Перевернутое время, 8. Конфеткин расставляет ловуш

8. Конфеткин расставляет ловушку


В двадцать два часа сорок семь минут в квартире генерала Медведева раздался телефонный звонок. Генерал бросил взгляд на экран. Звонил Конфеткин.

– Слушаю, – сказал генерал.
 
– Извините, что звоню в такое позднее время… – начал комиссар.

– Ладно, Виктор Иванович, кончай эту прелюдию, – прервал его Медведев. – Что там у тебя?

– Да вот, хотел бы обсудить с вами кое-какие моменты... Но не по телефону…
 
– Хорошо. Приезжай ко мне. Надеюсь, ты знаешь, где я живу?

– Да.

– Тогда жду.
 
Через пятнадцать минут Конфеткин уже сидел в генеральском кабинете – в том самом, что находился на его квартире, хотя больших различий от кабинета шефа по улице Филатова комиссар не обнаружил. А если эти различия и были, то заслуга в этом была, несомненно, не генерала, а его супруги. Ибо сам генерал был готов трудиться в каких угодно казарменных интерьерах, и это никогда не напрягало его.
 
Прежде, чем приступить к докладу, Конфеткин справился у Медведева о Маше – где она, и что с ней?

Пока без изменений, ответил генерал. Машу перенесли на её квартиру, и она, как и раньше, находится в состоянии окаменелости; за ней присматривает Оля Понамарева – девушка из техотдела.

Несколько успокоившись за девушку, Конфеткин начал выкладывать начальству информацию, полученную им от Парубка и Капелюша.

Генерал слушал его очень внимательно, не перебивая, а потом на бедную голову комиссара Конфеткина посыпались разные мудрёные вопросы – а задавать их Медведев был большой мастак. Ответы Конфеткина звучали вполне убедительно (так, во всяком случае, казалось ему) однако же, осознавая всю фантастичность своих пассажей, полной уверенности в том, что генерал не сочтёт его чокнутым, у него всё же не было. Ибо министерство внутренних дел СССР, а затем и так называемой «независимой» Украины, было отнюдь не тем местом, где собирались разные наивные люди, из числа тех, что слепо верят, развесив уши, всяческим сказочным небылицам. Нет, нет, здесь трудились твердые профессионалы, опытные криминалисты, знатоки своего дела, привыкшие доверять разным материальным фактам, как-то: отпечаткам пальцев на орудии убийства, какому-нибудь оставленному на месте преступления следу, по отпечатку которого они умеют безошибочно установить размер обуви, его марку, фабрику, на которой та шилась, характерные особенности походки преступника, его пристрастия, болезни, рост, вес и даже цвет и разрез глаз. И генерал Медведев был из когорты ещё тех, старых спецов, что привыкли опираться в своей работе не на видения разных выживших из ума пьяниц, но на твёрдые, всем понятные и вразумительные факты. И, тем не менее, то дело, которое вёл его подчиненный, было слишком уж необычайным, с элементами некоторой даже мистики и волшебства, и действовать рутинными методами в такой непростой ситуации означало загубить его на корню. Вот потому-то генерал Медведев, тщательно взвесив все за и против и, само собой разумеется, внеся в план Конфеткина свои ценные генеральские поправки, в конце концов одобрил его. 

Когда дождь начал исполнять свою гремящую кантату в водосточных трубах под чёрным куполом ночного неба, комиссар Конфеткин вышел из генеральской квартиры, спустился в подъезд и, под потоками изливавшихся с небес водяных струй устремился к своей тойоте. Он сел за руль, включил дворники и, разрезая светом фар дождливую пелену ночи, повел машину по безлюдным лабиринтам городских улиц.

Около часу ночи он остановился у дома №35 по улице Луговой и, пригибаясь под струями дождя, протрусил к подъезду; войдя в него, он поднялся по лестнице на третий этаж, проследовал к квартире №34, открыл дверь своим ключом, вошёл в квартиру и тихонько затворил за собой дверь. На мгновение он замер и прислушался… Стояла глубокая тишина... В коридоре царила темень, однако же Конфеткин, прекрасно зная расположение помещений, бесшумно проследовал до нужной ему двери, не задев по пути ничего, и тихонько приоткрыл её. В тусклом свете ночника в виде алого тюльпана, что висел на стене у изголовья кровати, комиссар различил силуэт сидящей на стуле девушки. Он тихонько окликнул её:   
   
– Оля…

Девушка резко дернула головой в его сторону и испуганно прошептала:

– Ой! Кто это там?

– Это я, Конфеткин! – прошептал Конфеткин и, открыв дверь шире, прошёл в комнату.
 
Оля Понамарева поднялась со стула.

