За золотом колчака. Часть 2. гл. 1-3, 4, 5, 6, 7

ДНЕВНИК БАРЫШНИ С УЛИЦЫ АСИНКРИТОВСКОЙ

Глава 1. Мартовский ветер

За ночь над моим окном выросла громадная, свисающая с крыши до самой форточки сосулька. А поутру с этого ледяного сталактита срывались капли и с клавесинным звоном падали в лужу. Я ещё спала, но именно благодаря этому я слышала  гулкие флажолеты падающих капель, хотя, окна были ещё не распечатаны после того, как на них намерзали льдистые пальмы и кажется ещё вчера в тёмных зеркалах стекол отражались шары-планетки и трепетали свечи рождественской елки, остатки которой уже давно сжёг в печи дворник и домовой истопник Кузьма, живущий в каморке цокольного этажа нашего дома с мезонином. Я проснулась от пробивающегося в щель между шторами луча солнца, он слепил, сверкая на деке скрипки, оставленной мной с вечера поверх нот  "Серенады" Шуберта на софе, с которой свисала кистями мамина шаль. Рядом со скрипкой на нагретом мартовским Ярилом ложе из козьего пуха нежился наш рыжий кот Арамис, прозванный так за свои мушкетёрские усы и молитвенные мартовские псалмопения в чердачных чертогах, где среди стропил и голубиного помёта солисту подпевали хористки весенних кошачьих концертов.
 Вскочив с жаркой постели и уронив на пол забытый с вечера сборник стихов- босыми ногами по коврику и паркету-я подбежала к окну.Шторы загремели кольцами по гордине, как якорные цепи снимающейся с рейда каравеллы, паруса шторной ткани тут же вздулись от струи ворвавшегося в спальню, пахнущего осевшими сугробами и паровозным дымом  воздуха. Чирикание воробьёв перекрывал колокольный звон, сзывающий на заутреню прихожан собора, краснеющего кирпичом богатырской кладки чуть в стороне от ажурных переборок железнодорожного моста и насыпи, по которой двигался кажущийся игрушечным состав:в детской у брата Лёвушки среди усатых оловянных солдатиков в мундирах с галунами и эполетами, с винтовками на плечах, саблями на боку и в киверах - имелась и игрушечная железная дорога с составными рельсами. И братик целыми днями возился с ней, перемещая солдатиков из детской в гостиную, устраивая не шуточные баталии. 

Солнце дробилось искрами на куполе собора,рассыпалось игривыми зайчиками по кресту. Ворвавшийся ветерок наделал переполоха, взъерошив  страницы тетрадки на столике рядом с трюмо. Вслед за исписанными округлым почерком страницами замелькали ещё не заполненные, как бы календарные листы будущего, которому ещё только предстояло наступить. Этот дневник я начала писать совсем недавно.Ах, ветер, ветер! Такой же шаловливый проказник, как и мой братик Лёвушка!Этот неправдашний ураган с шумом распахнул двери из моей спальни в гостиную да так,что разбуженный кот прыснул вон, спетая хвостом строй выставленных на вечернюю поверку и так и простоявших в карауле до утренней переклички оловянных гусар. Теребя страницы читанного братишке на сон грядущий, оставленного на крышке рояля романа "Потерпевшие кораблекрушение"*, мартовский ветер продолжал шуршать стихами упавшего на коврик томика:

Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, к сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному,
В нашем хотеньи земном!

Хлопая створкой форточки, ветер отбивал ритм в такт стихам и мне казалось, - я уже слышу голос самого БальмОнта!Неужели! Неужто сегодня вечером я увижу моего кумира?Но это не грёза -это так же реально, как доносящейся с кухни запах рыбного пирога, на который и рванул, разбуженный утренним "бризом", птичьим гвалтом и колокольным звоном Арамис: меж страниц стихотворного томика трепещет от гуляющего по полу воздуха билет на концерт в Коммерческом собрании.
- Катя! Ты устроила сквозняк! - улыбалась, стоя в дверях, мама.- Хотя -ну и духотища тут у тебя! Говорила же я Кузьме - не топи так жарко! Или у него дров и угля избыток?
 Подняв с пола томик и закрыв форточку, я объявила:
- Мама! Сегодня вечером я играю Шуберта в Коммерческом собрании...
-Знаю. Мне вчера успел сказать Яков Абрамович.Я вернулась со своих уроков поздно, но столкнулась с ним на крыльце. Кузьма как раз отдалбливал намёрзший за ночь лёд - и я его попросила не топить так усердно.Но заставь дурака...

2. Симфония улиц

Когда со скрипочкой в футлярчике я иду по улочкам Новониколаевска, я читаю названия улиц на жестяных вывесках  домов , как партитуру симфонии. В названии улицы  Асинкритовской мне слышатся слова "санскрит" и "Крит". В подковобразной надписи ГУДИМОВСКАЯ- гул паровозов на перегонах от станции к станции Транссибирской магистрали и пароходов на Оби. Улица Межениновская рифмуется со словами "не жени" , "Нина" и "буженина".  И хотя  имена оборотистых купцов и  инженеров-путейцев в честь которых , как объяснял мне папа,были названы эти улицы, не имеели никакого отношения ни к языку индусов, ни к оставившей археологам столько статуэток, наконечников стрел и амфор крито-микенской культуре, между ними есть какая -то связь. Мама вообще считает , что связь есть между всем. Между прошлым, настоящим и будущим. Между миром живых и мёртвых. Она не только даёт уроки на фортепиано, но и участвует в спиритических сеансах. А папа не только служит в геологическом ведомстве, но и увлекается древними культурами Алтая, шаманизмом и археологией. Из своих геологических экспедиций он вместе c образцами руд полезных ископаемых привозит  и археологические находки. Однажды он подарил мне кристалл кварца, в другой раз амулет из скифского кургана, в третий маленького Будду...Кристалл я поставила на трюмо рядом с шкатулкой для шпилек и пуговиц, амулет - повесила на шнурок рядом с крестиком ...
  Я согласна с мамой в том, что между всем существует незримая связь, и всё же мне не совсем понятно - почему вывески улицы Межениновской так настоятельно советуют не женить Нину , ведь Нина всё-таки не мужчина и её бы следовало выдавать или не выдавать замуж, но никак не женить! Ну а при чём тут буженина? -это и вообще  всё равно, что в иных стихах Хлебникова "бэобэби пелись губы". Абсурд!
 Я брала скрипичные уроки у Якова Абрамовича, музыканта из цирка - шапито на улице Михайловской. Он приходил к нам откуда-то из-за Каменки и давал уроки за еду, выпивку и немного денег. Бывало после урока он надолго задерживался на кухне, журча из горлышка бутылки в рюмку, и пока под мамин аккомпанемент на рояле я повторяла до тошноты запиленную "Аве Марию,"- он не выходил с кухни, а потом появлялся оттуда с красным клоунским носом. И волосы его были похожи на космы клоуна. И шляпа. И печальные карие глаза с длинными ресницами. И постоянно улыбающиеся припухлые фиолетовые губы в трещинках.
 Но сегодня, 17 марта 1916 года, я иду не в цирк, чтобы за спинами акробатов, всадников на лошадях, дрессированных обезьян, медведей и факира-иллюзиониста отыскивать глазами в оркестре лысину моего уткнувшегося подбородком в деку скрипки Якова Абрамовича, а на лекцию -концерт Константина БальмОнта -и в антракте буду играть.
Я иду мимо осевших сугробов, купеческих лобазов и их особняков в рюшах резных ставен. Это моё движение сопровождают целые капеллы капелей: сосульки хрустальными гребёнками украшают карнизы. Закатывающееся за переборки железнодорожного моста солнце окрашивает их в цвета монпасье и петушков из жжёного сахара-ярмарочных лакомств детства. Я иду , а в ушах звенит его голос:
-Я буду ждать
Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда...
Конечно, перед тем , как , застегнуть на все пуговицы драповое пальто, зашнуровать ботинки, и нахлобучить поверх моей незамысловатой причёски меховую шапочку, я повертелась перед зеркалом трюмо, любуясь на дымно-русую волну волос, сверкающие зрачки, обрамлённые синей радужкой, я даже подушилась мамиными духами, подчернила брови и ресницы и подкрасила губы её губной помадой. Возможно, я походила на какую-нибудь ритуальную маску племени Папуа Новой Гвинеи,картинку которой можно было увидеть в иллюстрированной этнографической энциклопедии из "запретного" папиного книжного шкафа, ключ от которого он прятал, а может и на зазнобу юных лет государя-императора балерину Кшесинскую. Кто знает! Ах эти роковые любовные треугольники! Александр Блок, Андрей Белый -и Менделеева. Мережковский, Философов-и Гиппиус. И вот- щёки горят, сердце учащённо стучится- я прохожу сквозь полукружие колонн дворца Коммерческого собрания.

