Лекция 6. Французская революция

Отец Серафим Платинский.
Курс православного выживания.

Важную роль в понимании наших трудных времен играет «Курс православного выживания» отца Серафима (Роуза) и отца Германа (Подмошенского) – редкий и весьма ценный православный ресурс. Отцы Серафим и Герман преподавали этот курс в 70-х годах в монастыре в Платине.

Лекции были произнесены на английском языке. Русский текст Вячеслава Марченко.

При чтении следует иметь в виду, что это расшифровка живой устной речи отца Серафима, а не написанный и неспешно обдуманный текст.

Лекция 6.
Французская революция.

Теперь после анализа идей, которые приходили на замену друг другу со времён Средневековья и формировали современное мышление, мы подходим к нашему времени, то есть к истории последних двух столетий. Всё, что происходило до Французской революции имело охарактеризованный нами один определенный дух, одно настроение, но то, что происходило после, имело уже новый дух. Период истории до 1789 года был назван «Старым Порядком», а период последующей истории стал «Революционным Веком», и в наше время он ничуть не изменился.

Этой теме придётся посвятить несколько лекций, потому что сейчас мы продолжаем и историческое описание современного мышления, и в то же время покажем кое-что ещё. В процессе нашего анализа мы будем останавливаться и изучать единую скрытую основу этих идей. Как, например, какова была философская и теологическая база революционного настроения или так называемое «богословие» революции?

Но что мы подразумеваем под словом «богословие»? Точно так же, как в Православии есть своё Бого-словие, своя догматическая структура, которая проникает во все аспекты жизни верующего человека и изменяет их; также  есть такое богословие и в современном мышлении, которое достигло своей вершины в Революции, так это богословие складывается из целой системы верований, которая влияет на жизнь людей и направляет движение истории.

Мысль о том, что современная история является случайным результатом конфликтующих сил, оторвана от действительности. Напротив, определённое направление, определённая философия или теология специально разрабатываются до такой степени, что так называемым прозорливым «пророкам» среди модернистов удаётся предсказывать то, как в конечном счёте эта «теология» приведёт к изменению человека. Чуть позже мы приведём соответствующие цитаты и дадим несколько примеров. Однако сейчас будет уместным вспомнить слова Ницше, который утверждает в книге «Воля к власти» (The Will to Power): «Я описываю здесь историю 20-ого века, триумф нигилизма, потому что когда те идеи, которые я сейчас провозглашаю, войдут в массы, тогда начнётся такая революция, которую мир прежде не видывал». И действительно, идеи, некогда озвученные философами, завладевают умами масс, и тогда происходят непоправимые изменения.

Можно процитировать и другого философа, такого же безумца, Генриха Гейне, еврея, жившего в Германии, который был всецело предан революционному духу. Он озвучивает такие мысли, которые показывают, что он полностью соответствовал начинавшемуся хаосу. Он написал книгу «К истории религии и философии в Германии» (Religion and Philosophy in Germany), в которой очень точно подметил, что стояло за идеологией Лютера, идеологией Канта, Гегеля и всех современных философов. В 1834 г. он написал такие слова: «Запомните, вы, гордые люди дела, вы несчастные подсобные рабочие, прислуживающие мыслителям, которые, часто из своей скромности, назначали вам эту неподъёмную работу. Максимилиан Робеспьер был только рукой Жана Жака Руссо, только той кровавой рукой, выросшей из утробы тела-времени, душу которого создал Руссо».

В другом месте он даже пророчествует о своей собственной стране. Он говорит французам о том, что немцы также устроят революцию: «Тогда восстанут древние каменные боги из забытых руин и сотрут с глаз пыль веков, и снова пробудится Тор, возьмёт в руки огромный молот и сокрушит им готические соборы… Не радуйтесь фантазии, которая предвидит в реальности тот же революционный всплеск, свершившийся в умах человечества», так как немецкая философия действительно была передовой. «Мысль предшествует поступку, как молния грому. Немецкий гром имеет истинно немецкий характер: он не слишком быстр, и грохочет довольно медленно. Но он придёт, и когда вы услышите о таком разрушении, о котором прежде никто не слышал за всю мировую историю, тогда знайте, что наконец ударила немецкая молния. При таком сотрясении орлы будут падать с неба, а львы в самых отдалённых частях Африки начнут кусать свои хвосты и прятаться в своих королевских логовищах. В Германии разыграется такая драма, по сравнению с которой французская революция покажется невинной идиллией. В настоящем времени, правда, всё ещё довольно тихо; и, хотя кто-то изредка пытается создать некоторое смятение, не думайте, что они являются настоящими актёрами пьесы. Они всего лишь лающие и бросающиеся друг на друга дворняжки, которые гоняются друг за другом по пустой сцене до того назначенного часа, когда на сцену взойдёт труппа гладиаторов и сразится не на жизнь, а на смерть».

