, блестящие лужи, весна! Нет, не всё - вон человек лежит, чуть поодаль женщина, молодая, как будто отдохнуть прилегла. А ещё чуть дальше мальчишка с девчонкой в мёртвых играют... Конечно, играют! Отворачиваешься, идёшь прочь. Мимо машин с крестами, мимо приехавшего генерала. Которому с верхнего этажа один из тех, что в форме на весь город рапортует, что голову нашли! Почему то в стиральной машине... Выбрасываешь из собственной головы всю эту ерунду. Шагов двадцать проходишь, да и замираешь над лужей. Потому что в луже расплющенный железный осколок и твоё лицо. Красивый ты в воде, под осколком, краше чем всамделишный. Рядом ещё одно лицо появляется, женское. Надо же , как оригинально встретились - в луже растаявшего снега, под стальным покорёженным осколком!

    Часть 6
    Дурной сон, чужаки, мебель...
 Чужая форма, чужая речь. На нашу совсем не похожая, хоть и совпадают отдельные слова. «Здрасьте» и «пожалуйста» не говорят, вообще молча перешагивают порог. Смотрим на них, молчим, не улыбаемся. Они также молча к столу. Там для них накрыто, чтобы не гневились, не забрали лишнего, жить дальше позволили. Мы глядим, они едят. Всё спокойно, мы точно мебель. Их это устраивает, а мы боимся лишнего движения или случайно моргнуть. Мебель чужаков не интересует. Казалось, вечность мебелью простояли, а чужаки, ничего не сказавши, ушли. Одному понравилась висящая на стене безделица. Сгрёб безделицу, измяв всю. Зачем она ему в прифронтовой полосе? Младшей девочке жалко смятую безделицу, но она сдерживается.
   Нету чужаков. А мы по прежнему, как мебель. Потом один из нас произносит банальную фразу из довоенного фильма, виденного неоднократно. Смеёмся, расслабляемся, говорим о делах ближайших, о погоде, об окунях с карасями. О чужаках ни фразы, ни даже движения бровью или углом рта. Нет их. Точнее не должно быть… Не будет в скорости. Потому ни одного слова. Чужаки своими не были и никогда не станут. Они сон наш дурной. Вы дурные сны запоминаете!?
    На следующее утро узнаём, что дурной сон забрал в себя наших соседей. Чего то там не то чужакам показалось, разбираться не стали. Мы как про то узнали, снова в мебель превратились. А в дверь никто не грохочет, никто не заходит с нечищеными сапогами. Так мебелью до самого вечера пробыли. Потом зажгли свет, это можно было. Чтобы с улицу лучше видно было чего мы тут делаем. Совсем мебелью стали или ещё двигаемся по людски.
   Вновь утро, за окном кашляют. Как то уж очень громко и почему то хором. Может не кашляют, но мы это кашлем зовём. А то, что ещё громче, в самые барабанные перепонки, зовём песней. Утренней, бодрой. Младшая девчонка подпеть хочет, но жена зажимает ей рот ладонью. В дверь грохот — заходят двое. Они не мебель, даже не чужаки, но для чужаков родные. И для нас родные когда то были. Они нам бумагу принесли, подпись наша нужна. Подпишем и нас куда то там увезут. Не подпишем, всё равно увезут. Зачем же подписывать? А чтобы наши бывшие родные себя добрыми людьми считали. А я их сумасшедшими считаю. Для чего у мебели подпись брать и согласие? Грузи, да вывози!
    Чужаков весь день не слыхать и не видать. Соседей тоже. К вечеру кашлянули. А песня не задалась. Зато пляска задалась — сапожки застучали, целый ансамбль за окнами отплясывал. Потом немного покашляли да умолкли.Старшей девчонке нехорошо стало, младшая её успокаивать начала. Тут вновь чужаки к нам, без стука, шапок не снимая. А у нас на столе ничего. Потому что всё чужаки скушали, а то чего совсем чуть-чуть осталось утренние хорошие знакомые доели. Я первым понял, сейчас мебель ломать будут. Потому что надо же чужакам что то делать, когда стол пустой. Смотрят на наших девчонок. Чужаки молодые, на их чужбине, может такие же сёстры у них остались. Мебель ломать юные чужаки ещё не научились, тем более кукольную, детскую. Для некоторых сверх человеческих сил. Мне нужно сделать шаг. Не вперёд, а назад, потому что наши девчонки в угол забились. Мне нужно их закрыть, чтобы сначала сломали меня. Но я медлю, юный чужак встречается со мной взглядом, мне кажется я читаю его осуждающе-удивительные мысли «Ну, что же ты? Страшно, да?». Мебели не страшно, но этот юный во мне сейчас человека видит, мебелью прикидывающегося. Человек этот не очень то человек, но всё же не окончательно мебель. Я делаю шаг и наших девчонок чужакам становится не видно. Жена встаёт рядом. Юный улыбается. Вроде как проверил нас и оценил? Юный поправляет пятнистую пилотку. Сон всё это, но не проснутся мне. Сон, конечно же.
- Встаньте, пожалуйста, на место! — коверкая наши слова говорит мне чужак и показывает ладонью где это самое моё место. Рядом с буфетом, со шкафчиком.
- И вы встаньте на место, — это моей жене.
 
