Глава 18. Маленькие тайны

Часть 2 "Забытые Боги"
Глава 7-2
------------------------------

- Ты же понимаешь, что я лишь собиратель сплетен, а не ярмарочная гадалка? – в который уже раз спросил Процерус, таинственно мерцая зеркальными глазами в мшистом полумраке.
Похоже, это была любимая присказка древнего, которую он использовал, когда хотел немного смягчить присущую его речам претенциозность.
Джуба медленно кивнула, пошевелила тлеющее полено и подбросила в костер еще пару сухих веточек. Уходить ей пока не хотелось.
Пронизанный лучами закатного солнца лес казался необычно притихшим, будто бы завороженным танцем голубоватой дымной струйки, стремящейся в небо. И каждый раз, когда огонь с треском обнажал новый слой древесины и выстреливал вверх снопом искр, подернутые золотистым свечением деревья вокруг будто бы вздрагивали от неожиданности, ежились и начинали тревожно перешептываться.
Разумеется, смотрительница понимала, что листва трепещет не сама по себе и даже не под дуновением ветра, а из-за постепенно стекающейся на полянку мелкой живности, привлеченной запахом костра и перезрелых фруктов. Однако ощущение нереальности происходящего от этого не пропадало, даже скорее наоборот.
Лес следил за ними множеством внимательных глаз, по высоким стволам то и дело пробегали юркие хвостатые тени, из нор среди корней поднимались вытянутые тела, тонкие суставчатые лапки беззвучно наматывали паутинные нити на кусты, а нахохленные, едва различимые в ветвях птицы поворачивали головы из стороны в сторону и щелкали клювами. Высоко над ними пульсирующими узорами вились стайки мошкары, наполняя пространство эфемерным звоном на самой границе слышимости.
«Странный день, – подумала Джуба, следя за блуждающими отблесками огня на кожистых складках крыла своего удивительного собеседника. – Ощущение, будто бы я заглянула туда, куда не следует. Станет ли однажды моя жизнь такой, как прежде?»
Сегодня она узнала, что вся ее жизнь здесь построена на лжи. И обманывал ее не абы кто, а само сознание междумирья, которое здесь было принято называть «Зоной». И к которому она еще совсем недавно рассчитывала присоединиться после своей окончательной смерти.
Когда Джуба делилась с Лускус официальной версией зарождения вселенной, она искренне полагала, что многие тысячи циклов назад все именно так и происходило на самом деле. По крайней мере ей очень нравилась романтичная сказка про островок посреди космической пустоты и мудрого смотрителя маяка, который манил к себе одинокие потерянные души и позволял им там не только обосноваться, но и самостоятельно строить новый дивный мир с нуля. Было в этом что-то уютное и обнадеживающее. И даже тема со спонтанным самозарождением сознания у этого постепенно разрастающегося места ее не слишком смущала.
Однако по словам Процеруса, «Зона» не только всегда была разумной, но фактически являлась маскировкой непостижимого и беспредельного Создателя - Творителя, как именовал его древний - кто создал вообще всё. Мысль и материю, три разделенных незримой преградой мира, землю, воду, воздух, светила, других богов, людей, монстров, законы бытия, в конце концов… А затем этот всесильный Творитель просто спрятался здесь и начал править, но не как мудрый владыка, а словно мелкий зарвавшийся царек, более никак напрямую со своими созданиями, не контактируя и никак их не поддерживая. Вместо помощи и заботы он лишь равнодушно устрожал наказания за провинности и время от времени поглощал избранные души, чтобы поддерживать собственную жизненную энергию.
Помимо прочего Процерус категорически не верил в то, что поглощенные хотя бы частично сохраняют разум и память. И уж тем более не верил он в то, что им дается возможность что-то там самостоятельно творить. За более чем тысячу лет, проведенную здесь, он ни разу не нашел никакого тому подтверждения. А он, судя по всему, очень старался.
В общем, древний считал, что слияние с «Зоной» ничем не лучше банального рассеивания в сумерках. А может даже хуже.
«Из того, что человеческий разум, погруженный в самое себя, полагает себя бесконечным и исключительно ценным, не следует, что его природа действительно такова, – говорил Процерус. – По сути, он лишь короткая вспышка в кромешной мгле, которую, впрочем, некий сверхмогущественный разум способен как развить и уничтожить, так и заморозить в пространстве-времени или попросту поставить на бесконечный повтор. Может быть даже ради собственного садистического развлечения».
Из его слов также следовало, что творения междумирья вроде городов с природными ландшафтами и несусветной флоры с фауной никогда не были сознательными и намеренными. Они просто возникали сами по себе вследствие чьих-то обрывочных воспоминаний, желаний, страхов и идей, преобразованных в чистую энергию за мгновение до окончательного поглощения Творителем.
Эта мысль настолько поразила Джубу в момент разговора с древним, что она еще долго не могла отойти от сложившегося в ее голове образа некой циклопической пиявки, высасывающей жизнь из ничего не подозревающих человечков… и в процессе лениво роняющей на землю капли их крови, из которой затем случайным образом произрастает трава и фантастические цветы.
Фантазия эта завораживала, но также пугала и угнетала, однако подменить ее чем-то более приятным у смотрительницы никак не получалось.
Впрочем, поток откровений Процеруса на этом не иссяк.
Он также рассказал ей, что у весьма неприятного Творителя есть еще более неприятный брат-близнец, многозначительно обозначенный именем Разрушитель, который правда до поры заперт в некой «неприступной Тьме» и самостоятельно выбраться оттуда неспособен. И вот тут начиналась уже история Лускус и ее загадочного подопечного.
- Так, всё, я запуталась, – призналась Джуба после долго периода молчания. – Помогите мне разобраться.
- Слушаю тебя крайне внимательно, – отозвался древний.
Она поднялась, оправила юбку и сделала пару шагов туда-обратно, чтобы размять затекшие от долгого сидения ноги.
- Я вот чего не могу понять, – сказала она наконец. – Неужели встречу Творителя и Разрушителя никак нельзя предотвратить?
- А зачем?
- Ну как зачем? – растерялась смотрительница. – Затем, чтобы не случилось конца света, и чтобы никто из-за этого не умер.
- Ты сейчас рассуждаешь в точности как твоя подружка ящерка, – в глубоком рокочущем голосе Процеруса прорезались неожиданные нотки нежности. – Она тоже склонна пытаться всех спасти. Однако это ведь невозможно. Любая жизнь конечна, иначе это не жизнь вовсе.
- И все же?
- Нет, остановить этот процесс не представляется возможным, – он шумно вздохнул и с его усеянной шипами спины сорвались разбуженные птицы.
Джуба опустилась в примятую траву и уставилась на растекающиеся по тлеющей древесине огненные узоры.
- Может быть ты все еще сомневаешься в истинности изложенной мною информации, девочка? – насмешливо поинтересовался Процерус и сам ответил на свой же вопрос. – Верно. Как говаривал один мой старинный друг философ, никогда не стоит опрометчиво принимать за истину что-либо, особенно если в это включены субъективные суждения информирующей стороны. Любые сведения, любые данные необходимо в обязательном порядке подвергать всесторонней критике. Использовать при рассмотрении не только интуицию, но и индукцию с дедукцией. Делить каждое из исследуемых затруднений на столько частей, сколько требуется для наилучшего их преодоления, начинать с простых и постепенно восходить к более сложным. И, конечно же, составлять перечни и обзоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии упущений, – он задумался, затем потянулся, выпустив длиннющие как сабли когти, и добавил невпопад. – Кто хочет от жизни толку добиться, тот ничего не боится. Ты что-нибудь понимаешь в физике элементарных частиц?
Джуба удивленно приподняла брови.
Она провела в его обществе уже пять или шесть часов, но все еще не могла привыкнуть к той легкости, с которой он перескакивал с темы на тему.
- Примерно, – сказала смотрительница. – Атомы, протоны, нейтроны.