«И этот час придёт. Как на ступеньках амфитеатра, соберутся народы вокруг Германии, чтобы стать свидетелями ужасного боя». Позже мы увидим, что произойдёт в Германии, когда на самом деле разыграется революционный шторм.

Ни один автор, ни одна книга по истории или об исторических событиях не вмещает в себя всю философию или теологию, создавшую современную революционную историю. И потому нам предстоит проанализировать множество различных исторических событий, изучить труды разных писателей, философов и попытаться уловить глубинную суть всей этой философии.

На самом деле, это чем-то похоже на изучение святых Отцов. Невозможно прочитать какого-то одного святого Отца и воспринять всё Христианское учение, потому что многие Отцы выражают разные точки зрения, отвечают на разные вопросы. И только вся совокупность творений  святых Отцов содержит мудрость всей традиции. Современные историки, конечно, сказали бы, что один противоречит другому и т.п., но если воспринять дух Православия, то станет ясно, что один святой Отец дополнял другого. Во всех трудах святых Отцов на самом деле проявляется невероятная гармония.

Подобным образом существует гармония и в трудах современных мыслителей – тех, кто действительно шёл в ногу с духом времени. Можно почитать одного писателя и узнать что-то одно; прочесть другого и узнать о другом. Во Французской революции можно увидеть одну сторону, в Наполеоне — другую. Но если сложить всю информацию воедино, вы увидите совершенную гармонию; окажется, что всё это имеет смысл. На самом деле этого никто никогда раньше не делал — не проводил такой анализ — и потому нам нужно будет изучить множество разных аспектов.

Помимо революции мы должны также изучить два типа современных мыслителей: назовём их философами и деятелями. Философы — это те, кто создаёт идеи, а деятели совершают исторические события. Или, как сказал один ранний философ Французской революции, первые называются «философы разрушения» – это те, кто лелеет такие мысли; вторые — «философы-убийцы», то есть те, кто выходит и убивает людей.

Современный век есть век революционный, когда современная философия оказывает глубочайшее влияние на нашу жизнь. Прежде философия была в основном заботой высших классов, так сказать, праздных людей, располагающих большим количеством свободного времени. Но теперь в современную философию вовлечены все, она начинает влиять на судьбы людей. Эти две стороны, философия и претворение в жизнь ее идей, о которых мы говорили, не совсем отделены друг от друга, наоборот, они переплетаются. Итак, нам предстоит понять, прежде всего, как они связаны.

Во-первых, философия вдохновляет на совершение поступка. Без нее не было бы и революции. На самом деле, Наполеон даже сказал, что «без Жана Жака Руссо он бы не существовал». Во-вторых, философия не является чем-то, что заканчивается, как только происходит переход к действию; философия продолжается и во время совершения этого действия и далее. Можно даже сказать, что она подтверждает результаты действия и продолжает убеждать деятелей совершать ещё больше. Чаще всего революционные деяния являются работой небольшой организованной группы, но им это удаётся по причине того, что у них есть поддержка мозгового центра, то есть духа времени, желающего оправдать любые крайности. Без такой поддержки общего мышления времени все революции закончились бы сразу после убийства организаторов.

Но даже сегодня мы ясно видим, что коммунизм продолжает своё существование, и ему удаётся покорить половину всего мира именно потому, что Запад поддерживает те же самые основные идеи и, соответственно, желает оправдать преступления коммунизма.