3. БальмОнт

На сцену вышел тощий мужчина чем -то напомнивший мне Дон -Кихота с гравюры Доре из читанного перечитанного тома Сервантеса."Сервантес из серванта,"- иронизировала мама по поводу подобного рода богемных типов. Те же торчащие по бокам щёк усы, бородка шильцем и космы по сторонам головы.Вместо ржавых доспехов, правда, на нём блистал пуговицами белый костюм -тройка светского денди. Толстячок конферансье в коротком фраке  вполне мог сойти за оруженосца Санчо-Пансу. Парочке не хватало только коня с ослом,копья, щита и медного тазика для бритья на голове идальго рифм, хотя, как выяснилось позже, БальмОнт в такую пору, явно перестраховываясь по поводу сибирских холодов, оставил в гримёрной -бобровую шубу и лисью шапку. Это делало его более похожим не на салонного властителя дамских сердец, а на преуспевающего коммерсанта, потому как - на  фотографиях своих сборников Константин БальмОнт то и дело щеголял в белой шляпе. Копьё для сражения с великанами и ветряками ему заменяла трость. Вначале я не могла понять-зачем он её потащил на сцену-мог бы оставить в гримёрной, на какое-то мгновение мне даже показалось, что это орудие самообороны понадобится ему для того, чтобы если не острием, то набалдашником отбиваться от разочарованных поклонниц, большую часть которых составляли совсем юные обожательницы поэтического гения и дамы бальзаковского возраста, среди которых я увидела много знакомых лиц.
Здесь была и Ася с Асинкритовской и её не имеющий никакого отношения к крито-микенской бронзе пытавшийся неуклюже ухаживать за мной её кретин брат. И то, что  слово "кретин!", вырвавшееся в момент когда он, облапив меня, силой пытался поцеловать, то , что, это слово ,как самая маленькая матрёшка внутри больших пряталось внутри названия нашей улицы, не казалось мне случайным. Чего общего было между книжницей - скрипачкой и боровом-купчиком, расчёсывавшимся на прямой пробор, носившим выпускные рубахи поверх шароваров и козырявшим смазными хромовыми сапожками. Ну и что с того, что его сестрёнка училась со мною в одной женской гимназии и даже прекрасно успевала по домоводству! Федя и на этот-то концерт припёрся скорее всего затем чтобы либо насладиться поеданием меня глазами, либо освистать заезжего гастролёра, ежели тот опростоволосится.
Встреченный аплодисментами поэт раскланялся на манер циркового факира -и, взмахнув тростью на подобии дирижёрской палочки,легко распознаваемым жестом прервал овации.
- Любовь и Смерть в мировой поэзии! - произнёс он ухватив трость за середину, словно собираясь тряхнуть её, чтобы из набалдашника выскочил букет цветов. Но ничего подобного не произошло. В зале начал гаснуть свет. И оставшийся внутри луноподобного круга света поэт вдруг как бы вырос на добрых две головы. Его пиджак свисал по бокам хламидою пророка. Его волосы реяли крыльями вещей птицы. Его глаза сияли пламенем ясновидения. Голос звучал гипнотически-завораживающе. Он то реял над залом бодлеровским альбатросом, то обращался в рыдающую скрипку Верлена. Он имитировал на французском голоса "проклятых поэтов", он  грассировал  мурлыкая  котом парижских мансард, он нагонял жути замогильным английским Эдгара По и его "Лелли" звучала в переводе, как горестная колыбельная матери над мёртвым ребёнком.
 Вдруг полы его белого смокинга сделались чёрными. На месте носа образовался клюв.
 И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,
            Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
            Ты пророк неустрашимый! В край печальный,  нелюдимый,
            В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
            О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"
                Каркнул Ворон: "Никогда".
Мне казалось клюв ворона вонзился в моё трепещущее сердце, его крылья хлестали меня по щекам, когти терзали плоть.
И теперь, пробуя передать бумаге впечатления прошедшего вечера, я всё ещё дрожу. В антракте , ещё не придя в себя после бальмонтовского гипноза, стоя меж пальм оранжереи   зимнего сада, я кое- как отыграла "Серенаду". Мне казалось, я не смычком водила по струнам  а пилила двуручкой по бревну, как делали Кузьма с его жонушкой, нашей кухаркой-аккуратисткой Фёклой во дворе у сараев, заготавливая дрова на зиму.
 Тем не менее, как только меня сменил Яков Абрамович с оркестром, и грянул "Чардаш",  походкой хорошо дрессированного светского тигра, распространяя вокруг себя пахучее облако одеколона, БальмОнт подошел ко мне и щекоча мягкими усами тыльную сторону ладони, приложился губами:
-Madmoiselle! Vous avez charm, avec charmant Schubert "Serenad"!*
И парфюмное облако, колыхнувшись, поплыло в сторону...

4.На Енисейских полях

16 марта 1916 года.Сбегав на поэтический вечер по мартовскому холодку без чулок, на третий день я слегла. Следом за мной - Лёвушка, начерпавший ледяной воды в сапоги во время забав с льдинами на берегу Оби.
- Ангина, осложнённая бронхитом! -поставил диагноз , склонившийся надо мной мой кумир. Сквозь искривления восприятия, вызванные высокой температурой, я приняла примчавшегося по папиному зову частно практикующего врача  Кирилла Валерьяновича Смолянинова за Константина Бальмонта. И не мудрено было! Та же бородка клиныщком, те же донкихотские усы, то же одухотворённое лицо мраморной бледности и та же львиная грива.
 - Побольше питья с малиновым вареньем или мёдом, и то и другое вполне можно приобрести на базаре...Давайте жаропонижающие порошки...И смоченное полотенце на голову. Тоже  и мальчику,  - говорил, стоя в дверях моей комнаты и принимая денежное вознаграждение поэт, строчки  которого "Она отдалась без упрёка, Она целовала без слов..."  переписывались гимназистками из тетрадки в тетрадку.  И хотя я понимала, что это всё -таки не предмет воздыхания и тринадцатилетних девочек, и почтенных матрон, так упоительно воспевший "зной атласных грУдей" и страстно  восклицающий "хочу упиться роскошным телом!",  а совершенно безэмоциональный эскулап. Распалённое жаром воображение услужливо поставляло один и тот же то расплывающийся, то вновь обретающий вполне чёткие исходные  очертания образ -Поэта- Пророка,Поэта -властителя трепетных женских сердец.
 И вот в чём закавыка, проклятие, наваждение!  Оказалось- переболеть ангиной,скарлатиной и даже испанкой было куда как легче, чем БальмОнтом! Фантом творца "Фейных песен" то и дело возникал в моих снах и наяву тогда, когда ему хотелось и я ничего с этим не могла поделать. Он преследовал меня.  Да и тогда,на третий день после  гипнотического выступления БальмОнта, когда мою голову разламывало от боли и совавший мне в рот казавшуюся лопатой серебряную ложку козлобородый лекарь бормотал свои заклинания на латыни , склонившийся надо мной мой демон нашёптывал:"Испанка смуглая с  глубокими глазами...Я был желанен ей, она меня влекла...Она не стала мне шептать:"Пусти...Не надо..."   

Тяжело выздоравливая, я месяц провалялась в постели.Когда поднялась и, покачиваясь от слабости, прошла в гостиную, за окном сверкало солнце, пролётки сновали мимо , чуть ли не по ступицу утопая в огромной разлившейся на дороге луже, сминая её амальгамную черноту. Перевёрнутые вверх тормашками кони копытили облака.Щарабаны кораблями плыли по небесной синеве.  На ветке тополя простуженными гландами  набухли почки. Радовался жизни восседающий на "крылечке " летка скворец. Последнюю неделю нашего постельного режима Лёвушка просил меня читать ему сказки -и мы разыгрывали в его комнате целые спектакли по сюжетам Андерсена и Гофмана, вовлекая в эти мистерии куол и игрушки. Любимыми сюжетами моего братишки были "Стойкий оловянный солдатик", "Снежная королева" и "Щелкунчик". Лёвушка брал в руки оловянного гусара с фарфоровуой балериной с диванной полочки и, следуя развитию андерсеновского сюжета,  устраивал кукольный спектакль. Персонажей других сказок он изображал либо с помощью кукол из большой картонной коробки- клоуна, плюшневого  медведя, долгоухого зайца. Дополняя их перемещения  падающими от света керосиновой лампы тенями рук.  У собаки или волка - ухо образовывалось оттопыренным большим пальцем. Гусь с его клювом очень убедительно получался путём соединения указательного пальца с большим, пасть собаки раскрывалась по мере движения мизинца. А если нужно было изобразить летящую птицу - две ладони  с растопыренными веером пальцами, сомкнутые запястья - и готово, птица отправляется в полёт.   
 
