Глава четвертая

ДВОРЦОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ В МИХАЙЛОВСКОМ ЗАМКЕ

В Михайловском замке, возведенном по повелению императора Павла, произошел последний в истории России дворцовый переворот.
Не желая жить в Зимнем дворце, в котором ранее проживала его мать Екатерина II, император Павел предпочел жить там, где он родился, на месте обветшалого Летнего дома его бабки Елизаветы, – рядом с Летним садом. «На том месте, где родился, хочу и умереть», – говорил император. 28 ноября 1796 года, вышел Указ: «... Для постоянного государева проживания строить с поспешанием новый неприступный дворец-замок. Стоять ему на месте обветшалого Летнего дома».
Летний дом сломали, приступили к строительству нового дворца, которому Павел захотел придать вид средневекового замка – с подъемными воротами, рвами с водой. Закладка состоялась 26 февраля 1797 года в присутствии императора. Замок назвали Михайловским. Само название – Михайловский – замок получил благодаря находящемуся в нем храму Михаила Архангела, который считается покровителем дома Романовых.
По распоряжению императора строительство велось днем и ночью (при свете фонарей и факелов). 8 ноября 1800 года, в день Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, замок был торжественно освящен, но работы по его внутреннему убранству еще продолжались. 
1 февраля 1801 года императорская  семья переехала в Михайловский замок. А вскоре роковая судьба настигла Павла именно там, где, как ему казалось, он был в безопасности, в замке, им построенном. На фризе юго-восточного фасада замка расположена пророческая измененная библейская надпись изречение: «Дому Твоему подобает Святыня Господня в долготу дней»...
Михайловский замок, по наружному виду, представлял рыцарскую крепость, окруженную рвами и гранитными брустверами на которых стояли орудия. Расположен он на искусственном острове, отделенный от города Фонтанкой, Мойкой и каналами. Попасть в него можно было только по специальному подъемному мосту, у которых стояли караулы. Вопросам охраны главной императорской резиденции уделялось самое пристальное внимание. Павел позаботился о надежной, как ему казалось, охране замка. В гвардейские полки, несшие караульную службу, были включены лично преданные ему части, сформированные в Гатчине.
«Парадный внутренний двор замка восьмиугольный. Из него можно попасть на четыре лестницы: парадную, и ведущие в церковь, жилые покои и кардегардную. В анфиладу дворцовых покоев второго этажа вела парадная лестница с колоннами из полированного серого сибирского мрамора. Пройдя по ней можно было попасть в проходной аванзал, украшенный историческими картинами живописцев. Далее следовала тронная зала. За ним находилась галерея, где стояли мраморные статуи. За галереей гости попадали в гостиную, затем в огромный мраморный зал, где дежурили кавалеры Мальтийского ордена. На втором этаже располагались покои императрицы. Жилые покои императора находились слева от церкви. С другой стороны церкви находились комнаты великого князя Константина Павловича».
В замок допускались только избранные, преданные люди, пользующиеся особым доверием императора. Однако это его не уберегло.
Ниже приведены выдержки из записок: непосредственного участника дворцового  переворота генерала Л.Л. Беннигсена; генерал-майора  Н.А. Саблукова,  который находился в ту ночь в Михайловском замке, но в числе заговорщиков не был; а также современников, общавшихся с непосредственными участниками заговора.
Заговорщики изначально предполагали привести замысел в исполнение 15 марта 1801 года, вероятно приурочив развязку к «мартовским идам», когда в 44 году до Р. Х  группа заговорщиков-сенаторов  устроила расправу над римским императором Юлием Цезарем. Слова, прозвучавшие две тысячи лет назад в Древнем Риме, «Цезарь, бойся мартовских ид», стали пророческими  для императора Павла.
Неожиданные события, однако, ускорили принятия решения. В первых числах марта случилось нечто неожиданное. Павел был кем-то предупрежден о заговоре.
