Выбор Башлачёва - слабость или стена?

       Василий оттолкнулся руками от сиденья дивана, встал и направился в коридор к телефону, шаги его ускорялись как будто что-то толкало его изнутри, несло. Он присел на тумбу перед аппаратом, раскрыл телефонную книжку на странице с номером Ильюхи, своего друга. Палец крутил диск цифру за цифрой. «Как же медленно!» – с напряжённым нетерпением Василий смотрел, как диск с мягким щёлканьем возвращался на место. Он старался удержать в памяти свежесть впечатлений, тот накал эмоций, откровения, что наполнили его за время прослушивания магнитофонной записи. Хотелось поделиться этими чувствами с понимающим человеком, пережить их ещё раз.
       - Ал-л-ло! – раздался в трубке чуть скрипучий голос Ильюхи.
       - Ильюх, привет! Это я! – выпалил Василий.
       - Вась, я слышу, что это ты. А это что такое с тобой? Ты, вроде, жив же, хе-хе, а чего такой взволнованный?
       - Жив, жив, нормально всё. Помнишь, я тебе говорил про Александра Башлачёва?
       - А-а-а. Ну, это ты ещё на концерт ходил? А, вспомнил. И что?
       - Ну, вот! Приходи! Я запись достал. Это - нечто! Ты сейчас как? Приехать сможешь? Не пожалеешь!
       - Ну-у-у, – задумчиво протянул Илья, – чую, что-то там у тебя действительно «нечто». Хе-хе, приеду.
       - О! Классно! – выдохнул Василий.
       - Э... а как там у тебя с деньгами? Может, чего купим? А то у меня сейчас никак.
       - Нормально, куплю. Портвейн сойдёт?
       - Ого! Ты мой благодетель! Сойдёт! Собираюсь, жди.

       Василий вышел в магазин. Был будний январский день. С Ильёй Василий познакомился недавно, прошедшей осенью, на занятиях в школе йоги. В те времена такие занятия проводились конспиративно, и приходили на них по большей части не за здоровьем, а чтобы заглянуть за грань привычных представлений о мире. Оказалось, что и жили они рядом. Василию было двадцать семь лет, после работы инженером он нашёл работу со свободным графиком, сидел дома и занимался техническими переводами с французского. Илья был младше на восемь лет, пока находился в поисках себя, интересовался психологией, религией. Они быстро подружились, часто встречались, обсуждали философские и эзотерические темы. Шёл 1988 год, некогда прочный колпак советского материализма, который был глубоко насажен на головы всех граждан, теперь и трескался и растворялся. Друзья добывали самиздатовские книги, обсуждали их, делились и собственными идеями, мыслями, открытиями. В свои девятнадцать лет Илья проявлял парадоксальную проницательность, умел обращать внимание на малозаметные факты, на тонкие детали в поведении знакомых и незнакомых людей, на их состояния, а когда произносил как бы в шутку свои умозаключения, они к удивлению оказывались верными.
 
       Василий вернулся с покупкой и в предвкушении встречи выбирал в холодильнике что-нибудь из продуктов для закуски. Через входную дверь квартиры пробились звуки гула поднявшегося лифта и вскоре раздался звонок.
       - О, привет, дорогой! – широко раскрыв глаза и раскинув театрально руки, сказал Илья.
       - Привет, привет! Отлично, быстро добрался, проходи раздевайся.
       Они прошли в комнату, где уже перед диваном стоял журнальный столик с бутылкой и стаканчиками.
       - О! Классно! Умеешь ты уют создавать, поэтому к тебе и в гости всегда прийти хочется, – с довольной улыбкой застыл перед столиком Илья.
       - Ладно тебе. Садись. Давай сначала по чуть-чуть, – предложил Василий, – настроимся, потом включу.
       Они разлили и выпили за встречу. Василий кивнул: "Теперь пора!", подошёл к магнитофону и нажал на клавишу пуск. С мягким едва слышным шорохом закрутились бобины. Колонки ожили. Пошла запись - только голос и бой гитары.

       Звучала первая песня, Василий удивился, что слушает её уже не в первый раз, а слова всё продолжают раскрываться новыми гранями смысла.  Он посмотрел на Илью, тот сидел застывший, вжавшись в спинку дивана, глаза его округлились, пальцы сжали колени.