– Ну, как она? – спросил Конфеткин, кивая на кровать.

– Как и раньше, – вздохнула Оля. – Пока без изменений. За всё то время, что я тут сижу, она не шелохнулась ни разу.
 
Конфеткин склонился над Машей и стал всматриваться в неё.

Девушка лежала на кровати в неестественно прямой и напряженной позе, словно некое изваяние. На ней все ещё оставалось демисезонное пальто с уже расстёгнутыми кем-то пуговицами; правая рука Маши была приподнята к голове, и она держала в ней зонт.
 
Конфеткин прикоснулся к руке девушки – та была теплой. Он припал ухом к её груди и услышал под тонкой вязанной кофточкой слабое сердцебиение и почувствовал нежный аромат её молодого тела.

Конфеткин выпрямился и ласково провел ладонью по густым прядям её волос, глядя на Машу с неизъяснимой нежностью. Что творилось в эти мгновения в его душе? Об этом в ту минуту ведал лишь один Господь Бог…

Комиссар провёл у постели Маши минут пятнадцать, и они пролетели для него, как единый миг. Наконец он встрепенулся, вздохнул, попрощался с Олей и покинул квартиру.

Он спустился во двор, пробежал к своей машине, сел в неё и уныло опустил руки на руль.

Эх, была бы у него сейчас живая вода! Да только он истратил её всю, до капельки, когда оживлял куклу Машу…

Он включил фары дальнего света и тронулся с места. Ехать при такой непогоде приходилось очень медленно. Хотя, впрочем, форсировать события всё равно не имело никакого смысла, впереди у него была ума времени.

Шел второй час ночи, а точнее, было уже десять минут второго, когда он затормозил в квартале от дома №8 по переулку Доброхотова. Он выбрался из машины и, пригибаясь, устремился к дому.

Подходя к подъезду дома №8, комиссар увидел на противоположной стороне переулка темнеющий силуэт Ниссана. Значит, всё шло по плану. Вениамин Хромов и Александр Пшеничный, находились на свих местах. Других машин в переулке комиссар не обнаружил.

В свете сеющего желтый свет уличного фонаря, сидящие в Ниссане оперативники наблюдали, как их шеф входит в подъезд дома №8 и как он скрывается в нём. Александр Пшеничный выбрался из машины.

Войдя в подъезд, комиссар Конфеткин включил фонарик и стал спускаться в полуподвал. За его спиной раздались негромкие шаги. Не поворачивая головы, Конфеткин продолжил движение к подвалу. Он остановился у двери, вынул из кармана ключи на брелоке и стал открывать амбарный замок, висящий на ушках из стальной полосы. Сняв его, он обернулся. Позади него стоял Саша Пшеничный. Конфеткин передал ему навесной замок и вставил другой ключ в скважину врезного замка. Открыв и его, он снял с брелока ключ от навесного замка и тоже протянул его Пшеничному. Затем он вошёл в полуподвальное помещение и запер за собой дверь на ключ. Пшеничный навесил на ушки навесной замок со стороны лестничной площадки, закрыл его на два оборота ключа, спрятал ключ в карман, поднялся по лестнице, вышел на улицу и возвратился в машину.

Комиссар обвёл лучом фонарика стены и потолок помещения, в котором он очутился; это была небольшая, почти квадратной формы комната, облицованная искусственным мрамором. Потолок был украшен лепниной, с левой руки стоял диван, а перед ним – письменный стол с белым телефоном. Насупротив Конфеткина тонула во мраке затворённая дверь, обшитая волнистой декоративной рейкой. На правой стене была подобная ей дверь. 

Комиссар пересек комнату, открыл дверь перед собой и попал в коридор с небольшим как бы аппендиксом. В нём стояла раковина с краном, и над ней висел осколок мутного зеркала. Окон в помещении не было, и комиссар включил электрическую лампочку. Он увидел, что в коридоре было ещё две двери. Открыв одну из них, он включил свет. Судя по всему, это была бытовка для рабочих. У стены стояли фанерные шкафчики для одежды, посреди комнаты стоял обшарпанный столик, и на нём – электрический чайник. 

Конфеткин бегло осмотрел шкафчики. Рабочая роба, заляпанные цементом ботинки… Он выключил свет, вышел из бытовки, вошёл в другое помещение и осветил его. Это была довольно просторная комната с длинным самодельным столом, тянувшемся едва ли не от порога и почти что до противоположной стены. На нём лежали формы со стеклянными основаниями, обрамленные тонкими рейками – очевидно, в них отливался искусственный мрамор. На столе поменьше, в углу комнаты, лежали матрицы для разнообразных гипсовых деталей – виньеток, багетов и прочих элементов дизайна. Очевидно, это помещение служило производственной мастерской. Окна в нём находились на две трети ниже уровня улицы и были закрыты ставнями, и все-таки Конфеткин не рискнул включать свет. 