В это солнечное утро мама сидела с книжкой у окна.Я подошла к ней со спины, обняла и прижалась щекой к её мягким волосам. Глядя на движущиеся по мосту железнодорожные составы, бывавшая в юности в Париже, мама сказала в то утро:
-Мы здесь , как на Елисейских полях! Или на Марсовом поле. Вот этот мост-та же Эйфелева башня, только не поставленная  вертикально, а уложенная горизонтально.
-Не на Елисейских, а на Енисейских!- каламбурил папа.-А точнее на Обских и Закаменских. И не на Марсовом, а на мартовом...Вот уже и апрель и Паска на носу. Улицы опять поразвезло...
 
Из последней экспедиции он привёз шаманский бубен и повесил его над своим письменным столом в кабинете на том месте, где до того стену украшал портрет отрёкшегося государя императора. Папа  просиживал ночи, сочиняя отчёты о золотоносных реках Алтая. А выходя на улицу, совал за пазуху револьвер.
 Он сдал геологоразведочному ведомству груду самородков, а мы перебивались с хлеба на воду.
  С ноября 1917 то и дело исчезающий Кузьма стал  топить печи от случая к случаю, и мы сами по переменке пилили двуручкой брёвна-когда я с Левушкой, когда мама с папой, а когда и Яков Абрамыч пособлял -на козлы бревно уложить.Угля не было. Брёвна кончились к рождеству ещё и потому, что их растаскивали жители соседних домов. Тогда мы начали разбирать на дрова сарай, а ближе к весне взялись и за мебель. На то, чтобы накормить поленьями, а тем паче молениями Кузьмы прожорливые изразцовые печи, дров уже не хватало. Папа принёс из паровозного депо буржуйку и перебравшись в его кабинет, мы грелись там. Дело в том, что однажды богомольный Кузьма исчез вместе с женой Фёклой и иконами в красном углу их коморки. В полуподвальном помещении цокольного этажа было совершенно пусто и ужасно холодно. Отец объяснил, что наш дворник -истопник был из кержаков,и он не раз слышал от него, что тот собирается уйти на Алтай, чтобы там молиться, отшельничая...
 
 В городе постреливали -и мы запирались на ночь на все засовы. Мама вначале приносила со своих уроков то шмат сала, то краюху хлеба с луковицей,-их мы, всё поделив по-справедливости, тут же съедали. Позже она уже перестала давать фортепианные уроки , потому что продуктов ни у кого не было, а совали совершенно обесценившие "катеринки". Яков Абрамович продолжал со мной заниматься за чай без сахара,и перепадавший ему иногда хлеб. Ещё мама давала ему керосин и спички.Но иногда, отыграв в ресторане, он сам приносил нам еды. Готовить теперь нам приходилось самим, поскольку  хлопотавшая на кухне дородная Фёкла исчезла вместе со своим мужем. Я бралась помогать маме, но она отбирала у меня кухонный нож, чтобы я не дай бог не порезала палец. «Тебе надо на инструменте играть, а не бульбу чистить!» - говорила она. Мы с Яковом Абрамовичем взялись за «Каприс №24, ля минор» Паганини и уже изрядно продвинулись.

 Вчера я вышла из дому, чтобы купить в канцтоварах нотную тетрадь -и стала невольной свидетельницей ограбления ювелирной лавки Лейбы Замойского. Вначале я даже и не поняла - что происходит. Я приближалась к витрине, остановившись возле которой можно было разглядывать сокровища сверкающих на солнце украшений.Богатства Креза! Пещера Али Бабы! Я даже не могла предположить, что в свернувшей с Николаевского проспекта бричке -бандиты. Стремительно приблизившись, лошадиная морда чуть не уткнулась мне в лицо, сделать это ей не позволили лишь натягиваемые поводья и фонарный столб. Видя, как из брички выскакивают трое-я поспешила на другую сторону улицы.Я обернулась. И один из направляющихся в ювелирную лавку, словно почувствовав мой взгляд, тоже обернулся. В его роже с торчащими усами я узнала моего кота Арамиса. В подтверждение того, что это он, был выглядывающий из под клетчатой куртки пушистый хвост. Когтями правой лапы кот сжимал револьвер. В отражённом витриной втором налётчике-шляпа, усы торчком, отрешённый взгляд- я не могла не опознать Бальмонта.Но в этот момент ему было не до почитательницы его гениальности. И он тоже был при револьвере. В третьем совершенно безошибочно я признала-нашего истопника-дворника Кузьму.
- Барышня! Вы грезите наяву!- пытался взять у меня свидетельские показания толстячок конферансье, назвавшийся следователем Мокроусовым.- При чём тут ваш кот? А тем более знаменитый поэт Бальмонт!Гастролёр уже давно проехал в поезде Байкал!Вы должны нам помочь, убит хозяин ювелирной лавки Лейба Аронович Замойский!
   Возвращаясь из лавки канцтоваров и чуть не споткнувшись о лежащего поперёк порога лавки её хозяина, я оказалась в околотке.Так ничего от меня и не добившись, следователь Мокроусов проводил меня до дому уже по темноте. Мама встретила испуганными глазами:
- Где ты бродишь?На улице темень-глаз выколи!
- Извините, гражданочка!Ваша дочь стала свидетельницей убийства и ограбления!
Мама с папой всё чаще запирались на кухне и громко, но неразборчиво о чём -то говорили. Я только могла разобрать:
-Я отдал им все самородки и карты месторождений...
-Так-таки ни одного самородочка не оставил? А то бы мы через Якова Абрамыча ювелиру ...
-Ты хочешь, чтобы у нас учинили обыск?Или что того хуже перестреляли нас возле сараев? И белые, и красные алчны, как звери...К тому же по городу рыщет банда Кольки Пожигина по кличке Жиган. Если их шпионы пронюхают, что у нас в сейфе золото- не пощадят. Уже убили ювелира Лейбу. Ты ему собиралась продать самородок? Поздно!

 Кот громко мяукал и, чтобы не голодать , отправлялся инспектировать сараи на предмет наличия там полчищ крыс и мышей. Но они, как видно покинули чуланы, на полках которых было-шаром покати.Название улицы Межениновская всё чаще прочитывалось мной , как Бужениновская, но этим мясным деликатесом и не  пахло на сотни вёрст вокруг. На поредевшей ярмарочной площади мужик принимал из рук тётки самовар за пяток куриных яиц.
 

