Развод главы 4-я, 5-я, 6-я

Глава четвёртая

По всем этим особенностям в его одежде после прилёта в Иркутск к Каманину подошёл представительный мужчина и, узнав, что он сын генерального директора, забрал у него багаж и отвёз в гостиницу на чёрной «Волге». Каманина уже переставало что-либо удивлять. Ему стоило только сказать:
- Я Каманин, - и всё делалось само собой, все двери открывались и все были рады только ему. Такая фальшь Каманину даже начинала нравиться.
Папин люкс специально был освобождён для него. Там орала какая-то писательница о нарушении её прав, но Каманину предложили комнату отдыха с обещанием, что через полчаса он сможет полностью отдохнуть в своём номере.
Гостиница стояла на ушах из-за приезда сыночка генерального директора.
Каманину очень хотелось есть и пить. Он спустился в буфет и попросил накормить его. Перед ним сто раз извинились и любезно попросили подождать в комнате отдыха. Расстроенный Каманин вернулся туда и плюхнулся в кресло, в котором он чуть ли не утонул, настолько оно было мягким и удобным.
Чтобы из него выбраться, надо было сделать какой-то акробатический кульбит. Кресло оказалось настолько уютным, что Каманин начал дремать в нём. Из дрёмы его вывел стук в дверь.
- Да! Кто там? Войдите, - не очень вежливо отреагировал он на этот звук.
Бог ты мой! Ему принесли поесть! И кто! Стройная, со вкусом одетая женщина вошла в дверь. В её руках был сверкающий поднос с едой. Чего только там не было. Бутерброды с икрой, красной рыбой, сервелатом. Даже маленький графинчик с белой жидкостью. Это не вызывало сомнения о его содержимом. Женщина мило улыбнулась и кокетливо спросила:
- Разрешите за Вами поухаживать?
Каманин, с трудом вырвавшись из объятий кресла, попытался принять у неё поднос. Но она осторожным движением, отстранила его и принялась раскладывать закуски на маленький столик. Ух, и голоден же он был. Но для приличия спросил у женщины:
- А Вы?
- Если позволите, я с Вами только посижу, - скромно, потупив глазки, промурлыкала она, устраиваясь в точно такое же громоздкое кресло, которое стояло, напротив. Чувствовалось, что это кресло для неё ну не очень незнакомое.
Вообще-то Каманину было понятно, что на него тут уже устроена охота. Что тут все уже были в курсе всех событий о его семейной жизни. Ну и что! Пусть! Надо же как-то и дальше жить.
Он набросился на бутерброды, запивая их лимонадом и, вспомнив про графинчик, вылил всё его содержимое в стакан. Посмотрел через призму стекла на ярко освещённое окно, а затем на сидевшую в кресле женщину:
- Извините, а как Вас зовут? – для проформы поинтересовался он.
- Ирина, - ответила она грудным голосом, от которого даже мурашки пробежали по спине Каманина.
- Ну, что же, Ирина. С вашего разрешения, я выпью за то, что жизнь продолжается, - и жахнул всё, что было в стакане.
Это её нимало не смутило. Она, как и прежде, только наблюдала за Каманиным.
Хорошая еда, сто граммов огненной воды, красивая женщина рядом. Что ещё надо для хорошей беседы?
Неожиданно полчаса пролетели незаметно. Разговор пошёл сам собой. Каманин говорил, спрашивал, интересовался местной жизнью. Она только отвечала и как-то странно прислушивалась ко всему тому, что он говорил. Но вот зашла другая женщина, наверное, администратор. Цепким взглядом оценив обстановку, она нараспев произнесла:
- Ваш номер готов. Вещи мы уже туда перенесли. Вы можете устраиваться и отдыхать.
- Большое спасибо, за ваши хлопоты, - как можно вежливее, поблагодарил её Каманин.
- Ну что Вы. Мы всегда рады видеть Вас здесь, - администратор вся зарделась от такого счастья.
А у Ирины только губы покривились. Так. Обстановочка Каманину была ясна и понятна.
Он выполз из кресла и проследовал за администратором.
- А с Вами, Ирина, я не прощаюсь. Где я смогу Вас найти через полчаса? – поинтересовался Каманин, ведь как-то же надо провести вечер.
- На этом же этаже. Вторая дверь справа. Там бухгалтерия, - показала она рукой.

В номере было тихо и тепло. Каманин подошёл к окну и принялся рассматривать то место, куда его занесло.