  Ближе к полудню в городе появились местные. В большом количестве. Их, вроде как и не ждали, а они высадилиь с разных сторон. Чужаки заметались, стали в эти разные стороны стрелять. Только местные лучше каждую улицу, каждый закоулок знали и гоняли чужаков, пока те замертво не падали. Так полдня прошло. Потом город перестал быть чужим, стал нашим. Наши, они же местные, гуляли по городу, радовались видя неподвижно лежащих чужаков. Многие дома горели, но нашим-местным нечем было их тушить. Ждали подкрепления с пожарной техникой. В самом центре догорал дом, в котором жили самые культурные люди города — учителя, музыканты. Валялась и дотлевала поломанная таки чужаками мебель.
- Красивые кресла, вообще шикарно ведь жили люди! — сказал один из наших, остановившись у кострища.
- Мебель не жалко… — вздохнул другой наш, — А вот людей… Куда они подевались, те, кто здесь жил?
- И их дети, — кивнул третий наш, — в сторону безруких, опалённых лысых кукол и незгоревшей алюминиевой кукольной посуды.
Местные-наши оставили догорающие мебель и пошли искать людей с детьми.

    Часть 7
    Женщина рассказывает:
    - Как то раз мне приснился злой клоун с мертвым ребёнком на руках. И смех кругом... Мир не пуст - и этой непустоте весело… Один мой знакомый написал повесть, там такой эпизод небольшой - мальчишка просыпается утром, но не идёт к своему любимому компьютеру. И говорит родителям, что никогда в жизни не будет ни с кем воевать. А когда его спрашивают, почему , он рассказывает следующее. Мальчишке приснилась его любимая компьютерная игра про войну. Много оружия, взрывов. Легко, одним выстрелом можно уничтожить танк, вражескую башню, самолёт... Вдруг появляются двое , ни разу в виртуальной войне не участвовавшие - девочка лет двенадцати и собака. Они что то ищут, не боясь ни пуль , ни взрывов. Наконец, находят и собака начинает исступленно рыть землю. А девочка с экрана смотрит на пацана и , как ни в чем, не бывало спрашивает, нет ли у него лопаты? "Зачем тебе лопата ? Уходи немедленно и забери свою собаку ! Вас убьют!" - кричит мальчишка , видя, что огонь, пулемётные очереди совсем близко. А девочка объясняет , что они не уйдут , пока не откопают щенков, которых засыпало землёй после взрыва. И мальчишка начинает искать на клавиатуре кнопку, которая могла бы дать девочке лопату ( а ещё лучше экскаватор ), но такой кнопки нет, игру , которая уже совсем не игра, остановить невозможно…
    
    Много лет назад, когда компьютерных игр не было.
    
        Рота солдат идёт защищать город. Вслед ему выскакивает невесть какое существо в рваной рубашке, начинает плеваться вслед солдатам и проклинать их. Один из солдат покидает строй, подскакивает к плюющемуся существу, берёт его подмышки. Смеётся солдат и существо начинает смеётся, вроде обоим весело. Не проклинало никого существо, никому вслед не плевало. Так радуется оно, что рубашка окончательно рвётся. Голое теперь существо. Солдат смеяться перестаёт, находит глазами из земли одиноко торчащий из земли кол, несёт голое существо к нему. Существо вырваться бы и радо, но солдат крепко держит. Ни слова не говоря, сажает солдат существо на кол, а сам спешит свою роту догнать. Существо на колу криком заходится, но к нему никто не идёт. Солдаты в бой вступили, а те, кто не солдаты по подвалам спрятались, не слышат воплей существа. Так целых двое суток продолжается - солдаты гибнут в сражение, несолдаты в подвалах голов не поднимают, голое существо на колу сидит и орёт от боли, да от жажды с голодом. На третьи суток с противоположной стороны другие солдаты пришли. Они тех, которые город защищали, всех перебили. Того, кто существо на кол посадил, первым убили. Несолдаты из своих подвалов вылезли, улыбаются. Радостно им, что воевать закончили! Победившие солдаты улыбаются в ответ - нравится им победившими быть! Проходят мимо кола, на котором существо сидит. Смеются, подмигивают, подшучивают даже, дескать "что, существо, не нравится на колу сидеть!? Сейчас мы тебя освободим!" Отделяется самый улыбчивый солдат от всех остальных, подходит к колу, снимает с него существо. И смеётся, не переставая. Существо из рук освободителя выскальзывает, на полшага отпрыгивает, внутренности, колом пропоротые, подбирает, обратно в себя запихивает. А потом плюёт в смеющегося солдата! Плюёт и уползает, точно гадюка. А солдат ещё громче хохочет! Когда ты победитель - всё тебе нипочём!

    Эпилог
    
       Синий великан гулял в темени и вдруг нашёл маленький светящийся синий шарик. Великан аккуратно взял его в руки, стал катать на ладони. Великану нравился шарик, он старался не помять, не повредить его. Но в это самое время начались землетрясения, грады-камнепады и войны. Потому что этим шариком была наша земля. Великан был аккуратен, поэтому шарик уцелел, но люди, то есть мы с вами, терпели-переживали войны и землетрясения. Никто не знал, что это синий великан с нежностью, очень осторожно, гладит нашу планету. Для него это красивая, незнакомая находка. Мы не видим Великана, он не видит нас. Не различает ни блоху, ни волка. Не слышен ему и грустный смех тех, кто догадывается о существовании Великана и его нежности. Судьба, щепки, зонтики не ведомы Великану, потому что он живёт в вечности и не отличит судьбу от зонтика, а волка от щепки...
      Если я сумею увидеть Великана, то никогда никому не скажу. Потому что иначе в Великана начнут кидать бомбы и он уронит синий светящийся шарик...
     Я никому не скажу, что вижу Великана, потому что тогда всем станет ясно почему происходят войны и землетрясения. А это знание никому не нужно, потому что большинству необходимы войны и землетрясения. Иначе не будет героев и жертв... Впрочем, даже если и будут знать - кто запретит Великану нежно гладить синий шарик?
     - Что это у тебя в руках сынок? И что это ты делаешь? - спрашивает у Великана подошедший отец, такой же Синий Великан.
    - Папа, я нашёл замечательный шар! И любуюсь им! - отвечает Великан.