       Василий со студенческих лет увлекался рок-музыкой, ему интересны были, как их тогда называли - серьёзные группы. И с большим вниманием он следил за появлением действительно стоящих авторов из бурно развивающегося в те годы советского рока. Илья тоже интересовался и удивлял иногда Василия неожиданными новинками, которые приносил послушать. Но то, что сейчас звучало, конечно, хотелось отнести к явлению рока, при этом учесть, что эта запись Александра
 Башлачёва - ранняя , и здесь он исполнял свои песни только под гитару, но совершенно явно ощущалось, что песни эти – явление выходящее за рамки рок-музыки.
       Друзья переглянулись, Илья многозначительно кивнул головой, подтверждая, что уже оценил значимость этого музыканты. Закончилась первая песня, пошла вторая:

Долго шли зноем и морозами.
Всё снесли и остались вольными.
Жрали снег с кашею берёзовой.
И росли вровень с колокольнями.
Если плач — не жалели соли мы.
Если пир — сахарного пряника.
Звонари чёрными мозолями
Рвали нерв медного динамика.
 ...................................................

       Илья чуть дёрнулся вверх, как будто хотел вскочить, резко повернулся к Василию, стукнул его по руке:
       - Слышь, Вась, останови! Что он делает?! Так же нельзя! Это круто! Стой, давай выпьем, налей!
       Василий нажал на паузу, вернулся к столу, разлил вино, с ожиданием посмотрел на Илью. Тот взял в руки стакан:
       - Ух, это действительно «нечто». Давай выпьем за его здоровье!
       Они звякнули стаканами и выпили.
       - И отдышаться надо, – сказал Илья, закусывая, – по душе бьёт! До глубины пронимает. И откуда он такой взялся?
       - Из Череповца в Питер приехал. Прям нагрянул, всех потряс. Все местные мэтры оценили его и помогать стали.
       - Да-а-а, круто, включай заново эту песню.

       С лёгкой хрипотцой голос Александра звучал как будто доносил из глубины души очень важное, ему в откровении пришедшее; он пел с беззащитной искренностью, граничащей с исступлением.

Но с каждым днём времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.
Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле — как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь — время колокольчиков.

       Друзья в своих беседах обсуждали не только устройство мира с точки зрения эзотерических знаний, но и пути развития Советского Союза. Приближающийся кризис, неизбежность перемен, – всё это ощущалось и висело в воздухе. Лицемерие посылов и увещеваний, идущее от правительства, воспринималось уже как их жалкая попытка защитить себя, свои должности. И усилия силовых структур, которые продолжали поддерживать всем очевидную ложь, уже не воспринимались как что-то вызывающее страх. Поиски правды, попытки осознания того состояния, в котором оказалась страна, едкая критика – в этих исканиях рок-музыканты отличались и смелостью, и гениальными художественными находками. Башлачёв как будто подводил итоги уходящей эпохи. Слова его песен поражали своей точностью, яркостью образов, выражали то, что в глубинах душ ощущали очень многие думающие люди.
 
       Песни шли одна за другой, Илья с Василием не притрагивались ни к стаканам, ни к еде. Звучала очередная песня:

Тpаypные ленты.
Баpхатные штоpы.
Брань, аплодисменты
да стальные шпоpы.
Корчились от боли
без огня и хлеба.
Вытоптали поле,
Засевая небо!

Василий посмотрел на Илью, как бы хотел сказать: «Ну, каково!?» Илья утвердительно вздохнул. Звучало дальше:

Веселей, вагоны!
Пляс да перезвоны!
Кто yслышит стоны
краденой иконы?!
Вдоль стены бетонной —
Ветерки степные.
Мы тоске зелёной —
Племяши pодные.

Друзья сидели и слушали, их позы выражали оцепенение от напряжённого внимания. Катушка докручивалась, звучала последняя песня:

Уберите медные трубы!
Натяните струны стальные!
А не то сломаете зубы
Об широты наши смурные.
...............................................

Вот и посмеёмся простуженно,
А об чём смеяться — не важно.
Если по утрам очень скучно,
То по вечерам очень страшно.

       Конец ленты с лёгким шуршанием выпал из катушки и магнитофон остановился. Несколько секунд тишины были необходимы. В душах молодых людей находили себе место, встраивались и приживались новые структуры.
 
