Севастьяныч

                Севастьяныч
                (очерк о разведчиках Великой Отечественной войны)

Ко дню Победы делал подборку для местной газеты. Он был посвящён героям - ветеранам Великой Отечественной, прославивших своими подвигами свой родной город. Многие судьбы едино сплелись в этой теме. И всё-таки судьба одного ветерана удивительно тронула меня своей необычностью и яркостью.
Было в ней что-то такое особенное и замечательное.

Моему герою давно за cемьдесять. И как и многие он давно на пенсии.
О том, как воевал этот человек я узнал от его близкого друга, Петра Ильича Ковылёва, бывшего его однополчанина, разведчика-десантника, воевавшего с ним.
"Тот не любитель до рассказов"- начал было Пётр Ильич.
"Да и слушателя подходящего, так чтобы для души нынче днём с огнём, как говорится!"
"Молодёжь нынче не дюже охотливая до наших стариковских "побасок".
"А Севастьяныч, тот с виду хоть и разговорчивый, но бывает уйдёт в себя, что и слова с него в будний день клещами не вытянешь".
"Обидно ему что ли, что мы с годами своими как-то рано примирились".
"Да и что скрывать то, ведь не мальчики уже".
"Севастьяныч у нас мужик ого-го!"
"Той ещё закалки!"
"И откуда в нём прыти столько?! Ну, совсем не чета нам!"
 
"Утро с зарядки начинает, "трусит" по утрам."
"И в футбол с десятиклассниками глядишь по двору гоняет".
"Он у нас мужик боевой!"
"Дай бог каждому в его то возрасте"!
"Нет... странностей в нём конечно хватает..."
"Он такой и до войны был, сколько я его помню."
"Слышу иной раз на лавочке смех..."
"Бабы наши над Севастьянычем всё причитают:
"Петро, слышь?" "Иван наш, на вечерний кросс до танцплощадки приглашает, так что, побежим?!"
"Об чём речь" - кричу им... Сейчас только ревматизм с радикулитом прихвачу, ещё глядишь и потанцуем!"

"Да..."- продолжал он.
"Энергию свою он ещё с самой войны не растратил.
"Призывались мы с ним в армию вместе."
"Вместе с призывного пункта и на фронт пошли."
"Мы с Иваном до войны борьбой шибко увлекались".
"Эх, сколько ж мы тогда пацанов старших во дворах с ним перебороли!"
"Тогда это была романтика!"
"Вот эта вот "романтика" нас с ним в пехотную разведку и забросила."
"Ходили на задания, добывали с ним "языка", всяко бывало."
"Побывали чай с ним на самых передовых фронтах."
"И наград у нас есть с чем, как говориться и перед внуками погордиться!"

Дослушав не долгий рассказ пожилого ветерана, я и не заметил, как с вечерело.
Ну, что ж, для не большого очерка вроде бы как и достаточно.
Позаимствовав у ветерана кое-какие фронтовые фотографии для печати, мы по-приятельски распрощались и пожали друг другу руки.
Очерк был почти готов. Тема была почти готова и оставалось только материал снести в редакцию. Но я бы не стал писать рассказ об этом, если бы не некоторые случайные обстоятельства.
Счастливый случай подарил мне возможность познакомиться поближе с главным героем этого рассказа, с самим Севастьянычем!

В канун  Великого праздника Победы, тёплым майским вечером я прогуливался по центральной части города. Подойдя к городскому рынку, я неожиданно в толпе столкнулся взглядом с глазами человека, до этого мне, как будто бы знакомыми.
Ни секунды не сомневаясь передо мною всплыла пожелтевшая от времени фотография фронтовика из моего последнего очерка! Он стоял возле прилавка и живо беседовал
с пожилым мужчиной, торговавшим яблоками.

"Cевастьяныч!" И я не ошибся.
Пробравшись сквозь толпу к нему ближе, я остановился рядышком и стал слушать
о чём между ними ведётся беседа.
Севастьяныч рассказывал о войне. Без конца повторял отдельные фразы, которые больше всего волновали его, разводил в стороны руками, не замечая, как незаметно возле себя собрал огромную толпу зевак.
"А на этом месте" - продолжал он.
"Ещё до войны большой сад был!".
"Яблоки там росли помню огромные, мичуринскими их ещё тогда все называли за их огромные размеры".
"Не яблоки прямо были, а арбузы! Я их ещё до войны в Москву всё на выставку достижений народного хозяйства с отцом возил"!
"А во время войны, когда в город немцы вошли, вон там недалеко, поближе к реке стояла немецкая артиллерийская батарея, которая не давала нам покоя ни днём, не ночью! "Целый день одна сплошная канонада"!
"И ни чем мы никак не могли её приглушить"!.

