Кто мог поверить?

Я делал уроки на подоконнике. Для письменного стола в нашей двадцатиметровой комнате не было места. Обеденный, круглый стол занимал самый центр под абажуром. Каркас абажура был сделан из толстой проволоки, его обтянули зеленоватой тканью, а снизу пришили золотистую бахрому. Держался абажур на электропроводе. Я видел. Когда никого не было, залез на стол и все рассмотрел.
Но я не любил заниматься за круглым столом. Ну как можно? То ли дело подоконник! Широкий, прямоугольный, правда ноги девать некуда из-за шкафчика под окном. В нем хранили продукты: мясные – поглубже, ближе к наружной стенке, там холоднее. Но я приспособился, шкаф мне не мешал, главное, что у меня было свое место, почти стол. А в окно были видны деревья и наша школа, напротив, через двор. Лиц в школьных окнах не различить, но видно, что ребята сидят за партами. Это первая смена, мне во вторую.
- У тебя какие уроки сегодня, - бабушка складывала белье, принесенное с чердака.
- Два труда, пение, физкультура и рисование, - бодро отрапортовал я.
- Ну понятно, отец научил, а ты теперь повторяешь, как попка. А если серьезно? Ты все задания сделал?
- Да, бабуля, даже стишок выучил. Хочешь прочитаю?
- Ну давай, - бабушка села на диван и приготовилась слушать.
Я встал, заложил руки за спину и начал:

- В музее Ленина, стихотворение Михалкова
В воскресный день, с сестрой моей
Мы вышли со двора,
Я поведу тебя в музей,
Сказала мне сестра…

- Все, все, хватит, - запротестовала бабушка, - дальше не надо, вижу, что ты все знаешь. Пойдем-ка, лучше, белье погладим пока соседей нет.
Белье гладили на кухне, там был большой стол и газовая плита. Бабушка положила на стол вдвое сложенный плед, закрыла его белой пожелтевшей тряпицей и начала гладить. У нас было два чугунных утюга. Одним бабушка гладила, а другой грелся на газовой конфорке, ждал своей очереди.

- Сделай погромче, - бабушка закивала в сторону «Радио», висящего на стенке, — Это же Рондо-каприччиозо, а играет Иоко Кубо. Молоденькая девочка, а как исполняет! Она не играет, она рассказывает всем как очарована этой музыкой, как она ее обожает. Между прочем, Сарасате было примерно столько же лет, сколько сейчас этой японской скрипачке, когда Сен-Санс написал Интродукцию и Рондо-каприччиозо специально для него…
Бабушка замолчала, что-то вспомнила и продолжила, - осенью 17-го года я поехала с детьми в Швейцарию. У нас там был домик на берегу озера Цуг, между Цюрихом и Люцерной. Твоего отца еще не было. Сен-Санс прибыл в Швейцарию на гастроли. Мне очень хотелось попасть на концерт, но не случилось, - бабушка продолжала гладить белье.
- Я написала мужу, твоему деду, Соломону: «Салюша, в газетах пишут, что в Петрограде беспорядки. Это надолго или нет? Нам здесь переждать, или возвращаться?», - бабушка смахнула слезу.
- Салюша ответил очень быстро: «Беспорядки, похоже, надолго, так что приезжайте как можно быстрее» …
Люблю гладить белье, это здорово, это настоящее творчество. Каждая вещь требует индивидуального подхода и внимания. А, главное, когда гладишь, отлично думается.
Всякий раз, когда я глажу белье, вспоминаю бабушку и ее рассказ. Конечно, хочется закричать: «Как же вы приняли такое решение? Да вы что? Мой отец мог бы родиться между Цюрихом и Люцерной…»
Но ведь у меня нет прав их осуждать. Они ведь были нормальными людьми, они даже представить себе не могли до какой степени нескончаемыми и убийственными окажутся «беспорядки в Петрограде».
Если бы тогда, в 17-м, моей бабушке и деду рассказали бы до чего дойдут коммунисты, они бы не поверили. Ни один нормальный человек не поверил бы. Нереально.