- Мы лишь постигаем идеи вещей, – теперь древний смотрел куда-то в сторону и, казалось бы, напрочь позабыл о своем последнем вопросе. – Впрочем, человеческий разум ограничен познавательной способностью, существующей в нас, и способностью выбирать, то есть свободой воли…
Джуба потянулась к горке фруктов, еще днем принесенных ведьмами из поселения, выбрала отдалённо похожий на яблоко красный плод и приготовилась к очередному витку философского словоблудия, но Процерус почему-то замолчал, так и не развив свою мысль.
В лесу становилось все темнее, понизу потянуло сыростью, вдали сперва разрозненно, а затем уже в унисон – стройным, резонирующим хором запели квакши. Недо-яблоко оказалось нестерпимо кислым и вместе с тем вяжущим во рту.
- А при чем тут физика? – рискнула спросить смотрительница, незаметно зарывая надкушенный плод в кучку с остальными.
- Физика наука основополагающая и всеобъемлющая, она проникает в саму суть вещей, – рассеянно отозвался древний. – Она рассказывает нам о материи, ее структуре, движении и правилах трансформации, – он повернул голову и хитро сощурился. – Вот давай вообразим сейчас, что ты кварк.
- Неожиданно, – заулыбалась Джуба.
- Но закономерно. В поле нашей материальной вселенной мы все этакие кварки. Частицы бесструктурные и хрупкие, одинаковые по сути своей, но всё же разные, со своими, скажем так, специфическими волновыми свойствами. Однако же мы должны постоянно обмениваться энергией друг с другом, потому как одиночка, не получающий таковой энергии взамен собственной утраченной, быстро исчезает. Мы не существуем в свободном состоянии, мы всегда так или иначе связаны между собой и эти силы, связывающие нас друг с другом, при удалении не уменьшаются, а наоборот только возрастают. Примерно, как у тебя с твоим клювастым.
- С кем? – не поняла смотрительница, потом сообразила, что он говорит о Корвусе и смутилась. – Ладно, так и к чему вы ведете?
- Я подвожу тебя к той идее, что все в природе взаимосвязано и неслучайно. И происходит именно так, как должно быть, по заранее определенному алгоритму, – древний заерзал, расправляя смявшиеся крылья. – Ранее я рассказал тебе о двух братьях близнецах, разделенных до поры неведомой силой. О Творителе и Разрушителе, которые так же, как и мы, по сути своей ничем друг от друга не отличаются. Однако они в корне не такие как мы. И не потому, что у нас с ними изначально различная природа, а потому, что, именно присоединяя нас к себе, они становятся всем. Без нас они просто сгусток свободной энергии, своеобразное ядро электромагнитного поля, – он хмыкнул и уточнил. – В своей иносказательной схеме я репрезентую этих двоих как электронно-позитронную пару, которой рано или поздно суждено столкнуться, и их встреча будет иметь поистине фатальные последствия вплоть до полной аннигиляции.
- В смысле до конца света, – хмуро перебила его смотрительница.
- Разумеется, я не утверждаю, что на этом все и закончится, но так далеко мне заглянуть, увы, не дано, – на полускрытом в тени лице Процеруса проступило некое подобие ироничной ухмылки. – Вероятно их столкновение породит что-то в корне новое и от всего отличное. Но всё же, мне думается, с точки зрения теории моя гипотеза выглядит гораздо убедительней, нежели наивная утопическая идея некоторых наших собратьев о том, что после встречи Творителя с Разрушителем наступит мир и благоденствие. Впрочем, ты имеешь полное право в ней сомневаться.
- Да я не то, чтобы в вашей гипотезе сомневаюсь, вовсе нет, – задумчиво проговорила Джуба. – Меня куда больше беспокоит ваша категорическая уверенность в том, что ситуация безысходна.
Почему-то только сейчас она заметила, как темно и тихо стало вокруг.
Уходящие ввысь кроны деревьев таяли в чернильно-черном беззвездном небе, любое движение замерло и, казалось, даже сам воздух приобрел физически ощутимую массу и плотность. Звуки стали ближе и глуше, разом исчезли все запахи. Мир будто сузился до небольшой полянки, освещенной лишь блуждающими отблесками костра.
«Давненько же я не попадала в сумерки, – отстраненно подметила смотрительница. – Но почему так тихо?»
Она качнула головой и вернулась к своей основной мысли.
- Меня вот еще что интересует, – проговорила она. – Вы говорили, что существует время бесконечное, то есть вечность, и время конечное, которое течет и меняется. Оно как бы вмонтировано в эту вечность и составляет двенадцать тысяч циклов. И эти двенадцать тысяч циклов начинаются с того, что три тысячи из них два брата пребывают каждый в своем уделе, даже не зная друг о друге.
- Да, все так, – кивнул древний. – Что тебя в этом моменте смущает?
- Выходит… – она замялась, пытаясь сформулировать свою мысль как можно точнее. – Выходит, что после той самой фатальной встречи братьев у нас остается еще целых девять тысяч циклов. Это очень много и для жизни, и для чего угодно вообще.
- Нет, ты не поняла, – мягко возразил Процерус. – Три тысячи циклов они не знают друг о друге, а затем начинается их скрытое противостояние. Которое, к слову, длится по сей день. Однако, поскольку мы являемся слишком мелкими частицами в этом мире, мы попросту не способны осознать столь глобальных процессов.
- Так и сколько же у нас на самом деле осталось времени?
Древний завозился и, подогнув под себя передние лапы, перевернулся на бок, выставив на обозрение лишенный какой-либо растительности живот, мерно вздымающийся и опадающий при дыхании.
Джуба невольно отвела взгляд.
- Предлагаю вернуться к физике элементарных частиц, – сказал Процерус.
- Ой, нет, давайте в этот раз обойдемся без физики. Это слишком непонятная для меня метафора.
- Аналогия, – терпеливо поправил ее древний.
- Аналогия, – согласилась Джуба. – Так и сколько у нас времени?
- Время еще есть, – уклончиво ответил Процерус. – Вот только предначертанное все равно случится рано или поздно. Кое-кто из ныне живущих полагает, будто процесс этот можно замедлить, если допустить гибель ключевого элемента. Я имею ввиду подопечного нашей милой подружки ящерки, если ты не поняла. Однако силы, задействованные в долгосрочном противостоянии Творителя и Разрушителя, в таком случае непременно отыщут ему замену. Да, не сразу, но отыщут. Он не единственный в своем роде. И даже не первый здесь, а второй. Вообще, по легенде их как минимум трое, но самолично эту информацию я еще не проверял, а потому не в состоянии доказать со всей точностью.
Собеседники ненадолго замолчали и в сгустившемся воздухе сразу поползли первые шепотки сумерек.
Смотрительница нахмурилась, поежилась и придвинулась ближе к костру.
Древний заметил ее движение и улыбнулся.
- Животрепещущий вопрос, – пояснил он. – Тени ушедших давно нас подслушивают и теперь у них есть пища для свежих сплетен. Твой клювастый друг, кстати, тоже поначалу нас подслушивал, опасаясь, как бы я не сболтнул тебе лишнего, но потом сдался и ушел.
- Корвус был здесь? – удивилась Джуба. – А почему я его не заметила?
Древний улыбнулся шире и промолчал. Она с подозрением посмотрела на него.
- А что вы могли сболтнуть такого особенного?
Темный язык Процеруса словно кожаный кнут хлестко выстрелил вперед, зацепил очередную порцию принесенных ведьмами фруктов и свернулся спиралью, унося добычу в приоткрытый рот.
Он каждый раз делал это без какого-либо предупреждения и поначалу смотрительница дико пугалась, чем несомненно очень веселила древнего. Он щурился, приглушенно хмыкал и сразу же переставал казаться ей мудрым тысячелетним старцем, который видел множество неописуемых чудес и невообразимых кошмаров, разом превращаясь в шкодного ребенка. Вот и сейчас у нее создалось впечатление, будто он задумал какую-то пакость.