Как-то вечером наступило долгожданное затишье. Нас вызвали на компункт и командир пообещал тем, кто первым ворвётся на немецкие позиции и уничтожит вражескую точку, он разрешает набить от пуза свои голодные желудки вот этими самыми "витаминами" и Севастьяныч нежно потёр ярко-красную корочку спелого фрукта. Шутки-шутками, а витаминов нам очень тогда не хватало.
Провизии вовремя не доставляли и солдаты попросту голодали.
Ночью подошло пополнение из резерва. К утру намечалось наступление и необходимо было, как можно точнее разведать обстановку, чтобы избежать лишних потерь.

Как стемнело, группой из четырёх человек мы и выдвинулись по направлению к заданной точке. Водить ребят в расположение врага мне приходилось уже не впервой. Но каждый раз отправляясь на задание всё равно испытываешь какое-то волнение
и некий страх, как будто отправляешься на задание впервые.
Через траншеи до высотки доползли без происшествий.
Вот уже вдали нарисовались первые пятиэтажки полуразрушенных домов.
Лёжа по-пластунски мы медленно ползли вслушиваясь в шорохи ночной тишины.
Где-то совсем недалеко, в метрах двадцати я чётко уловил тихую немецкую речь.

Там в темноте, где еле просвечивались силуэты артиллерийских орудий, группа немецких солдат сменяла караул. Обогнув позицию чуть-чуть правее, мы короткими перебежками приблизились к немецкой точке почти в плотную. Нас разделяло от неё каких-то с десяток метров, не более.
Затаившись в небольшой воронке возле блиндажа стали ждать. Рядышком полоскою тянулись тёмные насыпи окоп, уходящие в гущу яблоневого сада, тянущегося вдоль оврагов до самого берега реки.
Разводящие сменили караул и развернувшись,"гуськом" отправились обратно. Было тихо-тихо. Только где-то недалеко из ближайшего блиндажа доносилась музыка немецкого патефона.
 
Так - внимание! Длинная тень немецкого офицера вылезла из блиндажа и "шаря" тусклым фонариком по земле двинулась вдоль траншеи, как раз туда, где в неглубокой воронке затаились мы. Его заметно покачивало.
Видать офицер был сильно пьян. Наверное до"ветру" вышел, не иначе. Он был один, что нам как раз и было очень кстати. Зацепившись вдруг ногой за корягу, торчащую из земли, тот споткнулся и свалился на землю.

Громко выругавшись он приподнялся на колено, подобрал фонарик с земли и отряхнув подол шинели шагнул в нашу сторону. Сердце учащенно забилось!
Притормозив у ближайшей яблони, офицер сорвал с ветки яблоко и надкусив его стал расстёгивать подол шинели. Струя резко перекинувшись через край воронки, в одно мгновение уже поливала нас! Она ходила по головам и спине, обдавая нас горячей сыростью, обжигая наши выбритые до "красна" солдатские шеи. Казалось этой процедуре не будет конца!

Наконец, тот закончил своё "дело" и надкусив ещё раз яблоко с размаху метнул его прямо в нашу сторону, прямо в воронку, будто бы зная, кто скрывается в ней. Яблоко врезалась прямо в голову Миши Завьялова, нашего самого молодого разведчика и с гулким треском разлетелось по воронке.
Мишу словно взрывной волной откинуло назад! Он вскрикнул.
Офицер тут же полез в кобуру, да не тут то было!
Я уже сидел сверху, предварительно оглушив того рукоятью пистолета!
 
Затащив обмякшее тело офицера в воронку, стали пробовать привести его в чувство. Но тот не реагировал. Что-то только бредил про себя.
Тут же в небо взлетела ракета! "Ну, всё, по моему спохватились! Ну теперь держись ребята!"
Тут же по сторонам засвистели пули и первый разрыв мины заставил нас прижаться к земле.

"Живее ребята!" - подбадривал я ребят. Мы бежали вперёд, всякий раз пригибаясь от разрыва очередной порции мины, постепенно удаляясь от вражеской позиции, таща на руках, завёрнутого в плащ-палатку оглушенного немецкого офицера.
Меня уже обгоняли ребята. "Молодцы" - подбадривал их я. "Давай-давай, обгоняй командира!" Первый, второй, третий, вот уже и четвёртый догоняет.
И тут меня словно кипятком ошпарило!
А где немец-то?! Повернулся назад, Петро бежит.
Спрашиваю: "В чём дело?" - тот хохочет. Ничего не пойму.
"Да впереди он!"- и дальше хохочет.