Из мастерской он вышел в другой коридор, и в нём обнаружил аж целых три двери. Две из них – боковые, со стороны улицы, и одна ¬– конце коридора, очевидно, ведшая внутренний двор дома. Она, как и говорил председатель кооператива Черноусов, была заперта на засов. За боковыми дверьми Конфеткин выявил помещения с разными строительными материалами: цементом, гипсом, карбидом, гвоздями, трубами, а также со сварочным и ещё каким-то оборудованием… Среди всего этого кооперативного добра наверняка имелось немало укромных уголков, в которых Гайтана могла бы упрятать песочные часы, но это было маловероятно. Ведь после кражи часов ведьма находилась в жесточайшем цейтноте, ей надо было спешить. Да и удобнее было бы держать часы где-то под рукой.

Убедившись, что в производственной части полуподвала не было ни души, комиссар возвратился в комнату, облицованную искусственным мрамором. Он открыл вторую дверь, вошёл в помещение, затворил дверь за собой, повёл лучом фонарика по стене и нажал на включатель. Под потолком вспыхнула электрическая лампочка. Он осмотрел помещение. Окон в нём не было, у стены слева стоял камин с доской из искусственного мрамора, и на ней стояли чёрные механические часы; у смежной стены находился письменный стол, и на нём застыл в молчании жёлтый телефон – очевидно, параллельный с тем, что был в вестибюле. Оформлен кабинет председателя был без претензий на оригинальность: панели из шпонированной древесно-стружечной плиты, подвесной потолок из модулей, обтянутых бордовой винилискожей…
 
Следующая, и уже последняя дверь в этом полуподвале – а она находилась между камином и столом председателя кооператива Феникс – следующая дверь, говорим мы, привела комиссара в комнату отдыха. Но не из числа тех, что оборудуют себе солидные бизнесмены, трущиеся у государственных кормушек.  Нет, нет, то была контора трудяги средней руки, пытавшегося выжить в суровых реалиях нового, буржуазного общества с так называемым «человеческим лицом». 
 
Потертый диван для кратковременного отдыха от трудов праведных, стул, стол, на котором стояла настольная лампа с синим абажуром, небольшой сервант, возможно, слямзенный строителями с какого-нибудь объекта, да платяной шкаф – вот, пожалуй, и вся нехитрая обстановка этой комнаты.

Конфеткин решил начать поиски украденных часов отсюда.

Он обшарил ящики стола, шкаф, сервант, но не обнаружил в них ничего, кроме кое-какой одежды, служебных бумаг, да початой бутылки коньяка «Таврия». Тогда он перешел в кабинет Черноусова и попытался представить себе, куда бы он упрятал часы, окажись он на месте этой ушлой ведьмы.

Почесав мочку уха, комиссар Конфеткин приблизился к камину, присел на корточки, запустил руку в тёмный зев очага по самый локоть и пошарил сбоку от себя. Его ладонь нащупала какой-то округлый предмет. Он извлек его и поставил на каминную доску. Лицо комиссара осветилось лучезарной улыбкой. Волшебная лампа!

От радости Конфеткин едва не пустился в пляс. Так вот, оказывается, кто её спер! Эта ведьма Гайтана! 

Ну, теперь держись, держись старая ведьма! Теперь твоя песенка спета… Вместе со своим другом Аль-Амином он обязательно прищучит её – у него не оставалось в этом никаких сомнений.

Он снова опустился на корточки и пошарил в другом углу камина. Есть! Опять есть!
 
Да, неплохой улов у него выдался этой ночью! На этот раз он выудил песочные часы. И – уж поверьте мне на слово – они составили прекрасную композицию с волшебной лампой и чёрными заводными часами на каминной полке.
 
То была, если так можно выразиться, перекличка эпох!

Песочным часам было не менее тысячи лет, возраст волшебной лампы уходил в допотопную седину тысячелетий, уже необозримую для рода человеческого, а чёрные часы со старым механическим заводом представляли собой эпоху компьютеров, дронов-убийц, атомных бомб и космических спутников-шпионов.
 
Что будет дальше?
 
Куда ещё шагнёт в своём безумии человечество?

Создание искусственного интеллекта? Выращивание людей в пробирках? Сотворение киборгов их плоти и металла – этаких лишенных инстинкта самосохранения супервоинов для грядущих войн?
 
Конфеткин засунул песочные часы обратно в камин, взял волшебную лампу, уселся на стул и принялся тереть её, выговаривая слова древнего заклятия: «Буги, муги, гуги… Маара, паара, даара…»

Зазвонил телефон, и Конфеткин бросил взор на дисплей смартфона. Генерал Медведев! И не спится же ему, однако! Половина третьего ночи – а он бдит!

