Леденец на палочке, часть 8

Однако, не иначе "старикашка за компом" решил не обрывать мою жизнь, потому как вместо света в конце тоннеля, окрика св. Петра "Стой! Кто идёт?" и позвякивания в его руках связки ключей от дверей Департамента Небес, я оказался в своём служебном купе в поезде, движущемся в сторону Дальневосточной Республики.

Я долистал журнал "Boobs", закрыл его, потом немного полюбовался грудастой красоткой в белом фартучке, надетом поверх короткого коричневого школьного платья с подшивным кружевным воротником-стоечкой, белых же гольфах и в сабо на стройных ножках, начинающихся прямо из-под мышек. Да... Что скажешь...
Я бросил журнал на полку Орпека. Вот интересно, какими кажутся наши земные красотки этим приезжим? Впрочем, марсианские девушки мало чем отличаются от земных. Ну, малость кожа смугловата, да и мелковаты они - сказывается более слабое, чем на Земле, гравитационное поле. Ну, пахнут они немного по другому. А всё остальное у них на тех же самых местах, что и у наших фроляйн.

Да о чём это я. Все мигранты-марсиане, тоже, мелкие. А, как всем известно, мелкие мужики обожают крупных женщин. Это один из неоспоримых законов природы на всех планетах нашей Галактики.

Из динамиков трансляции в коридоре доносились мелодии из "Весёлой вдовы" и неразличимые на фоне постукивания колёс и прочего дорожного шума разговоры пассажиров. Я ничего не забыл из того, что со мной произошло, но когда я посмотрел на себя в зеркало, то не увидел на своей головы даже намёка на шрам. Шрамов на руке тоже не было. Я закрыл дверь, расстегнул комбинезон и приспустил его до колен. Кожа на левом бедре была гладкой и чистой. Как чист был и комбинезон.

Я привёл в порядок одежду и посмотрел в окно. За ним до горизонта простиралась степь. Мимо окна вдоль полотна мелькали яркие алые пятна. Я не сразу понял, что это маки. Степь.

Когда-то меня пугало такое количество открытого пространства, неба, света и ветра. Потом я полюбил степь. В меня вошла Огромная Пустота, которая наполнила смыслом маленькую пустоту внутреннюю. Не могу сформулировать точнее. Но познать величие Великого может только малое. Было бы желание понять. И тогда твоя маленькая пустота становится частью Великой Вселенной в которой Пустоты гораздо больше всего остального.

Собственно, Вселенная и есть пустота. И не спрашивай, по ком звонит колокол, когда ты летишь, приближаясь по экспоненте к скорости света и всё никак её не можешь достигнуть. За бортом твоего корабля Тьма; за его кормой свет звёзд тускл и багров; впереди свет синих звёзд светел. Летишь ты давно, целую Вечность, и впереди такая же Вечность, или чуть больше...

Я уже заметил за собой эту особенность - рассуждать о чём-то нематериальном, если проголодаюсь. Не знаю, да и не очень хочу докапываться до истины, каким образом я пережил недавние расстрел и смерть, но то, что я голоден, а значит жив, это я осознал.

Чувство голода меня не удивило. Крайние несколько месяцев, проведенных в "описываемом настоящем", питался я довольно скудно и не всегда регулярно. Судите сами. Обед в 12 часов дня, а ужин в 19 часов. Готовили еду в полевой кухне, а закладка на одного солдата в день была такая: мясо - 210 г, капуста - 330 г, горох - 327 г, картофель - 1, 23 кг,  пшеничная мука - 270 г, масло сливочное - 40 г, соль - 20 г. Не жирно, правда? И такая закладка была только тогда, когда интендантская служба могла её обеспечить этими продуктами.

Вот за что нас так "любили" простые хрестьяне. Без исключений, когда военная часть входит в населённый пункт, заранее не определённый командиром как дружественный, начинается всё с марод... Ох, извините, с реквизиции всякой живности, годной для усиления котлового довольствия.

"Курка, млеко, яйки! И быстро, быстро!" Солдат на войне очень любит животных. Особенно, если они вкусные. Так уж повелось со времён первых на Земле войн.
Вы что думаете, во время Троянской войны было по-другому? Или во времена походов армии Александра Македонского? Тогда ещё считалось нормой "покрыть" всё женское население в возрасте от семи до семидясяти... Было как в известном анекдоте: "Мы медленно спустимся с горы и перетрахаем всё стадо."

Может быть вы что-то про Крестовые походы имеете возразить? Типа, всё было в соотвествии с Заповедями.? Ага, как же.  Kyrie eleison...

"Люди графа Эмиха прибыли в Вормс 18 мая 1096 года. Вскоре в городе пошёл слух, что евреи убили христианина и отравили городские колодцы. Каждый еврей, не успевший спрятаться, был убит." (c)
"7 июня 1099 года перед глазами крестоносцев открылся, наконец, святой город, а 15 июля они взяли его, причём произвели страшную резню среди мусульман." (c)
"Скоро целые легионы наводнили антиохийские улицы. Более 10.000 городских жителей погибли в эту ночь." (с)

С "той стороны" им отвечали адекватно.

