Я тебя рисую

      
          Автобус кряхтя пробирается сквозь сугробы. За окном снег лепит в окна. Холод. Сидящий напротив неё парень, как бабка старая, нахлобученный в тряпки; на ногах чёрные лаковые туфли. Напевает он тихо, сквозь улыбчивые губы: «Чччч»…
Не разобрать. Ну, и ладно.
Потемнело внезапно. Что удивило и напугало… Немного. Автобус проезжает парк, раскачиваясь в свете мерцающих фонарей, словно громадные качели: влево-вправо. Влево-вправо… Свет фонарей мигает азбукой морзе, отчего сердце ёкает от неясного страха.
И тут «нахлобученный» внезапно поднимается, разматывает тряпки, что слетают как шелуха с лука, раскрыв статное тело в серебристом смокинге. С немым трепетом смотрит она на загорелое сухощавое лицо с глазами цвета оливы.
А за окном – тёмная пелена. Бьётся в стекла снег, будто птицы белые оставляют перья на стекле: только им понятные узоры. А он улыбается, будто для него нарисовано, протягивает руку. И нет воли – сдалась, ответила. А он руку сжал, да и потянул что есть силы. Потянул к себе и обнял. И внезапно исчезло все вокруг. И уже нет автобуса, что трепыхается, побеждая сугробы. Только вихрь, что подхватывает её и уносит, уносит…
...Дзинь, дзинь… Будильник. Фу! – Ксения облегченно вздыхает, потягиваясь еще в тающем тумане сна, где блестящие перья обволакивают теплым облаком. Легко соскальзывает с постели. Босиком по холоду пола. А это что? Наклоняется, смотрит пристально на тёмно-серое перо. Подняла, провела пальцами, ощущая нежную гладкость.
Смеётся, приставляет к волосам, напевая. Она не тревожится, откуда пёрышко. Уже привыкла: – после каждого сна что-нибудь, да и залетает в маленькую уютную квартиру-студию. Встав на цыпочки, кладет перо на картину, с которой на нее смотрит чижик, сидящий на заснеженной ветке: маленькая птичка с чёрным пятнышком под клювом.
- Это тебе перышко! Только не говори, что не нравится. Дареному сыру в дырки не смотрят! Что? Старый анекдот? Ничего ты понимаешь, и петь не можешь! Только и слышу: Твить, твить! Чччч! И вообще, сколько можно? Каждый раз одно и тоже: снег, да снег. Пустой автобус. Фантазия буксует? И почему на самом интересном месте я всегда просыпаюсь?
 Ксения погладила чижика на картине, лукаво прищурилась, - пожалуй, нарисую другую птичку. Может, щегла в чудесном парке на веточке апельсинового дерева?
Она взяла перо и, окинув взглядом картины, висящие на стене, приблизила лицо к одной из них. Положив перо на утомленные июльским солнцем волны, лениво накатывающие на берег, довольно улыбнулась.
…Песок был теплый и влажный у кромки моря, куда набегали неспешные волны. Она шла, глядя как вода вымывает из-под ее ступней песок, образуя ямки. Наклонившись, подняла белый камень похожий на перепелиное яйцо: гладкий, с розовыми вкраплениями. Размахнувшись, бросила дальше от берега в сторону, где, повинуясь легкому дневному бризу, покачивалась яхта.
- Ксения?
Девушка обернулась, услышав голос. Он шёл к ней – черноволосый, загорелый. В своем неизменном серебристом смокинге.
- Но, как? – Ксения протянула руки навстречу.
- Ты положила моё перо на эту картину.
- Это какое-то безумие! - Ксения, погладила блестящие перья, плотно облегающие костюм Чижика. – Что же мне нарисовать для тебя ещё?
- Может быть, наш дом? – Чижик приобнял Ксению; полы смокинга встрепенулись, раскрылись крыльями.
- На ветке? – рассмеялась Ксения.
- Если только рядом со мной будет сидеть маленькая птичка с таким же чёрным пятнышком под клювом, как у меня.
- А что это ты чирикал в автобусе?
- Будешь смеяться.
- Буду, но чуть-чуть.
 «Я тебя рисую на стекле моей жизни. Твить! Твить! Чччч»…