В это время в лампе раздалось шипение, свист, из неё вырвалось облачко пара, и через секунду-другую в кабинете Черноусова, скрестив мускулистые руки на могучей обнаженной груди, стоял Аль-Амин.

– Ну, наконец-то! – сварливым тоном проговорил джин, словно даже и не замечая доносившегося из телефона рингтона. – Раздуплился! А я уж думал, ты меня до скончания веков искать будешь!

– Погоди, – сказал Конфеткин. – Мне надо ответить на звонок.

Он поднес трубку к уху:

– Да. Слушаю вас, Александр Сергеевич.

– Ну, что там у тебя происходит? – недовольным голосом спросил генерал. – Почему так долго не отвечаешь?

– Веду поиски.

– И как, нашёл?

– Так точно.

– Ну, наконец-то, – вздохнул Медведев и, помолчав немного, прибавил. – И как ты намерен действовать дальше?

– По утвержденному плану.
 
– Ну, смотри, – сказал Медведев. – Смотри, Виктор Иванович. Сейчас все нити в твоих руках. Это-то ты хоть понимаешь?

– Понимаю, – сказал Конфеткин.

– А коли понимаешь, – не удержался от новой порции нотаций генерал, – то и веди себя разумно, без этой твоей художественной самодеятельности. Хватит нам и трёх жертв.

Переживает, подумал Конфеткин.

– Сиди там, и не рыпайся, – продолжал наставлять начальник. – Не высовывай нос из этой норы и, главное, не дай ей приблизиться к тебе. Держи эту ведьму на расстоянии. Если что – применяй оружие…

Какое оружие? – подумал комиссар. – О чём это он? Разве не объяснял он Медведеву, что пока из часов не вытечет весь песок, – весь, весь, до самой последней песчинки – эту ведьму никакая пуля не возьмёт.
 
– Слушаюсь, товарищ генерал, – сказал Конфеткин, стараясь придать своему голосу смиренные оттенки. Однако генерал почуял неладное.

– Что-то ты больно покладистым стал, – с подозрением в голосе произнёс он. – Ты что-то там, наверное, затеял? 

– Никак нет.

– Точно?

– Так точно.

– Ладно, – сказал Медведев, очевидно, уже и сам понимая, что толчёт воду в ступе. – В общем… действуй по обстановке.

После этого ЦУ – уже, наконец-то, последнего – последовало и отеческое напутствие:

– Ну, ни пуха тебе…

Произнеся эти слова, генерал отключился, быть может, из опасения, что Конфеткин пошлёт его к чёрту.
 
– Переживает? – участливо спросил джин.

– А ты как думал! – буркнул Конфеткин. – Естественно, переживает. Не то, что некоторые.

– Хорошее у тебя начальство, – мечтательно произнёс Аль-Амин. – Душевное, чуткое. Мне бы такое…
 
– Да уж, – кивнул комиссар.

– Ты там у него, как сыр в масле катаешься, – продолжал гаерничать джин. – Не жизнь у тебя тут, как я погляжу, а сплошная малина. Только ещё манной кашки не хватает, чтобы твой генерал тебя из ложечки кормил.

– Ладно, Аль-Амин, кончай свои приколы, – сказал Конфеткин, сердито насупливая брови. – Я, конечно, понимаю, что ты засиделся в волшебной лампе, и теперь тебе ужас как хочется почесать языком. Но сейчас нам не до этого. Я попал в очень сложный переплёт, понимаешь? И, к тому же, чертовски устал.
 
– И что же тебе надобно из-под меня, старче? – улыбнулся Аль-Амин.

– Твоя помощь, Аль-Амин. Твоя неоценимая помощь. Ты слышал что-нибудь о некой Гайтане?

– Ты, как я полагаю, имеешь в виду ту мошенницу, что орудовала на пару с Гарольдом Ланцепупом на земле Русской во времена великого князя Владимира Всеволодовича?

– Вот именно, – сказал комиссар.  – В самую точку попал.

– Ну, так и что с того? – сказал джин.
 
– А то, – сказал Конфеткин, – что эта самая мошенница объявилась в наших краях, сперла песочные часы у своих дальних родственников, превратила Машу и двух других человек в окаменелые статуи и теперь, если её не тормознуть, способна ещё наломать много дров. И потому твоя помощь сейчас – мне во как нужна!  – комиссар округлил глаза сделал движение ребром ладони по своему горлу.