"Десятки тысяч погибших в Малой Азии крестоносцев так и не были погребены: «…Византийцы, даже имея возможность похоронить перебитое турками воинство Петра Пустынника близ берега Мраморного моря, не сделали этого ни вскоре, ни впоследствии, и множество человеческих костей лежало здесь долгие годы»." (с)

Чудно, чудно, не так ли? Таки, может вам про "Крестовый поход детей" напомнить?

" В г. Вандоме за месяц собралось около 30 тыс. детей. Дети быстро добрались до Марселя. Здесь их согласились переправить по морю судовладельцы. Во время плавания разыгралась буря. Два корабля с детьми затонуло возле Сардинии. Оставшиеся пять привезли детей в Египет, где их продали в рабство." (с)

Не, ну враньё, конечно... На семи кораблях такое количество детей не перевезёшь. Но, видать это была только первая партия. Это были французские дети. Куда только смотрели их родители? Впрочем, возможно они были рады избавиться от лишних ртов.

Этому желанию родителей избавиться от своих детей даже придумали название - инфантицид. Ну, стало быть, чтобы всё было благородно, по-научному, с учётом европейских ценностей. Таки ж, и мы Европа, аж до Урала.

"В русской сказке «Морозко» отец отвозит Настеньку в лес по приказу мачехи, которая хочет избавиться от падчерицы. В сказке братьев Гримм «Гензель и Гретель» родители решают избавиться от лишних ртов, и отец заводит двоих детей в лес в надежде, что там их съедят дикие звери. В сказке Шарля Перро «Мальчик-с-пальчик» лесоруб с женой бросают в лесу всех семерых детей.... Судя по археологическим находкам, детоубийства с целью регулирования рождаемости имели место ещё в каменном веке. Американский антрополог Джозеф Бёрдселл подсчитал, что общий процент детоубийств в неолитическую эпоху составлял от 15 до 50%. То есть из каждых 100 рожденных детей от 15 до 50 убивали. " (с)

Ну, в остальном мире дела с этим делом обстояли точно также.
А вот, уже немецкий крестовый поход детей....

"За короткий срок в Кельне собралось около 20 тыс. детей. Армия юных рыцарей креста двинулась на юг. При переходе через Альпы две трети детей погибло от голода." (с)

Если что, то это около 14 тысяч...
Так что, не надо морщить ваш аристократический нос и, грассируя, в нос же, выговаривать: -Фу-у, какая мегзость, это отвгатительное магодёгство!
Так было и ничего не изменилось до сих пор. Да и, с чего бы меняться-то?

Вот, возьму сейчас этот ПирЕ, да взорву весь мир...
-Кстати, -вспомнил я. -Надо сходить, посмотреть.

И я пошёл в тамбур и посмотрел. Портсигар-контейнер, как был мной примотан изолентой под проводами, так и остался. Я закрыл дверь электрошкафа на замки и пошёл в вагон-ресторан.

Ну это всё, в болото! А мысль не плохая... Если что - весь мир в труху!
Вот, фигня, одни анекдоты в голову лезут с голодухи...

"Вся арена в говне... Весь купол в говне... Все зрители — с ног до головы тоже в говне... И тут на арену выхожу я - в ослепительно белом фраке!" (с)

В вагоне-ресторане была запарка. Все столики были заняты. Официантки носились с подносами мимо служебного столика не замечая меня. Даже пан Пацюк покинул место за стойкой и вышел в зал принимать заказ. Я посидел, посидел, я пошёл на кухню. За порог, я конечно не заступил (мы правила знаем), а дождался, когда дверь распахнётся перед Анжелкой и в образовавшийся проём помахал рукой, привлекая внимание Шефа. Конечно, дело случая (хотя, кто знает, не причастны ли к этому Комиссия ГБ галактики Милки Вэй), но им оказался мой старый знакомый, полковой повар Юрайда. Он подошёл к двери и мы перебросились с ним парой слов.

Я вернулся за столик и минут через пять Марго принесла мне лангет с жареной картошкой и пару бутылок "Будеёвицкого Будвара". Это было очень вкусно. Особенно после котлового довольствия. Я подобрал остатки на тарелке корочкой хлеба, допил пиво. Мне стало хорошо.

Я купил в баре пачку "Pall Mall", выложив полтора рубля. Но оно того стоило, когда я сделал первую затяжку сидя в салоне-читальне. Я прошёлся мимо полок, расеянно просматривая названия книг на корешках. А почитать я взял один из номерных томов БСФ. Это была Антология.

Я уселся поудобнее в мягкое кресло, опустил полупрозрачную шторку на окно. И открыв наугад книгу, принялся читать.
-------

Станция Беловодная.
Утром Петров проснулся с тяжелой головой. Выспаться в бывшем гостиничном полулюксе не удалось. Сосед Петрова, которого в соответствии с крайним законом, принятом Внегосударственной Думой, теперь следовало называть кавказо-россиянином, всю ночь в соседней со спальней комнатой смотрел порноролики, транслируемые  по местному кабельному телевидению. Сосед Петрова запивал пикантные видео-сюжеты паленым коньяком и закусывал маринованной черемшой.