Процерус на мгновение прикрыл свои проблескивающие в темноте глаза, тщательно перетирая фрукты в челюстях.
- Да так, пустяки, – наконец отозвался он. – Собственно, даже не понимаю, о чем ему тревожиться, ведь он сам в ответе за все принятые решения. Хотя, конечно, тебя это может всерьез задеть.
Смотрительница напряженно поджала губы. Процерус молчал, внимательно следя за трансформациями ее мимики.
- Ну говорите уже, что там? – не выдержала она.
- Как же я люблю человеческие эмоции, – с умилением проговорил древний. – Они столь просты и бесхитростны. Мне так сильно их порой не достает… – он заметил ее разгорающееся нетерпение и вздохнул. – Ну, к примеру, я мог бы поведать тебе о том, как и зачем он тебя искал. Или как при поддержке одной местной жительницы, умеющей управлять сознаниями животных, он натравил на тебя нескольких этих… как их…
- Грифонов?! – мгновенно поняла Джуба и чуть не задохнулась от негодования.
- Грифонов, – кивнул Процерус и сдержанно улыбнулся. – Они милые зверюшки на самом деле, но во время процедуры слияния сознаний сильно портятся, болеют, становятся несдержанными в своих диких животных порывах, их мозг разрушается и в итоге они умирают. До меня доходила информация, что ту жительницу давно изгнали из поселения как раз за подобные запрещенные практики, но по всей видимости она от них так и не отказалась. Скорей всего под влиянием твоего друга.
- Вот же гад! – в сердцах произнесла Джуба, сжимая кулаки. – И я совершенно не понимаю, чего вы так веселитесь. Мы ведь все тогда чуть не погибли!
Она вспомнила свою прекрасную полянку, брошенный сад с колодцем позади дома, разодранную в кровь руку, не на шутку встревоженную Лускус, винящую себя в том, что это именно из-за нее случилось нападение, глаза мертвого бурака, который преданно сражался до последнего вздоха…
Плечи ее поникли, в глазах защипало от обиды.
- Прожитое, что пролитое. Не воротишь, – чуть виноватым тоном проговорил Процерус. – Но думаю, интуитивно ты уже предполагала вероятность подобного исхода и сейчас скорее огорчена, нежели шокирована. А значит, пришло наконец время взвесить свои чувства и разорвать эту энергозатратную связь без малейшего на то сожаления.

Тонкие ноздри привратницы затрепетали, она на мгновение замерла, втянула носом влажный застоявшийся воздух и по ее телу прокатилась волна крупной дрожи, сопровождаемая громким протяжным стоном. Спийна с усилием разорвала телепатическую связь, разжала пальцы, разом гася остаточный след, и утомленно привалилась к шершавой стене.
Она чувствовала, как постепенно замедляется ток крови в теле, расслабляются окаменевшие от напряжения мышцы, а по голой спине стекают холодные струйки пота.
Столь мощного, но вместе с тем и выматывающего контакта у нее еще никогда не было.
«Казню ведьму, – решила она. – Всучила бракованный товар, скотина бесстыжая!»
Ее план казался беспроигрышным, лесные ведьмы давали гарантию, что усилитель сработает как надо, но в итоге охота почему-то все равно пошла не по плану и трофей ускользнул.
Она так и не поняла, как рыжеволосый парень догадался, что ему следует делать. Ведь Лускус в ее состоянии совершенно точно не могла ему ничего подсказать, а суетящиеся вокруг этой нелепой троицы черноглазые ни за что не стали бы контактировать с обычными путниками. Неужели проводник сама заранее рассказала ему о необычных свойствах чертового «шоколада»?
Да, этот крайне редкий продукт не имел никакого отношения к известному кондитерскому изделию, а вещества, входящие в его состав, сводили на нет любую псионическую атаку вплоть до длительной потери контакта с самим сознанием междумирья, что-то там напрочь замыкая в мозгу контактера. Разумеется, некоторых псиоников такое положение вещей совершенно не устраивало, так что в итоге производителя нашли и досрочно отправили в сумерки, попутно уничтожив все имеющиеся запасы.
Но все равно… почему она заранее не разузнала, что у хвостатой есть «шоколад»? Она ведь столько всего уже слышала про эту Лускус и все равно не перестраховалась.
«Наверняка сучка хранила его с прежних времен. А может добыла у перекупов», – Спийна сокрушенно покачала головой, откинула с лица повисшие как щупальца дохлого кальмара волосы и мягко отлипла от стены, прикидывая сможет ли подняться или лучше еще немного отдохнуть.
Висящее во втором ряду тело протяжно замычало и с силой дернулось, громыхнув цепью.
«Есть ли у меня еще шанс? – привратница устало окинула залу с инкубаторами взглядом, оперлась рукой на стену и подтянула вверх гудящие от переутомления ноги. – Совсем скоро эти трое оклемаются и двинутся к выходу. Сумею ли я справиться с ними по старинке?»
Она не знала.
Разумеется, после той ментальной мясорубки, что она им устроила, те едва ли будут в хорошей форме, чтобы всерьез воевать. Но и она сама отчетливо сдала.
- Тсс, – тихо сказала Спийна продолжающему раскачиваться инкубатору. – Слишком рано.
Чуть пошатываясь на нетвердых ногах, она медленно двинулась вдоль стены, оглядывая другие спелёнатые как мумии тела на длинных стальных подвесах. По полу залы стелился теплый туман, издалека доносился умиротворяющий звук капающей воды и мычание очнувшегося.
- Успокойся, зая. Спи… – начала было она, но запнулась, моргнула и остановилась.
Одна из ближайших к ней инкубаторов была бледной как лист бумаги и не дышала, а в районе ее промежности стремительно расплывалось огромное бордовое пятно.
«Ну вот, – с грустью подумала привратница и зашагала дальше. – Очередная неудача».
Она прошла половину первого ряда спящих и, оттолкнувшись рукой от стены, двинулась вглубь погруженной в уютный полумрак залы.
Беспокойный инкубатор при виде нее выпучил глаза, засопел и задергался энергичней.
- Тише, тише, – шикнула на него Спийна. – Зачем столько шума? Зря только силы расходуешь.
Она неторопливо приблизилась и положила руку на его стянутый посеревшей от времени тканью живот. Тот был приятно теплым, круглым и тугим как мяч. Висящее тело приглушенно застонало.
- Расслабься, зая, – привратница осторожно сдавила его живот между ладоней, улыбнулась и прислонила ухо к вздрагивающей от ее прикосновений плоти.
Где-то там, в глубине темных мясных полостей, омываемых густой теплой кровью, размеренно пульсировало сердце ее детки. Ее сладкого долгожданного ребеночка.
Ведьма, что продала ей усилитель резонанса, порекомендовала также одно снадобье, гарантирующее успешное вынашивание эмбриона даже тем, кто изначально не способен к размножению. И несмотря на недавнюю неудачу с усилителем, привратница верила, что столько циклов усилий обязательно должны наконец увенчаться успехом. Это было для нее важнее всего на свете.
«Один, мне хватит даже одного», – подумала она.
Зародыш внутри подвешенного шевельнулся, ощутимо толкнувшись в брюшную стенку, и Спийна чуть не вскрикнула от радости.
- Поздравляю, совсем скоро ты станешь папой, – она подняла голову и посмотрела в глаза инкубатору. – Папой моего первенца.
Тот больше не пытался вырваться и просто беззвучно плакал.
- Ну-ну, спокойно, – проговорила она и еще раз нежно погладила его вздутый живот. – Здоровый малыш, счастливая семья.
Она отступила от захлебывающегося сдавленными рыданиями человека, неторопливо возвратилась к погибшей, обняла ее, чуть приподнимая обмякшее тело, затем одним резким движением сорвала с крюка и, закинув себе за плечи, двинулась к выходу из залы.
«Надо перекусить и обязательно проверить остальных, – раздумывала привратница, тяжело ступая по деревянному настилу, присыпанному свежей влажной соломой. – Но сперва запру выход из тоннелей. На всякий случай. Да, обязательно надо запереть, пусть эти трое как следует понервничают».