– Да, ловко же ты ко мне подкатил, однако! – похвалил Аль-Амин. – Опять, значит, решил меня припахать! А так просто, по-человечески, по-братски, я тебе не нужен?
– Нужен, – сказал Конфеткин. – Конечно же нужен!

– Ага, – огрызнулся Аль-Амин. – Как же! Так я тебе и поверил! Да если бы не твоя Маша – ты бы и пальцем не шевельнул, чтобы меня отыскать.

– Так я же тебя и не искал, – сказал Конфеткин, с самым простодушным видом пожимая плечами. – Я искал волшебные часы, а на тебя наткнулся случайно.
 
– Что и требовалось доказать! – джин вскинул палец, едва не проткнув им потолок.
 
– Послушай, Аль-Амин, – возразил комиссар. – Хорош уже выступать, мы с тобой ведь не в цирке, и твои таланты тут никто не оценит. Лампу спёрла Гайтана, и ты прекрасно знаешь об этом, а я и понятия об этом не имел.
    
– А покумекать, пораскинуть мозгами, ты не мог?

Конфеткин оставил этот выпад без ответа.

– Эхе-хе! – проворчал джин. – Эхе-хе-хе-хе…
 
– Так ты мне поможешь? 

– А куда ж мне деваться, – огрызнулся Аль-Амин. – Оседлал тут, да ещё и помыкает… Ладно, валяй, излагай, что там у тебя такое стряслось. 
   
Конфеткин начал излагать суть дела, хотя и понимал, что джину, с его прозорливостью, и без его рассказа всё было отлично известно. Но – таков уж ритуал. Если он просил у Аль-Амина помощи, то должен был ясно, чётко и понятно обрисовать ему ситуацию. И в этом джин ничуть не уступал генералу Медведеву.

– Да, – протянул джин, пощипывая мочку уха, после того, как Конфеткин окончил своё повествование. – Ну и задачку же ты подкинул мне, однако… Ну и задачку… И так вот всегда: кто-то там нагородил – а ты, Аль-Амин, давай, разгребай!   
 
– Так что будем делать?
 
– Что будем делать, что будем делать! – забубнил Аль-Амин. – А что тебя, собственно говоря, не устраивает в твоём раскладе? Часы у тебя, и ты можешь в любой момент выдернуть из них затычку, перевернуть их с ног на голову, и время жизни этой фурии потечёт вспять. И когда из колбы выпадет последняя песчинка, Гайтана испустит свой поганый дух и отправится прямиком в ад – как и пророчили её матери роженицы. Финита ля комедия!
 
– А Маша? –  воскликнул Конфеткин. – А Босоногова и Оськин? Они что, так и останутся окаменелыми? 

– Ни в коем разе, – сказал Аль-Амин. – Как только эта ведьма переселится в тартарары, заклятие серебряных перчаток утратит свою силу, и заколдованные ею люди вернуться в своё прежнее состояние. Так что нечего тебе сидеть тут в засаде, как тому белорусскому партизану. 

Конфеткин помолчал, насупив брови, а потом произнёс:

– И всё-таки мне хотелось бы повидаться с ней.

– Зачем?

– Боюсь, ты этого не поймешь…

– Куда уж мне! – сказал джин.

– К тому же, это длинная история…
 
– А ты что, опаздываешь на самолёт? Времени у нас – вагон и маленькая тележка. Ведь всё равно раньше ночи эта леди сюда не сунется. Если она вообще сюда сунется. 

– Сунется, – убежденным тоном сказал комиссар. – Обязательно сунется. Не может не сунуться. Ведь в этих часах заключено время её жизни, она не может за ними не прийти.

– Ну, а пока она не пришла, давай, рассказывай…

Конфеткин помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом начал свой рассказ:
 