Глава 4. Жестокое танго и Хранитель времени

Гуся для рождественского застолья неумолимо надвигавшегося на нас 1918-го года  мы выменяли с мамой на базарной площади за две серебряные ложки.Хранившаяся в серванте с вырезными филенками коробка со столовыми приборами на пять персон вынималась оттуда только по большим праздникам. Ложки, вилки, ножи и чайные ложечки раскладывались на белоснежной скатерти рядом с тарелками майсенского фарфора, которые с тех пор как Россия начала воевать с Германией, мама патриотично спрятала вглубь блистающего стёклянными дверцами буфета.Но даже и сервированный обычными тарелками , без сценок, изображающих Лютниста и Прекрасную Даму  в замковых чертогах; островерхую цитадель на горе; жнущих золотистые хлеба крестьян и бредущего мимо путника с котомкой на палке или рыцаря, получающего в награду за победу в турнире платок Принцессы ,-даже без этих будящих фантазию аллегорий стол выглядел нарядно и празднично. А всё вилки, ложки, ножи! Они сверкали, в них блуждали огоньки и отсветы свечей царствующего над столом пятирогого канделябра.
 И вот - в коробке с двуглавым золотым имперским орлом на крышке и малиновым бархатом подкладки внутри, куда мы с Лёвушкой заглядывали с благоговением, образовалось две пустых десны. Румянощёкая тётя , сунувшая маме в руки мороженного гуся с зажмуренными глазами и плотно сомкнутым плоским клювом, поспешно спрятала ложки за пазуху, словно не обменяла на них выращенную птицу, а украла эти ложки вместе с их затейливыми орнаментами, изображающими виноградные грозди среди резных листьев лозы.Наверное теперь эта тётя , представлявшаяся мне пейзанкой -жницей с фарфоровой тарелки, на которую весело заглядывался Пилигрим с котомкой на палке, могла черпать  из закопчённого чугунка свои щи серебряной ложкой и радоваться тому-какая она богатая! А может, припрятала драгоценные приобретения на дно сундука рядом с бесполезными "катеринками" на чёрный день, или взгромоздила ложки рядом с иконами в красном углу и крестится на них при всяком удобном случае.
Как бы там ни было, а нафаршированный черносливами  запечённый гусь красовался на блюде посреди стола, папа , держа за талию хрустальную балерину произносил здравицу,мама промокала салфеткой выкатившуюся бриллиантину слезинки. На ёлке мерцали свечи, которые я экономно задула на своё тезоименитство ещё за неделю до того.В кладовой , в бочке, ещё оставалась мука для блинов на  Масленицу,за постом следовал мясоед -и пока мы были за столом все вместе.Ну разве что Якову Абрамовичу и Лёвушке пришлось хлебать бульон не серебряными, а железными ложками. Ну разве  что, кромсая ножиком гусиную ножку, наученный обращаться со столовыми приборами Лёвушка не созерцал на дне тарелки Рыцаря, подхватывающего на копьё  кружевной платок Принцессы, как перед тем  валяющегося теперь у ног коня победителя поверженного тевтона.
 Но Рыцарь и без того явился в этот год моего восемнадцатилетия. И не в единственном экземпляре. Они, рыцари, - со своими поднятыми забралами и развевающимися над шлемами плюмажами вдруг пошли хороводом, подобно развешанным на ёлке арлекинам. Вслед за Асиным парчёворубашечным братцем Фёдором в юфтевых сапожках, норовившем затащить меняв в пролётку за пять гривен, явился Степан Евграфыч, далеко не из графьёв разумеется, человек сентиментально -юродивого склада. Пролетарский, я бы сказала, янычар. Революционный мамелюк. Он узрел меня для своего гарема в "Золотом лосе", "средь шумного бала, случайно" - и начал выказывать знаки внимания, следуя за мной неотступно. Конечно, если бы я читала книжки и пилила на скрипке дома, он вряд ли на меня наткнулся бы "в тревоге мирской суеты", но по причине лютого недоедания мне пришлось от разовых выступлений в Коммерческом собрании переключиться на ежевечерние концерты в ресторанном чаду "Золотого лося", где можно было не только пофуршетиться бутербродиком с сельтерской, но и прихватить остатки наготовленного домой. Мне повезло: в свой оркестр и не без прицела  на предоставление дополнительных услуг пригласила меня госпожа Гришина-Алмазова, среди прозвищ которой было и Машка -Рюмашка.
Играю я вечер, другой , третий. И вот -в кабаке появляется он-Евграфыч, позванный рестаратарами - Стёпка Граф.И давай заказывать музыку, соря керенками.Кладёт на стол рядом с графином водки  маузер. И подавай ему "Цыганскую венгерку" на десерт. Это вам не БальмОнт, растаявший от Шуберта, даже не напоминавший бодлеровского ворона Колчак, вместе с синицеподобной Анной Тимерёвой, посещавшие в своё двухнедельное правление Новониколаевском миражные чертоги "Золотого лося", этой Земли Санникова уркоганов и кооператоров. Верховный правитель напевал себе под мою скрипку про то , как будет над его могилою гореть сиять его звезда, водил в жестоком танго прильнувшую к нему Аннушку.Но в целом вёл ебя весьма пристойно. Это тем паче был не делавший мне комплименты Репортёр Репортёрыч Серебряниковский, с которым мы то и дело сталкивались в античноколонном Коммерческом собрании, где я продолжала репетировать с Яковом Абрамычем. Что говорить про смахивающего на государя императора бородкой и усами площадного оратора и ресторанного молчуна Романова! Про этого антипода убиенного царя ,идейного большевика, нашедшего свою смерть в овраге наа берегу тогда ещё полноструйной Каменки! Он садился в дальнем углу ресторации, заказывал водки, закуски -и после своих пересыпанных революционными лозунгами речей на морозе -брутально молчал, греясь спиртным. Он сиживал в своём дальнем углу в одиночку или о чём -то говоря негромко  со вмиг ставшим знаменитым рабочим макаронной фабрики Горбанём.
-Идут!- говорила Гришина-Алмазова , завидев эту парочку, а то и с Репортёром Репортёрычем вместе в дверях заведения.- Следи за репертуаром...Ничего старорежимного. Это не безопасно...
- У нас в гостях!- искусно изображал лояльность к новой власти, как мне тогда казалось весьма похожий то ли на сероквадратно-газетного Керенского, то ли на балаганного Петрушку Гришин-Алмазов.- И он называл их поименно, оглашая экзотично звучащие совдеповские должности...
 -Вот и товарищ Дуся сегодня с нами!Поапладируем ей!- паясничал наторевший в гипнозе конферансье.

И они понимались из за столиков. Скованно раскланивались,  покупаясь на такой дешёвый водевиль.
- Музыка! - командовал Гришин-Алмазов. И пригласив товарища Дусю на танго, Репортёр Репортёрыч галантно удерживал её на революционно приемлемом расстоянии.
 
- В подарок детям товарища Дуси! -не унимался антрепренёр-конферансье, который вскоре сменит искристую жилетку, полосатые штаны со штрипками и лаковые штиблеты на френч цвета хаки, галифе и хромовые сапоги, да ещё и нахлобучит кобуру с торчащей из него ручки кольта на бок.- Этот великолепный торт! Пусть лакомятся!
 Товарищ Дуся продолжала покачивать своими натруженными родами бёдрами в такт выводящим жестокое танго моим скрипичным рыданиям.

Теперь, когда я пишу эти воспоминания, дописывая их между абзацами моего девичьего дневника,мне кажется , что, прозрачные,как призраки, они танцуют рядом - товарищ Дуся с Репортёром Репортёрычем и Верховный с Аней Тимерёвой. Слишком жестокое танго! Танец гальванизированных игрушек. Среди оловянных гусаров,  фарфоровых балерин и глазастых кукол моего детства появился однажды и подаренный совсем юным чехом Иржи -скелетик -копия аллегории Смерти, каждый час оживающей на старинных часах Пражской ратуши.И это было танго Смерти, карнавал скелетов...Хотя иные губы завсегдатаев заведения совсем не траурно напевали про Дерибасовскую, где открылася пивная...
 И вдруг, минуя приставную лесенку, на сцену вспрыгнул известный всем своими скандальными заметками Репортёр Репортёрыч и повелительным жестом останавил музыку. 
- Прочту вам мой любимый стих побывавшего недавно в нашем городе Константина БальмОнта!
 И , кашлянув в кулак, он громыхнул по- митинговому:

Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима,
Наш царь — кровавое пятно,
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму — темно.

Наш царь — убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь–висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.

Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, — час расплаты ждет.
Кто начал царствовать — Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот.


В ответ, прозвучали жидкие, подобные одиночным выстрелам, хлопки ладошей. Аплодировали только "товарищи". Остальные - кто, держал сжатые кулаки под столом, кто демонстративно звенел  вилкой о тарелку, поглощая закуску,кто тупо молчал.  Знал бы Репортёр Репортёрыч, декламируя пророческие стихи моего кумира, что ему,декламатору, предстоит взойти на тот эшафот на месяц раньше самодержца.Да знала бы и товарищ Дуся Ковальчук, и все остальные участники непритязательной пролетарской пирушки, что совсем близко тот июньский день, когда как бы случайно брошенная граната прервёт их, устроенный по велению конвоиров отдых у мостика через Каменку. Что кого-то будут достреливая, спихивать в лог, кого-то добивать штыками. А говорили -только переведут из одной тюрьмы -в другую.Через мосточек. Знала бы она, покачивающаяся в аргентинском танго "Эль чокло"* ,с ладонью Репортёра Репортёрыча на многодетной  талии, что вскоре ей придётся хлопотать об отпевании и похоронах "товарищей". Не ведомо было ей и то, что и саму -то её зароют где-то за мясокомбинатом в Заячьем логу. За забором цехов убоя и разделки туш.