Окно выходило во двор гостиницы и заходящее солнце в него уже не заглядывало, но окрасило в розовые цвета стены соседних домов. Нерастаявший во дворе снег кто-то сгрёб в своё время в огромные сугробы, а от дневного тепла они подтаяли и в образовавшихся лужах на асфальте, как в зеркалах, отражалось ярко-синее небо. Каманин задрал голову и долго-долго смотрел в бездонную высь. Что-то делать и думать абсолютно не хотелось.
Во Владивостоке уже больше месяца стояли плюсовые температуры и ему как-то не хотелось возвращаться в зиму тем более, если учесть, что Каманин провёл её в тёплых странах.
Его даже передёрнуло от мысли, что завтра в Бодайбо будет минус двадцать.
Но делать всё равно что-то надо и, раздевшись, он прошёл в ванную комнату. Приятно было ощущать тёплые, жёсткие струи воды. Они возвращали его к жизни. Вялость и сонливость прошли.
Каманин растёрся белоснежным полотенцем и ощутил себя в полной мере своих тридцати лет. Захотелось сотворить чего-нибудь такое... Чего? А он и сам ещё не знал.
А! Неожиданно вспомнилось ему. Он же должен зайти к этой бухгалтерше Ирине!
- Пойду, поболтаю, - подумалось ему, хотя прошло уже больше, чем полчаса.

На удивление, дверь в бухгалтерию оказалась приоткрытой. По морской привычке, Каманин пару раз стукнул об неё костяшками пальцев и с приветствием:
- Разрешите, - резко вошёл.
Скорее всего, его здесь ждали, хотя Ирина всем своим видом выказала полное удивление.
- Ой, так это Вы? А я тут совсем заработалась и забыла о времени. Ой, да уже полшестого, - она подняла глаза на настенные часы: - Давно пора идти домой.
- А Вас, что, дети дома ждут? – деланно поинтересовался Каманин.
- Сына я оставила у мамы, а муж уже давно в отъезде. Дома не ждут, - на распев чуть ли не пропела Ирина, томно поводя головой.
- Ну и прекрасно! Если Вы не против, то я бы хотел пригласить Вас в ресторан. А то те бутерброды, что Вы мне принесли, только раздразнили мой аппетит. Да и нам не удалось закончить столь непринуждённо начатую беседу, - как можно проникновеннее промурчал Каманин, снизив на полтона голос и заглядывая в её большущие, слегка подкрашенные глаза.
Ирина после слов Каманина залилась краской, но, выдержав паузу стрельнула глазами в Каманина:
- А Вы знаете, я тоже не отказалась бы поужинать.
Ох! Как Каманину нравились эти игры в неприкосновенность.

Ресторан, оказалось, находился сразу через дорогу – напротив гостиницы.
В зале стояла тишина. Они оказались одними из первых посетителей. Вечерний балаган ещё не начался. Ну, это и хорошо. Каманин не любил пьяные оргии, возникающие в ресторанах под их закрытие.
Им, с присущей вежливостью, помогли раздеться и проводили в пустой зал. По своему вкусу Каманин выбрал столик и предложил сесть Ирине.
- У меня создаётся впечатление, что Вы уже бывали здесь, и не один раз, - заметила, садясь за столик, Ирина.
- Почему Вы так думаете? – подыграл её удивлению Каманин.
- Вы уж очень себя уверенно ведёте здесь, - Ирина томно посмотрела на Каманина.
- Привычка, - хмыкнул Каманин.
Папина наука хоть кое в чём пошла на пользу. Папа всегда говорил: 
- Иди по жизни уверенно, не сомневайся в своей правоте. А если ты и не прав, жизнь сама покажет тебе твою ошибку. Тогда, будь добр – исправь её. Но лучше не делать их, тогда и исправлять ничего не надо будет. Но всегда помни - на тебя всегда все смотрят и всегда тебя оценивают.
Принесли коньяк и закуски. Каманин налил коньяк в небольшие стопки и предложил выпить за знакомство. За что был отблагодарен выразительным взглядом. Не успел он, и распробовать свой коньяк, как Ирина уже опорожнила залпом свою стопку и подставила ему её для наполнения. Да, девочка! Оказывается, вот мы какие. Любительницы.
Выпили по второй и Каманин принялся за принесённые блюда. Она же не притронулась ни к чему. Только нервно закурила сигарету. Каманин был удивлён и спросил её об этом.
- Когда я пью, я почти ничего не ем, - ответила она, поджав губки.
Так! Ещё один камешек в ваш огородик.