Только уже у своих Петро мне тихо шепнул на ушко, как ребята, уставшие тащить на себе офицера, по ходу быстренько привели того в чувство, тем же самым способом, каким он нас, там в воронке! Да! После такой процедуры, тот не прийти в чувство просто не имел права! Тут уже мы все вместе от души смеялись.
А пленный  офицер ещё долго потом жаловался нашему командиру на нашу разведку, за некорректное к пленному офицеру поведение. Ругался, что будет жаловаться в "Красный крест!".
Но, тут уже "помирала" от смеха вся рота, включая командующего, прибывшего ночью на передовую. "Ишь цаца какая!" - ёрничал командир.

К утру наши войска атаковали высотку противника и штурмом выбили немца из того укреп-района, подальше за город.

"А яблоки твои такие же большие, как в том сорок втором! - продолжал Севастьяныч.
"После удачной операции вся наша рота набила животы вот этой вот красотой!" -
и он потёр лежавшее на прилавке яблоко с такой нежностью, будто это были именно те яблоки, того военного, сорок второго года.

"Возьми отец от чистого сердца!" - произнёс мужчина и придвинул к нему корзину с яблоками.
"Возьми, как память о товарищах" - продолжал тот.
"Мой отец под Харьковом погиб в сорок первом.
"Всё мечтал до войны свой яблоневый сад вырастить, особый, с новыми сортами!".
"Жаль, что не дожил" - и мужчина прослезился.

Рядом не молодая цветочница, протянула Севастьянычу букет красных гвоздик.
"А это от меня!".
"Берите-берите! У меня их много! Спасибо вам за Победу!"
По её грустному лицу было видно, что горе войны тоже когда-то коснулось и её.
"Вам спасибо!" - тихо сказал Севастьяныч и подхватив плетёную корзинку с яблоками и цветами направился к выходу.

Ему вслед грустно смотрели рядом стоящие продавцы и зеваки.
Догнал я его только на площади. К моему удивлению он оказался довольно общительным человеком и интересным собеседником.
Совсем не таким, каким представлял его по началу его близкий друг.
После мы ещё долго сидели в парке на лавочке и он мне рассказывал о самых интересных моментах его нелёгкой, фронтовой жизни.

Вот одна небольшая история, которую мне поведал он тогда...

В августе 1943 года, когда Красная армия под Курском остановила наступление противника, нашей разведгруппе поступило задание раздобыть сведения о дислокации войск и намечаемых ударов немецкого командования. Линия фронта откатывалась за Днепр, но отдельные немецкие части продолжали ещё своё ожесточённое сопротивление в районе Белгорода и Орла.
Наша разведгруппа выступила в количестве пяти человек. Все ребята - надёжные, проверенные в делах, все бывшие спортсмены-борцы. Пётр Ковылёв - мой вечный "заместитель" и "правая рука", Виктор - наш "пиротехник-взрывник", Алексей - наш "личный шофёр" и "спец" по вопросам техники, Григорий - наш ротный "Илья Муромец" ну и я - ваш покорный слуга!.

Ночью пересекли линию фронта. Позади уже первый десяток километров.
У определённого участка дорога свернула в лесополосу, за которой тянулась степь давно не паханного поля. Я открыл планшет. Вот дорога, вот лес, а где-то в пяти километрах отсюда должна быть речушка и два небольших населённых пункта. Артиллерия немца била с этой стороны, значит противник по всей вероятности,
где-то в этих краях, не иначе.

Перебежав поле мы углубились в лес. Ночь в лесу тихая. Только лёгкий хруст мелкой сошки под ногами изредка нарушал ночную тишину, как бы предупреждая нас об опасности. Лёгкий осенний ветерок ещё сохранял своё тёплое дыхание и обдавал лицо нежным ароматом хвои и вялого сушняка.

Так незаметно мы преодолели лес и добрались до развилки двух дорог, ведущей к небольшой деревушке. Пройдя с километр мы заметили в темноте лёгкие очертания первых её окраин. Недалеко в стороне тянулась узкая полоска извилистой реки.
Река плавно огибала деревню и юркой змейкой пряталась за лес.
Найдя самую узкую проточину, мы в брод перебрались на другую сторону.
Тихо протопали вдоль бревенчатого моста, что находился поодаль и направились в сторону белых, едва заметных строений, похожих на колхозные птицефермы.
За ними уже отчётливо просматривались крыши деревянных домиков и невысоких заборов деревенских дворов.
Из трубы одной из хат, белёсой полоской струился дымок.

Осторожно пробираясь вдоль заборов мы приблизились к дому. Обошли его с двух сторон. Вокруг не души. Деревня словно вымерла. В щели между ставнями тусклой полоской пробивался не яркий свет. В комнате на голом, деревянном столе, неподвижно лежал человек.
Рядом на краешке стола горела свеча. Маленькая, сгорбившаяся старушка во всём чёрном, стоя у головы покойника, читала молитву.