Анализируя революционные действия, невозможно до конца разобраться во всём, что происходит и ясно понять, кто был вдохновителем каждого отдельного события, какое тайное общество над ним работало, где были шарлатаны, а где кто-то просто пытался сделать себе имя. Сами тайные общества, вовлечённые в этот процесс, себя скрывают. И потому  невозможно разобраться во всём и сказать — как сейчас некоторые любят говорить: что они могут обнаружить каждое место, где совершаются коммунистические заговоры. Всё намного глубже. Такое мышление похоже на идеи «Джона Бёрча», согласно которому, если человека заметят рядом с коммунистом, это значит, что обнаружился заговор, хотя, конечно, на самом деле это вовсе не обязательно так. Единственное, что мы можем сделать, это взглянуть поглубже и проанализировать озвученные идеи, совершённые действия, их значимость и преданность современной философии — революционной философии — и увидеть, какие из них полностью соответствуют духу времени  и позже приведут к определённым результатам в будущем.

Следовательно, прежде всего, мы попытаемся проследить историю развития современной мысли в революции. Под словом «революция» я понимаю, конечно, то новое, что приводит к вселенскому движению народов, движению, начавшемуся с Французской революции. Мы попытаемся показать, в чём состоит единство всего революционного движения и проследить его теологическую философию и психологию. Такой анализ даст нам внешний, объединённый облик революционного века. И затем в следующей лекции мы обратимся уже к внутреннему, так называемому «духовному» стремлению современного человека, которое вдохновляет его на достижение конечной цели всякой революции.

Изучая Французскую революцию, с которой мы начнём, потому что именно в это время произошла первая вспышка современных нам идей, мы будем руководствоваться таким подходом, который отличается от большинства исторических подходов к ее изучению.

Это повсеместно выглядит так, что революция была устроена людьми с благими намерениями, несмотря на то, что к сожалению, иногда в этот процесс вливались убийцы и проходимцы всех мастей; изменялись исторические обстоятельства, внешние опасности повлияли на изменения планов, и всё пошло не так, как было задумано. В итоге, идеалисты расстраивались и решали вернуться и начать заново. И такое мнение, с учётом реальной истории событий, выглядит крайне наивным. Всё, конечно, совсем не так. Я не хочу сказать, что каждое мельчайшее событие было продумано заговорщиками. Существовали и другие мотивы. Появилось много и таких людей, которые сами жаждали власти и террора. Всегда возникает много запасных путей, по которым революция уходит в сторону и потом снова возвращается к своей главной цели. Так, как я и сказал, нам нужно будет понять, в чём суть различных произошедших изменений и проследить непрекращающуюся линию революционных событий.

Для точности нашего анализа мы обратимся к одной очень интересной книге на эту тему. Она была написана в 1797 г. человеком, который во время революции 1790-х находился в Париже. У нас есть издание 1818 г. Книга эта называется «Записки о якобинцах» Огюстена Барруэля. Его воспоминания очень ценны, потому что он оказался в самом центре событий и  встретился лицом к лицу с мыслителями, похожими на тех, которые и сейчас продолжают утверждать, что вся эта затея была всего лишь экспериментом, который не удался. Он провёл целое исследование на основе множества текстов — мы увидим, какие это были тексты — и показал, что в основе Революции находилась одна идея или черта, которая не была случайной. Он говорит многое о тех вещах, которые сейчас писатели и историки могут назвать случайными процессами: «Нет, они так планировались». И его мнение основано на изученных документах.

Я прочту часть вступления к его книге, в которой показан такой подход. Автор пишет: «Под этим страшным именем якобинцев», — которые были радикалами, возглавившими революционный процесс, — «под этим страшным именем якобинцев в первые дни Французской революции появилась секта, пропагандировавшая идеи свободы и равноправия; во имя этого равноправия и этой беспорядочной свободы она попирала ногами алтари и троны; во имя того же равноправия и той же свободы она призывала все народы к бедствиям восстаний и ужасам анархии».

«С первых дней своего появления эта секта насчитывала триста тысяч участников, вооружённых двумя миллионами орудий, которые можно было привести в действие по всей территории Франции, это были факелы, копья, топоры и все, что образно можно назвать ударами  молнии революции».