Зал постепенно наполнялся, заиграла музыка. Каманин был расположен к беседе, а его спутница, видимо, нет. Она уже опустошила полбутылки. От такой дозы, Каманин был бы уже почти на грани. Она же ничего, только глаза ещё больше разгорелись и порозовели щёки. Каманин пригласил её потанцевать.
Держалась она хорошо. Но ему порядком уже надоел этот балаган, и он предложил уйти, но она попросила ещё заказать коньяк. Пришлось заказать графинчик и ждать, когда она опустошит его. А ей, чувствовалось, всё это очень нравилось. Она была возбуждена. Старалась говорить какие-то умные вещи. Ох, как он устал от всего этого! Ему бы поспать.
В конце концов, Каманин вежливо предложил ей закончить вечер на что она с неохотой согласилась.
На улице стоял лютый мороз. Наверное, меньше, чем минус десять. Каманина в его весенней одежде, да ещё и без шапки, начало даже трясти. Она попыталась провести своего спутника по набережной Ангары, но сил у Каманина бороться с морозом не было. Он настаивал вернуться в гостиницу.
- Мне хоть и нравятся мужчины, но по гостиницам я с ними не хожу. Мне хватает того, что я в ней работаю, - категорично заявила она.
У Каманина другого выхода не было. Ему надо было согреться. От мороза его не шуточно колотило. Он мог превратиться в сосульку.
Ирина, заметив состояние Каманина, довела его до гостиницы, а он помог ей поймать такси.  Она же на прощанье долго целовала его в губы, обдавая коньячным перегаром и, махнув ручкой, упорхнула.
Слава богу! Одно приключение закончилось! Облегчённо выдохнул Каманин.
Но это был ещё не конец им.
Дежурная с извинениями доложила, что гостиница переполнена и в номере Каманина в гостиной на раскладушках переночуют главный бухгалтер и главный экономист комбината.
- Ну, я не из баронов. Спальня-то за мной остаётся? – на всякий случай поинтересовался Каманин.
Дежурная его в этом полностью заверила, пообещав, что утром его разбудят к самолёту. После этого Каманин поднялся в номер.
Продолжение банкета следовало. Два разгорячённых тем же самым коньяком мужика и их две, довольно-таки упитанных подруги, занимались разборками последних локальных событий. На газетах и на каких-то бумагах валялись куски омуля, колбасы, сала, хлеба, лука. Каманину было сразу предложено:
- Садись. Пить будешь? – чувствовалось, что возражения здесь не принимаются, поэтому он тут же согласился:
- Наливай, - усмехнувшись от такой девственной картины, Каманин уселся на предложенный стул.
— Вот это, наш человек. Вот это я понимаю, - у Каманина в руках сразу оказался наполовину наполненный стакан с коньяком.
Присутствующие с умным видом тоже подняли стаканы и моментом их опорожнили.
Про Каманина тут же было забыто. Разборки продолжались. Каманин посидел, послушал разговоры главного бухгалтера и главного экономиста про то, что кто-то кому-то чего-то недодал или передал, согрелся от коньяка и его потянуло в сон.
Конечно, отряд не заметил потери бойца. Из-за закрытой двери всё также неслось бубнение расчестной компании. Но усталость с коньяком одолели Каманина, и он провалился в сон.

Глава пятая

Его разбудил телефонный звонок.
- Просыпайтесь, пожалуйста. За Вами через полчаса придёт машина. Вам надо ехать в аэропорт, - пропел в трубке ангельский голосок.
В самом деле! У Каманина же самолет через пару часов. Он встал, умылся, хлебнул из термоса горячего чая, заботливо кем-то оставленным на столе и вышел в гостиную.
Раскладушки аккуратно стояли у стены и следов вчерашнего «банкета» на столе не наблюдалось. Даже постельное бельё было сложено в неаккуратные стопки. Мужики улетели первым рейсом и всё сделали так тихо, что Каманин их даже не услышал. Ну, молодцы!
Он вышел в коридор. Краем глаза он заметил, что дверь в бухгалтерию закрыта. Но ему не больно то и хотелось вспоминать вчерашний вечер. Впереди дорога и дом, где его ждут.
Чёрная «Волга» уже стояла у дверей гостиницы. Егорыч вышел из машины, поздоровался с Каманиным и, открыв багажник, положил в него походную сумку с чемоданом. Они сели в прогретую и тёплую машину, которая сразу же резво сорвалась с места.
Пока ехали до аэропорта, Егорыч объяснял, что предстоит делать Каманину и куда пройти. В аэропорту он на прощанье пожал руку Каманину:
- Привет Владимир Данилычу, - бодро пожелал Егорыч.