       Василий в задумчивости потеребил свои усы, вздохнул; он продолжал смотреть на магнитофон, но внимание его было во власти впечатлений. Илья протянул звук «м-м-да-а», посмотрел на стол и приглушённым голосом сказал:
       - Эх, наливай.
Они подняли наполненные стаканы, чокнулись молча, с пониманием кивнули друг другу головами.
       - Ну, как? – спросил Василий.
       - Что как? ясно же, круто! Очень круто! – произнёс Илья и задумался, как-то по-особому задумался, прислушивался к своей интуиции.
       - Ты что? Ты о чём? – заметив что Илья ушёл в себя, спросил Василий.
Не знаю, дай понять... э-э, накати ещё по чуть-чуть.
Василий разлил, они выпили.
       - Понимаешь, – начал Илья, – Башлачёв очень крут, такого у нас не было ещё. Ты понимаешь, какой накал? – Илья посмотрел на Василия, чтобы убедиться, что тот его внимательно слушает. – С таким накалом невозможно долго жить, он скоро может сгореть.
       - Как?! – с возмущением произнёс Василий, хотя слова эти не вызвали протест в его душе. У него самого и раньше возникало очень смутное ощущение что Башлачёв - явление очень хрупкое, но он всегда отводил своё внимание от таких предчувствий.
       - Ну, что как? я-то что? Мне он нравится. Круто, мощно. Как всё осветил, а? Но у каждого явления есть свой путь. Понимаешь? Я рад был бы, вообще, долгих лет ему желаю... – Илья вздохнул, – Ладно, расскажи, что ты знаешь о нём.
       - Сам он из Череповца, это ты уже знаешь, - начал Василий, – окончил Свердловский университет, журналистику. Так что литературное образование у него есть.
       - Это чувствуется, – подтвердил Илья.
       Работал потом у себя в Череповце корреспондентом в местной газете. Говорят, что стихи писал с самого детства. А потом вдруг, как что-то его озарило, дёрнуло. Всё бросил и поехал в Москву, там его песни услышал какой-то критик из рок-тусовки, устроил ему пару концертов на квартирах. Потом в Питер с ним приехал и познакомил с местными музыкантами. Все тамошние авторитеты, и Гребенщиков, и Кинчев, и Шевчук, все от него офигели, оценили, помогать стали. Говорят, ворвался в Питер как метеор и фурор там устроил. И с 1985 года поселился в Питере. Давал концерты, записи делать ему помогали. Выдавал постоянно новые песни, получается, за два года написал около шестидесяти песен! Представь!
       - Вот-вот, – вставил реплику Илья, – горел ведь.
       - Может быть. Похоже. Ну никаких слухов не ходит. Всё в порядке с ним, – пожал плечами Василий.
       - Ладно, разливай остатки. Выпьем за него. 

*****

       Примерно через неделю Василию позвонил Андрей, бывший однокурсник:
       - Привет, Вась! Как дела? – звучал в трубке меланхолично-созерцательный голос Андрея. – Есть новость, в эту субботу концерт Башлачёва будет.
       - О-о! Вот это да! Классно! – воскликнул Василий.
       - Да. Представь, электрический концерт. В Москве это в первый раз. В общем, билеты через меня. Ты спроси, сколько тебе нужно. Лучше сегодня вечером позвони мне и скажи.
       - Да, Андрюх. Вот спасибо за новость! Узнаю, позвоню. Но мне один - точно!

       О том, что Башлачёву планируют помочь сделать электрический проект, слухи ходили давно. Говорили, что были попытки сделать аранжировку его песням, но самого Александра это не устраивало. И до этого времени, он, признанный как рок-музыкант, так и продолжал давать свои концерты с акустической гитарой. Экспрессивная подача песен, драматизм, игра интонаций, трансовое состояние, в которое впадал Александр, всё это, как многие его почитатели думали, могло бы стать ещё сочней и красивее, если бы было исполнено составом рок-группы. Наконец, чаяния и надежды московских поклонников автора намечались сбыться в ближайшую субботу.
       Василий ехал на концерт с волнением предчувствовал - какие открытия произойдут, какие озарения наполнят душу.  И что самое манящее это - пребывание среди публики, переживание общего эмоционального резонанса, это единение без слов, это понимание через мгновенный мимолётный взгляд.
       В те времена люди ждали каждый рок-концерт как чуть ли не мистическое явление, способное открыть правду, а значит - упорядочить этот запутавшийся во лжи мир, придать смысл и надежду в жизни каждому человеку, который ищет их. А все эти крики, подпрыгивания, девчячьи эротические визги, которые иногда случались на концертах, а их копировали наши зрители у западной публики, – они были лишние и неуместные. Большинство посетителей смотрели на таких визгунов кто с сочувствием, а кто с завистью от того, что те могли позволить себе такое раскрепощение, но только вот эти срисованные с запада проявления эмоций не подходили самой природе русских концертов, где царила, как правило, атмосфера дружеского соучастия в тех откровениях и открытиях, которые дарили народу музыканты. В зале всегда царила атмосфера поддержки музыкантов, понимание их рисков, потому что в большинстве своём концерты были полулегальными.