Я тихонечко постучал в ставни. Старушка отложила молитвенник и направилась в сени. Через минуту дверь в хате отворилась. Из темноты показалось бледное лицо пожилой женщины.
"Мать не бойся! Мы свои!" - тихо прошептал я.
"Немцы в деревне есть?" - спросил её я.
Старушка стояла и немым взглядом молча смотрела на нас.
"Ну отвечай же мать, не молчи!" - запричитали ребята.
Наконец она промолвила.
"А что рассказывать то...
Я тут одна. А немцы в соседней деревне, переехали туда вчера. Здесь только староста, да два немецких офицера. Со вчерашнего дня пьянствуют, да девок, что убежать не успели - насилуют, будь они прокляты!
А все, кто смог в леса подались. Остальных, кто убежать не успел, расстреляли, даже детишек малых не пожалели.

Она на минуту смолкла, а потом тихо произнесла: "Горе у меня".
"Старик мой, как узнал, что немцы едут, запряг лошадей и соседнюю деревню подался, дочка у нас там у сватов гостила, а он предупредить хотел".
"Так эти полицаи проклятущие по дороге его встренули, да и подстрелили".
"И дочку предупредить не успел".
"Лошадь его убитого так домой и привезла.
"Куда ж мне теперь то...".
"С ним тут и останусь".

"Мать, а немцев в деревне много" - спросил Виктор.
"А леший их знает, сколько их там...
"Всех и не пересчитаешь, как саранчи!".
"И с танками, и с пушками, что б их там всех извергов проклятых!" - и она закрыв лицо руками горько зарыдала.
"Ладно, извини мать...."
"А где ты говоришь полицаи с офицерами пьянствуют?"
"Да в конце деревни, на окраине, там ещё дом белый каменный стоит возле церквушки!" - всхлипывая произнесла она.

Попрощавшись со старушкой мы перепрыгнули через невысокий забор и огородами направились к белой церквушке, что стояла на окраине.
Пробежав несколько дворов, заметили впереди зияющие купола церкви у окраины.
Ярко светила луна и церквушку было заметно издалека, как на ладони.
Там же, чуть поодаль, стоял и белый, каменный двух-этажный дом.
Обойдя дом со стороны реки мы на минуту остановились, чтобы перевести дух. Прислушались.
Вроде бы, как изредка, cквозь тишину слышны были человеческие голоса.
Прошли ещё немного. Голоса стали ещё отчётливей. Слышалась короткая, обрывистая мужская речь, отдельные фразы и время от времени, доносились тихие, прерывистые, женские стоны.

Пробравшись сквозь густые заросли заброшенного сада мы прилипли спинами к стене, полуразрушенного, деревянного сарая, что стоял недалеко от дома.
Оттуда-то и доносились голоса.
За углом сарая стояли два полицая с белыми повязками на рукавах поверх бушлатов. Они стояли покуривали и живо о чём-то переговаривались.
Из сарая снова послышались женские стоны.

Решение созрело сразу. Пока Петро с Григорием обезоруживали тех двоих,
я несколькими прыжками заскочил в сарай.
За мной тут же влетели Алексей и Виктор. Картину не передать. Пьяный  полицай, местный староста с закатанными по локоть рукавами насиловал беззащитную девушку.
Девушка, связанная за спину руками, безнадёжно отбивалась от "кровавого изверга" ногами. Тут же в глубине сарая лежали и ещё тела нескольких молодых женщин, замученных ранее.
 
Ни секунды не мешкая я брючным ремнём обхватил толстую шею полицая и резким движением рванул её, что было мочи на себя. Тело его грузно перевалилось через мою спину и с размаху врезалось плашмя об землю. Тут же мы скрутили тому руки и ноги этим же ремнём и засунули в рот тряпочный кляп.
Тот, что-то отчаянно мычал нам и судорожно бил о землю ногами.
Тут же у входа сидели на корточках и два, связанных по рукам и ногам его подельничка - полицая. Они сидели спиной к спине с завязанными ртами и тихо поскуливали.

Ребята осторожно перенесли тело девушки поближе к выходу.
Лунный свет падал на её бледное, измученное лицо.
Она лежала с открытыми глазами и что-то говорила в бреду.
Мы аккуратно положили её на плащ-палатку.

Чуть погодя она пришла в себя и стала говорить.
От неё мы узнали, что её и ещё нескольких женщин полицаи поймали по дороге в соседнюю деревню и потом привезли сюда, где всю ночь насиловали и издевались.
"А этот у них самый главный!"- и она кивнула головой в сторону старосты.
"Я сама видела, как он издевался над остальными. Гонял молодых девушек раздетыми по деревне, а потом розгами сёк их, развлекая пьяных офицеров.
А когда офицер сказал, что они ему больше не нужны, он их собственноручно замучил, а одну, самую молодую разрубил топором на части, за то, что она его холуём фашистским назвала.
А потом кормил её останками свою собаку!
А маленьких детей с женщинами закрыли в старом сарае на окраине деревни и заживо сожгли! И она зарыдала.

