Как я попал в аварию

   В пятницу, 28 ноября 2003 года, я попал в аварию, точнее, в «УНФАЛЛЬ» по-немецки. А было это так. После обеда я решил развести остаток журналов. Погрузил их в велосумки, что висят  сзади  седла, привычно вырулил по давно наезженному маршруту. За 50 метров от дома, съехав с тротуара на проезжую часть, я пересекал перекрёсток. И тут внезапно слева на перпендикулярной дороге появляется машина на высокой для проезда перекрёстков скорости. У меня мелькнула мысль:  «Сейчас врежется!» Мелькнула очень быстро, т. к. тут же я ощутил удар машины по моему старому  верному коню и почти тут же несильный вроде удар правой частью лба об асфальт. «Говорил же я тебе, дураку – одевай шлем», - подумал я, поднимаясь. Из машины уже со стонами сочувствия выбегала  перепуганная молодая немка. Она говорила что-то вроде «Вы не ушиблись» и «Надо к врачу». Я сказал, что мой  «домашний»  врач работает сегодня  только до обеда. На шум из детского сада, что рядом, выскочила сотрудница и тоже спрашивала, не нужно ли вызвать врача. Я ответил, что всё в порядке и  спросил,  нужно ли вызывать в таких случаях полицию. Немка залопотала что-то о какой-то страховке. Вообще в такие минуты вспоминать, что обозначают  немецкие слова одно удовольствие. На асфальте  валялся мой конь с изуродованным передним колесом, сплющенной передней корзиной и отвалившимся крылом. Вдруг рядом оказался какой-то парень. «Вы свидетель?»- спросил я его на чистом немецком. «Он замялся и сказал:  «Нет». Тем не менее Фрау- «гонщица» записала его телефон.
   Так как виновница аварии не унималась, я предложил пройти к нашему дому и посоветоваться с моим приятелем, коренным  немцем Герром Радолей, работающим в своей Химчистке, что под нашей квартирой. Вместе мы пришли к консенсусу, что показаться врачу всё-таки нужно. Предварительно позвонив  своему «фройнду» (то же, что и бойфренд), аварийщица посадила меня в машину и повезла в Винтербергклиник, главную больницу города. По дороге подсел и сменил её за рулём фройнд. В клинике, поинтересовавшись, как положено, в какой кранкенкассе (больничной кассе) я застрахован, и, «обрадовавшись», что я социалхильфеэмпфенгер (получатель социальной помощи), регистратор записала мой адрес, телефон, фамилию моего бератора (инспектора-консультанта) в СоциалАмте и хаусартцихи (домашнего  врача). Затем врач проверил чувствительность лица справа и слева, смазал  дезраствором ссадины на лице, ввёл противостолбнячную прививку. На всякий случай  мне сделали рентген черепа и отпустили домой.
   Меня подвезли назад  к дому, дали 35 евро на ремонт велоконя, что-то сказали о какой-то страховке и уехали с фройндом. А у меня  вечером начались боли в области рёбер справа. Ощупав их и не услышав звуков трения обломков, я поставил себе диагноз «трещина 8 или 9 ребра», и, не обращая внимания на боль, начал готовить ужин.
   На следующий день я пошел к нашему домашнему врачу Диане Морозовой. У неё уже было  привычное столпотворение, т. к. многие русскоговорящие  (и евреи и т.н. «русские немцы») перешли под её крыло, учитывая, что с ней можно поговорить, (не то, что с немецкими врачами, которых не понять.)  Закончив приём, она подробно расспросила меня о происшествии, записала всё на ноутбук, дала несколько советов. Дело в том, что в Германии наряду с массой других страховок существует «Хафтпфлихтферзихерунг», т. е. страховка от  нанесения ущерба третьим лицам. Если я, к примеру, нарушу правила движения,  врежусь на велосипеде  на всём ходу в самосвал и поврежу ему крыло, то с меня, вернее с моей страховой кассы  сдерут несколько тысяч на ремонт этого крыла.
 Но, если при этом что-то повредится у меня, череп там снесёт или ноги оторвёт по пояс, то виновник через свою страховку платит мне «Шмерценгельд», т. е. за причинение мне боли. Им бы эту страховку ввести до войны, то, наверно, не стали бы евреям «боль причинять». Дома я сделал несколько снимков своего лица со ссадинами и затем сфотографировал  цифровой камерой следы торможения машины на перекрёстке.
   На следующий день мне сделали рентген грудной клетки, переломов рёбер не нашли, а трещину практически невозможно было  определить.   Ребро  болело ночью ещё, как положено, пару месяцев.
   По моей просьбе мой приятель, с детства говоривший на немецком с матерью-учительницей, (вот это предвидение будущего) Сергей Лозовский позвонил моей обидчице и выяснил, что она  уже заявила о происшествии в страховую компанию.
    А на третий день  я увидел эту даму со своим фройндом у наших немцев в Химчистке, повидимому вербовали свидетелей. Раз такое дело, думаю, надо и мне что-то делать. И позвонил адвокату-немке, которая неплохо  говорит  и по-русски. С ней как-то легче общаться, в том плане, что рассказать по-немецки о случившемся я кое как смогу, а вот понять ихнее щебетанье скороговоркой – ну никак. Я пришел к ней с дискетами со снимками, планом перекрёстка, подписал доверенность на ведение дела. Она объяснила мне, что сначала она свяжется с адвокатами страховой компании и поторгуется в отношении компенсации ущерба. При их неуступчивости дело решает суд, за ведение процесса виновник платит круглую сумму. Поэтому такие дела обычно решаются полюбовно. Дома меня  уже ждал запрос из страховой компании. Я должен был заполнить специальный формуляр, в котором нужно  было  всё  происшедшее отразить. Эту работу я передал адвокату и стал ждать.
  Прошла неделя-другая. Наконец адвокат сообщила, что страховая компания считает только меня виновным в аварии, это якобы подтвердил тот юноша-свидетель,  который сказал мне, что он не свидетель, т. к. подошел уже после столкновения. На их чертеже было показано, что на меня наехали сразу после моего съезда с тротуара, хотя на снимках чётко видны были следы торможения аж на середине перекрёстка. Я сообщил это адвокату и стал ждать дальше.

28.11.03 20:06

Уже 22.04.2004  Страховая компания молчит, адвокат тоже. И я. Через месяц адвокатесса прислала мне ответ страховой компании, в котором они, ссылаясь на показания лжесвидетеля обвиняли в происшедшем только меня. Вот так! Слава Богу, что отделался лёгким испугом.