На ковре-вертолёте

— Ну-с, голубчик, как себя чувствуете, подуспокоились? Можно уже снять с Вас смирительную рубашку? Буянить не будете?
— Да, то есть нет, я совершенно спокоен, видимо укол и время сделали свое дело.
— Ну, батенька, пришлось, Вы ж понимаете?
Док кивнул санитарам, те недоверчиво, но всё же помогли освободиться литератору от пут смирительного характера.

— Так, почитаем, что у нас тут, может стакан воды? Или чаю?
— Было бы неплохо. Спасибо.
— Наденька, Надюша, моя хорошая, сделайте чаю Антону Александровичу, пожалуйста!

Доктор взял в руки какие-то бумаги со стола и стал внимательно вчитываться.

— Так, ну что тут у нас, вот копия документа, так, со слов очевидцев: ...не хотел выходить из общественного транспорта (троллейбус), требовал красную ковровую дорожку, цветы, оркестр, подобающего отношения к уважаемым литераторам. Тут написано, что Вы кричали, что Вы с какого-то «прозерлита», что выиграли какой-то конкурс, что Вы звезда отечественной литературы и т. д. Вы, как я понимаю, писатель?

— Да, есть такое, пописываю, и действительно, выиграл конкурс недавно на нашем литературном портале и видимо на эйфории от этого и в состоянии аффекта и там ещё...

— А что это за «прозерлит» такое?

— Прозе(Р)Лит — это такой сайт для авторов, можно даже сказать социальная сеть, в некотором роде, где общаются и публикуют свои произведения много интересных авторов и многие из них остаточно приличного уровня, должен сказать. Детище одного весьма успешного, уважаемого и, что самое ценное — неравнодушного к литературе, человека. Сам он также представлен на данном портале как «Ч. С. Б.».
— ЧСБ?
— Да, аббревиатура от «Четыре Счастливые Буквы».
— А, псевдоним, понимаю. Четыре счастливые буквы значит? Че-ты-ре бук-вы, — ещё раз, более медленно, по слогам, произнёс доктор, — а почему именно четыре?

— Ну это, может быть знаете, был такой старый прикол, мемасик в интернете, может видели: разбросаны кубики с буквами и подпись «собери слово СЧАСТЬЕ из четырёх букв», а на кубиках только такие буквы: «О», «Ж», «А», «П» и из них нужно собрать слово «счастье», т. е. это как бы невозможно, в принципе... Ну, то есть такой тонкий сарказм автора этого псевдонима, вот в чём, собственно и прикол.
— Хм, забавно, да, прям анекдот, как Вы сказали — мемасик? Нет, не видел я такой мемасик, к сожалению, я вообще в интернете редкий гость, как и большинство людей моего возраста, мне кажется. А, и позвольте полюбопытствовать, у Вас какой там псевдоним?

— Я известен там как Антон Непавлович Нечехов.

— Нечехов? Понятно. Весело там у вас, наверное... Ну-с, продолжим, если Вы не против, конечно: что же Вас сподвигло на такие поступки, любезный? Со слов очевидцев и свидетелей Вашего вопиющего поведения, следует также, что, перед Вашей, не побоюсь этого слова — легендарной поездкой на троллейбусе, Вы зачем-то поругались с продавщицей ларька «Мясо+Колбасы»? И устроили там... да просто разнос лавки Вы там устроили, как я понимаю. Ну, Вы же писатель, а не хулиган? Ну, в самом то деле, Антон Александрович?

— Просто сорвался. Надоела вся эта безграмотность кругом, просто вопиющая! У неё над сардельками была бирка «сосиська калоритная». Я ей и сказал, что она может быть либо колоритная, либо калорийная — от слова калория, либо от слова «кал», что было бы ближе к истине. Про «сосисЬка» я вообще молчу. И всё это над сардельками, Вы ж понимаете?!

— Эко, однако, да... Ну-ну, не заводитесь, действительно, я конечно не филолог, но соглашусь. Ну, всё равно, не стоило так близко к сердцу принимать то, что пишут в подобных лавках, Вы согласны? Вы, стало быть думаете, что там работают люди с двумя или тремя дипломами и защищёнными докторскими диссертациями?
— Ну, нет, конечно. Погорячился, это очевидно, придётся, конечно, штраф заплатить. Я всё понимаю.