Я слушал рассказ этой бедной девушки и меня всё больше и больше переполняла дикая боль и ненависть к этим обезумевшим палачам.
"Командир, разреши!" - нервно произнёс Григорий.
"Сил моих больше нет терпеть эту нечисть!" - и он сильно сжал кулак на рукояти автомата.
"Давай Гриша, только без шума!" - cказал я.
"А ты Петро, давай с ребятами. Женщин бы надо захоронить!"
"Сделаем, командир!" - и Пётр выташил из-за пояса пехотную лопатку и вышел с ребятами за сарайчик копать могилу.
Григорий огромными, бойцовскими руками захватил связанные ноги обоих полицаев и резким рывком потащил их к реке.

Староста смотрел звериными глазами на меня, мычал, мотая головой, будто что-то очень хотел сказать мне, возможно что-то очень важное и секретное.
"Нет дружок" - сказал ему я.
"Тебя сейчас наслушаешься, ещё и в правду поверишь! Не нужен ты мне!
"Таким холуям вермахт свои секреты не доверяет"!
"Мелкая сошка плавает в мелкой реке!"
"Так, что даже и не надейся!"
"Ты свою шкуру за немецкую "понюшку" продал!"
"В расход пойдёшь вместе со своими подельниками".
"На том свете служить будешь своему фюреру!"

Поняв, что от расплаты ему не уйти, тот закрыл глаза и заскулил.
У сарая в тиши заросшего диким тёрном садика мы похоронили тела замученных полицаями женщин и воткнули в землю небольшой берёзовый колышек, чтобы могила не затерялась.
А потом пошли к реке, где в дырявой, старой лодке на берегу лежали двое полицаев. Рядом у камышей лежал и сам староста.
Подтащив его грузное тело поближе к лодке, мы с Виктором приподняли его и раскачав за руки и за ноги, забросили в лодку к остальным.
Староста гулко брякнулся на тех двоих и они все вместе, громко, как один замычали. Григорий оттолкнули лодку от берега и та, медленно набирая ход, плавно поплыла вперёд, слегка покачиваясь из стороны в сторону.
Не доплыв до середины, она стала крениться на бок. Мычание усилилось.
Ещё мгновенье и лодка перевернувшись, скрылась под воду, оставив на глади небольшие круги.

"Пошли кормить рыб!" - прохрипел Григорий.
"Что дальше по плану, командир?!"
"Сначала отнесём девушку к той старой женщине, пусть пока спрячет её у себя.
Так надёжней будет. А потом проведаем тех двух офицеров.
Узнаем у них, что, да как."

Возле самой церквушки стоял двух-этажный дом. С флигеля чердачного помещения свисал красно-белый, с чёрной фашистской свастикой флаг.
Рядом с домом стоял ещё тёпленький, немецкий, пехотный мотоцикл.
В одном из окон первого этажа, наспех прикрытого шерстяным синим одеялом, пробивался свет. В тонкой щели окна виднелись две кровати, на которых лежали старые, выцветевшие от времени матрацы. Рядом валялись скомканные подушки и разное офицерское барахло.
 
Вдруг звонкий свист, откуда-то сзади, заставил нас внезапно затаиться. Со стороны леса, тихо насвистывая, шагала к нам тёмная фигура человека с ружьём наперевес. "Полицейский!" - я сразу определил по белой повязке на рукаве пиджака.
Подойдя к ограде дома, тот вытащил из-за пазухи бутылку и запрокинув голову кверху стал из неё что-то жадно глотать. Оприходовав содержимое он присел на брёвнышко, тут же у околицы и тихо затянул заунылую песню.

"Петро, давай, только без шума!" - тихо прошептал я.
"Алексей - на стрёме! Григорий и Виктор - за мной!"
И мы тихо приоткрыв дверь, вошли внутрь.
За домом послышалась лёгкая возня и через секунду всё стихло.
Скоро показалась улыбающаяся физиономия Петра.
"Всё в порядке, жить будет!" - и он аккуратно вытер об бушлат лезвие своей остро-заточенной охотничьей финки.