Лишь под утро стихли приглушенные стоны и вскрики, доносившиеся  из динамика потертого "Самсунга". Сосед Петрова завалился спать на тяжело заскрипевшую под его дородным телом деревянную кровать с продавленным матрацем и тут же оглушительно захрапел.  Кавказо-россиянин официально держал овощную палатку на городском рынке. Чем он торговал на самом деле Петрову было не интересно. Если это не интересно полиционерам, то уж ему-то и подавно.

Сегодня Петров уезжал из Суходолья. Это был третий день его служебной командировки в этот маленький, провинциальный городок, волею властей предержащих недавно присоединенный к краевому центру вместе с областными землями.

Земли эти были быстро переоформлены из статуса сельскохозяйственных и проданы фирмам-подрядчикам под жилую застройку. От этого денежного пирога кормилась и проектная контора, в которой служил Петров.

 Решив на месте за два дня все вопросы субподрядчиков, сдав горничной занимаемое им койко-место, Петров отправился на железнодорожный вокзал. Благо от гостиницы он располагался в трех городских кварталах.

Мимо жилых двух-трехэтажек Петров прошел пешком, предпочитая этот способ передвижения маршрутным такси. Изношенные и раздолбленные "ГАЗели", управляемые среднеазиато-россиянинами, носились по таким же раздолбанным городским улицам, частенько попадая в дорожные аварии. Петров хотел добраться до дому живым.

Часы на вокзальной площади, висевшие на чугунном столбе, показывали без пяти девять. На вокзале Петров первым делом подошел к щиту-расписанию движения электричек. Ближайший электропоезд до Плещеевского вокзала отходил через двадцать семь минут. Возле билетной кассы стояла коротенькая очередь человек в пять, и Петров решил перекурить это дело. Доставая из кармана куртки початую бело-серебристого цвета пачку "Винстона-лайт", Петров через большие и высокие деревянные двери вышел из здания вокзала на площадь.

Закуривая сигарету Петров узрел слева от себя на обшарпанной выцветшей штукатурке вокзальной стены большой жестяной лист со схемой движения пригородных электричек.

Не спеша затягиваясь горьким табачным дымом, Петров рассматривал разветвленную сеть железных дорог, кривыми паучьими лапами охватившую всю область.   

Взгляд его скользил по черным кружкам и названиям станций-остановок по ветке от Суходолья до Плещеевского вокзала.

Петров досадливо поморщился. Дело было в том, что его городской дом и загородная дача располагались рядом с совершенно другой железнодорожной веткой, идущей от Северного вокзала. Жена Петрова была на пенсии и летом большую часть времени проводила на даче. Вот и сейчас Петрову следовало воспользовавшись тем, что сегодня пятница, прибыть прямо из командировки на дачу. А работа, как известно всем, на даче всегда найдется.
 
Досаду у Петрова вызвало то обстоятельство, что для того чтобы попасть на Северную дорогу с Плещеевского направления, нужно было сделать большой крюк - доехать на электричке почти до центра города, пересесть на метро, проехать полдюжины остановок до Северного вокзала, и уже от него "пилить" два часа на электричке до платформы Лежнево, километрах в трех от которой находился их дачный участок.

Уже докуривая "бычок" Петров обратил внимание на железнодорожную ветку отходящую на схеме влево от Плещеевской железной дороги у платформы 81-й километр. Ветка шла по направлению к Северной дороге и заканчивалась в Бахроме. Тут Петров припомнил, что иногда на платформе, где он ждал свою электричку до Лежнево, останавливалась электричка с надписью на трафарете над кабиной машиниста - 81-й километр. В ней было всегда мало народу, и Петров припомнил, что от Бахромы вправо уходила в лес высокая железнодорожная  насыпь со столбами несущими контактный провод. Значит Северная и Плещеевская ветки были соединены друг с другом, и по этому соединению курсировали электрички.

Остановки на этом соединении назывались прозаично - пл.40-й километр, пл.45-й километр, пл.47-й километр, пл.62-й километр, пл.68-й километр, пл.71-й километр, пл.74-й километр, пл.87-й километр. Между платформами 47-й и 62-й километр находился  остановочный пункт Беловодная. Это название ни о чем не говорило Петрову. Он был уверен, что ранее никогда ничего не слышал о таком населенном пункте  на железнодорожной ветке, соединяющей Северное и Плещеевское направление.

Теперь следовало узнать расписание движения электричек по этой ветке. Петров вернулся в здание вокзала. После двухминутного разглядывания щита с расписанием, Петров узрел сбоку небольшую деревянную рамку, прикрытую треснувшим и захватанным пальцами стеклом.  Под стеклом расположился мятый листок бумаги с написанным от руки чернилами коротким, но понятным каждому опытному пассажиру текстом:
Э-п 1783 Суходолье - Бахрома Отпр. 9-35 Пл.2 Со всеми ост. По р.д. до Беловодной.
 Э-п 1359 Суходолье - Бахрома Отпр. 11-25 Пл.2 Кр. 47км и 71км. Ежд.

Что же, подумал Петров,  по времени может и тоже на тоже выйдет, а может и быстрее получится добраться до дачи. Да, точно, быстрее. Для чего такие соединительные ветки и делают!