Из записок барона К.А.Гейкинга:
«Осуществление переворота было назначено в ночь с четверга на пятницу, но когда Пален явился в понедельник к государю с рапортом, Павел сказал ему резким тоном: «Вы не знаете ничего нового?» – «Нет, ваше величество».– «Хорошо, в таком случае я сообщу вам, что что-то затевается». Опустив глаза на бумаги, которые он держал в руках, Пален выгадал несколько секунд, чтобы овладеть собою, после чего ответил, улыбаясь: «Если что-нибудь и затевается, то я должен быть осведомлен об этом, я сам должен быть участником. Следовательно, вы, ваше величество, можете не беспокоиться. Впрочем, ваше величество могли бы уполномочить меня арестовать безразлично всякого по моему усмотрению, если бы я счел это необходимым». – «Конечно, я вас уполномачиваю на это, даже в том случае, если б пришлось арестовать великого князя или императрицу». – «Соблаговолите, ваше величество, дать мне этот приказ письменно, так как я напал на след некоторых обстоятельств, о которых я доложу вашему величеству завтра достоверные сведения. Государь написал приказ, и Пален удалился со спокойным видом, хотя и сильно взволнованный...»
Получив таким способом от государя этот приказ, Пален немедленно отправился к великому князю Александру Павловичу. Показав ему приказ императора, Пален яркими красками описал последствия, к каким приведет его дальнейшее упорство в отказе на низвержение отца с престола и бедствия, которые постигнут всю царскую семью. Напуганный великий князь дал свое согласие на то, чтобы y Павла исторгнуто было отречение от престола, а Пален поклялся, что жизнь государя будет в безопасности.
«Великий князь Александр,  –  вспоминал Пален, –  не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительно клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца; я дал ему слово: я не был настолько лишен смысла, чтобы внутренне взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную, но надо было успокоить щепетильность моего будущего государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся».
Была установлена и дата переворота – 11 марта. В этот день  Михайловский замок должен был охранять третий батальон Семеновского полка, а шефом Семеновского полка был Александр.
Из записок генерала Л.Л. Беннигсена:
«Убежденный в том, что нельзя более терять времени для спасенья государства и предвидя пагубные последствия всеобщего восстания, граф Пален отправился к великому князю Александру, прося у него позволения исполнить предположенный план, который не терпел уже никакой отсрочки. Он прибавил, что последние действия императора вызвали во всем петербургском обществе, во всех классах его, такое страшное возбуждение, что можно опасаться всего. Наконец решено было овладеть особой императора и отправить его в такое место, где он должен был оставаться под приличным наблюдением и где не мог бы причинить никакого зла».
Наступил понедельник 11 марта 1801 года. В караул в Михайловский замок заступили семеновцы. Внутренний караул, в овальной комнате, примыкавшей к парадной лестнице, занимали преображенцы. Сверх того, близ покоев императора находился еще другой внутренний караул от конного полка. В этот день, по особому приказанию великого князя Константина Павловича дежурным по Конному полку вне очереди был назначен полковник Н.А. Саблуков, эскадрон его стоял на карауле в замке.
Из записок Н.А. Саблукова:
«11 марта 1801 года эскадрон, которым я командовал и который носил мое имя, должен был выставить караул в Михайловский замок. Наш полк имел во дворце внутренний караул, состоявший из 24 рядовых, трех унтер-офицеров и одного трубача. Он находился под командой офицера и был выстроен в комнате, перед кабинетом императора, спиною к ведущей в него двери. Корнет Андреевский был в этот день дежурным по караулу. Через две комнаты стоял другой внутренний караул от гренадерского батальона Преображенского полка, любимого государева полка, который был ему особенно предан. Главный караул (the main guard) во дворе замка (а также наружные часовые) состоял из роты Семеновского великого князя Александра Павловича полка и находился под командой капитана из гатчинцев, который, подобно марионетке, исполнял все внешние формальности службы, не отдавая себе, по-видимому, никакого отчета, для чего они установлены».
После развода Пален приказал всем офицерам гвардии собраться в его квартиру.
