Украденная слава

Помазок порхал по щекам, оставляя на них облачка душистой мыльной пены. Но щетина всё равно пробивалась через быстро тающие на коже пузырьки, словно стерня, слегка присыпанная только что выпавшим снегом. Голубоватое лезвие бритвы, полыхнув отражённым светом лампочки над зеркалом, принялось шлифовать кожу, но рука дрогнула, отчего кровь из пореза мгновенно смешалась с мылом, окрасив его в розовый цвет. Хотелось перенестись из жаркого пекла Маккая в прохладу зимнего дня моего детства. Представив себя в одном из сугробов у калитки в заснеженный родительский сад, я мысленно наполнил ладонь хрупкими пушистыми снежинками и зарылся в них лицом. Стало немного прохладнее, но уже через секунду воображаемый снег растаял, превратившись в реальный пот, проложивший тёмные русла-ручейки на белом полотне моей накрахмаленной сорочки. Старик, угораздило же тебя умереть в разгар январской жары! 

Отложив бритву в сторону, я вышел из ванной комнаты в спальню и включил вентилятор под потолком. Огромные лопасти закружились в неистовым танце, погнав мне на помощь лёгкие волны желанной прохлады, остудившей мокрое лицо. Сорвав влажную от пота, прилипшую к телу рубашку, я открыл тяжёлую резную створку гардероба. Выбора нет: придётся снова надеть крахмальную сорочку, не забыв вдеть в манжеты золотые запонки. А затем затянуть на шее чёрный шёлковый галстук и облачиться в новую пиджачную пару. Сегодня особый день, прихода которого я ждал ровно двадцать лет. Значит, нужно постараться встретить его достойно…

Рука ласкает отполированную до блеска древесную плоть, ставшую перилами парадной лестницы, ступеньки тихонько поют под ногами.  Из столовой доносится аромат кофе, Анна накрывает завтрак, она всегда делает это сама, не допуская к священнодействию прислугу. Для неё утренние хлопоты становятся удовольствием, которым она не хочет делиться ни с кем. Скоро наши уже взрослые дети соберутся в столовой, чтобы снова, как и много лет назад, начать свой день с испечённых маминой рукой пышных блинчиков, покрытых позолотой персикового джема.  Дружная семья и уютный дом - разве это не всё, что нужно мужчине, чтобы достойно встретить старость?

Я тихо проскальзываю к двери, идущей в гараж. Здесь ещё царит прохлада, спрятавшаяся от январского зноя. Новенький «Packard Deluxe» удивленно смотрит на меня глазами фар, оправленных в серебро металла: он не ожидал увидеть хозяина так рано. Я похлопываю его по чёрному, похожему на дорогую лакированную шкатулку, капоту. Всё нормально, приятель! У нас на сегодня запланировано важное дело, и мне будет очень нужна твоя помощь. Уже совсем скоро… но сначала надо сделать кое-что ещё…

Повернув в замке затейливо выточенный ключ, я из гаража попадаю в «святая святых» - свой винный погребок. Это особое место, которое я не хочу делить ни с кем, совсем как Анна, которая не допускает по утрам прислугу на кухню. Здесь всегда тихо и прохладно, здесь, в гнёздах - ячейках стоящих вдоль стен деревянных стеллажей медленно покрываются налётом времени элегантно вытянутые бутылки. Каждая хранит в себе прошедший долгую трансформацию виноградный сок, когда-то попавший из раздавленных ягод в дубовые бочки, чтобы стать напитком для гурманов. В отдельной ячейке на бархатном ложе покоится королева коллекции – причудливой формы бутылка «Henschke Hill of Grace Shiraz», самого дорогого австралийского вина. Почти шестьдесят лет назад трудолюбивая семья иммигрантов-немцев разбила виноградники в Долине Эдема – очаровательном уголке Южной Австралии. Вино, производимое из винограда сорта «Шираз» на семейном заводе по хранимому в строжайшей тайне рецепту, стало лучшим на маленьком континенте.