       Василий встретился с Андреем и другими бывшими однокурсниками у выхода метро; они с азартом заговорщиков шли к Дому культуры. Илья к своему сожалению пойти не смог. Вот уже они стоят перед сценой, где звукоинженеры и музыканты заканчивают настройку аппаратуры. Андрей иногда посматривает сквозь свои круглые очки на Василия, кивает в знак солидарности, что он также ждёт, также в нетерпении. Вот, наконец, на сцену выходят музыканты, за установку садится ударник, зал затихает, – выходит Башлачёв, он – небольшого роста, с волнистыми волосами опускающимися ему до плеч, в обычной байковой клетчатой рубашке, с акустической гитарой со звукоснимателем; кто-то помогает ему воткнуть штекер, самому – непривычно. И здесь, как и на прошлом концерте, он смотрится смущённым, как будто ищет - за что можно укрыться, с нетерпением ждёт, когда музыканты группы будут готовы.

       Бой гитары Башлачёва, музыканты подхватывают тему: ударник, басист, – они стараются влиться в стихию трансового откровения, которая рождается с первыми звуками, - поддержать её. Александр начинает петь, всё - он теперь сам с собой – песни, это единственное его надёжное укрытие, где он чувствует себя защищённым. Зал замирает, ни одного лишнего шороха, и дыхание зрителей как будто от волнения сдержанно, впитывается каждое слово. Всё же чувствуется, что Саше непривычно играть с группой, он иногда оглядывается, - все ли готовы к следующей песне, все ли понимают его. Он все глубже погружается в свой транс, сливается с тем вселенским источником, из которого черпает темы своих песен, который избрал его как проводника, способного возродить веру и надежду. Он терзает струны, выносит из глубин космоса на своём голосе слова, выстреливает ими в зал, в души людей,
 - как бросает семена. Нога его задевает за шнур гитары, сознание его далеко – в божественном источнике; Александр падает и роняет гитару... группа рваными звуками поддерживает тему. К Александру подбегает человек из-за кулис, Саша приподнимается, в глазах его смущение, он молча оглядел зал, он увидел, что люди сочувствуют ему, понимают, ждут. Прерванную песню продолжили. Но с этого момента у многих, как это потом в разговорах и подтвердилось, появилось понимание, что эта очередная попытка вписать Башлачёва в классический рок – безуспешна. Он – рок музыкант, но только один, со своей гитарой.

*****

       Днём, 21 февраля Василий снял трубку телефона, звонил Андрей:
       - Привет, – в его голосе звучали и напряжение и нерешительность.
       - Привет, – ответил Василий и прислушался к странному состоянию, которое вдруг возникло у него.
       - Слышал новость, печальную?
       - Нет. А что?
       - Башлачёв погиб. 
       Василий сильней прижал трубку к уху, холодные мурашки пробежали по его спине.
       - Как?! Что случилось? Каким образом? Когда?
Семнадцатого, Из окна выбросился. Там у себя, в Питере.
       Андрей молчал, он понимал, что Василию нужно переварить эту новость, выйти из ступора. Он кащлянул и продолжил:
       - В общем, что я звоню, мы с Герой собираемся в Питер на кладбище. Ты как?
       - Я-я, – растянуто начал Василий, раздумывая на ходу, – я поеду, я с вами. Когда?
       - Двадцать четвёртого едем. Уже должны будут похоронить, на 23 похороны назначены, я узнавал. Но Гера из-за работы не может к 23-му. В ночь на двадцать четвёртое - удобный поезд. Гера сказал, что возьмёт билеты. На тебя берём тогда, если ещё кто поедет, звони сразу Гере.
       - Да-а, – протянул Василий, не зная что сказать.
       - Ладно, в поезде поговорим. Я понимаю. Пошёл я. Пока.