Она представила как хвостатая дрянь в кромешной темноте долбится в низкую, разбухшую от влаги и придавленную неподъемным гостевым диваном дверцу, и невольно захихикала.
Впрочем, раньше времени радоваться всё же не стоило.
Спийна осознавала, что, в отличии от той же Лускус, она уже давно не тренировалась и потому при непосредственном столкновении с действующим проводником могла оказаться в проигрыше. А значит хитрость и эффект неожиданности – вот то, на что ей следует положиться в первую очередь. И, судя по приблизительным расчетам, время подготовиться к встрече у нее еще было.
«Они будут выходить так же, как зашли. По одному, – мысленно прикидывала она. – Основной вопрос, кто пойдет первым. Если хвостатая, то ее только глушить. Как рыбу. Голова у нее сейчас самое слабое место, это уж точно. Жаль, нет топорика, как у нее. Топорик был бы здесь в самый раз, – привратница наморщилась, вспоминая доступный ей арсенал. – А вот если она пустит первыми рыженького или девчонку, ситуация усложнится…»
Она остановилась перевести дыхание, расставила ноги и рывком забросила сползающее тело повыше.
Разумеется, ее яда хватит, чтобы мгновенно обездвижить любого из путников, но в таком случае останется проводник, которая явно не будет стоять столбом и растерянно на всё это глазеть.
К тому же привратница никак не могла решить, какое из помещений ей выбрать в качестве основного поля боя.
В тесноте и полумраке того же предбанника, несомненно, было бы куда проще незаметно ужалить, однако подпускать к себе на расстояние вытянутой руки опытную противницу ей не хотелось. На склад и в свое обиталище заманивать тоже не стоило - там всякая утварь и мебель, которую легко можно использовать в качестве оружия. В зале с инкубаторами места для маневра наоборот слишком много.
Спийна припомнила свою последнюю драку с перерожденцем и поморщилась.
Ей тогда ну очень не понравился результат и с тех пор она старалась больше так не рисковать. Особенно после последней трансформации, окончательно лишившей ее какого-либо подобия ступней и еще сильнее сместившей центр тяжести.
По сути, у нее оставался только один шанс – максимально быстро разобраться с опасными ублюдками на выходе из тоннелей, а если не удастся, сразу отступить, запереться и надеяться, что они не бросятся за ней вдогонку. Жертвовать собой она сейчас точно не имела права. Даже ради спасения целого мира. От нее зависели жизни ее беззащитных нерожденных детей, а значит все остальное могло и подождать. До тех пор, пока не подвернется новый шанс. И если к тому моменту рыжего не прикончит кто-то другой.
«В любом случае, я уже сделала все, что могла. И даже больше», – заключила она.
Мельком подметив, что в потолке возле несущей колонны образовалась новая протечка, привратница вздохнула и, высвободив одну руку, ухватилась за ручку двери, ведущей в предбанник. Вот только открыть ее она уже не успела.
Массивная дверь бахнула Спийну по лбу с такой силой, что она сперва дернулась будто от удара током и вся распрямилась, а затем повалилась на пол вместе со своей ношей, врезалась затылком в настил и замерла, разом потеряв ощущение времени и своего положения в пространстве.
Она больше ничего не видела, ее словно бы напрочь отрезало от окружающего мира, заключив внутри крошечного участка тела ровно посередине между ослепших глаз.
Ей показалось, будто голова ее раскололась как перезревший арбуз и теперь сознание плещется в том, что осталось от черепной коробки, чуть подтекая из треснувшего пополам лба. На живот и грудь резко навалилась неимоверная тяжесть, отчего ее желудок подскочил к горлу и сразу стало невозможно дышать.
- Ноги! – проорал до боли знакомый женский голос и ее лицо обдало теплым прерывистым дыханием. – Ноги держи!
Две жесткие руки ухватили и потянули ее за колени, она скорее инстинктивно, нежели намеренно вскинула руки и выпустила жало, но тут же получила еще один оглушающий удар в лицо. Вместе с тем вес оседлавшего ее сверху противника сместился и сразу же вернулся, больно припечатывая к полу локти с обеих сторон.
- Крепче, еще крепче держи! Пикта, отвернись!
Спийна почувствовала, как ее толчками выстреливающее наружу жало резко сдавило будто бы тисками и потащило наружу вместе с длинным яйцекладом.
Это было очень странное ощущение. Никогда еще яйцеклад не выдвигался без сопровождающего этот процесс сексуального возбуждения, сейчас же ее живот стремительно пустел против ее воли и это вызывало один лишь ужас.
Она громко клацнула зубами и засучила ногами и руками, пытаясь вывернуться, однако ее только сильнее вмяли в пол. Затем что-то обжигающее стремительно пронзило ее плоть, между плотно сведенных ляжек чавкнуло и потекло густой теплой слизью, а сквозь тело прошла такая острая и вместе с тем бесконечно разливающаяся волна боли, что сознание привратницы помутилось.
- Готово, – словно бы издалека донеслось до нее, и давящая сверху тяжесть исчезла так же резко, как возникла. – Без этого сраного отростка она уже не опасна.
- Я хочу уйти, – дрожащим тонким голосом проговорил кто-то еще и всхлипнул.
- Уйдешь, мы все уйдем, – раздалось сквозь заполнившее голову Спийны шипение, похожее на треск статического электричества, и на некоторое время ее мир стал беззвучным.
«Так не должно быть, – подумала крошечная лужица сознания и мелко завибрировала внутри черепа от страха. – Это не по плану». 
Жгучая волна боли неторопливо откатилась обратно к низу живота и всосалась внутрь, оставив вместо себя тупую пульсацию в промежности. Вместе с этим резко вернулся звук, свет и пространство. Над головой привратницы постепенно проступил высокий дощатый потолок и два темных неподвижных силуэта. Третий сидел неподалеку на корточках и что-то делал с телом мертвого инкубатора.
- Оставь, не трогай, – произнес первый голос, и Спийна вдруг с каким-то отстраненным удивлением поняла, что это говорит Лускус.
«Не может быть, – решительно воспротивилась этой мысли привратница. – Они должны быть в тоннелях…»
- Это мертвая девушка, Лу, – сказал рыжий парень и поднялся на ноги.
- Я в курсе, – сдержанно отозвалась проводник. – Она разводит в людях своих личинок. Разводила. Больше не будет.
- Что ты сделала? – еле слышно произнесла привратница.
Ей никто не ответил и до нее вдруг дошло, что именно только что случилось.
Ее руки затряслись, опустевший живот заходил ходуном, она слабо, будто тряпичная кукла на веревочках, потянулась к своей промежности и вляпалась пальцами во что-то склизкое.
- Что ты сделала?! – завопила она высоким дребезжащим голосом и забарахталась, как влипшая в клей муха.
- Пойдемте, нам здесь больше делать нечего, – сказала Лускус и поманила Инауро.
Спийна хрипло взвыла и, уже не обращая внимания на муть в голове и пульсирующую боль в глубине тела, резво перевернулась на четвереньки. По ее ляжкам текла розоватая, смешанная с кровью, жижа и тягучими струйками капала в солому.
- Уничтожу, сука!
- Ой, дорогая, мне говорили это много-много раз, – устало бросила в ее сторону проводник. – И где они все теперь?
- Ты изуродовала меня! – еще громче закричала привратница, задирая вверх заостренный подбородок. – Сука!
Она сиганула вперед, но Лускус просто отступила в сторону. Спийна промахнулась и, повиснув на приоткрытой двери, принялась исторгать из себя многоэтажные проклятия.
- Ты либо пропустишь нас сейчас, либо мне придется заставить тебя это сделать, – сказала проводник. – Давай просто разойдемся. Мы все сейчас измотаны и…
- Тебе стоит подумать о самоубийстве, сука, – прошипела привратница, плавно отлипая от двери. – Живыми я вас отсюда не выпущу, – она оскалилась, ощущая внутри быстро набирающую обороты ярость. – Ты изуродовала меня!
