Петюня

     За столом, у окна, на маленькой кухоньке сидели две молодые женщины с карапузами на руках. Карапузы были разновозрастными девчатами – если одна уже во всю с мамой лопала супчик, с размятой ложкой картошкой и крохотными кусочками перекрученного мяса, то вторая тихонечко покряхтывала в пелёнках у мамы на руках, которая ела тот же суп.

   На помощь маме в «картофельную страду» сестры приезжали по первому зову. Даже сейчас вот так вот – с двухлеткой и совсем малявочкой, трёх месяцев от роду на руках.
Как принимались работать – попеременно давали друг другу отдохнуть то от огорода, то от детишек.
   
  – Девчонки, хорош дурака валять, пора в огород выходить! – прикрикнула мама, приоткрыв двери в дом, чем вызвала притворные горестные вздохи дочерей.
– Сейчас, мам! – отозвалась одна.
– Сонь, ну, ты тут за Катеринкой присмотришь, я уж пойду, мама извелась прям. – улыбнулась младшая, вытирая личико дочери от остатков вкуснейшего супа на щёчках.
– Конечно, Сань, иди! – улыбнулась вторая в ответ. – У меня Варюнька спит уже… – она тихонечко погладила мирно сопящий, розовощёкий свёрток на руках.
 
Александра вышла на помощь к матери.
А София осталась с самыми распрекрасными девахами смотреть мультики.
Она аккуратно положила дочь в кроватку и вежливо поинтересовавшись у племяшки какой мультик ей включить, тут же исполнила любимого «Олобка». Ну, Колобок, так «Колобок» – желание дитя – закон для всяких мамочек, бабушек и тётушек.
Присела рядышком с племяшкой, пригладив ей русые кудряшки, чмокнула во вкусно пахнущую детскую макушку. А Катюшка доверчиво прижалась к тётушке, внимательно глядя на экран и перебирая маленькими пальчиками любимые бабушкины бусы, что ей, как старшей прЫнцессе, по первому требованию вешала на шею бабушка.

Александра выглянула во двор с осторожностью: если Петруша поблизости, она будет звать на помощь. Никого не углядев в обозримом пространстве, она, наконец, вышла из сеней, отщипывая кусочки от недоеденного за столом кусочком хлеба. Хлеб надо доедать – это она помнила с самых малых лет.
Мама ворчала, если они оставляли на столе недоеденный кусочек и говорила всегда:
– Девки, да вы ж почему меня не слушаетесь-то? Я что сказала – хлеб надо доедать.
«Девки» пытали – почему надо, если не доедается уже?
– Потому, что за этим хлебом дед ваш сам ходил! Через всю войну, аж до самого Берлина ноги стоптал! А вы разбрасываетесь!
– Мам, мы же не разбрасываемся… – пытались оправдаться сёстры, искренне представляя, как они разбрасываю хлеб вокруг себя, как будто кормят птиц.
–Ещё как разбрасываетесь! – стояла на своём мама. – Кусочек на столе оставила, не съела, считай, выбросила. Потому, что кто за тебя его доедать будет?
Так и привыклось понемногу доедать за собой даже маленький кусочек.

   Саша, глянув в огород, увидала маму и крикнула, что уже идёт.
Сделала несколько шагов, зашла в маленький огородчик «под мелочь», через который надо было пройти, чтоб попасть в большой огород, где сажают только картошку.
Не успела она развернуться, чтоб прикрыть калитку от курей, что бродили вольно по двору и за его пределами до самых холодов, как вдруг почувствовала странный удар в спину и кто-то стал пребольно хлопать её по спине. Вроде не тяжёлым, но очень шумным и царапучим. Прикрывая голову руками, она, сообразив, кто у неё на спине, заорала. Что есть мочи.
– ААаай!! Мамочкии!! Ааа!!
Заорала так, что даже в доме её услышала сестра. Выскочила на крик, опередив маму, тоже пытающуюся прийти на помощь.
Соня в мгновение ока оценила ситуацию, и пока Саня орала, старшая сестра, улучив момент, как могла, хлестала петуха тапкой, стащенной с ноги. Петюня, поняв, что его рассекретили, и сейчас ему влетит, быстренько спрыгнул с перепуганной до полусмерти Саши и мгновенно ретировался в неизвестном направлении.
– Саша! Саша! Всё нормально?! – наперебой спрашивали Соня и подоспевшая мама.
Осмотрели Александру все втроём, и не найдя ничего страшного, кроме нескольких царапин на тыльных сторонах ладоней, прикрывавших голову, выдохнули и рассмеялись.

Сашка очень боялась задиристого маминого петуха. И сейчас, вместо того, чтобы просто выдохнуть, она пыталась унять задрожавшие губы и часто-часто моргала, прогоняя слёзы.
 – Да, ну, ты чего, Санька! – обняла её сестра, – успели, прогнали супостата, он даже не оцарапал тебя почти! Куртка мамина тебя хорошо уберегла! На спине даже следов нет. Вот что значит, качество! – пыталась отвлечь её от слёз старшая.
Мама улыбалась, глядя на младшенькую – своевольная, с характером, упёртая до невозможности, стояла и ревела сейчас в объятиях сестры, как подросток. Перепугалась очень. С детства боится петухов, спасибо дедушке-шутнику. Но этого, чего скрывать, боялись не просто так. А мама всё не соглашалась его зарубить.
– Красавец он, любовалась мама, – Чего его рубить, пусть в доме мужик будет! – говорила с улыбкой. – Старый он уже, чтоб на мясо его пускать. Пусть уж доживает.
 – Да, мама, он когда-нибудь кинется на меня! Он всё время на меня косо поглядывает, зверюга! – жаловалась Саша маме время от времени.
– Ага-ага! – смеялась мама, – Вот прям на тебя и поглядывает. Делать ему больше нечего, как стоять и тебя караулить у дверей!
    