Королева покидает ложе, чтобы отдать мне так долго сберегаемый её стеклянным телом драгоценный напиток. Похожая на атласную ленту струйка рубинового цвета наполняет до половины бокал на высокой ножке. Пригубив вино и оценив его сложный букет и элегантность, я прошу у царственной особы разрешения прервать дегустацию. Нам необходимо дождаться гостя, без присутствия которого ритуал утрачивает своё значение. Чтобы ускорить приход важной персоны, необходимо открыть ей дверь, спрятанную под плитами у стены. Сдвинутые с места керамические плиты открывают тайник в полу, в котором лежит тщательно упакованный объёмистый сверток. Ленты тонкого, пропитанного ароматным маслом хлопка, одна за другой ложатся на пол, обнажая отсвечивающую тёмным золотом поверхность мемориальной доски. Отлитые в бронзе слова гласят, что доска была установлена Советом Округа Пионер в 1907 году в честь инженера Джонатана Ригли, спроектировавшего мост через Sandy Creek. Двадцать лет назад моя воля оказала противодействие предначертанной реальности, помешав ей свершиться. Ну что ж, добро пожаловать в мой персональный ад, Ригли! Украв причитающиеся мне славу и признание, ты толкнул меня на бесчестный поступок. Сегодня я верну эту доску, она ведь твоя по праву – на ней нет моего имени…

Присаживайся, отведай моего вина, я так долго берёг его для нашей встречи! Если бы дети видели меня сейчас, то наверняка подумали, что отец лишился рассудка и беседует с пустотой. Они не знают о том, сколько раз за эти годы я пытался поговорить с тобой, Ригли! А удалось только сегодня… Я просто кожей чувствую твоё присутствие рядом… Так позволь же мне немного поностальгировать о прошлом…

Бог создаёт и гениев, и простых работяг, которые с дотошной точностью помогают осуществиться их дерзким мечтам. Господь не приложился, благословляя, губами к моему челу, судьба не вложила мне в рот серебряную ложку счастья, и мне пришлось работать много и тяжело, чтобы снискать себе репутацию надёжного подрядчика. Но именно в таком качестве я и понадобился Совету Округа Пионер для срочного строительства подвесного моста через Sandy Creek, призванного соединить Маккай с Сариной. Необходимо было в кратчайшие сроки возвести недорогой, но надёжный стационарный мост, чтобы вывозить мешки с драгоценным грузом с завода по переработке сахарного тростника, вокруг которого стремительно вырос городок с поэтическим именем. Новый город был частью огромного мифического Sugaropolis - Сахарной Столицы Австралии, как образно величали в то время Квинсленд. Штат богател благодаря островитянам Меланезии, рабский труд которых на бескрайних плантациях превращал пролитые ими кровь и пот в полновесное золото. Сладость трансформирующихся в драгоценный металл кристалликов сахара заставила тебя покинуть Египет и, проделав долгий путь, бросить якорь у австралийского берега.

Гений приехал в Маккай, поставив местное начальство навытяжку.  А как же, маленький континент на задворках мира любит всё заграничное! Ведь тебе довелось поработать даже в застывшей в снегах загадочной Российской империи, отличившись при проектировании мостов в Санкт-Петербурге. Английский инженер был удостоен приёма в лазоревой громаде Зимнего Дворца, красотой которого мне удалось полюбоваться только на почтовой открытке. Разумеется, знаменитый Джонатан Ригли с лёгкостью получил контракт на проектирование моста через Sandy Creek, возводить который было поручено мне. Я понял, что судьба наконец-то подарила мне шанс превратиться из рабочей лошадки в породистого рысака. Упустить его я просто не мог, не имел права…

Я забросил жену с маленькими детьми, променяв дом на строительную площадку, расположившуюся на песчаном берегу речушки с непредсказуемым характером. Кроткая и ласковая с виду, она каждый божий день превращалась в бурный поток в час океанского прилива. Моей семьёй стали просоленные потом и загорелые до черноты работяги, делающие насыпь для установки опор-пилонов. Подвесить к пилонам тросы было уже легче, как и намертво прикрепить к ним застывшие в вертикальном положении балки. Но как сделать полотно моста настолько прочным, чтобы по нему могли проезжать грузовики? Я ломал голову день и ночь, но все-таки придумал! Не гениальный проектировщик Джонатан Ригли, а я, простой инженер, разработал технологию особой укладки балок, скреплённых стальными стержнями на болтах.  За что мне и была объявлена письменная благодарность Департаментом общественных работ. Не скрою, это было приятно, но я надеялся на большее… 

Мост был прекрасен: ажурный и лёгкий, он словно прилёг отдохнуть на многогранники цементных пилонов. Его гладкое полотно плавно исчезало под колёсами грузовика компании «Marsh & Webster», ставшего первой машиной, испытавшей его на прочность. Нужно ли говорить, что за рулём был я? Это был момент полного, абсолютного счастья, когда хотелось обнять каждого, идущего навстречу. Рабочие, все как один превратившиеся в блондинов благодаря солнцу, выбелившему их шевелюры, встретили меня аплодисментами. Всё было готово к торжественному открытию, оставалось только дождаться прибытия из Лондона мемориальной бронзовой доски, заказанной Советом Округа Пионер знаменитой компании «David Rowell & Co», на которой я по праву ожидал увидеть и своё имя.