До тех пор ещё было не далеко-не близко. Пар раскалялся в котле, давил на поршни,  приводил в движение шатуны, а они в сою очередь-колёса. И, расстилая по ветру дымный шлейф из трубы летящего по певучим рельсам  Транссиба паровоза, время устремлялось вперёд. Напольные часы в гостиной нашей квартиры в доме на Асинкритовской мотали туда-сюда свой маятник. Шестерёнки крутились, приводимые в движение гирями, тянущими цепь. Зубец за зубец, зубец за зубец.Тик-так! Стрелка совершала секундный перескок. Раз в час внутри часового механизма что-то скрипело, шипело, скрежетало - и раздавался приглушённый звон курантов. Раз в сутки папа открывал дверцу часов и передвигал рубчатые шишки гирь.Это как правило происходило  перед сном, в полумраке.И в щель приоткрытых дверей спальни  я видела, как закрыв дверцу папа вынимает из кармана жилетки свои карманные часы на тускло мерцающей платиновой цепочке и сверяет время. Я засыпала под негромкий бой курантов, отзывающихся в ложках, вилках и тарелках серванта, докатывающийся до колокольни собора, чтобы рассыпаться медным зудением в колоколах, гудело отголосками горлового пения в повешенном на гвоздь в папином кабинете шаманском бубне. Сквозь смежающиеся ресницы я видела , как папа превращается сначала в Якова Абрамыча, потом в ювелира Замойского-и наконец в Хранителя Времени. Нос-баклажан. Синие губы. Седые космы. Борода до пупа.Жилетка. Мятый фрак. Пузырящиеся на коленках штаны на подтяжках.Громоздкие бутсы-утюги. Гном отворачивался от меня и говоря "Тик, так, тик так! Вот так, вот так!"- просачивался сквозь стену...
______
*Эль Чокло (исп. El Choclo; букв. «початок») — танго, написанное аргентинским композитором Анхелем Вильольдо в 1903 г.Произведение было впервые представлено в Буэнос-Айресе в 1903 г. в ресторане El Americano. Вскоре появляются записи танго в инструментальном варианте, затем — в виде песни, сперва на испанском языке, затем в переводах или перетекстовках на других языках. Первая публикация нот датируется 1905 г.



Глава 5. Спиритический Сеанс

На Святки мама затеяла спиритический сеанс.Полумрак мансарды. Всего одна зажжённая свеча пятисвечного  канделябра на подоконнике. Луна в окне. Ламберный столик, на котором бывало, маман раскладывала и пасьянсы, и карты Таро. Но на этот раз предстоял разговор с духами.
 -Софья Александровна! Я как вы и просили -расчертил круг для гадания на блюдце!Буквы алфавита по кругу , "да", "нет"-всё как вы велели,-  обратился к маман стряхивающий снег с бобровой шапки Константин Феоктистович Притулин, папин соратник по его изыскательским экспедициям, картограф, человек , интересующийся шаманами и параллельными мирами...
-Ах, да!Конечно. Но давайте с мороза чайком согреемся...

Его лисья шуба и шапка уже висели на лосиных рогах в прихожей, и от  тепла натопленной печи  снежинки на шерсти быстро превращались в бисерные капельки.
 Мама, папа, явившаяся за пятнадцать минут до того одержимая спиритизмом мамина подруга, потерявшая на фронте сына и мужа, вдова  Елена Дмитриевна Ляпунова, а с ними мой учитель музыки Яков Абрамович - все плотным кругом восседали в гостиной за столом. Раскочегаренный Кузьмой самовар, смородиновое варение в розетках, серебряные ложечки, витой струйкой льющийся в фарфоровые чашечки чаёк. Фёкла, выложившая на большую тарелку сложенные уголками, как для поминок, блины. (И Кузьма, и Фёкла пред самыми Святками вернулись из своей отлучки на Алтай, в родную деревню, привезли и вареньица, и мёда, и баданового чая.) Смешиваясь с запахом пихтовых лап, травный дух заполнил гостиную. Тик-такали часы.Кот спал на диване. Пылал во все пять рогов канделябр. Спиритическая общественность зыбко отражалась в боках самовара, являя собою картину весьма живописную. Константин Феоктистович -борода на две стороны этаким русалочьим хвостом бога Дагона.* Вздыбленные космы, словно бы иллюстрирующие лекцию о статическом электричестве.Кругляки его профессорского пенсне на шнурочке!Его белоснежная манишка и манжеты, выглядывающие из- за ворота и рукавов чёрного сюртука.Блистающие запонки. Заправленный за срез жилетки галстук.Кисти рук пианиста или карточного шулера с алым кристаллом рубина в перстне на безымянном пальце.В какой-то момент меня стали одолевать сомнения:а шуба ли и бобровая шапка оставлены этим персонажем в прихожей? Не крылатый ли то плащ для путешествий по эфиру, не бархатный ли берет со страусовым пером? И зонт ли, с которого он, переступив через порог нашего дома, стряхивал мокрый снег(зонт,уже сложенный, услужливо принял у него из рук папа)остался в углу рядом с вешалкой, а не шпага  дуэлянта-забияки, волшебная палочка мага,трость иллюзиониста?  Притулин доминировал в образовавшемся аккорде сверкающих глаз, прихлёбывающих чай губ, подносящих ко ртам парящие чашки пальцев с оттопыренными в сторону мизинцами.


- Вы начертили прекрасный круг для разговора с духами!-развернула мама вынутый из тубуса ватман. А я уже приготовила тарелочку !- продемонстрировала она драгоценность  из майсенского сервиза, то самое блюдце на дне которого были изображены Рыцарь и Принцесса.На донышке , химическим карандашом, мама нарисовала стрелку.-Так что всё готово...
-В слове "начертил" сидит "чёрт"!- скаламбурил Константин Феоктистович. -Но в чертей я не верю. Да и в духов тоже, хоть мне и приходилось впадать в транс вместе с алтайскими шаманами...А вот энергия!
-Эктоплазма!?-подзадорил папа лектора, пряча в уголках губ  улыбку и пуская пахучую струю сигарного дыма.
- Вы напрасно иронизируете, Евгений Дмитриевич!- подхватил Притулин. - Опыты Тесла доказывают что энергетические поля существуют. Кстати, и лозоходы, к помощи которых мы обращались в наших экспедициях, -доказательство того же. Просто они чувствуют аномальные зоны...Вспомните суенгинского лозохода Фрола. Если бы не он мы бы прошли мимо основной жилы. То что намывают старатели -это только фрагменты, вымытые рекой...Мелочь...
-Ну хорошо. Я не отрицаю наличие магнитных полей полей и аномалий, но как вы объясните общение с духами шаманов? Их левитацию...Мы ведь с вами сами наблюдали,-стряхнул папа нагоревший столбик в привезённую им вместе с коробкой пахучих  сигар из путешествия за океан  пепельницу в виде рогатой морской раковины.
- То был обман. Они подсыпали нам в чай галлюциногенов...Вот вы с Софьей Дмитриевной дурачили меня и столоверчением, и воплощением духов,и появлением эктоплазмы, пытаясь уверить, что она не просто медиум, а медиум , излучающий эктоплазматические сущности!
- Ну да! -пускал папа вторую струю дыма, и в его клубах возникало нечто эктоплазматическое.- Но то был карнавал,маскарад, мы шалили! Однако в какой-то момент ведь мы сами поверили, что я не просто нахлобучил на голову треугол, а и в самом деле стал Бонапартом, Катенька -не просто облачилась в картонные доспехи, а в неё реинкарнировала Жанна Д*Арк.Да ведь и ваш , Константин Феоктистович, костюм мага всех поверг в восторг и ужас. И как ловко вы облапошили нас с вашей тростью, из которой выскакивал букет хризантем?  А помните, как капустный качан из кладовой и в самом деле обернулся отрубленной головой Марии Антуанетты...Правда, вы тогда водочки перебрали!Да и я был изрядно под шафе. И что с того, что запечатленные на фото эктоплазматические сущности на самом деле были наляпанными Фёклой на марлю кусками яишницы!
-Мистификация и мистика -разные вещи. А эту мистификацию выдала грубая ретушь , изображающая личины отошедших в мир иной-и Наполеона , и Жанны...
-Но вспомните ужас, холод , пробегающий по спине, когда в полумраке мансарды из носа Софьи стала истекать эктоплазма и послышался голос...
-Ну это называется индуцированным психозом...Как и столоверчение, которым мы занимались на вашей мансарде. Стол, конечно, и крутился, и летал. Но потом ведь вы сами , коллега, показывали мне отверстия в потолке и верёвки с помощью которых, сидя на чердаке, Кузьма отправлял стол в полёт, манипулируя им с помощью тех самых верёвок, зацепленных за крючки под столешницей. Впрочем, я внимательно изучаю Аллана Кардека* и его  "Книгу Духов"...Опять- таки Конан Дойл с его железной логикой яростно отстаивает принципы спиритизма...А вот Дмитрий Иванович Менделеев разоблачает...
 