Даже то, что на станции Беловодная почти два часа придется "куковать" не смутили Петрова. Поеду, решил Петров и пошел к кассе.
Электропоезд состоял всего из трех видавших виды вагонов. Впрочем в вагонах пассажиров было раз-два и обчелся.

Петров выбрал место у окна, примерно посередине второго вагона. Закинул дорожную сумку на верхнюю полку, повозился, умащиваясь на твердой деревянной скамье, прислонился виском к прохладному, чуть пыльному переплету оконной рамы, да и почти сразу провалился в глубокий сон.
Петрову ничего не снилось, а проснулся он от ощущения остановки движения. И впрямь, электричка стояла.

Железнодорожная колея была однопутной, а потому густой кустарник, которым поросли крутые склоны глубокой выемки почти упирались в оконные стекла. В вагоне стоял зеленый полумрак. Пахло землей, чем-то железно-горьковато-дымным, чем пахнут все поезда на свете. В вагоне почти все немногие пассажиры, подобно Петрову дремали, привалившись кто к оконным рамам, кто к стеклу. Какой-то мужик спал лежа на скамейке, выставив в пустой проход испачканные подсохшей грязью кирзовые сапоги. Две маленькие девочки в дальнем конце вагона потихоньку играли в куколки, стараясь своими звонкими голосами не потревожить дремавшую рядом с ними тетку - то ли мамашу, то ли бабку. В полутьме Петров не мог разглядеть ее закинутого во сне вверх лица.

Петров пошевелился, разминая затекшие  мышцы спины и ног, да и провалился снова в сон.
В следующий раз Петров проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.

-Товарищ, товарищ! Проснитесь! -повторял, видно уже не первый раз женский голос над ухом.

Петров открыл глаза. Рядом с ним стояла женщина средних лет, одетая в серую летнюю железнодорожную форму - китель с петлицами черного цвета с молоточками и юбку ниже колен. В руках у женщины был стальной компостер и плоская кожаная сумка, по размеру и виду схожая с офицерским планшетом.
-Товарищ, проснулись? Предъявите ваш билет, пожалуйста! -произнесла она. 

Петров потянулся рукой в нагрудный карман куртки, достал и протянул контролеру билет купленный в кассе на вокзале в Суходолье.

Женщина внимательно просмотрела написанное на листочке бумаги, пробила билет компостером, и протягивая билет Петрову участливо сказала: -Вы, товарищ, больше не спите! До Беловодной уже недалеко. А там поезд отправится в тупик. Вот утащит вас на запасные пути, будете знать!
Уже много лет Петрова никто не называл товарищем. А поэтому Петров как-то сразу подобрел. К контролерам он в последнее время относился без ненависти - понимал что людям тоже есть-пить хочется, и семью кормить тоже надо. А вот кого ненавидел - так это судебных приставов. Понятное дело, за что. А тут Петров подобрел и лицом и душой. Потому и улыбнулся благодарно контролерше, и пообещал больше не спать.

За окном электрички, набравшей приличную скорость, вовсю мелькали поля и перелески. Поля выглядели ухоженными. Пару раз Петров сквозь деревья снегозащитной полосы замечал на полях какую-то сельхозтехнику.  А над одним огромным полем, уходящим аж за горизонт Петров увидел похожий на большого майского жука самолет сельхозавиации. За низколетящим самолетом в воздухе тянулись к земле серые ленты распыляемых удобрений. 

Потом электричка посвистев сиреной проскочила железнодорожный переезд. На крыльце одноэтажного домика Петров успел заметить старика в черной фуражке на голове, клетчатой рубашке и брюках заправленных в кирзачи. В одной руке старика был зажат желтый флажок, а другой он помахал машинисту электрички, да так и продолжал махать.

Девчонки в конце вагона расплюснув носы о стекло прилипли к окну, весело махая руками в ответ. За закрытым шлагбаумом стояло три автомобиля - два груженых щебенкой ЗиЛа-самосвала и пыльный, с выгоревшим до белизны брезентовым верхом, ГАЗ-69.

А потом по обеим сторонам электрички замелькали красноватые стволы высоких сосен, росших на светлом песчаном грунте. Петров понял, что это была искусственная посадка деревьев на огромной площади, и пришел в восхищение - вот люди были!

Сосны были высажены абсолютно параллельными рядами. Перед Петровым с математически правильной частотой возникали уходящие в красно-зеленую мглу длинные узкие коридоры, образованные стволами сосен.  В междурядье подлесок не рос. Землю покрывал толстый слой сухой желто-коричневой хвои.
Откуда-то из глубин памяти всплыла сначала мелодия, а потом начали припоминаться слова песни...

...Сосны с непокрытой головою
Вдоль дорог судьбы моей стоят
............................................
И назад отсчитывая вёсны
Жизнь моя пройдет передо мной
.............................................
Время не щадит воспоминаний,
Их смывает как песок волна
.............................................
Всё кругом опять светло и просто,
Для кого-то вновь шумит прибой.
Как и я, седыми стали сосны,
Сосны с непокрытой головой...(*)
... шептал  Петров глядя на то, как мимо проносятся рукотворные лесные аллеи.