- Спасибо за всё, обязательно передам, - ответно поблагодарил Каманин и вошёл в аэровокзал.
Он сразу пошёл на регистрацию и уже через час спокойно смотрел в иллюминатор на проплывающие внизу заснеженные сопки. Но мысли его ещё находились там, во Владивостоке.
В голове всё время крутились воображаемые разговоры с Натальей. Что бы он сказал, и что бы она ответила. Почему всё это произошло? Почему он сейчас один и что ждёт его впереди? Как жить дальше? Что делать? Ведь земля улетела из-под ног. Всё перевернулось с ног на голову. Один момент - и всё разрушилось. Семьи нет. Детей уже постарались отобрать. Мысли, как и на судне, опять начали раздирать голову. Не было гантелей, груши.
Каманин сидел зажатый в самолётном кресле и от этой недвижимости и бессилия, сердце билось неровными толчками, то останавливаясь на пару секунд, то вновь барабаня с удвоенной скоростью.
Каманин постарался отвлечься, думать о другом, но из этого ничего не вышло. Только одна мысль, за которую он сразу ухватился, вытащила его из черного омута меланхолии. Это встреча с родителями.
Папу Каманин видел месяц назад. Им так и не удалось поговорить по душам. Он был всё время занят разговорами с Натальей. Всё пытался её переубедить. А маму Каманин не видел уже несколько лет. Как она, интересно, там? Эта мысль вызвала виток очередных воспоминаний и от них даже на глазах навернулись слёзы.
Вспомнилось детство, её тёплые руки, его школьные хулиганства, родной дом, в котором всегда было хорошо и уютно.
А самолёт всё летел, приближая с каждой минутой Каманина к осуществлению его воспоминаний. Он успокоился и, не обращая внимания на колотящееся сердце, задремал.

Очнулся он от ударов колес самолёта об посадочную полосу. Посмотрел в иллюминатор. Заснеженные сопки и несущаяся взлётная полоса. Из репродуктора слышался голос стюардессы:
- Уважаемые пассажиры. Мы рады приветствовать вас на бодайбинской земле. Температура в порту Бодайбо минус пятнадцать градусов.
«Да. Без шапки, в лёгкой аляске. Тут точно дуба можно дать, пока дойдешь до аэровокзала», - непроизвольно подумалось ему и от таких мыслей спина непроизвольно покрылась мурашками.
Пассажиры повскакивали с мест и озабоченно протискивались к носовому выходу. Их струя подхватила и Каманина. В тамбуре он взял свою сумку с чемоданом и спустился по трапу и тут же попал в папины объятия.
- Сынок, дорогой мой. Наконец-то ты приехал. Мы тебя так заждались! – ласково приговаривал он, обнимая своего старшего сына.
Папа сразу нахлобучил на Каманина огромную тёплую шапку и накинул на плечи шикарную дублёнку.
«Да! На такую дубленочку я ещё не заработал», - невольно проскочила мысль.
Аркадий Иванович, папин шофер, выхватил у Каманина из рук сумку с чемоданом, а папа затолкал его в белую «Волгу», стоящую рядом с трапом самолёта. Машина тут же тронулась. У шлагбаума охранник отдал честь, а машина направились в сторону городка.
Папа с переднего сиденья в пол оборота обернувшись, рассматривал сына.
Лицо его было настолько счастливое, что Каманину даже стало неловко. Столько он доставил хлопот и переживаний своим родителям! А тут вот такая шикарная встреча. И папа очень рад ей. Он не скрывал своих эмоций.
- Мамочка тебя ждёт дома. Она всего столько наготовила. Не знаю, осилишь ли ты всё это? – рассказывал папа о домашних делах.
Вдоль дороги появились дома и какие-то строения. Папа по-хозяйски начал вводить Каманина в курс событий и рассказывать, что есть что. Но это продолжалось не так долго. Городок ведь небольшой. Объехать его не составит труда и за полчаса.
Вскоре машина подъехали к одноэтажному, рубленному из толстых брёвен дому с покатой крышей. Во дворе перед верандой росло несколько громадных сосен. Дом окружал добротный забор. В глубине двора виднелась внушительная теплица. В толще снега протоптаны тропинки и только к крыльцу проложена широкая очищенная дорожка, покрытая струганными досками.
Машина остановилась перед воротами. Никто ещё не успел выйти из машины, а к ней уже бежала, в наспех накинутой шубе, мама.
Ни на кого не глядя, она кинулась к сыну.