       Василий неподвижно сидел рядом с телефоном, печаль ещё не захватила его, только подступала, пустота холодила душу. Он вспомнил слова Ильюхи; возмущение вдруг наполнило его, – как это? почему Башлачёв не справился? его же так все любили... что за мрак накрыл его? почему никого не было рядом? Василий понимал бессмысленность этого возмущения, слова Андрея как эхо звучали ещё в памяти, он знал, что всё это реально, но до конца не мог поверить. Он сжал от злости зубы, с хрипом выдохнул, появилось нетерпение быстрей дождаться отъезда, чтобы уже там встать перед могилой и убедиться, что это – всё.
 
       Ильюха поехать не смог. Он также был шокирован печальным известием, и не сразу поверил, переспросил. Потом зачем-то сказал: «Ты же понимаешь, что я не накаркал? Очень жаль, но видимо по-другому быть не могло».

       Ночной поезд шёл из Москвы в Питер. Андрей в меланхоличном состоянии больше поглядывал в пол, иногда поднимал голову, зачем-то протирал очки; Гера, который отличался своей невозмутимостью и саркастическим юмором, сидел молча, видно что в подавленном состоянии; Василий, обычно любивший расшевелить компанию, был погружен в себя, – разговор не клеился.
       Утром выясняли, как проехать на Ковалёвское кладбище, договаривались, что купить с собой. Погода не была холодной, но на открытом пространстве кладбища задувал ветер. Протоптанная свежими следами на снегу, широкая тропинка вела к могиле, там уже стояли люди. Памятника ещё не было, установили только табличку с надписью и прикрепили к ней фотографию Александра, укрытую в полиэтилен; около могилы стоял кассетный магнитофон, звучали его песни. Никто не разговаривал, только если тихий шёпот раздавался, одни люди уходили, другие подходили: каждый ставил у себя в сознании точку. Друзья переглянулись, и без слов решили, что открывать бутылку здесь совсем неуместно. Печально было у всех на душе, но здесь заканчивалась неопределённость, они стояли и видели жёсткую реальность.
Недалеко от кладбища они нашли место и устроили поминки. Андрей рассказал, что он успел узнать за это время.
 
       Башлачёв уже почти год ничего не писал, какие-то стихи записывал, но рвал их. Уже долгое время он был в депрессивном состоянии. Последние его произведения были не просто песнями, а длинными балладами, целыми мистериями, но это всё было написано больше года назад. У него была гражданская жена, которая и поддерживала его и терпела его сложный характер, она была беременна. А в то утро она ещё не вернулась из Тулы от своих родителей, должна была вот-вот приехать. За день до этого его видели. Кто знал, что он решится на это. И ребёнок у них намечался, и друзья музыканты всегда были готовы его поддержать. Пить особо много не пил. Так, когда друзья заходили. Говорят, что был он в последнее время потухший, хотя когда давал концерты, то оживал, выкладывался на полную, поэтому видеть то видели многие, что не в порядке человек, но думали, что пройдёт творческий кризис, а вон как вышло.
 
       Водку допили, сидели молча.
       - Что ж, он много успел сделать, ещё не всё понято, что он сделал, – произнёс Гера.
       - Не понимаю. Он же христианин был, всё время крестик носил. И видно же было, что не для моды. Как так? – вопрос Василия был большей частью риторический.
Андрей ответил неопределённым пожатием плечей и развёл руками, задумался:
      - При чём здесь крестик? Судить его собираешься? – Андрей посмотрел на Василия. – Что мы знаем о мире? Только думаем, что знаем...
      - Да, кто знает..? – поддержал Гера. - Печально это, но жизнь будет идти дальше. Надо собираться, а то замёрзнем.
 

*****

       Утром Василий вернулся домой. Ближе к обеду в гости к нему пришёл Илья. Сдержанно поприветствовали друг друга и прошли в комнату. Василий откупорил бутылку портвейна и предложил:
       - За встречу пить не будем. Не тот случай.
       - Да уж, не тот случай. Наливай, помянем, – согласился Илья.
       Василий рассказал те подробности, которые узнал за время поездки, и про могилу, и про музыку из магнитофона.
       - Да, – сказал Илья, грустно вздохнув, – честно говоря, пока сейчас тебя не услышал, до конца не верил. Странная эта вещь - реальность.
       - Реальность? Да, странно и жутковато. Жили вот, разговоры вели, музыку слушали. Знаешь, – Василий повернулся к Илье, – я ехал туда невесёлый, это понятно. И с друзьями особо не разговаривали в дороге. Но после того как я постоял у могилы, пошёл, - не знаю, как это сказать, в общем, как будто что-то перещёлкнуло, переключилось – я уже в другой реальности был. Понимаешь?
       - Да, наверно, понимаю. Ты же его живьём видел два раза на концертах, руку мог пожать. Понимаю.
 