Коридор был пуст. Пахло прохладой и сыростью, исходящей из открытого погреба в полу.
"Погодите-ка, я загляну!" - Виктор нагнулся в подпол.
Тусклый свет ручного фонарика забегал по стоящим на деревянных полках глиняным горшкам, банкам и пустым бутылкам.
"Пусто!"- прошептал Виктор, вытащив голову из темноты.
Прошли длинный коридор. Впереди из-под двери комнаты, через щель пробивался яркий свет и слышалась чёткая немецкая речь. За дверью офицеры играли в карты.
Внезапно распахнув двери, мы ворвались в комнату.
За столом в полной растерянности сидели двое офицеров с картами в руках! Они были явно ошарашены нашим внезапным появлением.

"Was is das fur eine maskerade?!"- вдруг громко прокричал пожилой офицер-майор.
Мол, что здесь происходит? Что это за маскарад!?
И в его наглом тоне слышался голос хозяина.
"Это я вас спрашиваю, что вам здесь надо на нашей земле - гоcпода "фрицы?!" - быстренько перевёл я ему по-немецки.

Подойдя к майору в плотную я резко сжал его двумя руками за воротник.
Тот заверещал, что он офицер и что я не имею права так с ним обращаться!
А рядом сидел совсем ещё молодой "мальчишка" - лейтенант, которому не было ещё и двадцати.
Его колотило, как осиновый лист, а по трясущимся щекам ручьями бежали слёзы.

"Так! Долго я с вами тут разговаривать не собираюсь" - продолжал я.
Григорий резко передёрнул затвор автомата.
"Не бойся Иоган! Они не посмеют этого сделать! - причитал пожилой майор молодому лейтенанту.
"Что вам от нас надо?"
"Все данные о дислокации немецких войск, количество живой силы и техники, все даты намечающихся в ближайшее время каких-либо действий, манёвров и передвижений?" - быстро выложил я.

Потирая вспотевшею шеей о воротник, старый майор нервно посмотрев на молодого лейтенанта начал тихо говорить.
"Где-то, со дня на день ставка готовит наступающую операцию, но о сроках и точной дате, а также о количестве войск, я не имею ни какой конкретной информации.
Это могут знать только отдельные офицеры штаба, вам это надеюсь понятно!" - прикрикнул он.

"Ну, что ж, для вашего приговора этого вполне достаточно!" - спокойно произнёс я. "А данные мы и без вас получим!"
"Григорий, выводи их во двор!"
"Подождите! Подождите!" - вдруг заистерил молодой лейтенант, по-русски!
"Я никого не убивал, я всего лишь переводчик!" - кричал он кашляя и задыхаясь.
"Всё, что я знаю я вам сейчас расскажу!"

Говорил по-русски он почти без акцента. Он всё строчил и строчил, без умолку
и это откровенно очень злило пожилого майора. Щека его нервно дёргалась от напряжения после каждой фразы, сказанной  лейтенантом.

Наконец договорив, молодой лейтенант полез в грудной карман и трясущимися руками достал из своего кителя свою семейную фотокарточку. Стал рассказывать, что у него на родине есть любимая девушка и как сильно ждёт его с фронта мама.
А затем он свалился на колени и обхватив беспомощными руками ноги Григория стал умолять не убивать его, призывая того к милосердию.

"Встань, Иоган! Не позорь честь немецкого мундира! Ты же присягал на клятву Фюреру!" - закричал майор.
"Cвиньи! Вонючие свиньи! Колос на двух ногах!" - и майор резко метнулся к койке, за которой на гредушке кровати висел немецкий "шмассер", но очередь автомата Григория опередила его.

Тело офицера резко вздрогнув, изогнулось и медленно опустившись на колени, рухнуло на пол, стащив за собой со стола зелёную, суконную скатерть.
На кровати за подушкой мы обнаружили кожаный, полевой офицерский планшет.
Под прозрачной плёнкой на развороте виднелась карта. На ней ярко-красным цветом были расчерчены чёткие линии и стрелки продвижений и направлений предстоящих контр-ударов немецких войск.

"Командир, это то, что нам надо!"
"Уж если не Магомет идёт к горе, так гора сама идёт к Магомету!" - радовался Григорий.
"Ну, спасибо тебе "товарищ-фриц-майор"! - и Григорий перевернул на спину застреленного им офицера.
Тот тихо простонал.
"Ты смотри! Живучий гад!"- прохрипел Григорий.
"Не надо, не добивайте его!" Это мой родной дядя!" - завопил молодой лейтенант.
"Ну, раз тебе так дорога жизнь твоего дяди, рассказывай ещё, что знаешь!"- продолжил Пётр.

После небольшой беседы открылись и ещё кое-какие интересующие нас детали, а через час мы уже радировали своим об успешном окончании задания!
Но, не успев свернуть рацию, в комнату влетел запыхавшийся Виктор.
"Командир! Немцы! Грузовая машина, возможно с солдатами!"
C холма, по направлению к деревне с включенными фарами медленно спускался немецкий грузовик.