Из записок декабриста И.А. Фонвизина:
«В этот день граф Пален пригласил всех заговорщиков к себе на вечер. По призыву его собрались все главные его сообщники, Зубовы, Беннигсен, многие гвардейские и армейские генералы и офицеры, в полном мундире, в шарфах и орденах. Гостям разносили шампанское, пунш и другие вина. Все опоражнивали бокал за бокалом, кроме хозяина дома и Беннигсена. Пален, Зубовы (в этом собрании не было графа Панина и Валерьяна Зубова), Беннигсен обращались к патриотизму присутствующих, говорили о настоящем бедственным положении России, что самовластие императора губит ее и что есть средство предотвратить еще большие несчастья: это – принудить Павла отречься от трона; что сам наследник престола признает необходимою эту решительную меру. Не было речи о будущей участи императора. Заговорщикам, кроме весьма немногих, и в голову не приходило, чтобы жизни его угрожала какая-либо опасность. Восторженные подобными речами, а еще более выпитым вином и пуншем, заговорщики требуют, чтобы их тотчас вели на славный подвиг спасения отечества».
Тем временем император Павел совершил в этот день конную прогулку. Возвратившись в Михайловский замок, император встретился на парадной лестнице с Коцебу, который, в своих воспоминаниях, упоминает об этой встречи:  «Около полудня 11 марта я сам еще встретил его, в сопровождении графа Строганова, на парадной лестнице Михайловского замка у статуи Клеопатры. Он несколько минут ласково разговаривал со мной <...> Я следил за ним глазами, пока он поднимался по лестнице. Дойдя до самого верха, он обернулся в мою сторону, и мы никак не подозревали, что видим друг друга в последний раз». 
В продолжение дня император Павел посетил малолетнего великого князя Николая Павловича. При этом свидании великий князь, которому уже шел пятый год, обратился к отцу с вопросом отчего его называют Павлом Первым? – «Потому, – отвечал ему государь, – что не было другого императора, который носил бы это имя до меня». – «Тогда, продолжал великий князь, – меня будут называть Николаем Первым». – «Если ты вступишь на престол», – заметил ему государь. Погрузившись затем в раздумья и устремив свои взоры на великого князя, Павел крепко поцеловал сына и быстро удалился из его комнат.
Из записок генерала Л.Л. Беннигсена:
«Когда наступила полночь, я с князем Зубовым сел в сани, чтобы заехать к графу Палену. Мы нашли у его дверей полицейского офицера, который сказал нам, что граф отправился к генералу Талызину, где он нас ожидает. У Талызина мы увидели комнату, наполненную офицерами, которые ужинали у генерала, не пренебрегая вином, и которые все были посвящены в заговор <... > Было условленно, что генерал Талызин соберет свой гвардейский батальон на дворе дома, находящегося вблизи Летнего сада, а генерал Депрерадович свой батальон, тоже гвардейский, на Невском проспекте, у Гостиного двора. Во главе последней колонны станут военный губернатор и генерал Уваров, а в первой должны были быть князь Зубов, оба его брата, Николай и Валериан, и я, в сопровождении некоторого числа офицеров, как гвардейских, так и других, находившихся в Петербурге, которым можно было довериться. Граф Пален со своей колонной должен был занять парадную лестницу замка, тогда как мы с остальными должны были пройти внутренними лестницами, чтобы арестовать императора в его спальне».
В полночь обе группы выдвинулись в Михайловский замок. Колонна Зубова-Беннигсена шла через Садовую к Рождественским воротам Михайловского замка. Они должны были арестовать император. Другая, во главе с Паленом, через Невский проспект и главный вход под Воскресенскими воротами. В их задачу входило пресекать любые   нежелательные случайности. Для Палена это было несложно, так как он являлся военным губернатором столицы и имел право арестовать любого. Заговорщики проникли  в Михайловский замок. Часовые на нескольких постах пытались поднять тревогу, однако высокопоставленные офицеры из числа участников заговора успокоили их.
Путеводителем колонны Зубова-Беннигсена был адъютант полка императора, Аргамаков, который знал все внутренние лестницы и комнаты, чрез которые нам нужно было проходить, так как ежедневно по нескольку раз бывал там, доставляя рапорты и принимая приказания своего шефа и государя. Этот офицер провел их сначала чрез Летний сад, потом чрез мостик во вход, прилегавший к этому саду, наконец на маленькую лестницу, по которой они достигли небольшой кухни, которая прилегала к передней спальни императора.