- Сыночек мой. Лёшечка, мой маленький. Что же такое стряслось? Что же такое случилось? Как ты, мой хороший? - она на миг отстранилась и принялась покрывать лицо своего сыночка поцелуями.
Папа рядом только покряхтывал:
- Маленький, хорошенький. Вот дел натворил, потому и тут. Ладно. Нечего стоять на морозе. Давайте в дом. Аркадий Иванович, - обратился он к водителю, - завтра утром, как всегда, подъезжайте, а сейчас можете отдыхать.
Аркадий Иванович вышел из машины, достал чемодан с сумкой из багажника и понёс их в дом.
Мама, не отпуская Каманина из своих объятий, шла рядом. Она не отрывала глаз от своего старшенького и не отпускала его руку. Они так в обнимку и вошли в дом. Папа зашёл следом.
Мама села на стул в громадной прихожей, с умиление глядя, как раздевается сыночек, а папа, чтобы сбить напряжения атмосферы, начал показывать ему дом.
Каманин был поражён огромными размерами комнат, кухни, ванной, гостиной. В доме было тепло и уютно.
Посередине гостиной стоял большущий стол, уставленный всевозможными яствами. Да, мамочка старательно готовилась к приезду своего сыночка. Она так и не отходила от него ни на шаг, всё время держа за руку. Каманин только в смущении бурчал:
- Ну, мам, - отвечая поцелуями на её счастливые взгляды.
- Ну, всё, хватит путешествовать. Давайте за стол, - скомандовал папа. - А то всё стынет.
Он сам принёс из кухни зажаренного гуся и принялся его разделывать. У Каманина со вчерашнего вечера не было, кроме чая и сока ни маковой росинки во рту. Слюнки так и текли.
Все чинно устроились за столом, папа налил себе и сыну «Посольской», а мамочке сок.
- С приездом тебя в родительский дом, сынок. Всегда знай, что он у тебя есть и тебя в нём всегда ждут, - произнёс папа тост и поднял стопку.
Мама так и смотрела на Каманина, не отрывая своих таких красивых карих глаз от него. Она прислушивалась к каждому его слову, к каждой интонации голоса. Она почти не притронулась к еде, а только с нежностью смотрела на сыночка, наблюдая, как он поглощает одно за другим её блюда. Но, в основном, это было папино произведение поварского искусства.
Разговор пошёл сам собой. И, конечно, это было только о Каманине и его семье.
Мама всё сокрушалась. Как же так? Почему Наталья уготовила такую судьбу своим детям? И тут прозвучало это невозвратное слово – безотцовщина. Оно так резануло слух Каманину, что они все вдруг замолчали.
Когда Каманин сказал, что не знает, как жить дальше и что ему делать, то папа помолчал, а потом медленно с расстановкой произнёс:
- Нечего распускать нюни. Что произошло, то произошло. Но надо всегда оставаться человеком, отцом своих детей. Ведь не для того ты их родил, чтобы они росли без отца, без мужского воспитания, мужской ласки. И как бы тебе ни было трудно, ты обязан оставаться их отцом и всё для этого сделать. Возможное и невозможное. Это очень трудно сделать, а с твоей профессией это труднее сделать вдвойне. Надо их просто любить и отдавать всего самого себя только им. Наталья непредсказуема. Она может сделать всё, что захочет. Но ты должен зажать все свои эмоции в кулак и только знать одно. Ты их отец. Ты отвечаешь за то, какими они вырастут людьми. Какие у них будут семьи, какие у тебя вырастут внуки, а у меня правнуки. Это же наша кровь. Они же Каманины. Это твой долг.
Мама смотрела на папу с благодарностью за такие слова. Она, видимо, и хотела сказать то же самое, но по своей материнской доброте, прямо бы так не сказала. Она бы это только сделала. Своей нежностью и заботой заставила бы своего Алешеньку понять именно только это.
Вот это Каманин и понял. Чего именно он хотел. Вот именно этой поддержки! Вот именно этого одобрения в его дальнейших действиях!
Теперь для него было чётко ясно, что нигде он не будет искать никакую другую работу. Никаких переселений и отъездов. Он вернется во Владивосток! Он никогда не бросит своих детей, и теперь никакая сила не сможет его в этом переубедить.
Маме надо было ложиться спать. У неё - режим. Папа принёс ей таблетки, которые она с покорностью выпила и отправилась в спальню. Мужчины пожелали ей спокойной ночи и «переехали» на огромную кухню.