Я помню до мельчайших деталей каждый свой шаг, сделанный тем далёким днём. Как будто сижу в уютном кресле в зале синематографа и раз за разом просматриваю один и тот же короткий фильм. Хочешь, попросим механика начать новый сеанс? Ты слышишь жужжание кинопроектора?  Отлично, внимание на экран! А вот и я - обнимаюсь с бригадиром! Джек был славным парнем, простым и надёжным, рабочие его любили, даже подарили ему булавку для галстука с монограммой.  Кадры мелькают быстро, изображение рябит, плёнка постарела за двадцать лет, видно, слишком уж часто я её прокручивал… Оставив Джека Вильямса, я, словно на крыльях, лечу к двери сарайчика-офиса, так долго бывшего моим домом. Теперь можно укладывать вещи: представляю, как обрадуются Анна и малыши, которые уже, наверное, забыли, как выглядит их отец! Распахиваю дверь и тут же спотыкаюсь о деревянный ящик, стоящий у моего заваленного бумагами стола. Не обращая внимания на саднящую ступню, хватаю плоскогубцы с отвёрткой и начинаю в нетерпении снимать крышку, под которой должен скрываться бесценный для меня груз. Планки легко поддаются, открывая засыпанное пахучими сосновыми стружками нутро ящика.  Внимание, Ригли, дальше идёт крупный план! Отсвечивая золотом дорогой бронзы, словно отлитое умелыми руками пасхальное яйцо «Фаберже», из глубины древесных завитков появляется новенькая мемориальная доска, на которой гордо красуется твоё имя… Сеанс закончен, благодарю за просмотр!

Остальное ты уже знаешь, Ригли. Доска никогда не была установлена, поскольку, согласно официальной версии, затерялась в дороге. В то время ещё и не такое случалось: понятное дело, когда живёшь на краю земли, трудно ожидать от почты безупречной работы. Вот как бывает, приятель… Ну что ж, пришло время вернуть твоё имущество. Я отдам украденное открыто и честно, возложив доску на твою могилу. Думаю, что упаковывать её не надо. Давай-ка просто положим твоё импровизированное надгробье на заднее сиденье моего «Packard Deluxe». Уж прости, но я сниму галстук, очень душно. И в левом подреберье что-то колет… Погоди минутку, сейчас передохну и прокачу тебя с ветерком. Или без ветерка, уж как получится…

Ну, тронулись, с Богом! Думаю, что нам надо проехать по Сидней-стрит, чтобы посмотреть на здание Городского собрания, тоже когда-то спроектированного тобой. А вот и оно… Разумеется, флаг над куполом приспущен в твою часть, как и над магазином миссис Дейлер. Вчера во время ужина Анна рассказывала, что весь город погрузился в траур по тебе, Ригли. Флаги скорбно поникли и над офисом Совета порта, и даже над «Гранд-Отелем». Ты застроил половину города, Джонатан! Мы мало общались, но говорят, что ты был добрым и отзывчивым человеком. Как же так вышло, что ты украл мою жизнь?! А может быть, я сам её у себя украл, и ты здесь не при чём…

Пот застилает глаза, а гадюка-зависть, которую я пустил в свою душу много лет назад, поднимает треугольную голову и вцепляется в левое плечо. Но я все-таки успеваю нажать на тормоз.  Боль зажигает в обрушившейся на меня темноте разноцветные сферы, сотканные из огненных искр, как и те диковинные цветы фейерверка, что когда-то распускались в ночном небе над Чайна Таун. Цветы увядают один за другим, роняя лепестки-искры. А когда угасает последний живой огонёк, то с ним уходит и боль, задёрнув за собой тяжёлый непроницаемый занавес…

- Вставай приятель, пойдём!
- Куда?
- Просто иди за мной, я знаю дорогу. Там нас уже ждут…
- Нет, доску оставь здесь, людям на память. Взгляни, теперь на ней есть и твоё имя…