У дверей спальни государя неотлучно дежурил часовой. К нему сзади подкрался Николай Зубов и ударил саблей по голове. Часовой упал на пол и потерял сознание. Камер-лакеи императора подняли шум, что привело в состояние паники Платона Зубова. Он делает попытку покинуть дворец, однако его останавливает Беннигсен: «Как? Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые ведут нас к гибели. Жребий брошен, надо действовать».
Из записок генерала Л.Л. Беннигсена:
«Я поспешил войти, вместе с князем Зубовым, в спальню, в которой мы действительно нашли императора, разбуженного этим криком, стоящим у своей кровати, за ширмой. Со шпагой в руке мы сказали ему: “Вы арестованы, государь”. Он смотрел на нас минуту, не произнося ни слова, потом повернулся в сторону князя Зубова и сказал ему: “Что вы делаете, Платон Александрович?” В этот момент вошел в комнату один из офицеров нашей свиты, сказав князю Зубову на ухо, что его присутствие необходимо внизу, где боялись гвардии; что в ней, кроме поручика, никто не был осведомлен о перемене, которая должна была совершиться <...> Князь Зубов оставил меня, и я остался на минуту один с императором, который ограничился тем, что смотрел на меня,  не произнося ни одного слова. Мало-помалу вошло несколько офицеров из числа тех, которые следовали за нами. Первыми явились подполковник князь Яшвиль, брат артиллерийского генерала, носящего ту же фамилию, майор Татаринов и несколько других офицеров. Я сказал им: “Оставайтесь, господа, возле императора, который арестован. Не допускайте его выйти из комнаты”.
Я вышел тогда, чтобы осмотреть двери, выходившие в другие комнаты, из которых одна между прочим заключала в себе шпаги арестованных офицеров. В эту минуту вошло в комнату огромное количество офицеров. Я узнал после, что император произнес по-русски еще несколько слов: “Арестован! Что это значит: арестован!” Один из офицеров отвечал ему: “Уже четыре года, как следовало с тобой покончить!”– на что Павел возразил: “Что же я сделал?” Вот единственные слова, которые он произнес.
Офицеры, число которых еще более увеличилось, так что комната была ими переполнена, схватили его и упали вместе с ним на опрокинувшиеся ширмы. Я думал, что он хотел пробраться между ними, чтобы пройти к двери, и два раза повторил ему: “Оставайтесь спокойны, государь! Дело идет о вашей жизни!”
В этот момент я услышал, что офицер, по фамилии Бибиков, входил с пикетом гвардейцев в приемную, через которую мы проходили. Я иду туда, чтобы объяснить ему его обязанность, на что потребовалось не более нескольких минут. Возвратившись, я увидел императора распростертым на полу. Один из офицеров говорит мне: “С ним покончено”! Я едва поверил этому, не видя никакого следа крови, но вскоре убедился собственными глазами. Несчастный государь лишился жизни таким образом, что этого нельзя было предвидеть, и это случилось наверно вопреки намерению руководителей этой революции, которая, как я уже сказал, была неизбежна.<...> Когда солдатам объявили, что император Павел внезапно скончался от апоплексии, раздались громкие крики: «Да здравствует Александр!»
Манифест о кончине Императора Павла I, и о вступлении на Престол Императора Александра I.

БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ, АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ, ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем всем верным подданным Нашим.
Судьбам Всевышнего угодно было прекратить жизнь любезного Родителя Нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12-го число сего месяца. Мы, восприемля наследственно Императорский Всероссийский Престол, восприемлем купно и обязанность, управлять Богом Нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей, Государыни Императрицы Екатерины Великия, коея память Нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да по Ея премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы и доставить ненарушимое блаженство всем верным подданным Нашим, которых чрез сие призываем запечатлеть верность их к Нам присягою пред лицем всевидящего Бога, прося Его, да подаст Нам силы к снесению бремени ныне на Нас лежащего.
Дан в Санктпетербурге, Марта 12-го дня 1801 года.
На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукою тако:

«АЛЕКСАНДР»