   Соня вытерла ладошками щёки сестре, как в детстве и достала из кармана носовой платочек со словами:
– Так, вытирай нос и успокойся. Я сейчас им займусь. Я сама его отлуплю сейчас.
– Успокойся, Санечка, посиди, отдышись. А я пойду за внучками присмотрю. – сказала мама и ушла в дом.

А София пошла по двору, заглядывая во все уголки. Ничего. Ну, не мог это хулиган далеко убежать. Пошла в сарайку. Со света мало чего было видно в небольшой пустой сараюшке. Маленькое оконце тоже давало совсем мало света. Соня постояла на пороге, пока глаза мало-мальски привыкли к темноте. Огляделась как следует. Пусто. Но этого не может быть. Не может белый петух спрятаться в пустой сарайке так, что его не найти.
– Петюня, выходи, подлец ты такой… – в пол голоса произнесла Соня. – Выходи, зараза, я тебе покажу, как обижать своих же…
В ответ ей, конечно же, была тишина. Она пошла в самый дальний уголок, где к стене были прислонены несколько деревянных досок и щитов. Заглянула, вообще не веря в успех, потому, что деревяшки настолько близко стояли к стене, что… И не поверила своим глазам – в крохотном свободном пространстве чётко выделялся белый петушиный хвост.
Она просунула руку вперёд, насколько возможно, чтоб уж совсем не драть птицу оттуда за хвост, схватила за крыло и стала вытаскивать. Петюня, конечно, посопротивлялся. Но силы были явно неравны.
Она вытащила его на свет божий и принесла Сашке, со словами:
– Сейчас будет сокращённый вариант наказания, Сань. – и натаскала петуха за бороду и натеребила за гребень, от чего Петюня закатывал глаза, затягивая тоненькой кожицей век, выражая своё явное недовольство.
– Аа! Не нравится тебе! Не нравится? – теребила его Соня за бороду, – А ты что же делаешь? Разве можно на своих же кидаться? Топора захотел, что ли? Ты только посмей ещё раз так сделать, я сама лично тебя им угощу! – врала София, потому, что рубить его сама лично она точно никогда не станет. Но птица не понимала слов, она понимала силу. И этого достаточно было и девушке, и пернатому домашнему забияке. Как только она его отпустила, петух, радуясь свободе, пулей рванул по двору и змеёй просочившись под калиткой, убежал восвояси.

– Ну, вот и покончено с твоим обидчиком! Теперь он долго не вернётся. Да и затих теперь на время. Нам с тобой хватит – картошку выкопать успеем без его нападок! – улыбалась Соня. Воды принести? Да надо, всё же пойти, покопаться в огороде, пока мама с детками посидит.
Саша кивнула. София принесла из дома бутылку воды, и они с сестрой пошли копать картошку.
По началу Саша всё оглядывалась, прежде чем пойти высыпать на просушку очередное, полное картошки, ведро, но быстро пришла в себя и быстренько и ловко носилась, с вёдрами – высыпать, то с вилами – подкопать, вывернуть наружу свеженькие, всё ещё немного хрупкие бока свежей картошечки.

Мама дважды выходила на смену кому-то одной, но сёстры дружно отправляли её обратно. И только когда надо было покормить малышку, Соня шла домой, отправляя и сестру на «перекур».
 
   Каждую осень дочери приезжали маме на помощь – копать. Весну – сажать. Благо, жили неподалёку – двенадцать километров до маминого дома. Мужей не брали, потому, что готовили их к делам посерьёзней – когда крышу починить на сарайке, когда забор поставить, а то дрова переколоть. Да мало ли, куда мужские руки нужны в селе. А тут и так справлялись, поле хоть и не маленькое, а земля добрая, работать с ней легко было. Зато потом, как заканчивалась «картофельная страда» – собирались, маму под белы рученьки и с собой – отдохнуть в город. Где в кино водили, где в сауны ходили, в бассейны.

– Мама! – пару лет повторяли дочери одно и то же, – Коровка у тебя одна, не стадо же! Т.Валя с мужем присмотрит. Курицы? А что с курицами? Зерна, воды им, и пусть себе кудахчут весь день… Мама! Ну, не спорь, мамуль! Ну, отдашь соседке, яиц; ну, молоко она пусть забирает. У неё в доме ртов не мало, им пригодятся эти три литра молока!  Снега ещё нет. Чистить его не надо.
– А вот ты у нас одна. Одна-единственная! Мама, давай, отдохнуть надо. Ну, не хочешь ты в городе жить постоянно – так никто тебя насильно и не тянет туда. А погостить ты можешь у дочерей? Ну, месяцок? На двоих, хотя бы, а?  – переговоры велись не один день. Маму подготавливали к её не планированному отпуску.
– Мамуль, вот увидишь, тебе гарантированно понравится!

И мама однажды сдалась. Ох, сколько радости было! Ох, сколько визгу! Как маленькие девочки, дочки обвивали мамину шею по очереди, расцеловывая с двух сторон.
 Зятья тёщу принимали тепло. Общались с уважением, и она и забывала совсем, почему она так боялась ехать в город, так отнекивалась.
Первый раз всё было в новинку, в диковинку, но потом культурная программа в честь мамы вошла в привычку, и она сама была очень рада ей.
 Время шумело дождями, свистело метелями, слепило летним солнцем, но голоса и улыбки родных перечёркивали напрочь все невзгоды непогоды. Дети взрослели, внуки росли, и только мама оставалась всегда в одной поре – МАМОЙ…