Гл. 3. Плач возвращенья счастливых птиц

          На земле лежат разлетевшиеся в стороны, сказочно пахнущие золотистые дрова. Отдельно валяется длинное, ещё не разрубленное полено.
          Из клуба долетает: «А у нас во дворе…».
          Открывается дверь. Из почерневшей избы выходят учительница и Наталья Геннадьевна.
          — А вы как человек сложнее, чем я думала, — говорит учительница.
          — ЛучшЕе простеца не бывает, — наставляет хозяйка и косит глазом на дрова.
          Учительница, посматривая на них же, продолжает прежним тоном:
          — Тяжеловато вам одной…
          Потом, улыбнувшись, она снижает голос:
          — Можно было бы организовать тимуровцев, так ведь вы их обратите в певчих на клиросе.
          — Обойдусь. Живём, пока мышь головы не отъела. Привыкла… — отвечает Наталья Геннадьевна. — У меня ужо есть тимуровец. Игнатка подсобит.
          — А флаг у вас есть? — спрашивает учительница.
          — Как не быть! Имеется.
          — В таком случае тимуровцем сегодня буду я, — смеётся молодая дама. — Где лестница?
          — Лазня, что ли? В ободворке. Позади избы.
          — Несите флаг.
          Старуха направляется в сарай, а учительница идёт за лестницей.
          Клубный динамик разносит на всю округу: «Я тебя подожду…».
          Сады подёрнуты прозрачным зелёным туманцем первых робких листочков. Вылезли коты погреться на солнце. Воздух наполнен тонкими благоуханиями наступившей весны. Приезжий художник самозабвенно пишет за забором сельский пейзаж — улицу, убегающую за косогор.
          Визжит картаво косая дверь. Старуха выходит из сарая со свёрнутым в трубку флагом, разворачивая его на ходу. И не обнаружив во дворе учительницу, поворачивает за угол избы. Она видит, что молодая дама не может управиться с лестницей. И лестница кружит даму, словно во хмелю вальса, то в одну сторону небольшого двора, то в другую. Уже не человек владеет предметом, а предмет завладел человеком.
           — Помоги, Господи! — вскрикивает Наталья Геннадьевна.
           И, торопясь, подхватывает лестничные тетевы — продольные жерди, бросив полуразвёрнутый флаг; потом обе женщины осторожно опускают взбунтовавшуюся «лазню» на землю.
           — ЛучшЕе я сама, — говорит старуха. — Берите флаг.
           Она волоком тащит лестницу. Учительница поднимает флаг и послушно идёт рядом, продолжая разматывать полотнище.
           Кобзон с грустинкой поёт: «Вот снова этот двор…».
           Женщины обходят стороной беспорядочную кучу свеженарубленных дров. Наталья Геннадьевна носком подталкивает к ним откатившееся длинное полено.
           Вдвоём с учительницей она подставляет лестницу к тому месту на стене, где виднеется кронштейн для флага. Галина Александровна взбирается по перекладинам вверх и укрепляет флаг на избе, давая ему свободно плескаться в сквозном просторе дня.
           — Ура! — торжествующе сверху восклицает дама.
           — Спаси тебя Бог, — говорит старуха, не заметив, что перешла в обращении с учительницей на «ты».
           Незримые нити души связали её на века с этой интеллигенткой Галиной, ещё совсем недавно относившейся к ней с подозрением. А что, собственно, произошло? Две русские женщины просто искренно поговорили, не ища своего, и поняли друг друга сердцем.
           Тянется в родные края по лёгкому небу стая перелётных птиц. Слабо слышна их перекличка между собою, уносящаяся в прозрачную лазурь.
           — Геннадьевна, можно я иногда буду заглядывать к вам на огонёк? — спрашивает дама и, не дожидаясь ответа, кричит:
           — Хорошо-то как жить, Господи!!! Слышу «плач возвращенья счастливых птиц»! Ах, Городецкий!.. Жаль, что я не умею рисовать.
           «Детство ушло вдаль…», — задумчиво начинает петь из клубного динамика Кристалинская.
           На прощание, уже у калитки, стараясь говорить суше и в то же время краем платка незаметно вытирая навернувшуюся слезу, старуха произносит:
           — Галя, я за тебя молиться отноне стану. Мне Бог велел…