Жаворонки и совы. Глава 15

   Небо стремительно темнело. Волны синевы педантично умывали раскрасневшийся горизонт. Солнце давно утонуло в море, оставив по себе узкую выцветающую полоску света, но его мягкое апельсиновое свечение продолжало согревать мои глаза под закрытыми веками. В комнате пахло деревом и разогретой глиной, которой, очевидно, были затёрты швы на дымоходе. Лежа поверх одеяла, не раздеваясь и не зажигая лампы, я ощущал... удовлетворение? Пожалуй, да.
   Медленно, будто листая меню, я перебирал сценарии, разом открывшиеся передо мной. Моя "легенда", с лёгкой руки фру Бишоп занявшая умы местных жителей, интерес дружелюбной и милой девушки, завтрашняя поездка на маяк... К чему это приведёт? Я не знал. Но разнообразие возможностей было мне приятно. Я будто разминал затёкшие за несколько последних лет мышцы. Ощущение было томительным и сладким, но я без удивления поймал себя на том, что всё это затрагивает только мой рассудок.
   В душе воцарилось спокойствие: мой путь снова лежал куда-то. Я встал и подошёл к белеющему в темноте треугольнику окна. Маяк не был виден отсюда, как, впрочем, и здешние дома были не видны с башни: скала, покорённая мной сегодня, разрывала зрительный контакт. Час хода, сказала Мария, но большую часть пути придётся крутиться во фьордах, рискуя сесть на мель.
   Расстояния — не пустой звук, подумалось мне. Что бы ни связывало тебя и меня, эта субстанция и впрямь растягивается с каждой милей, как тонкий каучуковый жгутик. А с каждым истекшим часом?
   Этот жгут — мстительный парень, а может, просто лентяй; ему всегда не терпится принять прежнюю форму, и уж конечно, не приведи Господь, ему порваться…
   Я боюсь, что и теперь всё будет по-прежнему: он, конечно, разорвётся, только не отделаться уже красной полоской на руке. Надеюсь, ты вовремя отпустишь свой конец, и ни на что уже не годный кусок разделяющего нас пространства просто упадёт у ног, не причинив вреда.

   Вопреки ожиданиям, дневной сон не сбил тело с толку: я разделся, лёг, почувствовав вес одеяла, и сразу заснул, как могут спать только те, кто точно знает, чего ждать от завтрашнего дня. Спустя положенный срок прозрачный от холода утренний воздух пробрался под сползшую с плеча ткань и коснулся моих лопаток. Я открыл глаза и перевернулся на спину, но не спешил вставать, шевельнувшись лишь затем, чтобы поправить одеяло, хранившее накопленное за ночь тепло.   
   Я прислушался. В доме было тихо. Наверное, все ещё спали. Мне стало скучно. Я повернулся на бок, вытянув шею в сторону окна, но сереющее за стеклом небо тоже не сулило новостей. Тающий полупрозрачный срез луны, висевший в верхнем углу очерченного оконной рамой пространства, был почти неотделим от плоскости неба, будто образец растительной ткани, прижатый к стеклу микроскопа неизвестным мне учёным. Погода, кажется, не собиралась срывать наши сегодняшние планы. Я довольно потянулся, но резкий хлопок входной двери застал меня врасплох. Я вздрогнул, ощетинившись всеми волосками на шее и щеках.
Половицы кухни скрипнули под лёгкими быстрыми шагами, и почти сразу в люк чердака аккуратно постучали костяшками пальцев.
— Герр Аруд, просыпайтесь! Доброе утро! Пора встава-ать! — весело и нараспев прокричала Хелена в щель, отделявшую люк от чердачного пола.
— Да, да, секунду! Иду! Доброе утро! — крикнул я в ответ и вскочил, удивлённый тем, что пропустил момент всеобщего пробуждения. Быстро одевшись, я кое-как пригладил взъерошенные волосы и небрежно накинул одеяло на смятую отбеленную простынь, походившую на тронутый первыми следами сугроб.

   Кухня была наполнена суетой до краёв. У двери и на лавке темнели ожидающие погрузки ящики и мешки. Марии видно не было, а Хелена весело металась между печью и буфетом, накрывая завтрак. Я предложил свою помощь и уже через секунду стоял у стола, нарезая хлеб и сыр. Энергичность Хелены была заразительна, и моё сердце забилось чаще в предвкушении путешествия. Наши глаза встретились, она улыбнулась и ответила на мой молчаливый вопрос:
— Скоро Мария пригонит лодку, и можно будет отправляться. Завтракайте спокойно.
— Давно не спите? Я совсем ничего не слышал.
— И неудивительно. Такой путь проделали, да и по округе набегались за день, поди. Перепугали Вы нас вчера, конечно! — Хелена усмехнулась.
— Вы про вечер? Простите, — смутился я. — Никогда не видел такого заката и, как ни стыдно признаться, принял его за пожар.
   Я пожал плечами и поджал губы, извиняясь, но понял, что в словах женщины не было упрёка. Скорее, это было способом поддержать разговор. Она быстро взглянула на меня и продолжила, не переставая что-то подсыпать и перемешивать в котелке:
— Тут забегал герр Андресен, наш почтмейстер. Велел передать "Вестник", сказал, Вы интересовались. Там, на лавке.
   Я перевёл взгляд на скарб, лежащий на лавке и под ней, и действительно увидел среди прочего серую трубку свёрнутой газеты. 
— Как? Он же сказал, что газета выйдет только сегодня!
— Ну, так уже — сегодня! — рассмеялась Хелена. — Типография на соседней улице, работают ночью, а идти всё равно мимо нас, так сразу и занёс.
— Ммм… сколько я Вам должен?
— Ничего не должны, Хэкон сказал, Вы достаточно оставили ему вчера.
— А, да? Н-ну, хорошо, спасибо!
   Я взглянул на газету ещё раз. Мне было страшно разворачивать её: почтмейстер уверял, что главная статья будет посвящена мне. Уж не смеялась ли надо мной мать Марии? Наверняка ведь успела пробежать глазами по передовице… Я не нашёл ничего лучше, чем сделать вид, что "Вестник" мне совсем не интересен.
   К счастью, Хелена закончила готовку и, вооружившись толстыми квадратными перчатками из грубой ткани, вытащила котелок на край плиты, сдвинула его в сторону, а затем, схватив стоящую у печной стенки кочергу, с грохотом и протяжным колокольным гулом, сразу повисшем в воздухе, вернула на место тяжёлый чугунный блин конфорочной крышки.
— Ну, вот и всё, — произнесла она, снимая перчатки. — Присаживайтесь.
   Я придвинул табурет к столу и послушно сел. В этот же момент входная дверь открылась, и в кухню вошла слегка запыхавшаяся Мария. Увидев меня, она улыбнулась и приветствовала меня лёгким кивком.
— Уже не спите? Отлично! А я уже и лодку пригнала.
   Хелена, полуобернувшись, взглянула на неё, не переставая разливать по мискам дымящуюся кашу. Мария сняла со стены висящий на крючке ковш, зачерпнула воды и снова скрылась за дверью, чтобы ополоснуть руки с дороги. Когда через несколько минут она уселась напротив меня, над столом уже поднимался пар от глиняных мисок. Это было весьма кстати: воспользовавшись этой импровизированной дымовой завесой, я спрятал глаза и занял рот едой, чтобы больше не отвечать ни на какие вопросы по поводу вчерашнего.