Югославский гарнитур был в ней незаметен. Чтобы взять чайник с плиты, приходилось вставать из-за стола, пройти несколько метров и вернуться. Папа со смехом говорил, что при приготовлении обеда он пробегает здесь несколько километров.
Устроившись за столом, стоящим по середине кухни, они ещё немного выпили и закусили. Потом папа поставил чайник и началась обычная ночная беседа.
Когда Каманин раньше приезжал домой так оно всегда и было. Он так к этому привык и всегда ждал этой ночной беседы с папой.
Папа рассказывал о своей работе, о семье своих родителей и ближайших родственников. Временами он задавал вопросы и о делах своих сыновей. Вот так под воздействием его откровенности у Каманина и у самого раскрылась душа. Ему захотелось всё рассказать, что он пережил и прочувствовал, открыться, выплеснуться.
Каждый приезд домой казался Каманину праздником от встречи со своим лучшим другом – с папой.
Не даром арабы говорят, что самая короткая дорога, это дорога с хорошим собеседником. Так было и у них. Ночи пролетали незаметно. И все наболевшие проблемы, после таких ночей, казались настолько мелкими и так легко разрешимыми, что хотелось только радоваться новому дню и яркому солнцу. В руках всё кипело и ладилось, а жизнь казалась радостной и удивительной.
В конце таких бесед папа, как будто невзначай, смотрел на часы и удивлялся:
- О, уже пятый час! Ну и заболтались тут мы с тобой. Пора на боковую. Сегодня будет трудный день.
А утром он уже в семь часов вновь суетился на кухне. Готовил себе наикрепчайший кофе, негромко напевая одну из своих любимых песен.

Глава шестая

Сегодняшнее утро ничем не отличалось от других. Папа, увидев сына в проёме кухонной двери, с присущей ему улыбкой, тихо произнёс:
- Доброё утро, сынок. Иди, мойся и будем поднимать мамочку.
После душа, свежий и бодрый, Каманин вновь зашёл на кухню. Мама уже сидела за столом. Она ласково посмотрела на сына, погладила его ещё мокрые волосы, поцеловала в щёку и слегка вздохнула:
- Опять всю ночь проболтали, - и, вновь погладив сыночка по голове, взъерошила его мокрые волосы.
- А волосы-то у тебя поредели и мягче стали, - ласково проговорила она, перебирая пряди у Каманина на голове. - А было время, когда у парикмахеров об них ножницы тупились, и тяжко вздохнула, но так, как это делала только она. С чувством жалости и горести.
Маме надо собираться на работу. Аркадий Иванович должен скоро приехать.
Папа уже съел кашу и прихлёбывал кофе. Он и Каманину попытался положить эту незабываемую утреню кашу.
- Не беспокойся, я сам приготовлю себе завтрак. Сиди. Не волнуйся. Тебе ещё сегодня предстоит набегаться, - остановил его Каманин и, присев за стол с нежностью наблюдал, как завтракают родители.
Аркадий Иванович приехал вовремя. Родители спокойно оделись и вышли на веранду. Каманин вышел с ними, но мама забеспокоилась:
- Иди в дом. Замёрзнешь. Сегодня с утра минус двадцать, - холод и вправду, пробирал до костей.
- Там найдёшь, что потеплее, если захочешь прогуляться, - папа показал в сторону кладовки. И, поцеловав Каманина на прощание, они уехали.
Огромный дом был пуст. Только кот Клёпа, свернувшись калачиком, мирно дрых у камина. Каманин слонялся по дому без дела. Телевизор ещё не работал. По радио неслась какая-то белиберда про успехи в очередной посевной. Хандра вновь начала одолевать Каманина. Он поймал себя на мысли, что настроение у него точно такое же, как и на судне.
От себя не уйдёшь, даже если и свалишь на Марс. От себя никуда не спрячешься, а перед самим собой ты, как на ладони. И тот второй, что сидит в тебе, всегда будет тебя терзать и вечно изводить не разрешаемыми вопросами.
На судна у него была работа, друзья. Он мог пойти к ним и поговорить. У него была вахта, где некогда нюнить и хандрить. В такие моменты, тот второй, всегда затыкался. Тогда Каманин оставался самим собой. Всегда уверенным, всегда собранным и спокойным. А тут вновь и вновь начал приходить на ум всякий бред. От этого стало ещё тоскливее.
Зная такое своё состояние, Каманин попытался стряхнуть его с себя. Удалось. Закралась даже мысль:
«А что бы такое сделать? Чтоб такое сотворить?»
