Аристотель. Категории

МИНИАТЮРЫ О ФИЛОСОФИИ
http://proza.ru/2024/01/16/250

Ох и наделала же эта маленькая книжечка шухеру в философском мире, который не прекращается до сих пор, и вот уже более 2 тыс. лет будоражат мозги философского люда. Вышла она примерно в 350 г до н. э. Впрочем, слово "вышла" можно применить к появлению этой работы весьма условно. Аристотель за свою жизнь так ничего и не сподобился написать. Все его работы, как и эта предположительно конспекты лекций, записанных его учениками. Сам Аристотель ходил по своей Академии, за ним следовали ученики, он им толковал о разных вещах, а они придя домой старались это изложить на папирусе. Вот эти-то папирусные записи и/или их копии и дошли до наших дней как работы Аристотеля.

Сама по себе работа коротенькая и, как представляется современному читателю, довольно простенькая. Но это лишь потому, что над затронутыми в ней вопросами благодаря разным "Философским словарям" и учебникам философии протоптались толпы любителей покопаться в подобной софистике. По крайней мере, еще в IV веке Августин в своей "Исповеди" с гордостью говорил, что он освоил "Категории", которые из его знакомых -- а он преподавал философию -- так и не понял.

В этой работе Аристотель даже не обосновывает, а систематически перечисляет с небольшими комментариями основные понятия человеческого познания -- категории. На то откуда он их взял, и почему этих категорий ровно 10, не больше и не меньше и почему они именно таковы, никаких объяснений ни сам Аристотель ни его ученики не дают.

Между при тем при всей внешней простоте "Категории" оставляют больше вопросов, чем дают ответов.

СУБСТАНЦИЯ И АКЦИДЕНЦИЯ

Уже с самой первой категории начинаются непонятки. Это категория субстанции и акциденции. Все свойства предмета Аристотель делит на два больших разряда. В первом разряде всего одно свойство. Называется оно субстанцией (не путать с субстанцией, как первооснове всего -- материя или бог) и означает такое качество предмета, без которого бы предмет не был тем, чем он есть.

Акциденции же -- второй разряд -- это привходящие качества. Для камня, к примеру, это тяжесть, непроницаемость, непрозрачность. Для реки текучесть, "сделанность" из воды, для неба -- голубизна и т. д. Ясно что акциденции вещь весьма изменчивая. Камень может быть и прозрачным (кристалл), река может быть и твердой (когда промерзнет до дна), небо может быть и серым. И все же камень остается камнем, река рекой, а небо небом.

С акциденциями все ясно. А вот с субстанцией нет. Какое свойство определяет камень быть камнем, реку рекой, небо небом? Хоть сто лет думай -- ни до чего не додумаешься. А думают не сто лет, а больше. И до чего при этом только не додумались. Что де главным свойством камня является называние его камнем. То есть понятие субстанции -- это чисто языковое понятие. Аристотель де взял в руки грамматику, увидел части речи и придумал существительное называть субстанцией, а прилагательное акциденцией.

Что ж. Разумная точка зрения. Да вот только, когда Аристотель придумывал свои категории, никаких частей речи и никаких членов предложения не было. Более того, грамматические дефиниции как раз и родились из приспособления философии, в том числе и более всего категорий, к языку.

Придумали, что субстанция -- это вовсе не свойство, а основа вещи, ее сущность, субстрат, на который навешиваются акциденции. Вроде как субстанция -- это голая женщина, а ее платья, юбки, нижнее белье, косметика -- акциденции. Ну с женщиной-то понятно, а кто видел голый камень, голую реку или голое небо? И где или когда?

Наконец епископ Беркли додумался до того, что вообще никакой субстанции в помине не существуют. Есть только идеи -- так он назвал акциденции -- да и то только в нашем сознании. А поскольку многие идеи встречаются чаще всего вместе, то для удобства мы и обозначаем их сочетание понятием субстрата.

Весьма экстравагантная теория. И несмотря на всю логичность -- что можно тут возразить -- никак не лезущая в мозги. Все же есть и камень, есть и река, есть и небо, хотя и свойства их постоянно меняются, и хотя указать в чем же состоит их каменность или речность или небесность невозможно.

ФОРМА И СОДЕРЖАНИЕ

Или вот еще одна категория "материя и форма". Перед нами, скажем, кувшин или амфора, если речь идет о Древней Греции. Материя здесь глина, а форма -- форма амфоры. Гончар из глины создает амфору. Таким образом, прежде чем форма совокупилась с глиной, она была в голове у гончара.

