Жаворонки и совы. Глава 16

   Завтрак прошёл в молчании, но всё закончилось так быстро — никто не хотел задерживать отъезд — что выглядело почти естественным. Как только ложки выскоблили стенки мисок, а на дне кружек остались лишь одинокие чаинки, Хелена принялась мыть посуду, а Мария критично осмотрела меня и скрылась в родительской комнате. Через пару минут она вышла, держа в руках отцовский свитер и сапоги.
— В городской одежде Вам на маяке делать нечего, — сказала она. Я быстро переобулся, затолкав городские ботинки под лавку. Пиджак я оставил на крюке, вбитом в стену, и, путаясь в рукавах, поспешно натянул огромный свитер. После этого мы с Марией занялись перетаскиванием на борт вещей, которые следовало отвезти на маяк.
   Я был удивлён, увидев возле причала новомодную и пока не слишком распространённую в народе лодку с керосиновым мотором. Хотя судно и не выглядело новым, я знал, что удовольствие это — не из дешёвых, а семья, приютившая меня, не производила впечатление состоятельной. Возможно, такие лодки положены смотрителям по службе? Я ничего об этом не знал и решил спросить позже, если, конечно, выдастся удобный случай.
   Наконец, в кухне снова появилось место, а все ящики и тюки были аккуратно рассованы почти на всём пространстве под банками лодки. Мария первой вошла на борт и села у мотора, следом, с непривычки с трудом сохраняя баланс и опасаясь наступить на что-нибудь хрупкое, одним прыжком забрался я. Лодка закачалась, а вокруг её бортов звонко зачмокали маленькие волны. Мария хмыкнула и протянула мне руку, подстраховывая, но я гордо отказался от помощи и, наконец, уселся на отведённое мне место.
   Мы посмотрели на стоящую на берегу Хелену и помахали ей на прощание, она коротко помахала в ответ. Мария с силой дёрнула шнур, заводя двигатель, который взревел, пугая береговых чаек (да и меня, если честно). Вода вокруг кормы сразу закипела, тонкая рука моего капитана повернула правило, и лодка, как пуля, понеслась прочь от берега. Меня слегка мутило от скорости и, сидя лицом к дому, я старался не выпускать из виду стоящую на берегу Хелену, провожавшую нас взглядом, но затем она вернулась к своим делам.
   Мы скользили по водной глади молча: видимо, никто из нас не нашёлся, о чём заговорить, да и шум мотора вперемешку с ветром делал светскую беседу затруднительной. Тем не менее, Мария с интересом поглядывала на меня. Лодкой она управляла уверенно, делая это явно не впервые и, наверно, добралась бы до маяка и с закрытыми глазами. Какое-то время мы шли вдоль берега, потом обогнули скалу, с которой я ещё вчера победно осматривал окрестности. Я повернул голову в сторону моря, и вдруг моё сердце ухнуло вниз, испугавшись вида бескрайнего волнующегося полотна, открывшегося мне с лодки. Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и попытался восстановить дыхание, но из-за сильного ветра, бьющего мне в затылок, это было непросто. Тем временем, башня надвигалась и росла, и я начал крутиться на лавке, пытаясь найти положение, удобное для того, чтобы разглядеть её получше.
   Мария взглянула на меня, сбавляя обороты мотора — мы вышли на большую воду, которая уже не требовала от нашей колесницы Посейдона напряжения всех её железных — и лошадиных — сил. Рёв сразу стал тише, и, хотя звенеть у меня в ушах не перестало, мы уже могли вполне сносно слышать друг друга.
— А это правда, что Вы пишете книгу? — в лоб спросила Мария. Я ожидал чего угодно, но только не этого вопроса. Откуда она узнала? Ах, да, она же вчера ходила в лавку. Похоже, новости здесь распространяются с такой скоростью, которой стоило бы заинтересоваться нашим столичным учёным мужам. Глядя девушке в глаза, я вдруг догадался, почему моя вечерняя выходка не вызвала у неё особых вопросов: она просто списала всё это на причуды моей творческой натуры. Я растерялся, но решил, что скажу ей правду.
— По правде говоря… Ничего я не пишу. Даже и не знаю, зачем я соврал фру Бишоп… — ответил я смущённо и в то же время раздражённо. — Она сверлила меня таким пронзительным взглядом… Вы бы видели! Вот я и решил отвлечь фурию знакомыми ей словами.