- Тебя сама жизнь изуродовала. Отойди.
- Взгляните на себя, – Спийна выплюнула порцию ругательств и содрогнулась от очередной волны ослепляющей боли. – Вы уже сломлены. А ведь мы еще даже не трахались, – ее похожие на щупальца осьминога волосы свернулись тугими кольцами. – Вы ничем не лучше меня. Вы такие же как я. Нет, вы хуже меня, потому что готовы уничтожить любого отличного от вас. Просто за то, что он другой, – она скривилась, демонстрируя острые зубы, глубоко втянула ноздрями воздух и сделала шаг вперед. – От вас смердит отчаянием и безнадегой. Вы знаете, ваша жизнь закончилась, как только вы ступили в Лабиринты.
Темноволосая девчонка, имя которой она не помнила, заплакала навзрыд, пятясь вглубь залы и закрывая руками лицо.
- Жалкие поломанные людишки, уродующие всё, до чего только способны дотянуться. Вы не способны созидать. Вы всё только разрушаете, – привратница брезгливо фыркнула. – Вы мне омерзительны.
- Ты все сказала? – произнес вдруг рыжеволосый парень. – Вот уж кто кого здесь уродует, так это такие как ты ослепленные собственными желаниями твари. Лу, ты видела сколько там еще коконов с людьми внутри?
Проводник вздохнула, не сводя глаз с привратницы.
- Да, и что? – поинтересовалась она.
- Их еще возможно спасти?
Лускус нехотя помотала головой.
- Эта паразитка оплодотворила их. Они еще живы, но умрут, потому что личинки пожирают их изнутри.
- Я не паразитка! – сипло заорала Спийна, сжимая кулаки и делая еще один шаг в их сторону. – Мои дети не личинки!
- Проще сжечь здесь все до основания, чем помочь этим людям, – добавила проводник.
- Но в таком случае все они уйдут в сумерки? – спросил Инауро.
- А знаешь, – задумалась Лускус, – пожалуй, ты прав. Мы можем дать им еще один шанс.
- Не смей, – словно лопнувший садовый шланг угрожающе зашипела Спийна и моргнула.
- Мы можем помочь им сделать выбор - исчезнуть или переродиться, а дальше будь что будет, – сказала проводник, напрочь игнорируя сжатую тугой пружиной привратницу. – Пойдем, разбудим их всех, научим как правильно делать запрос на перерождение…
- Оставь их в покое! – Спийна почувствовала, как по ее спине скользнули тысячи колючих мурашек, и покачнулась, едва устояв на ногах. – В них мои дети!
Ей стало неимоверно страшно. В разы страшнее, чем когда она поняла, что ее только что одним легким движением, в ее же собственном доме, на грязном полу, навсегда сделали бесплодной. Теперь хвостатая хотела убить ее маленьких крошек, вырвать их из уютной теплой темноты, безжалостно растоптать их мягкие беспомощные тела.
- …А затем мы поможем им уйти, – закончила Лускус.
Привратница упруго скакнула в ее сторону, закричав при этом так отчаянно, пронзительно и дико, что Инауро невольно отшатнулся, но острие топора, который проводник, как оказывается, все это время держала в руке, со свистом распороло воздух и вонзилось Спийне промеж глаз. Та на секунду замерла, затем протяжно выдохнула, рухнула на колени и медленно запрокинулась назад, распластавшись по полу будто вытащенная на сушу медуза.
Лускус проследила за ней взглядом, шагнула вперед и, наступив привратнице ботинком на грудь, выдернула топор.
Где-то в стороне безостановочно рвало Пикту.
- Ну вот и все, – мертвым голосом проговорила проводник, чуть повременила, затем обернулась и отрешенно посмотрела на спутника. – Надо вывести отсюда девчонку и закончить дело. Пошли, будешь помогать.

Следующие полтора часа они молчали, хотя обсудить им несомненно было что.
Пикта чувствовала себя оглушенной и оцепеневшей.
Впереди расстилался фантастической красоты пейзаж, залитый лучами восходящего солнца. Но ни гроты с изящнейшими природными арками из слоистого известняка, ни система карстовых воронок, до краев заполненных прозрачной бирюзовой водой, ни нежнейший золотой песок, пересыпанный ракушками и щедро спрыснутый яркими отблесками света, ее совершенно не трогали. Все вокруг вдруг стало для нее далеким, незначительным, плоским и монохромным. Словно бы прикрытым мутной шелестящей пленкой.
С трудом переставляя непослушные ноги, она добрела до какого-то камня, на который указала Лускус, и без сил повалилась с ним рядом. Одна только мысль о том, что скоро придется встать и снова куда-то идти, вызвала у нее новый приступ тошноты.
Она краем глаза видела, как Лускус стащила через голову липнущую к телу майку и, не говоря ни слова, ушла смывать с себя кровь без малого двух десятков человек, которых только что убила. Она видела, как тихо опустился на песок Инауро, вцепился обеими руками в рюкзак и замер, глядя вдаль.
Оба они казались Пикте сейчас ненастоящими. Впрочем, как и она сама.
В ее голове исчезли все мысли и даже тело будто потеряло плотность, размазалось в пространстве, насквозь продуваемом солоноватыми ветрами.
Она, не моргая, смотрела на свои бледные ладони с загнутыми вверх пальцами, похожие на животы дохлых крабов, и никак не могла понять, что это вообще такое и откуда взялось. От ее растрепавшихся волос кисло пахло рвотой, но тоже как-то очень издалека.
Ее душу перемололо и разметало. Ей не было сейчас ни страшно, ни стыдно, ни грустно – ей было совершенно никак.
Наверное, всё то же самое ощущали путники, выбравшие уйти в сумерки.
Перед тем как оставить позади залу привратницы, она навсегда зафиксировала в памяти отрешенные лица и пустые глаза просыпающихся людей, глядящих как бы сквозь нее. Очень мало кто из них испытывал в этот момент ужас или панику, почти все они смирились со своей неизбежной участью и да, они действительно желали умереть, они мечтали все забыть и никогда больше не вспоминать.
Пикта слышала какими потерянными бесцветными голосами они отвечали Лускус, пытающейся объяснить им, что такое смерть в междумирье. Плакали из них лишь трое – молодой крепкий мужчина с огромным беременным животом, девушка, просившая поскорее ее прикончить, потому что она уже чувствует шевеление внутри, и пожилая женщина, которая все время повторяла, что хочет проснуться.
А потом Пикта вышла и ничего больше не слышала. Ни звука, ни вскрика, ни стона. Но она точно знала, что творится в жуткой обшитой тухлым деревом норе со свисающими с потолка человеческими коконами. И потому больше не могла смотреть на своих спутников.
Когда эти двое вышли из залы и прикрыли за собой дверь, он даже не шевельнулась.
Не двинулась с места она и тогда, когда Инауро с Лускус отправились рыться в вещах привратницы, наспех разгребая завалы в двух крошечных боковых комнатушках. А когда кто-то из них отыскал там почти новенький походный рюкзак и начал наполнять его сваленным в одном из углов оружием, она и вовсе замерла, будто происходящее ее совершенно не касалось.
Лишь когда проводник вскрыла входную дверь и в образовавшийся проем хлынул поток теплого света, Пикта будто бы ненадолго очнулась.
Всё, чего она хотела в тот момент – это выбраться на свежий воздух. Раствориться в нем, растаять, исчезнуть без остатка. И, главное, навсегда всё позабыть…
Сидящий неподалеку путник молча протянул ей бутылку с водой, но она ее не взяла.
Инауро посмотрел на девушку с неимоверным сочувствием и аккуратно катнул бутылку по песку. Пластиковая емкость докувыркалась до ее ноги, глупо булькнула, и будто живая зверушка доверчиво прижалась к коже своим прохладным гладким боком.