А потом лес обрубила опушка. Вдоль полотна пошли бетонные заборы, за которыми угадывались знакомые очертания складов, производственных зданий, бетонно-растворного узла и гаражей. Одноколейный путь разветвился, умножаясь на железнодорожных стрелках, семафоры сверкали зелеными и красными огоньками. Электричка свистнула и покатила между двумя длинными товарными составами. Стук колес на стыках рельсов усилился. Слева мелькали длинные светлые вагоны-рефрижераторы, справа коричневые товарные вагоны стояли стеной, изредка разрываемой открытыми платформами. На открытых платформах Петров успевал разглядеть то грузовые машины, то автокран, то бульдозер.

Затем электричка сбросила ход, и, притормаживая, подъехала к платформе-перрону. Как раз напротив окна, у которого сидел Петров, оказалось здание вокзала. Это было обычная постройка - в ценре находился кассовый зал, в котором зимой было тепло, а по бокам располагались неотапливаемые флигели с широкими проёмами со стороны платформы и сплошным остеклением в деревянных рамах. Над дверями кассового зала располагались большие круглые часы, а над ними, краской прямо по штукатурке было написано: БЕЛОВОДНАЯ. Всё было до боли знакомо, ведь в молодости Петров лет пятнадцать прожил в доме, который стоял метрах в трёхстах от железной дороги, как раз напротив одной из трёх платформ станции "Рабочий посёлок". Так, что и на электричках он наездился в Город и из Города, и в похожих станционных залах настоялся в ожидании прибытия поездов.

Хе-хе... Каких только воспоминаний у него не было связано с электричками, вокзалами, платформами... Даже любовь... Это же целая жизнь - железная дорога....

Ты меня не помнишь-
Много лет прошло.
Может быть, что это
Даже хорошо.

В памяти остались:
Молодость, весна,
Слёзы на подушке,
И часы без сна.

На скамейке роза,
Белая, одна.
Вдоль пустой платформы
Мчатся поезда.

Петров вышел из тамбура на платформу и осмотрелся.

Чуть дальше, уже там, где закончилась платформа и чуть поодаль от неё, Петров заметил ещё одно здание. Здание тоже когда-то было вокзалом. Оно и было построено в каком-то из архитектурных стилей прошлого века и по сравнению с современным зданием вокзала выглядело замком. У него имелись даже небольшие башенки, возвышающие над кровлей. Что показалось Петрову занятным, то есть обратило на себя внимание, это то, что раньше станция называлась БЕЛЫЕ ВОДЫ. Ведь, вот же, выложено кирпичной кладкой на фоне выцветшей, когда-то салатового цвета, фасадной краски.
Петров

Ещё дальше через железнодорожные пути был устроен автомобильный переезд с автоматическим шлагбаумом. Сейчас шлагбаум был закрыт и до слуха Петрова доносились отдалённое верещание электрического звонка. С обоих сторон переезда уже выстроилось несколько автомобилей, стоял ЗиЛ-самосвал с синей кабиной, несколько бортовых старых ГАЗонов и легковушки - старые "Москвичи", "Волги" и, даже, один "Запорожец", правда не "ушастый".
-Да, небогато живёт провинция, -подумал Петров.
Он уже привык к тому, что с улиц Города и ближайших его окрестностей давно исчезли подобные средства передвижения. Их заменила продукция зарубежного автопрома - чёрные большие автомобили, которые вместо нежного девичьего имени Мерседес, все называли не иначе, как "меринами"; "ауди"; "бэхи-бумеры"; "фольксвагены"; "пежо"; "ситроены".

Дорога после переезда проходила мимо пождепо - обе широкие и высокие двери были распахнуты, виднелись красные капоты машин. Ещё через сто метров имелся Т-образный перекрёсток, а за ним, за высокой решетчатой оградой высилось широкое и высокое, в восемь этажей, явно промышленное здание со сплошь остеклённым фасадом, расчерченным на прямоугольники, алюминиевыми оконными рамами. Слева и справа оно было окружено постройками заводского типа.
Петров посмотрел на вокзальные часы. Чёрные стрелки на белом фоне показали на цифры 11 и  7.

-С чего начинается приезд в незнакомую местность? -подумал Петров. И сам себе ответил: - С расписания электричек,-ответил он сам себе.

Действительно, в кассовом зале вокзала, слегка пропахшем грязными мокрыми тряпками и кислым табачным перегаром, на стене висело коротенькое расписание в несколько строчек.

Петров пригляделся к написанному торопливой рукой списку. Сквозь высокие, мытые в последний раз ещё Великом потопе окна, проникало не очень много света, тем более, что со стороны города вдоль платформы росли тенистые старые тополя. Потом он ещё раз посмотрел на часы, в этот раз на свои наручные дешёвые "CITIZEN".

До отправления электрички в сторону Бахромы оставалось чуть меньше двух часов.

Выходя из зала Петров машинально посмотрел в сторону билетной кассы. Низко расположенное небольшое окошко в нище кирпичной стены было закрыто изнутри заслонкой из фанеры. Петров пожал плечами и отворив скрипнувшую дверь, вновь вышел на платформу.

Электричка, на которой он приехал из Суходолья уже успела отъехать и сейчас стояла на тупиковой ветке, отходившей от основного пути после стрелки за переездом.