– Вся эта история завертелась ещё с той поры, как я полез в наши Херсонские катакомбы с двумя другими диггерами. Вход за мной завалило камнями, и я оказался отрезанным от внешнего мира и уж подумывал было, что мне крышка. В общем, тыкался я мыкался в том подземелье, как слепой кутёнок, пытаясь найти выход, пока не пробрался в какую-то пещеру с подземным озером. На отмели я набрел на лодку, сел в неё и поплыл по водоёму наобум Лазаря, вручив свою судьбу Господу Богу. Вот тогда-то я и осознал, насколько верна поговорка: пути Господни неисповедимы. Скалистые берега подземного озера были изрезанными многочисленными фьордами и, войдя в один из них, я попал в подземную лагуну, а из неё просочился в волшебную реку Времени. Эта река вынесла меня на пороги, за которыми лежала Древняя Русь. Перескочив через них, я очутился в эпохе, которая отстояла от нашего времени, наверное, на тысячу лет. А Земля Русская, как ты и сам знаешь, находилась в те времена в крайнем упадке и была раздроблена на мелкие уделы из-за кровавых распрей князей. Правил ею злой и сладострастный колдун Гарольд Ланцепуп, и многие, очень многие русские люди были превращены им в свиней. В заключение всех этих бед, на Руси постоянно дули вонючие западные ветра, омертвляя всё живое. Таким-то вот образом, всё хирело и приходило в упадок, и простой народ изнемогал под железной пятой заморского владыки, однако же в нём бродили упорные слухи о некоем светлом отроке, который должен был приплыть в их мир из Чаши Слёз. А, поскольку эта Чаша Слёз была к тому времени уже вся переполнена людскими слезами, то и пришествия спасителя ожидалось в самом скором будущем.  Ходили толки, что он должен будет явиться внезапно, как яркое солнце после долгой чёрной ночи, и что он, дескать, взойдёт на священную гору Меру, почерпнёт на ней из священного озера Тили-Тили живой воды и напоит ею русский народ. И тогда, по сказаниям баянов, вся нечисть исчезнет лика просветлённой Земли, а напоенный живой водой народ заживёт мирно, дружно и счастливо. Колдуну, ясень пень, было известно обо всех этих пророчествах, ибо он обладал волшебной чашей убиенного им брата, и мог видеть в ней события, происходящие во всех уголках земли. И, к тому же, у него был огромный штат шпионов и доносчиков. Вот почему Гарольд Ланцепуп отдал приказ хватать всех подозрительных мальцов, подобно библейскому царю Ироду. И, едва моя нога ступила на Землю Русскую, как я тут же попал в поле зрения так называемых ланцепупов (неких низкорослых тварей, сотворенных колдуном из лесных муравьёв). Ведь я приплыл на своей лодчонке из-за порогов с верховья реки – а именно оттуда-то и ожидалось, по прорицанию вещей птицы Гамаюн, появление спасителя мира. И, к тому же, я по всем статьям, подходил под описание того отрока из Чаши Слёз. Так что ланцепупы повязали меня, как Ивана Васильевича , едва я пристал к берегу небольшого городка под названием Васильки. В общем, засадили меня в кутузку и принялись выведывать, кто я таков, откуда и зачем явился. Следствие по моему делу вел некий подголем Анабела – огромная расфуфыренная кукла с фарфоровыми очами, слепленная колдуном из красной глины. И, поскольку это его детище не отличался умом Сократа, я принялся сочинять ему всякие небылицы, и какое-то время мне удавалось водить его за нос, а потом и вовсе улизнуть из-под его опеки. Вот тогда-то за мной и началась настоящая охота. Меня желали заполучить все – и ланцепупы Гарольда Ланцепупа, и его ярый противник, человекомуравей товарищ Кинг, засевший в катакомбах и желавший сбросить своего творца с трона, дабы занять его место, и колдунья Гайтана. И эта змея, уж поверь мне на слово, Аль-Амин, была самой мерзкой и подлой гадиной во всём их змеином клубке, интригуя против всех и блюдя только свою выгоду. Будучи правой рукой колдуна, или, лучше сказать, его теневым министром местного разлива, она захватила бразды правления всей страной в свои руки, и без её участия не обходилась ни одна крупная пакость на Земле Русской. Эта ведьма гадила, мутила и сеяла раздоры везде, где только могла, как та англичанка, и, если где-нибудь возникала кровавая заваруха, можно было быть уверенным на все сто процентов, что без её участия тут дело не обошлось.

Да что там толковать! Ты же и сам всё это прекрасно знаешь!

Вот смотри, Аль-Амин: эта гадина втюрилась, по самые уши, как та блудливая кошка, в сына великого князя, Святослава Владимировича и, когда тот отверг её притязания, в порыве слепой ярости превратила его в козла. Она пыталась совратить его невесту, прекрасную Людмилу, взятую в плен Гарольдом Ланцепупом – и только смерть невинной девушки положила конец её проискам. Эта ведьма предала доверившийся ей народ, поведя его за собой на убой, подобно попу Гапону, а потом она продала своего хозяина, Гарольда Ланцепупа, товарищу Кингу и сотворила множество иных чёрных дел в том же роде. И когда мне, с помощью светлых сил, удалось взойти на священную гору Меру и, почерпнув из священного озера Тили-Тили живой воды, оросить ею Землю Русскую, она дала дёру-помидору из страны так, что только пятки засверкали, и с той поры о ней не было ни слуху, ни духу. И вот теперь, считай, уже через тысячу лет, эта гадюка выползла из какой-то щели и объявилась в нашем городке с таким шлейфом злодеяний… И, как ты и сам понимаешь, Аль-Амин, она явилась сюда отнюдь не с благими намерениями. Вот потому-то мне и хотелось бы встретиться с ней лицом к лицу, с открытым забралом, как говаривал мне некогда один персонаж по имени товарищ Кинг, и посмотреть в её подлые, лживые глаза перед тем, как она испустит свой поганый дух. Или, по твоему образному выражению, «переселится в тартарары». 
   