"Исчезли!" - крикнул Григорий и схватив под "мышку" рацию, метнулся к выходу.
"А что с немцем-то делать, командир!" - крикнул Виктор.
"Возьмите меня с собой!" - неожиданно взмолился лейтенант.
"Вы не расстреляли, свои расстреляют!" - кричал тот, выбегая за нами.
"Чёрт с тобою, давай!" - выпалил я, несясь к выходу.

Взревел мотоцикл и Пётр резко развернувшись, подлетел к самому порогу.
"Алексей с рацией в люльку, а остальные вдоль реки к лесу! Встречаемся у развилки!"
"Понятно, командир!" - и Григорий с Виктором, переметнув через изгородь, бросились к реке.
За ними, спотыкаясь, едва поспевая, трусил немецкий лейтенант. Через мгновенье они растворились в ночной темноте.

Машина только ещё выезжала из леса, когда мы уже мчались по деревне к заветному деревянному мосточку у реки.
Через минуту раздались первые очереди со стороны церквушки.
Бил крупно-калиберный пулемёт. Пули, как будто видели нас и стучали по земле,
то слева, то справа, обдавая нас земляными осколками.
Две пули звонко прошли у Петра под ногой, пробив в двух местах перекрестие рамы. Одна пуля пробила рацию под рукой у Алексея и рикошетом, прошив люльку, разворотила ему сапог на левой ноге. Алексей вскрикнув от боли, с головой уткнулся в ветровое стекло.
"Лёшка живой? Держись!"
"Ещё немного и мост!"- поддерживал я его.
Пули стали отставать.

И всё же нас ждала впереди ещё одна не очень приятная неожиданность.
Только мы на всём ходу заскочили на бревенчатый мост, как на встречу к нам выскочили двое полицаев. Но выпрямившись во весь рост и вытянув вперёд руки,
те что-то нам прокричали, не то:" Хайль, Гитлер!", не то:"Леший вас носит!" - так толком и не поняв кто промчался мимо них на мотоцикле!
"Фу-х, пронесло, слава Богу!" - выдохнул я.

Вдали уже виднелся чёрный лес. Мотоцикл обогнув посадки приближался к знакомой дорожной развилке, к нашему пункту сбора.
Притормозив у края леса мы спешились и закатили мотоцикл в лесную гущу.
Алексей лежал на земле и тихо стонал. Туго перебинтовав его разбухшую от крови ногу, я присел на землю и припав спиной к сосне наконец, как следует отдышался.
Стали дожидаться остальных. "За час должны управиться"- думал я.
Я на секунду закрыл глаза и на мгновенье вырубился.

Григорий тяжело дыша, со свесившимся на груди автоматом бежал по извилистому берегу, разбивая сапогами сырые комья земли. Сзади не отставал Виктор, за которым, кашляя и задыхаясь бежал немецкий офицер.
"Ничего..." - успокаивал себя Григорий
"Пока немцы хватятся, мы уже будем далеко. До рассвета минимум два часа, ещё чуть-чуть, а там уже и свои!" - успокаивал себя он.

Сердце Григория радостно стучало. Позади, где-то там у церквушки слышались беспорядочные выстрелы.
"Спохватились гады! Ну, теперь будет повеселее!" - и лёгкий страх, холодной дрожью пробежал у него где-то внутри живота.
Незаметно они добежали до устья реки, как раз к тому месту, где недавно казнили старосту и полицаев. От колышка, вбитого в землю тянулась в воду обрезанная верёвка старой лодки, которую они до этого утопили.
"Где-то недалеко брод!"
"Да, лодка бы сейчас нам не помешала!" - словно в бреду разговаривал сам с собой Григорий.
"Стой, кто идёт!" - словно разрезал тишину чей-то незнакомый голос спереди.
"Свои!" - и Григорий сходу выпустил из своего автомата короткую очередь.

Виктор зацепившись на бегу за торчавшую из земли корягу, со всего маху рухнул на землю и громко выругавшись быстро передёрнул затвор автомата.
Молодой лейтенант, бежавший следом, на всём ходу перескочил через лежащего на земле Виктора и в тот же момент был сражён пулей из ближайших кустов.

"Виктор, живой?" - кричал Григорий, виляя меж кустов камышей.
А пули всё свистели и свистели, пролетая мимо него, гулко врезаясь в землю,
где-то за его спиной.
"Живой" - отвечал Виктор, строча мелкими очередями.
Одна из точек, где-то там впереди внезапно затихла.
"Виктор, давай гранату!" - крикнул Григорий, меняя очередной магазин.

Сорвав чеку, Виктор метнул вперёд гранату, которая пролетев над головой Григория, упала где-то впереди, в прибрежные кусты, из которых сыпались автоматные очереди.
Раздался взрыв и тёплые клочки сырой земли, словно крупные горошины окатили их с головы до ног. Пристав на одно колено Виктор шмальнул по ближайшим кустам ещё две недлинных очереди.