И только тогда Пикта заплакала. Почти беззвучно, глядя невидящими глазами на эту дурацкую облепленную светлыми песчинками бутылку и сотрясаясь всем телом.
Слева мягко зашуршали шаги и в паре метров от нее остановились грязные ботинки проводника, но Лускус ничего не сказала, лишь немного потопталась на месте, затем шагнула в сторону и присела рядом с подопечным.
Пикта не знала, о чем именно она плачет. О своих ли утраченных иллюзиях или о новых пугающих знаниях, о чужих изуродованных жизнях или о собственном смутном будущем. Не понимала она также испытывает ли сейчас жалость к себе, страх, отчаяние или что-то совсем другое, никогда ранее не ощущавшееся. Она не могла остановиться, ее трясло, руки дрожали, будто от холода.
Этот внезапный наплыв эмоций после абсолютной внутренней пустоты ее шокировал. Он был как шторм после затишья. Как рождение в муках.
С нее словно бы лоскутами сходила старая задубевшая кожа, слой за слоем оголяя туго сплетенные нервные узлы.
- Пикта, – тихо и печально позвал ее Инауро.
- Не надо, не трогай, – ответила ему Лускус. – Пусть. Ей сейчас это нужно.
Девушка шмыгнула носом, осторожно подняла и прижала к груди бутылку с водой, порывисто вздохнула. И, сама того не ожидая, разревелась в голос.
Спонтанный порыв заставил ее тело податься вперед, и она, сглатывая душащие ее слезы, поползла на четвереньках в сторону своих спутников и уткнулась куда-то между ними. Прислонилась щекой к грубой ткани толстовки Инауро и тоненько завыла, ощущая, как гладят ее волосы прохладные руки Лускус.
«Я достигла своего дна, – с горечью осознала она. – Вот она, настоящая я. Тонкий завиток дыма, который вот-вот рассеется…»
Это было невыносимо болезненное откровение, вмиг заполнившее ее целиком.
Она не хотела больше такой быть. Слабой, наивной, внушаемой, избегающей сложных решений, скрывающейся, готовой даже навсегда исчезнуть, лишь бы не ощущать давления неизвестности. Упорно верящей в собственные иллюзии и отказывающейся воспринимать жизнь такой, какая она есть на самом деле – без прикрас. Потерянной и безвольной как те зараженные чужими плотоядными личинками люди.
Вот только она понятия не имела, как это изменить. Ей нужна была помощь. Абсолютно любая помощь.
Пикта рыдала до тех пор, пока вконец не выдохлась, затем все же смогла развернуться и сесть нормально, после чего еще некоторое время всхлипывала и вытирала рукавом куртки свое мокрое лицо.
- Простите меня, – треснутым голосом произнесла она, когда наконец почувствовала, что способна говорить. – Я вас почти возненавидела. И, честно, даже не знаю за что.
- Не переживай, всё нормально, – отозвалась проводник, глядя вдаль прозрачными увлажнившимися глазами. – Нам всем хорошо знакомо это чувство. Это надо просто переварить. Мы поможем тебе, обязательно поможем.
Она мягко хлопнула ладонью по колену подопечной и прислонилась спиной к камню, подставляя лицо солнечным лучам, проникающим сквозь узорные прорехи в скале.
Все трое вновь надолго замолчали, погруженные в собственные мысли, однако чувство гнетущего напряжения между ними уже почти развеялось.
Инауро отодвинул в сторону свой чужой рюкзак, подцепил пальцами крошечную плоскую ракушку и некоторое время разглядывал тонкие извилистые бороздки. Затем зажал ее в кулаке и скользнул взглядом по нависающему над ними куполу известняковой пещеры, по голубым мини-озерам, разграниченным тонкими гребнями вымытой горной породы, по вездесущей зеленой поросли, способной выжить даже на голых камнях.
«А ведь тут действительно красиво, – подумал он и остановил взгляд на разрисованной колышущимися пятнами света Лускус, неторопливо заплетающей свои волосы в уже привычные косы. – Тут так спокойно. Ну почему нельзя просто заморозить этот крошечный отрезок пространства и времени и навсегда в нем потеряться?»
Еще совсем недавно ему казалось, что человеческая память, особенно в условиях текучего и алогичного междумирья, довольно-таки нелепая штука, потому как склонна запечатлевать всякую незначительную ерунду и искажать, хаотично перемешивать, а то и попросту стирать что-то действительно ценное.
Вот, к примеру, как понять какой ты человек, когда тебе доподлинно неизвестно, что с тобой было прежде? Как идти в будущее без воспоминаний о том, откуда ты пришел? Каким ты был, как рос, с кем контактировал, как переживал те или иные моменты, что любил и что ненавидел, какие ошибки допускал, какие победы одерживал… Без воспоминаний из прошлого ты становишься словно дерево без корней, этакое гонимое ветром по степи перекати-поле.
«А с другой стороны, так ли уж всё это важно? – спросил он сам себя. – Вот ведь он я - живой, мыслящий, чувствующий. Неужели же из простых наблюдений за собой нынешним невозможно понять, каков я на самом деле?»
Он как следует размахнулся и отправил ракушку в полет.
«Что вообще делает меня мной? Был ли я кем-то другим, когда только попал сюда? Разумеется, нет. Изменилось ли что-то во мне после того, как черноглазый ненадолго погрузил меня в воспоминания детства? Нет. Я лишь чуть больше стал понимать то, что вокруг происходит. Изменили ли меня события и разговоры последних полутора недель? О, а вот это как раз наверняка да. Этот мир определенно вынуждает меняться каждого, кто сюда попадает. Понять бы только, насколько и в какую сторону…»
- Лу, а почему здесь никто не помнит, каким был прежде? – как бы невзначай поинтересовался он. – Ну, в том смысле, чем знание о том, как ты жил и умер, мешает существованию в междумирье?
Ее перебирающие и монотонно складывающие пряди волос руки на мгновение повисли в воздухе.
- Это был риторический вопрос или ты ждешь от меня какой-то правдоподобной гипотезы? – она едва заметно нахмурилась и вернулась к своему прежнему занятию.
- Да даже не знаю, если честно, – он пожал плечами. – Просто беспокоит мысль… вот как моему путешествию может навредить информация о том, какое имя у меня было прежде и как звали моих родителей? Нет, я еще понял бы, если бы мы здесь оказывались с девственно чистым мозгом. И учились бы всё делать заново. В смысле, абсолютно всё. Ходить, есть ложкой, завязывать шнурки. Но нет же. Я помню сюжеты нескольких прочитанных книг, может и без подробностей, но всё же, обрывки каких-то фильмов, рецепты блюд. Блин, да я даже как работать на компе примерно помню и как ретачить цифровые фотографии, хотя здесь это явно бесполезное знание.
Он недолго помолчал, слушая тонкий свист ветра, запутавшегося в каменном кружеве пещерных сводов.
- Вот почему так? Зачем? Затем, чтобы мы не испытывали ностальгию по прежней жизни? Или, наоборот, чтобы чувствовали себя несчастными, потерянными и не понимали, что вокруг происходит?
Лускус ничего ему не ответила, и он решил, что она сама не знает.
- Я когда-то пыталась понять, почему одни люди здесь способны не просто подолгу выживать, но и достаточно комфортно при этом себя чувствуют, – сказала она спустя несколько минут. – Причем, что забавно, буквально с первого же дня. И это не зависело от их пола и даже возраста. Другие пусть не сразу, но тоже адаптируются. А третьи, наоборот, никак не могут привыкнуть, их пугает абсолютно что угодно, и они до последнего готовы закрывать глаза на происходящее. Хотя, казалось бы, им ведь даже не с чем сравнивать, никто же типа не помнит, каково ему было прежде. Я встречала тех, что чувствовал себя в этом мире будто рыба в воде, и тех, кто буквально впадал в кататонический ступор при виде травы «неправильного» цвета… Можно, конечно, было бы списать эту разницу реакций на, так сказать, индивидуальные особенности психики, на какую-нибудь встроенную стрессоустойчивость и гибкость восприятий, вот только мне почему-то кажется, что не все так просто. Некоторые словно бы заранее были готовы оказаться здесь, в посмертии. А то и вовсе ждали этого момента с нетерпением.
