Казак или казачка?

  Долго не решалась… Идти – не идти?

  С одной стороны, погода: дождь и гололёд…

  С другой стороны – праздник! Великий Праздник! Богоявление!

  Ну и как в такой день усидеть дома?

 …Взяла себя в руки – и побрела. По лужам, на дне которых – кривой каток из подтаявшего снега…

  Ещё и с неба льёт!

  Скользко… Мокро… Противно…

  Поэтому всю дорогу сомневалась в своей правоте и думала: не повернуть ли назад? Пока не поздно!..

  Но вот и церковь! Обедня уже отошла, как принято была выражаться в позапрошлом веке. Сейчас уже многие и не поймут: 1. что такое «обедня» - решат, что это что-то, связанное с борщом; 2. насчёт «отошла» - тоже простор для фантазии…

  В общем, праздничная литургия (богослужение, значит), уже закончилась.

  В церковном дворе под навесом в ожидании водосвятного молебна собралась толпа людей. Как обычно в такой день, длинный стол весь уставлен банками и канистрами с водой, к горловинам которых разными способами прикреплены свечки.

  Люди – хозяева этих банок и канистр плотной стеной окружают стол. Многие пытаются зажечь свечки. И если это удаётся, то стараются хоть какое-то время сберечь огонёк от ветра и дождя, брызги которого ветром то и дело забивает под навес.

  А люди всё прибывают. Вновь прибывшие пытаются протиснуться сквозь плотные ряды стоящих и пристроить свои банки и канистры хотя бы на краешек стола.
В общем, обычная суета.

  Над разношерстной толпой живописно возвышается казак. В лохматой папахе, с усами, судя по шеврону – из государственного реестра казачьих организаций, казак на голову выше всех, поэтому невольно притягивает к себе взоры. А тут ещё живописная папаха! Ну чисто Лермонтов! Нет, чисто Мартынов – Лермонтов был маленького роста, да и насчёт его папахи ничего не известно.

Красавец ни на кого и ни на что не обращал внимания, кроме своих банок и свечек на них. Он то и дело щёлкал зажигалкой.  Свечки загорались, но вскоре тухли, казак опять щёлкал зажигалкой… И так без конца…

  Вот и иерей (священник, значит). Не заставил себя долго ждать, и молебен начался.

  Я ожидала, что казак с началом великого водосвятного молебна снимет, наконец, свою папаху. Но не тут-то было!

  Щёлк-щёлк… Какой там молебен?!

  …Чтение Евангелия. Батюшка снимает со своей головы камилавку (головной убор такой, у заслуженных батюшек)…

Поглядываю на казака: щёлк-щёлк…

  Я стою слишком далеко, чтобы подсказать ему снять папаху… Да и не факт, что казак послушается и снимет! Скорее всего, пошлёт куда подальше. Или, что ещё хуже, спросит: а зачем снимать? она, папаха, такая тёплая и красивая!..

  …Великое таинство свершилось! Священник с кропилом (кисточка такая) идёт вдоль стола, окропляя людей и посуду.

  Всё приходит в движение!

  Забрав свою банку с освященной водой, покидаю церковный двор.
 
  И тут опять мне попадается этот казак – он грузит свои банки в машину. Два широких лампаса на его штанах бросаются мне в глаза и впечатляют не меньше, чем папаха. Кажется, что эти красные полосы шире даже, чем сами штанины! Как тут не вспомнить «Кин-дза-дза!» (фильм такой, Г.Данелия снял) и Юрия Яковлева: «Общество без цветовой дифференциации штанов обречено!..»

 «Видел был Данелия эти штаны и эти лампасы! Не шутил бы так!» - подумала я, обошла машину с современным земным пацаком и пошла домой.

  …Зачем этот человек пришёл в церковь? – размышляла я по дороге.

  -Жена заставила!

  -Вполне возможно! А вырядился чего?

  -Ну, показать себя!

  -А может, он и правда где-то там служит?

  -Не похоже! Слишком уж холёный… Да и шапку не снял!

  -А может, он не знает, что так положено! Что женщины в церкви должны быть в головных уборах, а мужчины – без!..

  И тут меня что-то крайне смутило. Я перестала искать оправдание странному субъекту.

  Просто сочинила стишок:

Широки его лампасы и папаха – стогом!
Он папаху не снимает даже перед Богом!
В духе времени возникла предо мной задачка:
Может, это не казак? Может, он – казачка?..

…Шутки шутками, но я ещё помню рассказы своего деда, казака станицы Атаман (ныне Егорлыкская) Куричева Фёдора Андреевича, как раньше воспитывали: пороли нагайками на майдане и за меньшую провинность. Впрочем, не снять головной убор на молебне – такого казаки даже представить себе не могли.