Всё смолкло. Мелкими перебежками они двинули дальше.
В невысоких камышах лежал застреленный труп полицая. Тот лежал на животе обхватив голову руками. А где-то там, дальше, в темноте за кустами было слышно, как кто-то тихо стонал и поскуливал.
"Смотри! Лодка!" - радостно вскрикнул Виктор и двумя прыжками запрыгнул в неё.
Лодка была в нескольких местах пробита пулями, но сильной течи в ней не было.
Григорий наскоро обрезал верёвку и оттолкнувшись ногой от берега быстро запрыгнул в неё.

Виктор уже налаживал вёсла, когда из предрассветной темноты внезапно прогремел выстрел.
Григорий вздрогнул. Грудь его словно чем-то обожгло, с треском внутри разорвалось и жгучей болью вырвалось наружу. Он тихо всхлипнул, замерев на мгновенье...
Вторая пуля прошла ниже, но он её уже не почувствовал. Слегка наклонившись вперёд он всем телом рухнул на сидящего впереди Виктора.

Несколькими автоматными очередями Виктор расстрелял прибрежные кусты вдоль
и поперёк и всё разом смолкло.
Схватив в руки вёсла, Виктор стал отчаянно грести к противоположному берегу.
"Держись Гриша! - приговаривал он, ещё до конца не осознав, что произошло.

А Григорий лежал на спине с запрокинутой назад головой, на мокром днище лодки. Его открытые глаза смотрели куда-то далеко в небо.
Ему казалось, что это какой-то сказочный сон и белые звёзды, словно кометы кружат хороводами по тёмному небосводу, рисуя загадочные картины прекрасного и далёкого прошлого.

Уткнувшись носом лодки в берег, Виктор вытащил обмякшее тело Григория и положив на песок, присел над ним. А в деревне всё ещё слышались выстрелы.
"Палите, палите!" - огрызался Виктор.
Расстегнув разбухший от крови бушлат Григория, он ухом прильнул к его груди.
Сердце не билось.
"Не может быть, Гриша! Родной! Ну, скажи, что-нибудь!" - кричал Виктор, а затем уткнувшись головой в раненую грудь Григория громко зарыдал.
Затем в беспамятстве вскочив с земли, несколькими длинными очередями шмальнул в сторону другого берега. Пули со свистом вылетали из автомата, взвивались вверх и падали, ложась где-то там на другом берегу.

А потом они прощались. Виктор подтащил тело Григория к ближайшей лесополосе, спрятал его в неглубокой воронке, недалеко от невысокой, молодой сосны и аккуратно заложил сосновыми ветками, чтобы затем вернуться.
"Спи Гриша, мы обязательно за тобой придём!".
Он встал с колен и утирая рукою бежавшие из глаз слёзы быстро зашагал к кромке поля, за которым едва виднелся лес. Туда, где ждали его в назначенном месте мы.

К своим добрались только под утро вчетвером. По дороге трясясь на полевом немецком мотоцикле я услышал печальный рассказ Виктора о последних минутах жизни моего близкого друга, с которым мы не мало прошли бок о бок по огненным тропам войны.
"Да, Гриша Решет, такая судьба... "
В сорок первом под бомбёжкой у него в Харькове погибла вся семья.
Мать, жена, два сына, одному было девять, а другому всего лишь четыре годика".


А сколько ещё таких замечательных парней так и не дожили до наших дней!
Вспоминая тех ушедших товарищей не могу не вспомнить вечно улыбающегося нашего разведчика-десантника Витю Завьялова, погибшего в самые последние дни войны под Берлином, а ему ещё и не было и полных двадцати. Гармониста нашей роты, нашего золотого соловья - Алёши Милюты, подорвавшегося на вражеской мине возвращаясь
с задания, Юру Яковенко, прикрывшего при отходе нашу группу, когда мы попали в засаду под Ельней, пол роты один уложил и сам погиб смертью храбрых..... и многих других, кто отдал свою жизнь защищая нашу Родину!
И Севастьяныч прикрыв ладонью лицо, заплакал.

Прошёл год. Делая подборку материала для очередного праздничного выпуска местной газеты, посвящённому празднику Победы, я решил снова встретится со своим прошлогодним собеседником. Звонил ему целый день, но трубку никто не поднимал. Решил набрать его армейскому другу - Петру Ковылёву.
 
Тот сообщил для меня печальную новость, что гвардии-герой Советского Союза - полковник Иван Севастьянович Кравцов, легендарный командир их развед-роты, на днях ушел из жизни, не дожив до очередного дня Великой Победы.



                1998г.