— Ну, насчёт штрафов, это не к нам. На счёт хулиганства — это тоже не к нам, дальше будете заниматься решением этих вопросов сами. Нас же, больше интересует Ваше душевное состояние. Да, Вы там так погорячились, что успокоить не могли, столько людей Вас пыталось остановить. Вы обратили, наверное, внимание на наших санитаров — здоровые ребята, качаются, спортсмены-разрядники, проходят у нас альтернативную службу, но и то, даже им с Вами так не просто было совладать. Вы, литераторы, видимо весьма крепкий народец, хоть на вид этого и не скажешь. И часто у Вас подобные срывы случались в жизни?

— Да нет, не знаю, что на меня нашло, какая-то может необустроенность в последнее время или развод так повлиял, как-то всё навалилось, доктор, я не знаю, очень надеюсь, что такого больше не повторится и искренне сожалею, что всё так вышло.
— Вообще, в данный момент, Вы производите впечатление человека вполне вменяемого и адекватного, должен сказать.

Ладно, идите пока в палату любезный, вижу допили уже свой чай, я Вас позже ещё навещу, а то у меня тут подобных дел, Вы просто не представляете себе... Ох, до скончания веков не разобраться. Возможно все новогодние каникулы здесь провести придётся, а не с семьёй. А вам отдохнуть сейчас самое время и место, так сказать. Скоро такой замечательный праздник, негоже его здесь встретить, но и отпустить Вас пока не имею на то права. В общем, завтра-послезавтра ещё пообщаемся.

 

 

Прошло несколько дней. В палате, где находился Антон, было светло: окна выходили на южную сторону. Блеклые лучи декабрьского солнца уже не несли даже намёка на тепло. Было видно, что стены не так давно окрашены. Пол был устлан ламинатом. А сами окна были большими, светлыми. Антон подошёл к одному из окон и посмотрел вниз, на улицу, где люди были похожи на муравьёв, повсюду гудела жизнь: транспорт, пешеходы сновали туда и обратно. Ну это понятно, скоро ведь праздник.

Вдруг, раздался чей-то голос, а точнее кто-то пропел отрывок из известной песни «Агаты Кристи»:
«На ковре вертолёте, мимо радуги...» и затих. А чуть позже ещё раз тоже самое.
Антон продолжал смотреть в окно. Вдруг позади него раздался знакомый голос, тот самый, того самого человека, который ещё недавно пел песню «Агаты»:
— Вы знаете, а я ведь собираюсь улететь отсюда на ковре-вертолёте.
Антон обернулся, перед ним стоял обычный человек, в пижаме, чуть коротковатой — не совсем ему по размеру, что невольно вызывало улыбку. По его глазам было видно, что они принадлежат доброму человеку, и его взгляд был, скорее мечтательным, чем грустным. Хотя и чувствовалась в его голосе какая-то обречённость.
— А где вы его возьмёте?
-А? Кого? — встрепенулся певец.
— Ковёр-вертолёт, здесь ковров то и нет, ну так, на первый взгляд, везде линолеум или это ламинат такой, не пойму даже. В уборных вообще только одна плитка.
— Нет, есть один, я давно его заприметил, он в процедурном кабинете.
— А вы уверены, что он способен летать?
— Уверен. Я Вам сейчас открою секрет, только никому не говорите: все ковры способны летать, нужно только их хорошо и искренне попросить об этом. Обычно достаточно только сказать ему о том, что вы с ним едины и он оживёт.
— Ну, что ж, может и так, не буду с Вами спорить. — произнёс равнодушно Антон и лёг на койку. Сосед тоже лёг на свою койку и уставился в потолок. Антон, на несколько минут остановил на нём свой взгляд, потом отвернулся и очень грустно вздохнул.

 

 

В палату, мягко, как кошка, вошла медсестра и подойдя к Антону, произнесла:
— Антон Александрович, Виктор Павлович, хотел бы Вас видеть в своём кабинете.
— Да, конечно, прям сейчас?
— Да, пойдёмте пока доктор здесь.

