Игра Зимние посиделки. Кусочек детства

Игра "Зимние посиделки"  http://proza.ru/2023/12/11/177

Мои родители оказались в Подпорожье не по своей воле. В советские времена врачи не имели права искать работу самостоятельно, в Ленинграде этим ведал  Леноблздравотдел. Моему отцу, кадровому военному врачу, после войны комиссованному по болезни из армии, в Леноблздравотделе доходчиво объяснили, что для него работы в Ленинграде нет и в ближайшее время не предвидится.

—Хотите в область? - спросили его. —Вот в Подпорожье требуется кожный врач, можем вам дать туда направление.

Выбора не было — не из чего было выбирать. Отец согласился. На барахолке он добыл  несколько старых учебников по кожным и венерическим болезням, сдал экзамен по специальности, и поехали мои родители из Ленинграда в Подпорожье, рабочий поселок (городом он стал только через 8 лет, в 1957 году) на берегу Свири, где в 30-х годах двадцатого века была по плану ГОЭЛРО построена Свирская ГЭС. Там через год после их переезда родилась я, там провела первые годы жизни.

Условия, в которых мы поначалу жили в Подпорожье, были, как бы это помягче выразиться, мало пригодны для жизни. С еще одной семьёй мы делили двухкомнатную квартиру с крохотной кухней (никаких коридоров, никаких туалетов, только кухонька и две двери из нее в две комнаты) на втором этаже двухэтажного серого деревянного дома. На первом этаже, в точно такой же квартире, жила моя подружка Ирочка Лютова с мамой Анной Николаевной и бабушкой. Анна Николаевна работала на гидростанции - чертёжницей, а моя мама — машинисткой.

Зимы были суровыми, а дом (без водопровода, с печным отоплением) совсем не держал тепла. Зимой кухню не топили вовсе, дровяной плитой не пользовались, готовили в комнате на плитке. Помню, как однажды кто-то забыл ведро с водой на кухне — вода промерзла до дна, из нее торчал вмерзший черпак... Стирали тоже в комнате, и кипятили белье — все на той же плитке, потом бак с бельем ставили на детские саночки и везли к реке — полоскать белье в проруби, а потом, уже выполосканное и отжатое - обратно, сушили все в той же комнате. Случались сильные снегопады, помню один: снега нападало столько, что входную дверь (она открывалась наружу)завалило, её невозможно было открыть, мужчины прыгали из чердачного окна в сугроб, чтобы ее откопать.

В комнате была круглая, крашеная в тёмно-зеленый цвет печка-голландка. Ее топили исключительно березовыми дровами. Дрова хранились на улице, в дровяном сарае. Их обычно в дом приносил папа, он же и печку растапливал, мама только подбрасывала в неё поленья. Но однажды, во время особо сильного мороза она решила сама сходить в сарай: дрова заканчивались, а папа был на дежурстве в больнице. Когда возвращалась домой с охапкой дров, которую несла перед собой, вдруг поскользнулась на льду, не удержала равновесия и упала навзничь. Ударилась затылком о лед, дрова посыпались, упали ей на лицо... Она потеряла сознание, а когда очнулась, то поняла, что идти не может: сильно кружилась голова, тошнота подступала к горлу, шла носом кровь, передние зубы были частично сломаны, частично выбиты. Она ползком добралась до дома, кое-как поднялась по ступеням, открыла дверь.

Дальше — одно из самых ярких и одновременно самых страшных воспоминаний  моего раннего детства (мне было 4 года): мама с окровавленным лицом, оседающая на пороге нашей комнаты. На всю жизнь запомнила себя, кинувшуюся к маме с диким криком:

—Мамочка, только не умирай!

—Все будет хорошо, я не умру, — с трудом выговорила мама, — ты сходи к Першиным (это были наши соседи по квартире), позови тетю Валю, пусть зайдет.

Увидев маму, Валя Першина ужаснулась, и, накинув на себя серый шерстяной платок и плюшевый жакет, бросилась  в больницу напрямик, увязая в сугробах, через заснеженное поле. А мы с мамой остались ждать папу. Я почти непрерывно плакала, меня трясло от страха (помню, как у меня стучали зубы). Мне казалось, что это ожидание никогда не кончится, что папа придет слишком поздно, мы его не дождемся, мама умрет. Откуда вообще взялась эта мысль о смерти - не знаю, должно быть, из сказок про сироток или рассказа про сестру Нелю, дочку папы от первой жены, погибшей во время войны, но я понимала, что мамы у меня больше не будет.

Помню, какое облегчение я испытала, когда папа наконец пришел. У мамы оказалось сильное сотрясение мозга, она потом месяц лежала пластом, папа не позволял ей ходить, носил на руках: она была невысокая и худенькая. Но она всё равно вставала — когда папа уходил на работу. Сотрясение мозга со временем прошло, зубы она вставила, но с тех пор очень страдала от сильных головных болей. Они накатывали периодически — без предупреждения, и так же внезапно отступали. Не помогали никакие таблетки, да тогда и вообще мало было обезболивающих средств. Каждый раз, видя её искаженное от боли лицо, я испытывала приступ страха, представляя её внезапную смерть.

И я ещё долго просыпалась посреди ночи (не каждую ночь, но довольно часто) и не могла заснуть, потому что пыталась услышать мамино дыхание. Ничего не услышав (мама дышала очень тихо), я вставала и шла в темноте к тахте, на которой спали мать с отцом. Только удостоверившись, что мама дышит, я возвращалась на свой диванчик и, успокоенная, засыпала. Это вошло у меня в привычку и прошло только со временем — когда я уже училась в школе.