Папа что-то говорил про кладовку и Каманин заглянул в неё. Да, и в правду, здесь было, как после землетрясения. Банки, склянки, ящики, доски, одежда. Всё вперемежку свалено и представляло собой один из таёжных завалов.
Тут его морской глаз сразу определил фронт работы, и он начал всё вытаскивать, перебирать и по-новому укладывать. Нашёл для себя унты, полушубок, несколько шапок, перчатки. Оделся и собранную кучу мусора вытащил в мусорные ящики, стоявшие в дальнем углу двора за забором.
На веранде он нашёл снеговую лопату. Для неё во дворе имелось достаточно работы. Папе из-за его занятости некогда кидать снег с дорожек, расчищать двор, а мама этим никогда не занималась.
Когда они жили в Свободном, то эту работу делали только её трое сыновей. Вот и сейчас, Каманин с остервенением принялся раскидывать снег, расширять дорожки и тропинки. Двор, огород, палисадник, что представляло довольно-таки обширную площадь.
Конечно, папа мог приказать, и рабочие всё убрали, к чему его иногда подбивала мама. Но папа был из категории «красных» директоров и никогда не использовал свои служебные возможности в личных целях. Сейчас уже, мама от него ничего не требовала. А раньше…
Ох, и были же у них споры из-за папиного положения и его должности!
Зная всё это, Каманин взялся за лопату. Весна же уже. Апрель. Скоро днём начнёт припекать и все эти горы снега потекут. По двору не пройдёшь, да надо бы и с крыши убрать эти сугробы. За этим занятием его и застала мама.
- Алёша, - услышал он её певучий голос.
Он разогнулся. Эх! С каким удовольствием он кидал этот уже рыхловатый снег.
Сейчас, к обеду, солнышко его нагрело, и он легко поддавался лопате. Утреннего морозца не ощущалось. Дышалось легко и свободно.
- Что же ты, маленький мой, тут устроил? Да само же всё растает через пару недель, - она то и дело всплёскивала руками, рассматривая проделанную сыном работу.
А Каманину было так хорошо и весело. Правда, тут этого снег ещё кидать и кидать...
- А что ты так рано? До обеда же ещё далеко? - с неподдельным любопытством Каманин поинтересовался у мамы.
- Да ну её, эту работу, - раздражённо махнула рукой мама. - Надоели мне все они. Всё им чего-то надо. Всё им что-то не так, - начала она возмущённо. - А у меня же ты приехал. Как они все не могут этого понять! Я хочу на тебя насмотреться, с тобой побыть. Я же так сильно соскучилась по своему маленькому, старшенькому, - она с нежностью смотрела на сына.
И Каманин, выбравшись из сугробов, обнял свою мамочку, пытаясь заглянуть в её глаза. Она же их прятала у него на груди, стараясь смахнуть набежавшую слезинку.
Они вошли в дом и Каманин помог ей раздеться. Прошли на кухню. От вчерашнего пиршества все блюда остались нетронутым. Достали всё это богатство из холодильника и принялись его разогревать.
Папа появился неожиданно. Как всегда, он был полон энергии и задора. Поцеловав мамочку, он приобнял и сына и что-то рассказывал. Его бас был слышен во всех уголках квартиры. С присущим ему воодушевлением он обсуждал массу домашних и житейских проблем, а потом, хитро прищурив глаза, спросил:
- Мамочка, а что же ты это не дождалась меня на обед? – а та, нисколько не смущаясь, ответила:
- Вова, ну что я там буду сидеть без толку в этом кабинете, когда Алёша дома один.
- Нашла деточку, - хохотнул папа. - Он тут без тебя не скучал. Смотри, сколько дел наворотил. Мне бы и за неделю этого не сделать, - и похлопал широкой ладонью сына по плечу.
А Каманин чувствовал, что если он не заставит себя работать или что-либо делать, то тоска его одолеет с прежней силой.
На судне он знал, куда приложить свои усилия. На него смотрели его подчинённые и друзья. Не мог он в их глазах свалиться ниже ватерлинии. Он должен был постоянно контролировать себя. Он ведь всегда у всех на глазах, а на судне, как в том аквариуме, никогда и ничего не утаишь. Это не доставляло ему усилий. Просто надо было быть самим собой и тогда тебя всегда поймут.
А здесь, в родительском доме, всё по-другому.
Мама всё вздыхала, думая о своём. Папа старался выглядеть бодрячком, делая вид, что как будто ничего не произошло, а Каманин слонялся по дому, выдумывая себе работу.