Она замолчала, глядя на мерцающие под солнцем бирюзовые осколки подернутой легкой рябью воды, в которых отражался фрагмент ажурной скалы и далее лишь бесконечное высокое небо без единого облачка.
- Сколько времени у нас есть? – тихо спросила Пикта.
Неподалеку со свода пещеры сорвался крохотный камушек и булькнул, поднимая фонтанчик искрящихся брызг.
- У нас около шести часов на то, чтобы прийти в себя и собраться в новый поход, – нехотя отозвалась проводник. – Так что, ребята, если кто желает поспать, ложитесь сейчас, покрывало я дам. Если хотите поесть, поешьте. Можете искупаться или, ну не знаю, побегать кругами. Хотите высказаться, выскажитесь. Я как никто понимаю, что с вами сейчас происходит, потому, прошу, не держите всё в себе. К сожалению, у меня нет ответов на все ваши вопросы, но, возможно, озвучив их, вы сможете хоть что-то понять для самих себя, – она доплела вторую косу и мягко уронила руки на колени. – Знаете, я ведь раньше очень много размышляла на всякие подобные темы, пытаясь понять, а может просто почувствовать кто я и откуда, какая я, зачем я, в чем смысл всего того, что здесь вообще происходит. Судьба ли это, чей-то умысел, закалка перед чем-то в корне новым, или череда случайностей. Но так ни к чему в итоге и не пришла. Честно признаться, я даже не до конца уверена, что мир вокруг нас и мы сами действительно, на сто процентов реальны. Мне приходится в это тупо верить, потому что… ну а во что еще? Я видела, как погибали те, кто не верил. Да и вы тоже видели. Это ну вообще ни разу не прикольно.
Она на мгновение задумалась.
- Пикта, у меня есть для тебя кое-что, – Лускус достала из своего рюкзака потрепанный блокнот с зарисовками и открыла на одной из страниц. – Это текст официального запроса на перерождение. Выучи наизусть. Он простой, но ошибаться нельзя. И запомни, его необязательно произносить вслух, можно про себя, главное не потерять сознание в процессе, – она положила блокнот на песок и быстро стрельнула взглядом в сторону Инауро. – Советую тебе присоединиться. Увы, я больше не могу игнорировать тот факт, что возможно мне не удастся вас отсюда вывести. Быть может, перерождение это ваш единственный шанс выжить в принципе…
Ее голос дрогнул, она сглотнула и, подтянув к себе отставленный в сторону рюкзак, зашарила по его немногочисленным отсекам, выгребая наружу какой-то мелкий мусор.
Пикта некоторое время следила за нервным подрагиванием пальцев проводника, затем осторожно взяла в руки блокнот и пробежала взглядом по трем отчерченным на листе строчкам, старательно заполненным детскими каракулями.
Сухой казенный язык в сочетании с этими неуклюжими полурасплывшимися буквами почему-то навевал особую грусть.

Светящийся шар за окном был просто невероятно огромным, объёмным и ярко-красным. Вокруг него пунцовыми лохмотьями свивались облака, они цеплялись за чёрные крыши потухших высоток, слизывали с них листы обшивки вместе с балконами и хрупкими перекрытиями, ломали столбы, гасили неоновые вывески, отрывали провода и уносили в необозримо высокое беззвездное небо, но зрелище это маленькую Лу совершенно не пугало, скорее наоборот – восхищало и завораживало.
Примерно так она всегда и представляла себе луну.
Впервые за несколько дней у нее появилась возможность улизнуть от вездесущего дедушки Новака, от стаи скучных неумных сверстников, от няньки, которую интересовало лишь то, чтобы дети не слишком шумели… и побыть наедине с собственными мыслями. Теперь позади неё был только узкий темный коридор дома, заполненного запертыми дверями, в который никому не разрешалось заходить, на пыльном, вибрирующем от низкочастотного гудения полу виднелась одинокая цепочка ее следов, а впереди горела гигантская луна, похожая на лукаво подмигивающий глаз.
Лу приложила ладони к прохладному стеклу, улыбнулась и подмигнула луне в ответ.
- Разрушай, разрушай, – тихо сказала она вслух. – Съешь весь этот городишко целиком.
Настроение у нее, несмотря на недавнее наказание, было превосходным.
Сегодня днем она наконец-то наваляла наглой тощей Альбе, которая с самого начала пыталась ее задирать, твердя, что Лу странная и постоянно всех обманывает. Она не верила даже в то, что Лу снятся сны, хотя взрослые раз за разом терпеливо объясняли ей, что такое порой случается не только у людей, но и даже у юных перерожденцев.
«Нет, она врёт! – верещала Альба из-за массивной спины няни. – Она говорит, что во сне ходит в сад, где растут волшебные фрукты, и что она там прям берет их и ест. Но это же невозможно, во сне ничего нельзя съесть!»
«Ты сама врёшь, – сдержанно парировала Лу. – Я не говорила, что те фрукты волшебные. Я говорила, что они лишь делают того, кто их съест, умнее».
«Девочки, – пытался успокоить их дедушка Новак. – Вы обе по-своему правы и потому вам незачем спорить. Вам кажется, будто жизнь - то, что происходит вокруг, но на самом деле наша жизнь только внутри нас самих. Она есть только в нашем уме. И неважно, спим мы или бодрствуем. Да, сновидение - это такая хитрая штука из головы, но оно реально для того, кто его видит, оно существует, оно влияет на наблюдателя по-настоящему и там может происходить абсолютно что угодно…»
«Ты глупая! – краснея от натуги вопила Альба. – Никакие фрукты из головы не делают тебя умнее!»
«Сама ты тупица, – еле слышно отвечала ей Лу. – И ничего не понимаешь…»
Вот примерно в таком режиме и проходили дни.
Иногда, правда, Альба ничего не говорила, а просто швырялась игрушками, гадко хихикала вслед или исподтишка ставила подножки на занятиях, но дедушка объяснял, что она так делает из зависти, а значит на ее выходки попросту не стоит обращать внимания.
«Тем более, что она человек, – говорил он. – У тебя несомненная фора перед ней. Да и перед всеми остальными здешними детьми. У тебя не только иное тело, у тебя и разум иной. А значит тебе надо учиться держать себя в руках и не вестись на разного рода провокации. Понимаешь?»
Лу понимала, однако считала подобный подход в корне несправедливым.
С остальными ровесниками у нее не возникало никаких особых проблем, многим из них было откровенно наплевать, что она уже не очень похожа на человека. Они спокойно общались, играли, тренировались, ели вместе и делали уроки.
Разумеется, периодами между ними случались незначительные стычки, но таково было одно из неминуемых условий взаимодействия с социумом.
Они все только узнавали себя, лишались детских иллюзий и учились самоконтролю. Возможно, большинство из них также как и юная перерожденка уже поняли, что в этом мире все находятся примерно в равных условиях и личная неприязнь только вредит общему делу. А может быть им просто повезло с мозгами, и потому проходящие мимо лагеря проводники забирали с собой именно их, а не тупую истеричку Альбу.
Да, Лу старательно не обращала внимания на выпады, училась правильно дышать во время своих вспышек гнева, уступала, уклонялась, давилась невысказанным, гасила несделанное – то есть, как выражался дедушка, «развивала моральную гибкость». Работало ли это? Нет. Она просто терпела всякое обидное и неприятное непонятно зачем вот уже целых две с половиной недели.
Однако сегодня Альба буквально превзошла себя.
Неизвестно как, но пока Лу готовилась к стандартным послеобеденным упражнениям на координацию, она умудрилась обмазать чем-то скользким одно из средних бревен. Разумеется, в итоге Лу упала и расквасила себе нос об асфальт.