 Очередное, выпущенное папой сигарное облако, сформовалось в бледно-сизую физиономию  с по-покойницки закрытыми глазами, затем оно перетекло в воронкообразное состояние -и даже без посредства крутой лесенки с перильцами все сидящие за столом, просочившись сквозь потолок, оказались на мансардном  этаже. Дымная воронка  вышедшей из папиного рта эктоплазмы ввинтилась в потолок, захватывая в своё круговращение всех нас,дремлющего на диване кота, рогатую пепельницу -раковину , макетик трасатлантического лайнера из папиного кабинета, шаманский бубен, а к нему - и ещё целый ворох предметов, а вернее их зыбких, либо чрезмерно  уменьшенных, либо непомерно увеличенных образов.

 Пальцы упирались в донышко тарелочки. В окно светила Луна.Мерцал рубин в перстне. На подоконнике восседал кот Арамис в наколотой на ушки-рожки шляпе с плюмажем и выглядывающей из-под плаща шпагой.

-Вызываю дух Лейбы Ароновича Замойского!- пропела маман заупокойным голосом раввина, провожающего в последний путь дух продырявленного пулей грабителя-погромщика хозяина ювелирной лавки. Показалось - на её висках возникли пейсы, на голове образовалась шляпа, загнулся птичьим клювом нос. Но тут же всё это исчезло. Но зато макетик , окончательно нас вгоняющего в транс трансатлантического  лайнера "Сан-Франциско", на котором плавал папа для закупки золотодобывающих машин для прииска(по крайней мере он постоянно говорил о необходимости такой командировки), так вот это макетик корабля преобразовался в миниатюрный гробик, в котором, улыбаясь, лежал по-кукольному наряженный Лейба Аронович с зажатой в левой глазнице миниатюрной подзорной трубой для оценки драгоценностей.
На вопрос -о том -имеет ли ювелир что-то нам сообщить?-и блюдце, и губы покойника задвигались.Ответ был -"да!"
 - Что же произойдёт с нами в ближайшее время?- каркнула маман клёкотом ворона Эдгара По.
 Все затаили дыхание. Блюдце задвигалось.Стрелка на тарелочке указала на букву М.
Затем её остриё воткнулось в буквы Я. Затем -в Т.
- Мятеж?!- удивлённо выдохнула мама.
И задвигавшееся блюдце ответило ДА.

Кораблик -гробик, вместе со скорбной процессией, венками от евреев Новониколаевска и  вьющимся меж ними траурно чёрным  дознователем Мокроусовым истаяли. По блюдцу полз оживший моллюск с пепельницей- раковиной на спине. Его отросшие рога угрожали. Пальцы спиритов брезгливо отдёрнулись от тарелочки.Мявкнул Арамис, прыгнув с подоконника на ламберный столик. Стукнула о столешницу шпага, тут же обернувшаяся кошачьим хвостом. Мушкетёр схватил когтями блюдце и направив его на Луну, подобно тому, как Лейба Аронович направлял свою вставленную в глазницу линзу-телескоп для оценки сдаваемых в ломбард камушков,- поймал тарелочкой лунный луч. Из майсенского фарфора вышли и поплыли в струении луча Рыцарь и Принцесса.  В гостиной заскрежетали и начали отбивать час ночи наши неугомонные часы. Кто-то ломился в двери прихожей.
 

Глава 6.Рыцарь и Принцесса

Даже не сбежав, а скатившись по мансардной лесенке вниз, встречать незваных гостей отправились папа с револьвером в кармане халата и вооружившийся зонтом Константин Феоктистович.
 Заскрежетал замок. В дверях материализовался Степан Евграфыч в шинели и с мешком за плечами.Приняв в руки его обвешанную по краям  гирляндой мелких сосулек  папаху с красной ленточкой поперёк и тут же наколов её на лосиный рог, маман заискивающе пропела голоском Снегурочки:
-И что же это нам принёс наш добрый лё Пер Ноэль?То есть -Дедушка Мороз... Кеске се?
-Да вот накалядовал по случаю Сочельника...
-Но вы же атеист!- воскликнул Константин Феоктистыч, глядя как под снимаемой шинелью без погон , петлиц и знаков различия обнаружились перекрещенная портупеями кожанка и такие же воняющие кожей галифе. На боку болтался маузер в деревянной кабуре.
-Шо ж с того! Праздники пока никто не отменял,- со стуком опустил на пол мешок Федька Граф...
 Я наблюдала за происходящим , стоя в дверях гостиной, подобно персонажу репинского плотна "Не ждали".
-И что же это вы нам принесли под елочку?-продолжала лебезить маман, только что вызывавшая дух ювелира Замойского.
 Лёвушка уже вынимал из мешка кубики хозяйственного мыла, гремел возле уха спичечным коробком.
-Вот -товарищи отоварили на праздник!-вынул Степан Евграфыч из бездонного мешка две бутылки с керосином...
-Ой, какая прелесть!-всплеснула ладошками мама.-А то мы уже все свечи сожгли.Вот теперь зажжём керосиновую лампу. Да и примус заправим!
  Все спустившиеся с мансарды гости снова расселись за столом. Утративший свои мушкетёрские атрибуты кот свернулся клубочком на диване. Опирающаяся на рога раковина-пепельница возлежала на прежнем месте и в неё уже сыпался пепел с самокрутки , начинённой ядрёным самосадом из кисета Степана Евграфыча , наотрез отказавшегося отведать дымку кубинской сигары.
 Глядя на то , как дымит  усатый паровоз с голубыми есенинскими глазами, все помалкивали.
 
Тут же на блюде явилась половина недоеденного гуся. Из серванта были непатриотично вынуты остальные майсенские тарелки. В ярком свете возжённой керосиновой лампы лучились серебряные ножи и вилки, играя бликами на маминой шее и в приобретённом папой для мамы у Замойского жемчужном ожерелье, и в  малюсеньких бриллиантовых серёжках в её ушах ,блуждая огоньками и в янтарных  бусах вдовы Ляпуновой, и в пенсне Константина Феоктистовича, и в перламутровых пуговицах на жилете Якова Абрамовича.
 
-Извините, молодой человек!-подал голос Константин Феоктистыч.-Пока вы сворачивали вашу "козью ножку" , я успел прочесть на газетном клочке заголовок МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ. Неужели же большевики замирятся с Германией?С нашими врагами!Ведь столько крови пролит!
-Похоже, всё к тому идёт! Товарищи Ленин и Троцкий ратуют за перерастание империалистической войны в гражданскую! - как-то бескрыло пробурчал набитым ртом ,догладывая гусиное крыло наш полунощный гость, не притронувшись ни к ножу не к вике.
-Но это же абсурд!- пальцами-щипчиками сняв пенсне, подслеповато уставился в даль  Притулин.-Мы что должны убивать друг друга?
-Не заю!Вождям виднее! -буркнул Стёпка Граф, вытирая руки о край накрахмаленной скатерти.

Ах, газеты! Их мурашами разбегающийся шрифт. Этот муравейник ожил, словно кто-то воткнул в него палку. Что ни день- новости. Да всё, пробегающие мурашами меж лопаток сенсации! В марте мой поклонник уже будет раскуривать газеты с сообщениями о Брестском мире, и мы попивая чаёк с сахарком в прикуску с прилипшими к комкам табачными крошками, будем слушать его разглагольствования о "похабном" мире, крысами наступающими со всех сторон врагах революции, Корниловском мятеже и необходимости установления продовольственной диктатуры.
 Папа молчал. Мама униженно благодарила и за сахар, и за соль. Лёвушка таскал сахар из серванта. Арамис исчезал на чердаке, откуда доносилось истошное мяуканье.Сквозь славянские черты Степана Евграфыча проступало что-то кошачье; в "Золотом лосе" он усаживался за столиком возле сцены, пялился на меня, и надравшись до беспамятства вырубался прямо за столом, уже не порываясь зажать свою Принцессу в вестибюле у входной двери. Мой Рыцарь , несомненно, одерживал победы в турнирах. Его маузер не залёживался в его деревянной кабуре. Правда его Принцесса так и не бросила ему надушенного платка с вышитым шёлковыми нитками именным вензелем. Но знал бы он, мой Робин Гуд, как мало осталось ему скакать на своём коне, сверкать латами и разить врага, созерцая его сквозь решёточки надвинутого забрала! Очень скоро эти решёточки обратятся в тюремные решётки, а затем , кто стал "всем" опять перейдёт в разряд "никем". И его усы и закрывшиеся глаза я увижу на синюшном лице трупа среди выложенных карандашиками возле Николькой часовни отпеваемых.