       Они посидели молча, Василий вертел стакан в руке.
       - Да, ты говорил, что новую катушку с его записями привёз. Давай поставим, – предложил Илья.
       Василий зарядил ленту в магнитофон. Они слушали, переглядывались, наливали вино. «Ого!» – произносил иногда Илья. А некоторые песни, те что с социально–философской тематикой, он просил включать повторно. Через некоторое время, Илья откинулся на спинку дивана и попросил остановить катушку:
       - Надо передохнуть. Тяжёлая музыка. Нет, очень классно всё, - в том смысле, что долго не послушаешь, нагружает, отдохнуть, осмыслить надо, чтоб улеглось.
       - Да, пауза нужна, - согласился Василий.
       - Как же точно он всё подмечает! – продолжил Илья, – Какие образы! В душу бьют! И заметь – за всем этим мраком и тревогой нет отчаяния! Нет и намёка на то, что всё пропало, всё безнадёжно, как это любят глумиться некоторые наши рокеры. У него за всем этим стоит реальная вера и надежда, понимаешь? Ты послушай – никакого отчаяния, а есть только боль за всё то, что творилось. Мы привыкли ко многому, а он как показал! Всё заново видишь и офигиваешь, – как мы так долго с этим жили. Он как будто всю боль на себя взял! Понимаешь? Слушай, хочется сказать, давай за упокой его души выпьем. Или уж не знаю как это сказать... упокой или перерождение...
       - Вот и я не знаю, ничего не могу понять, – Василий с пониманием посмотрел на Илью, – по христианству он же самоубийца. Как здесь быть? Но что-то здесь не то...
       - Да, вопрос сложный. А выпить уже нечего, – Илья повертел в руках пустую бутылку. – Сходим? Я беру. Деньги есть.
 
       В магазин они шли молча, хотелось почувствовать свежий февральский воздух, отвлечься на хруст шагов, на шлёпание колёс проезжающих машин.