Они прошли по коридору, потом свернули в ещё более длинный коридор и подошли, к известному уже Антону, кабинету.
— А, голубчик, проходите, присаживайтесь. Как себя чувствуете? Как настроение? Новогоднее? Есть ощущение праздника?
— Спасибо, нормально, тоскую только по ноутбуку, давно не писал ничего, уже привычка, если понимаете о чём я... Ещё столько всего неоконченного.
— Да-да, конечно, ведь Вы писатель! Причём настолько популярный и любимый всеми, но просто пока непонятый, ну это пока, как говорится — всё у Вас ещё впереди...
— Да Бог с Вами, бросьте, я уже понял, что перегнул палку, да и писатель, как мне кажется, я весьма посредственный, в общем-то. Хотя и рад, что наконец-то выиграл конкурс.
— А вот это очень хорошо, что есть осознание проступка, это о многом говорит. Да и вообще, вот смотрю на Вас и не понимаю, зачем Вам здесь ещё оставаться? А на Ваше место мы бы могли взять, более нуждающегося в помощи, пациента. А вы, судя по всему, в целом, здоровы!
— Но ведь я...
— Ну, мы ведь люди, а не машины. Даже у операционных систем, вот этих вот, — указывает рукой на монитор на столе, — в этих всех компьютерах, случаются сбои, будь они неладны, а это техника куда примитивнее устройства наших мозгов.
— Так, значит я могу идти?
— Конечно. Ну, не здесь же Вам находиться в такой праздник? Но, через какое-то время, я бы ещё хотел с Вами встретиться, Вы не против?
— Да нет, конечно, как скажете, доктор.
— Ну вот и замечательно. Наденька, на выписку молодого человека. И, Антон Александрович, родненький, пожалуйста, воздержитесь, по-возможности, от больших порций алкогольных напитков! Вообще, постарайтесь впредь не злоупотреблять.
— Хорошо, Виктор Павлович. Да я особо то и не часто и редко, чтобы много...
— Ну, вот и прекрасно, милостивый друг, бывайте! Творческих успехов! Желаю Вам в наступающем году всего самого лучшего, успехов на литературном поприще, в личной жизни и, почаще ощущать себя по-настоящему счастливым человеком, а точнее находить поводы для этого, — протягивая и пожимая руку пациенту, произнёс доктор.

 

 

В один прекрасный и солнечный январский день наступившего года, Антон редактировал рассказ, чтобы «заслать» его на очередной литературный конкурс. Немного подустав от монотонной работы, он откинулся на спинку стула и посмотрел в сторону окна. Яркий свет солнца заливал всё пространство комнаты. «Мороз и солнце, день чудесный!», — подумалось ему.

Он встал и подошёл к окну. С его девятого этажа люди казались букашками, улица жила своей жизнью, а небо — боже мой, какое яркое и голубое небо сегодня! Небесный и бескрайний океан... Какая же во всём этом необычайная красота! И в этот момент, Антон поймал себя на мысли, что прямо сейчас он ощутил себя необыкновенно счастливым человеком, каким уже очень давно себя не ощущал в этой жизни.
Вдруг, в голове у Антона зазвучал знакомый мотив и он пропел: «На ковре-вертолёте, мимо ра-ду-ги...». Антон обернулся и с улыбкой посмотрел на ковёр, что лежал на полу в его комнате и на несколько секунд о чём-то крепко задумался и вскоре произнёс: «Да ну, нет! Неееет!».

Однако, постояв так ещё немного у окна, он всё-таки опустился на ковёр, лёг и уставился в белый потолок своей комнаты. Потом лёжа, перевернулся лицом вниз и произнёс: «Мы с тобой едины, ты и я!». Ковёр, как ему показалось, на мгновение, вдруг пошевелился, но перепроверив себя, Антон понял, что ошибается — ковёр всё также лежал неподвижно.

«Как же всё-таки хорошо, что ковёр не отреагировал на мои слова», — произнёс он с улыбкой, затем вновь лёг на спину и глядя в белый потолок, громко прокричал, — «Поехали!», — и расхохотался.