 А в ту поистине мистическую ночь сочельника 1918 года в дверях нашей квартиры материализуется ещё один Рыцарь. Конечно, Степан Евграфыч схватится за свой маузер, а пенсненосец  Константин Феоктистыч - за зонтик. Но пока что это были не поднявшие мятеж чехи, вездесущие поляки с Военной горки  или ожидаемые нами представлявшиеся нам ангелокрылыми  золотопогонники.

 В дверном проёме сгустился из метельных клубов дознаватель Николай Александрович Мокроусов. Как бы иллюстрируя его фамилию, на его усах наморозились быстро истаивающие сосульки. И когда он прикладывался к тыльной стороне ладони маман, она взвизгнула:
- Ой как мокро!
 Николай Александрович явился  куртуазничать не со мной, а совсем с другой Принцессой и даже Королевой, и она, совершив ритуал раскрашивания у трюмо в спальне , в стороне от обширного супружеского ложа, блистала серёжками, ожерельем , золотым колечком на пальце и лучащимися агатовыми глазками.Всё это было очень материально.Все. Даже воображаемая корона на её голове. Никакой мистики и эктоплазм. Николай Александрович появлялся в нашем доме довольно часто, потому как весьма часто папа отправлялся в геологические экспедиции. И тогда я уходила из дому-репетировать в Коммерческом собрании, чтобы не слышать стонов маман из закрытой спальни и не видеть, как она прячет в печку разорванные пакетики от кондомов. От всего этого можно было полностью отрешиться лишь отправившись с папой на Алтай, куда он стал брать меня, как только мне исполнилось 16 лет. И я могла взбираться на горы, купаться в ледяном хрустале Телецкого озера, трогать руками самородки и ощущать через удилище как трепещет выхваченная из кристально чистой струи форель.Реально ли это было или ирреально? Не знаю.

 Впрочем, в тот Рождественский сочельник многое ирреальное твердело, кристаллизовалось, становилось зримым , осязаемым.И только насупившаяся, высоко и гордо поднявшая голову вдова Ляпунова, созерцала своего рыцаря  и его оруженосца сугубо духовным взором. Глядя на огонь в керосиновой лампе, она видела, как облачённые в лунные доспехи возносятся двое на своих конях в горние выси-отец и сын.
 
7. Ристалище

 Один Рыцарь -и тот может доставить своей Прекрасной Даме уйму хлопот. А сразу четыре-это уже явный перебор. Да к тому же , если в пришедшем на руки веере карт валеты перепутаны с королями и тузами, а дам на всех не хватает,- беда.Начнут они друг друга тузить копьями-мечами, хлопот не оберёшься. Стоит только представить вереницу идальго на конях уставивших в вас своё копьё, этих попрошаек надушенных кружевных платков, и сразу становится понятным, что платков этих на них не напасёшься. Ну да!- ты ему кинешь вышитую вензелем тряпицу, но где уверенность, что подхватывая её на кончик пики, он ненароком не пронзит и тебя , восседающую  рядом с тобой мать-королеву или отца -короля? Кто может гарантировать, что в охоте за тем самым платком, они не передерутся?Никто! Вот почему образовавшиеся в нашем доме нашествие рыцарей внесло в мою жизнь сумятицу, раздор, неразбериху и самые роковые последствия.
 Волею случая сложившийся пасьянс из червей, пик , крестей и бубен образовался сразу после того,  как в окно мансарды стали видны минующие переборки моста через Обь  бронепоезда и эшелоны с распахнутыми для проветривания от жара майского припекающего солнышка отодвижными дверьми товарняков. Пушки на платформах. Вагоны переполненные солдатами.Доносящийся со стороны вокзала грохот военного оркестра. 

 Эшелоны наползали на дополнительные пути и уходили в тупики один за другим, подобно гусеницам на крапивном листе.И не понятно было во что окуклятся эти прожоры и что за крылатые энтомологические дива выйдут из них наружу. Привокзальные перроны превратились в кипящий людьми, гомонящий иностранной речью базар.В серой толпе яркими ментиками в шнурках шитья выделялась чешская кавалерия. Остроугольные фуражки поляков с когтистыми орлами на кокардах. Экзотические шевроны и нашивки. Размалеванные непристойными картинками вагоны-там зазывно помигивающая  полуголая девица в сетчатых чулках, на другой теплушке -парочка, страстно прижимающаяся друг к другу в жестоком танго.По -кошачьи выпустившие когти львы на значках:щап-царап!

 На сахар, консервы  и спирт новониколаевские и понаехавшие из окрестных деревень Кривощёково, Бугры, Криводановка, Барышево меняли всё , что подворачивалось под руку из домашней утвари.И мы с мамой решили пустить в оборот нашу зингеровскую машинку.
- Ничего, говорила маман.-Если надо будет что-то прострочить, мы обратимся к мадам Ляпуновой.У неё такая же машинка...

 Толстенький чех с закрученными усами отвалил нам и сахара, и консервов не в пример тётке-куркулихе , у которой мы за две серебряных ложки кое- как выторговали гуся. И как раз в том момент , когда мы с Лёвушкой разгружали сумку, раздался требовательный стук в двери.
 На этот раз, материализуясь,разбуженный спиритическими манипуляциями Рыцарь, расчетверился.
 
Задорно щёлкнув каблуками лучезарных сапог и приложив два пальца в белоснежной перчатке к виску,  молоденький гусар, чуть ли не точная увеличенная копия оловянного солдатика из коллекции Лёвушки, отропортавал:
-Подпручик Иржи Светан , капитан Криштоф Коржак и ротмистр Карел Чалков прибыли к вам на постой!
 Лёвушка, бросив возиться с игрушечным паровозиком и прицепленными к нему вагонами, в которые он, как бы совершая манипуляции симпатической магии, усаживал своё оловянное войско, уже трогал темляк шашки гусара, теребил золотые галуны на ментике. Лосиные рога в прихожей мгновенно украсились головными уборами пришельцев на  фоне цвета хаки которых симофорили красно-белые ленточки . Последним вошёл щеголеватый офицер в форме лейтенанта войска польского в остроугольной фуражке. И хотя орёл на кокарде топорщил когти и вроде как угрожал клюнуть, офицер улыбался вполне миролюбиво. Таких мы уже видели разгуливающими  по улицам Новониколаевска, всем было известно, что они поселились в казармах на Военной горке, за мостом через Каменку. Позже именно на них грешили, сваливая на поляков учинённую в начале июня расправу над совдеповцами. Но говорили и о том, что это было дело рук явившихся в городе анненковцев. А они в городе активничали и, посетив "Золотого лося", щеголяли зловещей формой чёрных гусар с черепами на рукавах, а, расплачиваясь за спиртное,сорили награбленной у населения ювелиркой и чинили дебоши.
-Станислав Малковский! -демонстрируя акцент польского выговора ,представился великолепный офицер, приложившись к ручке маман  и пощекотав жёсткими усиками тыльную сторону моей ладони.На секунду склонив голову к моей руке, он как бы наклонился за тем самым платком Принцессы.Но не обнаружил его.А я не торопилась его бросать. Пока что глядя на пробор набриалиненных волос холёного денди,я не верила что всё это происходит наяву.Казарма в нашем доме! Мыслимо ли? Явь это или сон? Да, это было явью.
 Наполнив квартиру густой смесью запахов гуталина, одеколона и ружейного масла, военные оккупировали гостиную. На стол со туком посыпались вынимаемые из ранцев консервы. Мы , конечно, знали что такое - и ревельская килька в круглой банке с рыбкой на боку, и балаклавская кефаль с изображением пышущего оптимизмом  завзятого гурмана на этикетке, и русская тушёнка,  и кубики "Магги", потому как , отправляясь в экспедиции, папа запасался всем этим. Но тут пёстрое разнообразие этикеток просто ошеломило. Лёвушка разглядывал рогатых  быков и свиней с тройными подбородками на уже вскрываемых банках с надписями на английском и французском. Раскочегарившая примус Фёкла суетилась на кухне. Ей помогал услужливый ротмистр Карел. Подполковник Малковский и папа уже откупорили бутылку спирта и, развернув скрученную из газеты затычку, папа комментировал прочитанное, пока прибывшее с улицы подкрепление легионеров тащило на мансарду диван, согнав с лёжки кота.
- Вот пишут:Троцкий приказал разоружить Чехословацкий корпус*, - говорил папа, заедая спирт американской тушёнкой.
- Точно так! - кивал Станислав Малковский.- Большевики приказали расстреливать всех, кто не сдаст оружие...В результате начался бунт...
- Вот ещё пишут: ЧЕЛЯБИНСКИЙ ИНЦИДЕНТ...
-Да. В Челябинске, - разъяснял  подсевший за стол Карел. -Сегодня 24 -е мая, а десять дней назад мадьярский офицер бросил из окна проходящего поезда  железную лапу от печки в толпу наших на перроне -и чуть  не убил одного...Вот и получился бунт.Перестрелка...Обстановка накалилась до предела.Что-то будет.Ведь наши им и продукты и табак давали, а в ответ што! Пленные мадьяры и немцы  возвращаются домой, двигаясь на Запад, а мы -на Восток. Через Архангельск -не пошли , большевики опасаются за Петроград да и немцы только что потопили "Лузитанию". Их подлодки рыщут по всем морям. Вот и решили возвращаться через Атлантику...
 