Звонок на переезде уже смолк. Оба шлагбаума, как руки сдающихся в плен солдат, были подняты вверх. Машины тоже уехали.
Петров миновал здание вокзала и спустился с платформы по выщербленным бетонным ступеням с неизменными ржавыми уголками, укреплёнными по краю проступей, на тротуар, который шёл вдоль улицы, параллельно платформе. Сразу за проезжей частью, газоном и тротуаром росли высокие тополя, а за ними стояло несколько старых, красного кирпича, пятиэтажек.

Петров машинально огляделся и перешёл улицу. -Куда идти? -подумал он.

Впереди и чуть слева из-за угла крайней пятиэтажки угадывалось продолжение улицы (собственно, эта улица и выходила на переезд через железную дорогу). Петров свернул налево и вышел на широкую улицу.

Теперь слева от него оказался переезд, а за дорогой обнаружилась небольшая площадь с одноэтажным кирпичным зданием с низкой квадратной трубой над над крытой крашеным железом двускатной кровлей и буквами над козырьком входа БАНЯ. Рядом жалась небольшая лесопилка, чуть отступив - керосиновая лавка, продуктовый магазин и булочная.

В довершение ко всему на площади была конечная остановка автобуса номер 45, о чём возвещала жестяная вывеска на деревянном столбе у металлического навеса от осадков для ожидающих автобус граждан. Самого автобуса на  остановке не было, а граждане, в количестве пяти человек уже ожидали его прибытия.
Баня, баня... Мой школьный приятель в подростковом возрасте прибегал заглянуть в окошко бани, посмотреть, как тётки моются. Конечно, это был другой город и другая баня. Но, у кого и когда не было такой бани в пубертатном возрасте?  Вот ведь, придумали слово европеоиды. Неужели нельзя было по-простому, по-нашему выразиться?

-А, кстати, что ты имеешь в виду, по-простому, да ещё, по-нашему? -подумал Петров.
-Ага, что имею, то и введу, -вспомнил Петров очередной анекдот.

К автобусной остановке Петров не пошёл, а повернул направо и двинулся по улице, имея за спиной переезд и станцию. Слева, на другой стороне на первом этаже жилой пятиэтажки, оказалась поликлиника. За ней, от улицы по которой шёл Петров, влево и чуть вниз пошла ещё одна улица, ведущая к какой-то пустоши, за которой виднелись светлые стены, сложенные из силикатного кирпича,  пятиэтажных жилых домов.

Теперь ту улицу, по которой шёл Петров, "обступили" дома совершенно другого вида, явно из какого-то другого времени. Были они тоже пятиэтажные, но раза в полтора выше кирпичных пятиэтажек, которые стояли возле станции. Фасады этих были оштукатурены и покрашены в две краски.

Те, дома что шли по одной стороне улицы были бело-красные, а с другой стороны улицы - светло- и тёмно-бежевые. Эти, что бело-красные, имели на всю высоту эркеры в три окна, а у бежевых первый этаж отделялся от верхних этажей широким карнизом.

Петров шёл как раз мимо этого дома. На первом этаже находился гастроном, о чём и извещала вывеска, сделанная из тонких стеклянных трубок. Вероятно, в тёмное время суток эта надпись светилась неоновым светом.

Петров зашёл в первую по ходу дверь. Оказалось, что помещения магазина занимали весь первый этаж. Из секции в секцию можно было пройти через высокие квадратные проёмы с пилястрами по бокам каждого прохода и кроме двери в которую вошёл Петров было ещё три, ведущие на улицу.

Петров прошёл по магазину. У стеклянного прилавка с колбасой Петров остановился. Пахло у прилавка вкусно. Сортов колбас было немного. Петров читал на небольших этикетках названия и цену за килограмм: Докторская, 2р30к; Чайная, 1р70к; Ливерная, 56к.
Мяса на прилавке не было, лежали только пустые эмалированные поддоны, но в глубине секции, возле покрытой белым кафелем стены, стояла деревянная колода и плотного телосложения мужик в белой куртке и в белом же колпаке на голове, с "хэканьем" увлечённо рубил топором с широким полотном какой-то фрагмент коровьей туши. Над колодой, на стене, висел большой цветной плакат. По его верху шла надпись большими красными буквами КЛАССИЧЕСКАЯ СХЕМА РАЗРУБА ГОВЯЖЬЕЙ ТУШИ, а ниже была изображена эта самая схема.

"Жадина-говядина, турецкий барабан..." всплыла в памяти Петрова дразнилка из детства. При чём тогда был турецкий барабан, Петров уже не помнил.

Неожиданно ему стало хорошо на душе, как будто он опять вернулся в то время, когда деревья были большими. Он уже ничему не удивлялся. "Маленькая зелёная дверь в стене "неожиданно приоткрылась и Петров с замиранием сердца шагнул в образовавшийся проём.

Он шёл по магазину, узнавая всё детали, которые, как оказалось, вовсе не стёрлись в его памяти, а просто десятки лет тихо лежали на полочках долговременной памяти и ждали, когда о них вспомнят. Он шёл мимо витрин, полок, ящиков в которых: грудами покоились картофель, лук, морковь, кочанная капуста; возлежали грудами в прямоугольных эмалированных лотках cолёные огурцы и квашенная капуста;  в стеклянных блюдах были рассыпаны конфеты и пряники; стояли зелёного цвета пачки какао, круглые коричневые банки с растворимым кофейным напитком "Летний".