То наводил порядок в кладовых, то старался сделать небольшой ремонт сантехники, мебели, стен, косяков, замков, дверей. Недоделок после постройки дома оставалось много. То копался во дворе. Воевал с уборкой снега. Папе же этими делами некогда было заниматься. Он целыми днями находился на работе или в разъездах по приискам.
Видя хандру сына, он как-то вечером предложил:
- А давай с крыши скинем снег. Он ведь за день подтаял и его будет легко столкнуть.
Каманину было всё равно, что делать. Лишь бы не сидеть без дела.
- Пошли, - Каманин с удовольствием принял папино предложение.
Они соорудили толкач для снега. Что-то наподобие ковша экскаватора и Каманин полез на крышу. Папа контролировал его снизу умными советами.
Каманин сел на конька крыши, уперся ногами в «экскаватор» и попытался в нескольких местах подтолкнуть снег вниз. Но, видимо, этого снега на крыше, было уж очень много. Его усилий для этого дела оказалось недостаточно. Масса снега не очень-то хотела поддаваться. Каманин лазил по крыше из конца в конец, стараясь хоть как-то оторвать первые пласты снега с крыши, но его усилия были тщетны. Потеряв осторожность, он ступил на покатую плоскость крыши и начал разбивать этот огромный пласт снега, который кое-где начал давать трещины. Папа снизу только кричал:
- Алёша! Что ты делаешь? Немедленно уйди со снега. Чёрт с ним. Пусть сам уже тает.
И чтобы лучше все видеть, отошёл на несколько метров вглубь двора, а Каманин всё-так же продолжал долбить, этот чёртов снег. И вдруг... Вся масса снега двинулась вниз. Каманин как-то не сразу среагировал на это движение. Только услышал папин крик:
- Берегись!
Ноги начали проваливаться выше колена, и он попытался выкарабкаться из движущейся массы снега, но всё больше увязал в нём. Лавина снега резко устремилась вниз и через мгновение Каманин оказался на земле. Пролететь четыре метра оказалось не так-то и долго. Он сидел в огромном сугробе по шею в снегу. Вокруг ещё клубилась снежная пыль, когда он увидел карабкающегося к нему папу. В его расширенных глазах стоял ужас. Он только и смог выдавить из себя:
- Жив?
А что Каманин ему мог сказать, когда рот полон снега и только голова торчит из сугроба? Он с большим усилием вытащил из-под снега руку и только помахал ей. Папа бегом устремился за лопатой и принялся откапывать незадачливого чистильщика.
На шум на крыльцо вышла мама. Увидев столь впечатляющую картину, она остолбенела, зажав рот руками. Голос у неё прорезался только тогда, когда Каманин выполз из-под толщи снега.
Каманин давно не слышал от мамы таких сентенций! Они с папой узнали про себя столько нового и удивительного, что впору было бы гордиться, какие они замечательные люди. Но, заштатный вид двух снеговиков, не позволил им этого сделать. Вскоре мама опомнилась и, всплеснув руками, скомандовала:
- Ой! Да вы же простудитесь! Немедленно в дом!
На веранде она смахивала веником с Каманина снег, приговаривая при этом:
- Ничего не болит? Ты ничего себе не сломал? – заботливо заглядывая ему в глаза.
И тут только до всех дошло, что же произошло на самом деле. Смех раздирал их всех. Мама даже перестала сметать с Каманина снег и треснула его веником по глупой башке, возмущённо подведя итог неожиданному приключению:
- Ну и дураки же вы оба, - и ушла в дом.
Когда смех утих, папа, вытерев слёзы, едва выговорил:
- Пошли успокаивать мамочку. Как бы ей плохо ни стало.
На цыпочках они прокрались в спальню. Мама сидела на кровати, комкая платочек в руках.
- Мам, пошли пить чай с мёдом. А то, может быть, мы и в правду простудимся, - заискивающе лебезил перед ней Каманин, присев рядом и обняв за плечи.
Мама тяжело вздохнула и, ещё раз вытерев глаза скомканным платочком, жалостливо спросила:
- Правда ничего не болит? - и, увидев утвердительный кивок своего непутевого сыночка, сама вдруг улыбнулась. - А видок у вас обоих и в правду был наиглупейший, - и после этого рассмеялась таким искренним смехом, которым могла смеяться только она одна.
Они ещё долго сидели на кухне и вспоминали это, так хорошо закончившееся, приключение.
А с утра Каманину предстояло перекидать и убрать со двора эти тонны снега, которые вместе с ним свалились с крыши.
Повесть полностью опубликована в книге "Три измерения":https://ridero.ru/books/tri_izmereniya/