Блажено прикрыв глаза, словно его уже баюкали волны Атлантического океана и его уносил подальше отсюда трансатлантический лайнер "Сан  Франциско", Иржи наигрывал "Славянский вальс" Дворжака.Макет корабля из папиного кабинета перекочевал на рояль -и отражался в его штилевой полировке, вдохновляя музыканта нагнетать волны звуков.
 
Образовавшиеся на мансарде постоялые комнаты для офицеров, а на цокольном этаже для рядовых-днём и ночью гомонили чешской речью. Гостиная превратилась в столовую.На улице солдатам помогал топить походную кухню Кузьма,не забывал он периодически раздувать и самовар, за что был "поставлен на довольствие" - и сосредоточенно  выскребал кашу из кержацкой тарелки своей кержацкой ложкой. Арамис вылизывал опустошённые банки из-под тушёнки. В нашем доме расквартировались только чехи, подполковник Малковский, появившийся у нас в первый день в роли знающего город интенданта, позже лишь наведывался в гости...
 
В ночь с 25 на 26 мая дом внезапно опустел. Чехи покинули свои постоялые комнаты. Со стороны вокзала доносились звуки военного оркестра.Там даже , вроде, как организовались стихийные танцы. Благоухала черёмуха.  Я уже вернулась домой, отыграв в "Золотом лосе" , где в этот вечер не было ни Гришиной -Алмазовй , ни смотавшегося в Томск её муженька -продюсера. Девочки отрывались в канкане, уводили по номерам клиентов.
   
Я вернулась домой затемно. Папа и Мама спали. В детской тоже было тихо. Тик-такали-часы. Что-то толкнуло меня подняться на мансарду, хотя это было и не хорошо, наверное, женщине вторгаться в казарму...И всё-таки я поднялась. Но там  я , конечно, не обнаружила ничего сверхъестественного или запретного, кроме полуголой девицы на стене, скорее всего какой-то пришпиленной гвоздём рекламы нижнего белья чешского производства. Ламберный столик был сдвинут, и в лунном свете я могла видеть недопитую бутылку вина, два стакана, колоду карт рядом. Полную окурков баночку из под каких-то деликатесных консервов. Диван у стены. Две принесённые из казарм койки были аскетично застелены шинелями. Я подошла к окну, -и мне навстречу шагнуло мое отражение. Окно было приоткрыто-курильщики проветривали помещение по маминой просьбе. И вдруг комната озарилась красным светом. Со стороны вокзала в небо взвилась и стала описывать дугу звезда ракетницы. Затрещали выстрелы.
  Мне стало не по себе. Было ясно:в городе происходит что-то неординарное. Сбежав по лестнице, я заперлась в своей комнате, чтобы никого не видеть. И даже не слышала грохота сапог возвращавшихся поутру чехов.
 
Папа ходил хмурый. Мама ограничивала свои контакты с легионерами вежливыми поклонами и односложными фразами.Да и они не сильно усердствовали с оказанием знаков внимания замужней женщине и её юной дочери. Зато в "Золотом лосе" от рвущихся в бой рыцарствующих поклонников отбою не было.

 Лёвушка объедался сахаром и забыв про сиротливо жмущихся на книжной полке в детской Ершова,Андерсена и Гофмана штурмовал "Потерпевших кораблекрушение", "Трёх мушкетёров", "Робинзона Крузо" и "Остров сокровищ". И через день-другой  юркнув ко мне по одеяло,рассказал  о том, что в ярко светящихся окнах Коммерческого собрания, со стороны которого накануне доносились выстрелы, он видел много людей в военной форме.И наших постояльцев среди них...

-Чехи отбили у совдепов здание Коммерческого собрания, которое большевики нарекли Домом революции!Теперь получается - это Дом контрреволюции, - доносился из-за закрытой  двери голос отца.
 Мама категорически запретила выходить нам на улицу. Но Лёвушка умудрялся ночами вылазить через окно и рассказывал-что там происходит. А там шли аресты. Кого в тюрьму а кого и сразу к стенке.

...Весна брала своё -и, перетекая в лето, сорила осыпающимися черёмуховыми лепестками. И они пестрили белым чёрные от колёс пролёток колеи на дорогах.Начали подсыхать лужи. И можно было переобуваться в туфли и одевать летние платья.
 Швейцар ресторана,пышноусый Федот в ливрее, периодически подкрашивающий золотой краской рога чучела у входа, сообщил:
-Теперь комиссаров не будет, их в тюрьму уторкали и ни сегодня завтра пустят в расход. А от их благородиев отбою нет. -и,  подмигнув,добавил:- А ты чо всё на скрипочке пиликаешь? Не пора бы другого смычка отведать?
 
И как в воду глядел Федот. Из числа постояльцев образовалось сразу два рыцаря. Конечно, и завсегдатаи кабака, и всякие там залётные из присоединившихся к восставшим чехам, хлынувших  в кабак золотопогонников, порывались снять юную скрипачку. Но имевшая на них магнетическое воздействие Машка -Рюмашка объявила однажды:
-К Кате не приставать! Она девушка благородная. Музыкантка. Любуйтесь на расстоянии. А для услад в номерах есть другие...
 Не всем нравились шлюхи. К тому четыре Рыцаря уже материализовались. Подпоручик Иржи,гусар в ментике и шапке с пером, разумеется,был номером первым. И подымаясь поутру с дивана на мансарде, он спускался по лестнице, потягиваясь совсем как кот Арамис, место которого подпоручик унаследовал. Умывшись, побрившись, наодеколонившись  он не мог обойти стороной мою ручку, оставляя на ней губами что-то приятное, пахнущее душистым мылом и запашистым полосканием для рта. Капитан Криштоф тоже не пропускал галантного ритуала, прилагаясь к ручкам мамы и моей,  покалывая тыльную сторону моей ладони своими проволочными усиками. Да и захаживавший к нам на огонёк  керосиновой лампы подполковник Станислав Малковский, снова  и снова демонстрируя идеальный пробор  набриалиненных волос, на которые он неизменно нахлабучивал свою угловатую фуражку с клювасто-когтистой птицей-кокардой на околыше, регулярно присасывался к нашим с маман ручкам. Даже ротмистр Карел Чалков, крутя усы, откашливаясь в кулак и произнося "пардон!", прикасался усами и к коже в набухших венах маман, и к бархату моей подставляемой для поцелуя кошачьей лапки. Только Фёкла оставалась пока не целованной. Но только пока...
_____________________
*"…Все советы по железной дороге обязаны под страхом тяжкой ответственности разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооружённым на железнодорожных линиях, должен быть расстрелян на месте; каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооружённый, должен быть выгружен из вагонов и заключен в лагерь для военнопленных. Местные военные комиссариаты обязуются немедленно выполнить этот приказ, всякое промедление будет равносильно измене и обрушит на виновных суровую кару. Одновременно посылаю в тыл чехословацким эшелонам надёжные силы, которым поручено проучить неповинующихся. С честными чехословаками, которые сдадут оружие и подчинятся Советской власти, поступить как с братьями и оказать им всяческую поддержку. Всем железнодорожникам сообщается, что ни один вагон с чехословаками не должен продвинуться на восток…"
Народный комиссар по военным делам Л. Троцкий.
— Цитируется по кн. Парфёнова «Гражданская война в Сибири». Стр. 25-26.