В молочном отделе на витрине лежали головки и бруски сыра: "Российского"; "Костромского" и "Голландского". Там же Петров узрел ряды бутылок с широким горлышком, закрытом фольгой разного цвета. Тёмно-зелёная крышечка - кефир, а светлая крышечка - молоко. И уже в других, узкогорлых бутылках закрытых обжимными "пивными" пробками, молоко "Можайское".

Но молоко было и в треугольных пёстрых пирамидках. У стены стояли круглые проволочные контейнеры в которые были уложены пирамидки. Петров вспомнил, что перед покупкой их надо было повертеть в руках, чтобы убедиться в том, что они не протекают.

Покупка.... Он прошёл мимо кассы, которая стояла у окна и была выгорожена от остального помещения невысокими, по пояс, деревянными стеночками, поверх которых на металлических стойках крепились широкие стёкла. Внутри этой конструкции за кассовым аппаратом на высоком стуле сидела кассирша.
Для того, чтобы "пробить" чек, ей надо было нажать на кнопки, что на лицевой панели, а затем провернуть правой рукой рукоятку, расположенную сбоку аппарата. Поворот рукоятки приводил в действие механизм протяжки бумажной ленты, на которой был напечатан чек.

Перед кассой всегда стояла очередь, иногда большая. Сейчас, в разгар рабочего дня, к кассе стояли всего две женщины с хозяйственными сумками в руках. Петров помнил, что сначала надо было сказать кассирше что и сколько этого "что" ты хочешь купить.

"Маленькая зелёная дверь" лишь приоткрылась, а потому, когда уже перед выходом из магазина, тем, самым дальним от того входа, куда он вошёл, Петров увидел стойку с мраморной столешницей, над которой три стеклянных конуса были заполнены разноцветными соками: томатным, яблочным и ещё каким-то светло-коричневым, густым по виду... Когда он услышал мягкое жужжание  механизма, сбивающего в высоком алюминиевом стакане молочный коктейль, он остановился. Перед стойкой стояло несколько мальчишек и девчонок в школьной форме, с портфелями в руках.

Когда-то Петров сам ходил в школу в форме - серого цвета куртка-пиджак с косыми карманами и брюки. Под пиджак надевалась рубашка. Какая, у кого, была. Лишь по школьным праздникам было положено носить белую рубашку.

Петрову жуть как захотелось выпить стакан молочного коктейля. Оказалось он помнил его вкус. Было сладко и приятно тягуче. Коктейль сбивался из мороженого в которое добавлялось молоко и, из маленького мерного стаканчика, вишнёвый сироп. Петров знал-помнил, что стакан молочного коктейля стоил 15 копеек. Но у него не было медно-никелевой монетки с гербом на аверсе и цифрой 15 на реверсе. Бумажник или кошелёк для денег Петров терпеть не мог с юности, а потому, по-пацански носил деньги в кармане брюк. Сейчас в кармане у Петрова было несколько тысяч рублей. Но он понимал, что ни за какие многие тысячи рублей не смог бы купить стакан этого молочного коктейля.

Школьники уже держали в руках стаканы с соками и коктейлем, оживлённо переговариваясь о каких-то понятных только им делах, когда Петров вышел из магазина на улицу.

Он посмотрел на наручные часы. У него ещё было время пройтись до конца улицы и вернуться к станции. И он пошёл дальше. Слева открылся широченный проезд, скорее даже аллея, так как по обе стороны проезда имелись пешеходные тротуары и цветочные клумбы. Аллея упиралась в ажурные ворота в высокой чугунной ограде. Стадион ИСКРА, прочитал Петров название на надвратной арке. Рядом с аллеей, фасадом на улицу, стояло здание заводского клуба. О чём в очередной раз Петров узнал по вывеске над застеклённым входом, куда с улицы вели ступени широкого крыльца.

Справа, у стены дома Петров обратил внимание на афишу "сплетника". Так во времена его молодости называли афиши с информацией о фильмах, которые шли в кинотеатрах Города.

Петров свернул к афише.  -В "Минске" можно было бы посмотреть "Офицеры", -подумал Петров с какой-то отчаянной решимостью. -Пойти на сеанс в три часа...

Он опять посмотрел на часы, время "летело, как птичка". Петров свернул направо, обогнул торец дома и попал во двор, куда выходили подъезды. Во дворе росли вездесущие тополя. Можно было представить, сколько тополиного пуха тут кружилось в июне. Петров прошёл по асфальтовой дорожке через двор, присел на деревянную лавочку без спинки и закурил.

Двор не заметил его прихода и жил собственной жизнью.

В песочнице возились мальчишки, строя какие-то укрепрайоны и бастионы, которые должны были быть забросаны камушками-снарядами. Девчонки прыгали по расчерченным на асфальте клеточкам "классиков" и выполняли "формы" в игре в "резиночку". В детском саду, который выходил оградой во двор носилась с криками и визгами малышня. Петров курил, смотрел по сторонам. Было тоскливо.