       - Давай так, – искра идеи промелькнула в глазах у Ильи. Он поднял стакан с вином. – Я его душе желаю всех благ! Наилучшего перерождения! – Илья посмотрел на реакцию Василия. – Я просто в себя взглянул, у меня так пошло.
       - Пожалуй, давай, – Василий поднял стакан, – За всё наилучшее для его души.
       - А ведь ты говорил, что он за два года больше шестидесяти песен написал. Ты понимаешь, какой это труд, какой это измот? И каких песен! И как он выкладывался на всех концертах! А может быть, он сделал всё? Всё – зачем его на нашу Землю послали? Может быть так? Я не утверждаю, я рассуждаю, – пояснил Илья. – Что там твоя астрология говорит на этот счёт?
       - По астрологии – классический сатурнианский кризис. В этом возрасте Сатурн встаёт в оппозицию к своему натальному положению. У всех это вызывает кризис: недовольство достигнутым, пересмотр своей деятельности, отчаяние. Но острота этого кризиса у разных людей - разная, кто просто помучается, подепрессирует, потом что-то новое намечать начнёт, а у кого – отчаяние до потери смысла жить дальше.
       - Вот, – подхватил Илья, – всё к одному. Представь, что на душе у него творилось, когда этот поток иссяк, перекрыли ему поток. Просто потому что уже всё дал. И как ему жить дальше?
       Василий встал, начал нервно ходить по комнате туда-сюда. Посмотрел на Илью:
       - Ты что? Оправдываешь самоубийство?
       - А ты чего на меня так смотришь? – Илья прижался спиной к дивану и с недоумением округлил глаза.
       - Илья, ты что? Допускаешь, что это нормально? – Василий застыл перед другом, сжал зубы и выставил вперёд голову, – Мало ли какие кризисы бывают? Кто знал, что у него по жизни могло дальше быть?
       - Э, ты поспокойней. А то как будто напасть на меня хочешь. Не оправдываю я. Я себе вопросы задаю.
       - И ты считаешь, что в церкви за него молебен можно требовать? – не унимался Василий.
       - Э, ты потише! Что я поп что ли? Пусть каждый за себя решает – можно или не можно.
       Василий продолжал нервно ходить вперёд - назад.
       - Чтобы он делал дальше? Как ты думаешь? Чем жил бы? – Илья развёл руками. - Не, я не оправдываю, я вопросы задаю. Давай, налей по чуть-чуть, успокойся.
       Они слегка коснулись стаканами ближе к доныщкам, чтобы не было сильного звона, выпили с тостом: «За понимание!»
       - Понимаю твои вопросы, - начал уже спокойней говорить Василий, - у самого - подобные. Я хочу понять - смог бы он преодолеть этот кризис? Ведь объективные факторы были нормальные. Да, они жили на съёмной квартире в Питере, была женщина, которая любила его, ребёнка ждали, успех был, признание было, друзья всегда поддержать могли, уважали его, съёмки фильма намечались. То есть, перспективы были. Да, не жировал, но это и не главное. Что такое случилось, что он не смог пережить? Что перед ним встало?
       - Вот-вот, – Илья поднял указательный палец вверх. – Понимаешь, у него была жёсткая и конкретная космическая программа. Когда она включилась, то его и понесло из Череповца в Москву, потом в Питер. Он горел, творил, давал, а потом – р-раз, и программа завершилась, – Космос перестал поддерживать его земную жизнь. Человеческих переживаний здесь у него море, и у близких его - горе, но такова жизнь: всегда есть трение и противоречие между космическим и земным. Вот представь его состояние: здесь – мрак, шаг вперёд - и тоже темнота впереди, что здесь, что там.
       Илья замолчал, закрыл глаза, сам задумался над тем, что сказал. 
       - А как же вера? – спросил Василий.
       Илья открыл глаза и продолжил каким то особым спокойным голосом:
       - Всё, всё, я ничего не говорю. Я ничего не знаю. Я только слушаю, что мне идёт. Просто я видел. Ты можешь забыть или думать, что я дурак, но я видел стену, которая встала перед ним, и она уходила ввысь в бесконечность, – ему оставалось только вниз.
 
       Друзья сидели в тишине. За окном наступали сумерки. Василий зажёг в комнате свет.
       - Хорошо, – предложил порассуждать Василий, – предположим, что он свою миссию выполнил. Почему же тогда он не умер естественным образом, например, инфаркт там, или что-то в этом роде, или в катастрофу мог попасть?
       - Ты понимаешь, что понятие «естественная смерть» условно и зависит от традиций? Вот, например, харакири у японцев не осуждается. Я понимаю, что традиции нужны и созданы они, чтобы сохранять жизнь, поддерживать народы в здоровом состоянии. Но у Космоса есть свои решения, которые в традиции не вписываются.
       - Да-а, – выдохнул Василий и осел на диване.
       - А самоубийство это грех, – уже обыденным спокойным голосом начал Илья, – и правильно церковь учит. Пусть люди жизнь ценят, пусть учатся трудности преодолевать. Пусть боятся наказания за этот грех. Но здесь, какой-то особый случай. Ничем не могу доказать...
       Василий молча наполнил стаканы.
       - Вот-вот, давай выпьем лучше, – Илья взял свой, – Я ни с кем не буду спорить, но я от души предлагаю тост за его творчество! И желаю всех благ его душе!
       Глаза Ильи блеснули озорством. Василий кивком головы поддержал друга, поднял свой стакан, и они звучно чокнулись.

Послесловие.
       Из воспоминаний одной знакомой Александра Башлачёва, Марины, которая организовывала ему концерты.
Она как-то сказала Саше, что когда слушает его песни, то у неё в мозгу как бы случается микроинсульт, что каждую секунду там словно взрывается маленькая бомба. Саша её спокойно выслушал и ответил: «А теперь, Марина, представь себе, что я переживаю внутри себя, что я несу в себе».

       Позже, несколько лет спустя, появились воспоминания людей, знавших подробности последнего года жизни Александра. Из них стало известно, что он от отчаяния в этот последний год не только стал больше пить, но и пробовал какие-то одуряющие грибы, такие, что навсегда оставляют след своего воздействия на психику. И именно от них может возникать расщепление сознания: человек путает реальность со своей фантазией. Это, скорее всего, и породило в сознании Александра ощущение непреодолимой стены.