Спустить такое она уже не могла, ну и выбила мерзкой хохочущей девчонке пару-другую зубов. После чего ее, конечно же, лишили сладкого вместе с вечерней сказкой и на несколько часов поставили в угол. Нянька, впрочем, порывалась также выпороть ее ремнем, но Новак строго-настрого запретил это не делать, мол «девочка с таким взрывным характером после физического наказания только еще больше замкнется в себе и озлобится, вот и что вы ей тогда сделаете? Изобьете еще сильнее, потом до смерти, а потом снова и снова, пока она наконец не потеряет человеческий облик и не сможет дать вам полноценный отпор?»
«Я еще как озлоблюсь, – думала Лу, шмыгая заживающим носом в обшарпанную стену. – Зачем мы вообще живем с этими идиотами? Почему мы не можем, как раньше, остаться с дедушкой только вдвоем? Не нужна мне никакая социализация, и другие люди тоже не нужны!»
Простояв почти час в «позорном углу», вымазав от скуки побелку своими кровавыми соплями и так в итоге не поняв, в чем, собственно, она была не права, Лу решила, что настала пора выбираться.
Путей у нее было два – изобразить искреннее раскаяние и надавить на жалость, либо попросту сбежать, как только няня отвернется. Второй вариант ей нравился больше, поскольку немного напоминал игру «вперед, гуарака», в которую она часто играла с местной детворой, вот только в данном случае возвращаться ей было совсем необязательно.
Еще по прибытию в детский лагерь, Лу успела припрятать в надежном месте свой старый рюкзак с теплым шерстяным одеялом, складным ножом и любимой книжкой про страну чудес. Также, пока остальные дети таскали с кухни конфеты, она умудрилась разжиться несколькими банками консервов и пакетом ржаных сухарей, и потому считала, что какой-никакой стратегический запас необходимой при срочной эвакуации провизии у нее уже имеется. Оставалось лишь раздобыть где-то воду и можно было бежать куда глаза глядят. Разумеется, ей не очень хотелось расстраивать дедушку Новака, но в целом он ей тоже был не особенно нужен.
Она вообразила, как будет ночевать в пустых домах, спать, укрывшись грязной картонкой, есть что придется, делать что захочется, а в свободное от бытовых забот время в одиночку убивать жутких монстров, и ощутила смешанное чувство, похожее на жалость к своей горькой долюшке и гордость одновременно.
Ей повезло.
Сбежать из-под присмотра няни оказалось проще простого, в особенности после того, как та отвлеклась на болтовню с поваром, принесшим новость о том, что в Сиреневый Город заявились путники, а значит совсем скоро можно будет «с безопасного расстояния полюбоваться процедурой перезапуска этапа». Что это значит, Лу понятия не имела, но однажды краем уха слышала, что находиться в месте, где происходит перезапуск, смертельно опасно, потому как туда «приходит плотоядная луна».
«Ну, значит, и я посмотрю», – решила она, вспомнив о высоком заброшенном строении на самой границе Города, где по слухам обитали привидения, и куда не совались даже самые любопытные дети.
Она была уверена, что там ее точно никто искать не рискнет.
И вот теперь, ускользнув с закрытой территории лагеря через неприметную дыру в заборе, ползком преодолев хорошо просматриваемый участок земли вокруг, продравшись сквозь высоченные колючие заросли, окружающие проклятый старый дом, выдавив стекло с трудом просочившись через подвальную щель и поднявшись по наполовину разрушенной лестнице на самый верхний этаж, она могла наблюдать перезапуск, так сказать, воочию и - мало того - с самой лучшей на свете обзорной точки.
Настоящий праздник непослушания.
Это было восхитительно. Она чувствовала себя как никогда свободной, сильной и даже почти совсем взрослой.
«Я буду самым крутым проводником, – думала Лу, глядя как гаснет квартал за кварталом, как сминаются хрупкие дома Сиреневого Города и улетают в небо сорванные с них антенны и кондиционеры, как развеваются на ветру скопления проводов и кабелей. – Я спасу кучу людей и перебью всех монстров. А потом одолею и тебя, плотоядная луна».
Пол под ней дрожал так, что было уже сложно устоять на ногах, бетонные стены будто бы накалились и стало трудно дышать, но она и не думала покидать здание, чувствуя себя отважным пиратом, ведущим свою бригантину сквозь бушующий огненный океан.
- Лу! Лускус, детка, где ты?! – прокричал где-то в гулких недрах дома хорошо знакомый голос.
- Лускус! – неожиданно громко повторил еще один с отчетливыми истеричными нотками и на лестнице раздались тяжелые шаги.
Лу метнулась в сторону от окна, пытаясь на бегу сообразить, где лучше спрятаться, безуспешно рванула одну дверь, другую, миновала половину поскрипывающего коридора и затем ее поймали.
- Отпусти меня, ты, толстая скотина, – яростно забарахталась она между выпирающих из безразмерной вязаной кофты шарообразных грудей, но руки няньки сдавили ее тело словно две стальные балки.
- Я нашла ее! Она наверху! – рявкнула тетка, пытаясь подавить сопротивление и заодно перехватить извивающуюся малявку повыше, чтобы избежать укусов. – Новак, мы наверху!
Дедушка ввалился в коридор, грязный, уставший, напуганный, с трудом перемещаясь на тонких, отвыкших от ходьбы ногах. Его красивые крылья были сожжены почти до половины.
Лу ощутила легкий укол стыда и перестала вырываться.
- Бежим, Урса, скорее, сейчас она доберется сюда, – выдохнул он и тетка, не выпуская свою добычу из рук, словно тяжелый товарняк, с пыхтением понеслась вниз по содрогающейся, заполненной едким дымом лестнице.
На первом этаже разрушающегося здания их встретили двое незнакомых людей и один очень волосатый проводник.
- Нашлась наконец-то! – силясь перекричать всепроникающий низкий вой, обрадовался тот и тут же нахмурился. – Другие пытаются увести детей из лагеря, Зона, похоже, идет прямо туда. Однако границы Города ведь четко очерчены, ничего не понимаю. Мы с вами уже не успеем добежать до лагеря, так что надо просто валить подальше.
- Новак, ты сможешь сам идти? – деловито спросила няня, вручая уже не сопротивляющуюся Лу волосатому проводнику словно переходящий приз.
- Не уверен, постараюсь, но… – начал было дедушка, переминаясь на своих хрупких ногах.
- Тогда поедешь, – грубо перебила его тетка, упала на выставленные вперед ладони и с громким хрустом вывернула колени в обратную сторону. – Запрыгивай.
- Дом разваливается! – заорал кто-то из людей, прикрывая голову от летящих сверху обломков, и они бросились наружу.
Нянька со съежившимся на ее спине дедушкой Новаком одним мощным скачком преодолела провалившееся крыльцо и врубилась в почти непроглядную жгучую мглу, в которой сплошным потоком кружился строительный мусор, арматура, осколки стекла, вырванные из земли ошметки дерна и огромные древесные ветви.
- Не дыши и держись крепко, – на бегу приказал Лу волосатый проводник, подбросил ее повыше, и тоже резво сиганул во тьму.
Последним, что в окружающем хаосе смогла разглядеть юная перерожденка, был взмывающий вверх остов дома на фоне закручивающегося по спирали потока пунцового пламени, охватившего уже все видимое пространство, и жадно пульсирующую черную дыру в самом центре неба.
В тот день спастись смогли не все.
Девять из двадцати четырех детей отстали от общей группы и их накрыло огнем вместе с поваром, еще троих развеяло в прах ударной волной, один путник просто пропал в неизвестном направлении, второй успел вовремя переродиться, другие тоже так или иначе пострадали. А юная Лускус получила два незабываемых урока – «чрезмерная вера в собственные силы порой приводит к трагедии» и «если планируешь сдохнуть, не тащи за собой остальных».

_________________________
...продолжение следует...

Дина Геллер © Copyright