-Что-то произошло, -подумал Петров. -Что-то случилось. Не надо было мне никуда ходить. Сидел бы на платформе, ждал электричку... Я уже сидел когда-то в таком дворе. На такой же жёсткой лавке. Курил. Рядом сидели мои приятели, которые жили в том же дворе. Было тоже лето. А там - в ста метрах была наша школа. Старая школа с высокими и широкими коридорами. С тихими классами. С окнами, распахнутыми в синее небо. С ожиданием счастья впереди.

Когда-то здесь с тобой мы жили,
Когда-то счастливы мы были,
Когда-то детство наше
Оставили мы здесь.

Казалось нам, что ненадолго
Покинули мы двор,
Где под деревьями большими
Прервали свой мы разговор.

Вернувшись через годы,
Мы не смогли с тобой найти,
В те времена ведущие проходы -
Нам в детство наше не пройти.

Там, под деревьями большими
Все так же носимся смеясь,
С друзьями детства, вместе с ними…
Но нам в то время не попасть…

Петров затоптал подошвой ботинка окурок и не оглядываясь, быстрыми шагами вышел со двора.

Двор не заметил его ухода. Двор жил своей жизнью.

Уже откровенно спеша, Петров двинулся по улице дальше. Ему непременно хотелось посмотреть, куда она его приведёт. Он прошёл не останавливаясь мимо расположенных на первом этаже дома книжного магазина и магазина промтоваров. Улица пошла вниз. С начала спуска Петров увидел, что она упирается в широкую дорогу, вероятно шоссе. За дорогой строился новый микрорайон, там в небе кружили длинные "руки" подъёмных кранов, белели панельные стены строящихся высоких современных домов. Опять же, справа, возник забор. За забором росли кряжистые дубы, за которыми пряталось старинное здание, похожее на маленький замок. И уже совсем возле шоссе, на взгорке расположился большой, новый с виду, кинотеатр.

Петрову пора было возвращаться. Внизу с шоссе вывернул автобус. Остановка была метрах в пятидесяти от Петрова. Он торопливо, озираясь по сторонам, перебежал проезжую часть и успел в последний момент заскочить в переднюю дверь бело-синего ЛиАЗа. Дверь звякнула металлом, Петров, после пробегапережидая одышку, остановился у кассы.

Да, и её он тоже помнил. Железный высокий ящик, сверху закрытый плексигласовой крышкой с прорезью для денег. Для оплаты проезда туда надо было бросить пять копеек мелочью в любом наборе. Монеты падали на подвижную площадку, которая под тяжестью монет поворачивалась на оси и монеты падали внутрь кассы. Потом следовало покрутить круглую ручку-колёсико, выдвинуть бумажную билетную ленту и оторвать номерной билетик. Номера на билетиках были проставлены шестизначные. Петров помнил, что "счастливым" считался билетик в номере которого сумма первых трёх цифр была равна сумме трёх последних. Для полного "счастья" этот билетик полагалось разжевать и проглотить.

-Не такая уж и большая цена за счастье, -подумал Петров. Пяти копеек у него не было и он, бросив в кассу железную рублёвую монету с двуглавым орлом, оторвал билет. Обычный билет с шестизначным числом. Петров спрятал его в карман на память. Между тем автобус, сделав одну остановку, никуда не спеша проехал мимо заводского клуба, мимо стадиона, мимо поликлиники, подрулил направо и остановился на площади.

Через пятнадцать минут Петров сидел в полупустой электричке и ехал в сторону Бахромы.
К вечеру он добрался до своего дачного участка. После объятий с супругой, позднего ужина с водкой, уже лёжа в мансарде на кровати, он пересказал жене свои дневные приключения.

Жена слушала его рассказ не перебивая. Лишь после того, как он замолк и докурил последнюю вечернюю сигарету, она тихо спросила Петрова, как назывался новый кинотеатр, который видел Петров: -Не "Юность" ли? И не заметил ли он возле станции двухэтажных деревянных бараков?

Но Петрова уже сморил сон. Следующий день был выходной, Петров ударно выкосил электрокосой три сотки сорняков и они с женой уехали в город. Они на разговаривали о поездке, но оба знали, что надо поехать в Беловодную. Просто знали, что обязательно поедут. Но потом супруга Петрова попала в больницу с аритмией, ещё потом надо было ездить на участок.... В общем, обычные дела по жизни. Или пожизненные дела...

Лишь в октябре они собрались в дорогу. Доехали на электричке до Бахромы. Моросил мелкий дождь, но было ещё тепло. Петров подошёл к билетной кассе. Рядом с доской расписания электричек к стенке был прикреплен листок бумаги. Синие чернильные расплывшиеся буквы сообщили, что электрички в сторону Суходолья отменены. Петров сунулся в окошко билетной кассы с вопросом, но кассирша не сказал ему ничего нового.

Электрички отменены! Когда восстановят движение? Никогда!

Петров пошёл в конец платформы. Дорожная колея, уходившая ранее в сторону Суходолья была разобрана. На зарастающем бурьяном дорожном полотне остались лишь продолговатые, заплывшие землёй следы от шпал.
-------
Я дочитал рассказ до конца. За вагонным окном было уже темно. Я посмотрел на часы. Пора было собираться в дорогу. Через час мне наставала пора сходить с этого поезда.