– Понимаю, – сказал джин, выслушав пылкую речь комиссара. – Понимаю тебя, мой мальчик… что ж, люди нисколько не изменились за последние пять тысяч лет. Им всё так же хочется кого-то осудить, вынести свой приговор во имя торжества справедливости…

– А это плохо? – спросил Конфеткин.

Джин поднял палец:

– Я этого не говорил. Отнюдь. Я просто констатирую факт.

Комиссар был слишком утомлён для того, чтобы вести с ним в полемику, и джин, видя это, сказал:

– Ладно, заболтались мы с тобой, однако. Утро вечера мудренее. Иди, дуй спать, а я посторожу твой драгоценный сон.

Конфеткин возражать не стал. Он прошел в комнату отдыха, прилег на диван Черноусова и сомкнул очи.

Проснулся он в десятом часу.

Он скатился с дивана, вышел из комнаты отдыха и увидел, что в комнате с камином его уже ожидает завтрак на серебряной посуде, а джин восседает в поистине царском кресле из чёрного дерева, облицованном золотыми пластинами и покрытом искусной резьбой.
 
– Доброе утро, – промычал Конфеткин.

– Доброе, доброе, – с приветливой улыбкой ответил Аль-Амин. – Ну, и лих же ты поспать, однако…
 
– Да уж, – сказал комиссар. – Что есть, то есть.

– Чистая совесть – спокойный сон! – приподняв палец, с ироническим подтекстом вставил джин.

– Я вижу, тебя опять на афоризмы потянуло, – зевая, проворчал Конфеткин. – Я еще и глаз не успел толком разлепить – а ты уже своими цитатами сыплешь. Кстати, где это ты раздобыл такое шикарное кресло? Небось, антиквариат?
 
– А ты как думал, – сказал Аль-Амин с самодовольным видом. – Это кресло самого царя Соломона!

– Волшебное?

– А то какое ж еще!

– А можно мне в нём посидеть?

– Отчего нет? – сказал Аль-Амин и поднялся с кресла, уступая место Конфеткину. – Садись.

Конфеткин плюхнулся в кресло царя Соломона и поерзал в нём, устраиваясь поудобней.

– Ну как? – спросил джин.

– Ничего, – ответил Конфеткин. – Сидеть можно…

– Нравится?

– Для музея пойдёт, – сказал комиссар. – Но держать его в своей квартире я бы не стал…
 
– А тебе никто и не предлагает.

– И что же в нём такого волшебного?
 
– Иди умывайся, потом расскажу.

Когда Конфеткин умылся и они позавтракали на скорую руку, Аль-Амин предложил ему сыграть партию в шахматишки. Он взмахнул рукой, и на столе появилась шахматная доска с расставленными на ней фигурами.
 
– Не. Не сейчас, – отказался Конфеткин. – Да и не вижу в этом никакого смысла. Ты же просчитываешь все ходы на сто шагов вперед, и в любом случае одержишь победу. Разве что будешь играть со мной без ферзя…

– А жирно не будет? – сказал джин. – Ишь, губу раскатал…

– Послушай-ка, Аль-Амин, и где это только ты нахватался таких словечек. Губу раскатал… Вроде бы же интеллигентный джин…
   
– Ладно! – произнёс Аль-Амин, игнорируя его замечание. – Так и быть, уговорил! Играю без ферзя. Но только, чур, белыми!

При других обстоятельствах Конфеткин был бы не прочь сразиться с Аль-Амином, но было уже без четверти одиннадцать, и…

– Я бы с удовольствием, – сказал он. – Но сейчас не тот случай. Мне вот-вот должны позвонить. Давай-ка отложим это на другой раз.

– Боишься продуть? – улыбнулся Аль-Амин. – Ладно, я снимаю с доски ещё и коня.
 
– Нет, сейчас мне не до этого, – сказал Конфеткин, – у меня голова занята совсем другим. Лучше расскажи-ка мне об этом кресле.
 
– О! – сказал Аль-Амин, вскидывая палец. – Это кресло сделали царю Соломону по особому заказу индийские мудрецы…

И он начал рассказывал Конфеткину о кресле царя Соломона, но его рассказ прервал телефонный звонок Курасова, ведшего наблюдение за подъездом из окна противоположного дома. Он доложил, что всё идёт по плану: скорая помощь уже приехала, из квартиры Босоноговых вынесли окаменевшую Варвару Михайловну, и сейчас санитары как раз закатывают носилки с её телом в машину…

– О’кей! – сказал Конфеткин. – Держи меня в курсе дела.