   Мария хмыкнула и протянула:
— Да-а, понимаю. На самом деле, она не так страшна, как кажется. Просто из всех образов, которые могли бы быть понятны здешнему люду, самым естественным оказался образ строгой учительницы. Она, похоже, уже и сама поверила в то, что она — такова, и точка. Но фру Бишоп обладает тонкой натурой и по-настоящему хорошо разбирается в литературе. Когда я была ребёнком, мы частенько с ней болтали. 
— Вы родились здесь?
— Нет.
   Мне было странно это слышать, но Мария родилась и выросла в том же городе, в котором ещё несколько дней назад жил и я. Её отец держал небольшую лавку, торгуя керосином и лампами, но чем больше электричество захватывало человеческий быт, тем меньше становились его доходы.
   Отец Хелены, Ингвар, был предыдущим смотрителем маяка, и Мария проводила каждое лето у дедушки с бабушкой на здешнем побережье. Тем временем, дела в городе шли ни шатко, ни валко, и Хелена всё чаще пыталась уговорить мужа перебраться сюда, но он искренне любил своё дело и не уступал. Однако после смерти тестя Мартин продал лавку со всем товаром, купил эту лодку, отдав за неё почти все вырученные деньги, и заступил на освободившийся пост смотрителя. Это было шесть лет назад, когда рыбацкая столица была ещё полна жизни, и переезд не казался семье Марии слишком уж серьёзной переменой в жизни.
— Ну, а теперь — сами видите… Но жалование отцу платят исправно. Деньги хоть и небольшие, да и мы не избалованы. Пока справляемся. Отец говорит, если нужда совсем уж прижмёт, продадим лодку. Но я никому её не отдам! — воскликнула Мария с неожиданной горячностью.
   Мы почти достигли острова, и уже некоторое время лодка шла очень медленно и осторожно, нащупывая единственно верный маршрут среди острых скал. Громкий возглас вывел меня из состояния оцепенения, вызванного монотонным движением и неспешным рассказом. Я удивленно посмотрел на девушку. В этот момент, подсвеченная поднимающимся солнцем, с горящими непокорностью глазами и волосами, которые нещадно трепал ветер, Мария была пронзительно красива. Но насладиться этим зрелищем в полной мере я не успел.
— Чего ты там кричишь? — услышал я относимый ветром в сторону, но глубокий и сочный насмешливый мужской голос, неожиданно раздавшийся в некотором отдалении за моей спиной. Я резко обернулся, чуть не опрокинувшись за борт. Серо-зелёная громада маяка возвышалась над нами, сразу оттеснив линию горизонта на дальний план. Увлечённый рассказом Марии, я и не заметил, как близко мы к нему подошли. Башня была построена на высоком скалистом берегу и оттого казалась ещё выше. Скалы опоясывал пологий, но узкий каменистый пляж, на котором в ожидании нашего прибытия стоял мужчина в морской куртке с широким капюшоном, надувшимся на ветру наподобие змеиного.
— Привет! — крикнула Мария, умело направляя лодку к берегу. Прошло несколько минут, и, наконец, острый нос с лёгким скрежетом пополз по камням. По команде своей спутницы я отдал швартовы, мгновенно подхваченные смотрителем. Мария, как и я, обутая в высокие сапоги, спрыгнула за борт и стала помогать отцу вытаскивать лодку из воды. Немного замешкавшись, им на помощь последовал и я.
   Когда лодка была надёжно закреплена на некотором удалении от воды, и мы остановились, чтобы перевести дух, Мария сказала, заправляя за ухо непослушную прядь:
— Знакомьтесь! Папа, это Ларс Аруд, наш новый жилец, который любезно согласился помочь нам с грузом.
— Мартин, — бросил смотритель.
   Я протянул ему руку. Он крепко и сухо ответил на рукопожатие, с подозрением глядя на свою одежду, висевшую на мне, как на вешалке. Я понял, что мне будет трудно объяснить отцу Марии причины своего пребывания здесь.
— Надо перенести всё в дом, — сказал он, забирая из лодки ящик с галетами. Мария кивнула, забросила на плечо первый попавшийся мешок и отправилась вслед за отцом по направлению к широким ступеням, вырубленным в скале. Я выкатил из-под лавки небольшой бочонок, остро пахнущий керосином, приладил его на плечо, вцепившись обеими руками в железный обод, и, оступаясь на ускользающей из-под ног гальке, поплёлся за ними. Поставив ногу на первую ступеньку, я вдруг услышал справа, на глубине, странный, показавшийся мне печальным, вздох. Он походил на тот булькающий звук, что вчера под моей рубашкой издавала фляга, когда я бежал, но только в несколько раз сильнее. Я обернулся, не заметив, впрочем, ничего обычного. Земля под ногами дрогнула, но никто, кроме меня, этого не услышал.