Именно так мыслил дело предшественник Аристотеля Платон: сначала идеи, а после того когда они прикладываются к материи, формируются окружающие нас вещи. А откуда берутся сами идеи? Как откуда: из головы создателя, то бишь гончара. Таким всемирным гончаром является мировой дух, читай бог. Бог есть гончар, который и создает все вещи по заранее задуманному плану.

     Я к гончару зашел. Он за комком комок
     Клал глину влажную на круглый свой станок.
     Лепил он горлышки и ручки для сосудов
     Из царских черепов и из пастушьих ног.

Всякое существо есть ens creatum.

Платон опередил свое время и высказал христианский взгляд на проблему, а Аристотель до этого не дошел. Идею гончара, который оформляет материю, он отвергал. Для созданных человеком вещей она годится, для мира природы нет. Поэтому, полагал Аристотель, идея вещи -- форма -- неразрывно связана с самой вещью, является ее сутью. То же понятно не очень.

Проблему распутал Кант. Он как опытный рефери развел материю и форму, как вошедших в клинч боксеров, по углам. Материя -- Кант предпочитал другой термин "содержание" -- он поставил в один угол, форму в другой. А именно, местом формы Кант определил человеческое сознание. Когда человек воспринимает материю или внешний мир, он с помощью этих форм и создает все вещи.

Только он их создает не в мире природы, и исключительно в своем воображении. То есть и дома, и деревья, и солнце -- все, все -- существуют лишь в человеческом сознании. Но по человеческому произволу, а в соответствии с заложенными в человека формами. Она так же врождены нам, как зрение, слух, органы осязания и только через них мы и воспринимаем внешний мир.

Итак, материя это вещь сама по себе или вещь в себе, а наши вещи, это то, что наше сознание лепит из этой материи.

Такая же несуразица, такая же куча вопросов с каждой из 10 категорий. Или 12, как после тщательной их ревизии установил Кант.

ПРИЛОЖЕНИЕ. ДИЗРАЭЛИ. АРИСТОТЕЛЬ И ПЛАТОН

Дизраэли. Аристотель и Платон

Гений Платона более отполирован, зато Аристотеля более общирен и глубок. Платон имел живое воображение, образы и мысли где теснились как в очереди за дефицитом; он был большим выдумщиком на идеи, выражения и примеры. Он без конца сочинял новые подходы, детали, чтобы сделать приятным свое изложение, но все это было не более чем игра воображения. Аристотель в выражениях своих мыслей был сух и прямолинеен, но все, что он говорил, говорилось им с неоспоримым резоном. Его дикция, такая же опрятная и скучная, как он сам, была неприятно аскетична, а его сложности, естественные для излагаемого им материала или надуманные, отвращали как читателей, так и студентов.

Платон был тонок в своих мыслях и выражениях. Аристотель, более естественный, не имел никакой тонкости: его стиль был прост и ровен, кроме того замкнутый и мускулистый. В то время как стиль Платона возвышенен и воодушевлен, но несколько неряшливый и разбросанный. Платон всегда говорит больше, чем надо бы было сказать: Аристотель никогда не говорит достаточно, и заставляет слушателя думать, что он имел в виду. Платон бьет по умам и очаровывает их цветистотью и блеском. Аристотель просвещает умы и наставляет их своими точностью и методичностью.

Платон от избытка собственного гения, дает пищу другому, Аристотель больше учит суждению и резонировании, адресуясь к здравому смыслу, который, как он говорит, есть в каждом из нас. Словом, Платон часто думает, как бы повыразиться получше, Аристотель думает, как выразиться поточнее.

опасаясь судьбы Сократа, Аристотель, обвиненный в безбожии, решил слинять из Афин. В его школе были два наиболее выдающихся ученика, постоянные соперники: родосец Менедем и лесбосец Теофраст. Свой выбор в пользу будущего главы философской школы он выразил довольно-таки забавным образом. Аристотель собрал своих учеников, и сказал, что ему что-то стало вредно в последнее время пить собственное вино и он хочет попробовать родосских и лесбийских вин. Ему принесли их и он попробовал оба, после чего вынес свой вердикт: "Оба вина превосходны и делают честь родившей их почвы, но поскольку родосское крепче, а лесбийское слаще, он дает предпочтение последнему". Таким макаром он своим преемником назначил автора будущих "Характеров"