Итак, операция вступила в новую фазу.

Это демонстрация отвоза Босоноговой на карете скорой помощи была нужна ему для того, чтобы усыпить бдительность Гайтаны. Создать у неё иллюзию, что наблюдение за домом снято, и она может смело идти в расставленные ей силки.

Но клюнет ли эта бестия на их наживку?

Вряд ли она ошивается сейчас возле дома… Эта змея слишком хитра и осторожна для этого и прекрасно понимает, что её ищут; нет, понапрасну она рисковать не станет… Скорее всего, пошлёт к дому кого-то из своих подручных. Хотя, как знать? Эта ведьма способна устроить любой маскарад… явиться в образе какой-нибудь древней старухи, к примеру…
 
Люди, дежурившие у подъезда под видом зевак, были предупреждены об этом. Но все же… всё же…

– Ничего подозрительного не заметили? – спросил он.

– Да вроде бы ничего… – ответил Курасов. – Если не считать одного ушлого типа…

– Какого типа?
 
– Жоры Колбасы. Знаешь такого?

Еще бы Конфеткину не знать этого гуся! Жора Колбаса был домушник, причём довольно высокой квалификации. Такой себе долговязый прыщ, с острым сопливым носом и мутными рыбьими глазами. Его слабостью была тяга к алкогольным напиткам и незрелым девушкам. Но, поскольку девушки, уже даже и перезрелые, давно перестали обращать на него внимание (если не считать самых прожженных шлюх) он сосредоточился, главным образом, на питии спиртных напитков.
 
Но с какой стати ему отираться у дома Босоноговой? Ему бы сейчас зависать в какой-нибудь пивной… Ведь он – человек ночи, и свои делишки обычно обделывает под покровом темноты… 
   
Совпадение?

– Кстати, он уже ошивался тут вчера, но мы не придали этому значения, – как бы читая его мысли, сообщил Курасов.

– Проследите за ним, – распорядился Конфеткин.

Как знать, возможно, он выведет их на след Гайтаны?

Впрочем, в глубине души комиссар не очень-то и верил в это. Но, паче чаяния, его предположение оказалось правильным. Через четверть часа снова позвонил Курасов и доложил, что Вася Колбаса вошёл в кафе «Три сестры» и подсел за столик к молодой женщине, в которой была опознана племянница.

– Какие будут распоряжения, шеф?

Комиссар помолчал, переваривая эту информацию, а потом сказал:

– Если они выйдут из кафе порознь, дайте Колбасе отойти на несколько кварталов и задержите его. Отберите у него мобильный телефон, если он у него окажется.

– А что делать с племянницей? Тоже задержать?

– Нет. Её не трогайте. И снимите с неё наблюдение.

– Ты уверен в этом, шеф?

В голосе Курасова читалось сомнение.

– Уверен.

– А если они выйдут из кафе вместе?

– Пусть уходят.

– Проследить за ними?

– Не надо.

– Ладно, – сказал Курасов. – Тебе из погреба виднее.

По его тону было ясно, что он не согласен с решением начальства.

– Гена, – сказал Конфеткин, придавая своему голосу отеческие нотки. – Только не надо никакой самодеятельности, ладно? За операцию отвечаю я, так что делай то, что тебе говорят.
 
Конечно, и у него был соблазн установить слежку за Гайтаной. Но если она обнаружит за собой хвост… Нет, он решил правильно. Главное, они теперь знают, что она в городе, никуда не уехала, и наверняка явится за часами и лампой. Не даром же её сообщник тёрся у подъезда Босоноговой… 

Аль-Амин снова предложил сыграть в шахматы, и Конфеткин опять отказался. Комиссар был весь как на иголках, хотя и пытался сохранить хладнокровие. Он чувствовал, что что-то назревает, витает в воздухе. Но что?

Через три четверти часа раздался звонок одного из инспекторов, ведших наблюдение за Васей Колбасой: 

– У нас ЧП, шеф.

Вот оно, подумалось Конфеткину. Случилось. Уж слишком всё шло гладко. Всегда происходит нечто непредвиденное, когда всё идёт гладко.

– Что за ЧП? – спросил он.
 
– Племянница вышла из кафе, и двинулась по улице. Мы дали ей уйти, как нам и было приказано, и стали ожидать появления Васи Колбасы. Но время шло, а он не выходил, и мы решили проверить, всё ли там в порядке.

– И что? Он улизнул?
 
– Нет. Мы обнаружили его за столиком. Окаменелым.

Окончание 9. Влипла http://proza.ru/2024/01/21/740