Злостный халтурщик Пушкин реплика

Намедни один выдающийся прозарянин, человек, по его мнению, не чуждый литературе, облачась в тогу рецензента, со всей пролетарской прямотой и откровенностью заявил (рассуждая по поводу текста хрестоматийного "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..."):

"... прилагательные "александровский" и "александрийский" не являются синонимами... Слово «александровский» просто не вмещалось в заданный автором размер, пришлось прибегнуть к слову «александрийский». Сами посудите, не менять же было Пушкину из-за одного слова размер всего стихотворения. Обычная халтура."

Согласен! Этот халтурщик Пушкин элементарно поленился найти вариант "Вознесся выше/ввысь он главою/головою непокорной над Александровским/Александровым столпом". В конце концов можно было бы просто переставить ударение в слове "Александровском" - такое в поэзии допускается: "... АлександрОвского столпа..."

Если же ударение не переставлять, то нетленное четверостишие могло бы выглядеть примерно так (шучу):

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему толпой пойдут, кто пеший, кто верхом,
Вознесся ввысь он головою непокорной
Над Александровским/Александровым столпом.

Далее наш рецензент метко отметил:

"У Пушкина это сплошь и рядом. Например, когда слово «бОрозды» не желало лезть в размер, автор ничтоже сумняшеся пишет «бразды»... И плевать он хотел на утрату смысла, главное для него — он же романтик, но об этом все «забывают» — чтобы форма не пострадала. А придурок Даль сунул потом «бразды» в свой словарь и на Пушкина же сослался."
 
Согласен!! Один - романтик-халтурщик (и/или наоборот), другой - просто придурок. Третьи - фальсификаторы (неустановленные лица) - выдумали, будто в церковно-славянском языке есть слово "бръзда" - узда, вожжи. Они, подлецы, сконструировали даже примеры употребления этого сочиненного ими слова из липового Словаря древнерусского языка:
 
- "... и бърздами оуздою да въстягнеть мя...", - СбТр XII/XIII, 200 об.;
- "... за бразды похытивъ влечаше осла...", Пр 1383, 5в;
- "... браздами челюсти их встягнеши...", ФСт XIV, 164в;
- "... добре тачати колесницею, разделяюща в купе бързды и батогы...", ГБ XIV, 151г.

Недружественных же нам чехо-словаков с их чехословацким же словечком brzda - тормоз, препятствие - можно проигнорировать, хотя как сволочные чехи, так и вреднющие словаки на полном серьезе утверждают, будто ихние "брзды" произошли из праславянского *brъzda - узда.

Между прочим, вражеские британские этимологические словари беззастенчиво лгут, сообщая, будто нашей праславянской "*бързде" соответствует ихнее прагерманское *bregdilaz - "быстро оттаскивать" (не говоря уже о том, что наша "бразда" приходится дальним родственником английскому bridle - вожжа).

Правда, мне могут возразить, что одно дело "бързда" - вожжи, а другое - "борозда", т.е. углубление в почве, проделанное орудием пахоты. И по-болгарски, сербски, чешски, словацки эта самая борозда окажется "браздою" (только у поляков - "брузда"), якобы происходящей от праславянского слова *борзда. На это яйцеголовые лингвисты поясняют, что, дескать, "бързда" и "борозда/бразда" - близнецы-братья. Им, яйцеголвым, оказывается, "понятно", что бразда/борозда - "глубокородственные слова, изменившиеся в результате традиционной перегласовки (оро - ра, оло - ле и др.)".

В любом случае нехорошо, товарищи, что ради соблюдения размера Александр Сергеевич малодушно заменил исконно русскую борозду славянской браздой. И это не единичный случай! Вместо холода у него хлад, молота - млат, болот - блат ("из топи блат"). А на месте головы у него какая-то глава. Никуда не годится!

Но оставим узким спецам бороздить просторы славянизмов, и двинемся далее. А далее великий рецензент Прозы.ру продолжает убедительно клеймить "наше всё":

"У Пушкина в каждой строке халтура. Идем дальше:

«Бразды пушистые взрывая,
летит кибитка УДАЛАЯ»

Мне вот, человеку не чуждому литературе, непонятно, как неодушевленный предмет может иметь черты предмета одушевленного?"

Трижды согласен!!! А мне, существу, от которого худлитература так же далека, как Туманность Андромеды от Млечного Пути (хотя, как выдумывают астрономы, эти звездные скопления "рано чи пизно" столкнутся), всё кристально ясно: жуткий халтурщик Пушкин всё испортил в нашей поэзии. Ну кто, как не он, вынудил Сергея Есенина насочинять кошмарное
 
«Поёт зима, аукает, мохнатый лес баюкает»?!

Зима не может быть бабой, поющей колыбельную, а лес - ребеночком в колыбельке. Правда, ведь?

Но тут меня осенило: бездумного романтического халтурщика Пушкина, видимо, наставил на гибельную дорогу наш кондовый Гаврила (Державин), который, сходя в гроб и, скорее всего, "натянувшись зельно пьян", изваял:

"От хладного ея (зимы - А.А.) дыханья
Природы взор оцепенел..."

Где это видано, чтобы зима умудрилась так надышать, что у природы прорезались и оцепенели зенки???

Ну, а после негодника Пушкина не только у Есенина, но и в нашей поэзии в целом  всё пошло-поехало вкривь и вкось:
 
- у Лермонтова безнравственная тучка ночует на груди утеса-великана;
- у Тютчева "Альпы снежные глядят";
- у Пастернака "крадучись, играя в прятки, сходит небо с чердака"...
Я уж молчу о Маяковском, у которого и облако - в штанах, и солнце - говорящее басом, и вообще все мы немножко лошади.
 
... Всё, довольно - не могу больше! Пойду приму сотню-другую валериановых капель!