«Все зверства совершались под покровительством, движениями, порывами, влиянием и действиями этой секты. Они наполнили огромную часть империи кровью епископов, священников, дворян, богачей, граждан всех классов любого возраста и пола. Именно ими были торжественно казнены на эшафоте измученные бесчинствами и приведенные к позору во время долгого пленения Король Людовик XVI, его жена Королева и его сестра Принцесса Елизавета, а судьбы монархов всего мира встали под угрозу той же расправы. Именно при помощи этих людей Французская революция стала бедствием для всей Европы, общий ужас тщетно объединял силы для того, чтобы положить конец нарастанию революционных войск, более многочисленных и более разрушительных, чем нападения вандалов».

«Кем же, наконец, были эти люди, вышедшие, скажем так, из недр земных, со своими догмами и ударами молнии, с планами, средствами и решимостью на такую свирепость. Что это за пожирающая секта?»

«Какое может быть у них учение и какие наставники? В чём состоят их дальнейшие планы? Французская революция закончилась, но перестанет ли она мучить землю, убивая королей и третируя народы?»

«Мы видели, как они пытаются убедить людей в том, что за революцией не было никаких революционных заговорщических сект, что всё это всего лишь вымысел. Для них все беды Франции и все ужасы Европы следовали один за другим и просто были связаны со течением непредвиденных случайных обстоятельств, которые невозможно было предугадать. Таким образом, им, казалось, не было смысла выискивать заговоры и их организаторов, управлявших цепью событий. Те марионетки, кто правит сегодня, не знают о планах своих предшественников; а те, кто придут на их место также не узнают о планах в свою очередь тех, кто был до них».

«Озабоченные таким ложным мнением, наполненные такими опасными предубеждениями, эти мнимые наблюдатели с готовностью скажут народам: пусть Французская революция больше вас не пугает. Это всего лишь вулкан, который проснулся сам, и никто не мог даже знать, где его очаг; но он исчерпает своё топливо на противодействующие силы, которые увидели его возникновение. Вы объявляете, что — по причинам, неизвестным у вас, из-за элементов, менее подверженных брожению, по законам, более соответствующим вашему характеру, общественное благополучие менее подвержено опасности. Судьба нашей страны – это не  судьба Франции. Но если вам придётся однажды принять участие в похожих событиях, вы не сможете этого избежать. Случайное стечение и фатальность обстоятельств сметут вас против вашей воли. То, что вы, возможно, сделали, чтобы миновать это – как чума, которая только ускорит ваше падение.

«В моих руках имеются воспоминания бывшего правителя» Людовика XVI, который был «осведомлён о причинах революции и особенно о главных заговорщиках, о которых неплохо бы узнать миру, а также о планах заговора. Я читал его высказывания о том, что бесполезно искать людей или общества, которые замыслили уничтожить престол и алтарь, или создали заговорщический план. Несчастный Монарх! Когда те самые люди, которые должны были оберегать тебя, не знают ни имени, ни о существовании твоих врагов, стоит ли удивляться тому, что ты и твой народ станут их жертвами!..»

«… Мы скажем им: во Французской революции всё, включая самые страшные злодеяния, было заранее предусмотрено, обдумано, спланировано, решено, предписано: всё стало результатом самой нижайшей подлости, с тех пор как всё было готово и осуществлено теми, кто сам руководил линией заговоров много лет назад, прописанных в тайных обществах, и кто знал, как выбрать подходящий момент для осуществления своих планов и ускорить его».

«Если в этих ежедневных событиях существуют обстоятельства, которые кажутся менее всего результатом этих планов, тем не менее есть одна единственная причина их осуществления тайными агентами, которые, с одной стороны, вызывают эти события и знают, как извлечь из них выгоду или осуществить их, а с другой, руководят ими, следуя определённой цели. Все эти обстоятельства могут послужить поводом или удобным случаем для осуществления определенных планов, но главная причина революции, её жестокостей и преступлений всегда станется независимой» от этих случайных обстоятельств. «И эта главная причина была задолго до её осуществления озвучена в заговорах».

«В раскрытии цели и размаха этих заговоров я должен развеять ещё более опасное заблуждение. Речь идёт о фатальном заблуждении среди людей, которые без труда согласились бы с тем, что Французская революция была спланирована, но в то же время не боятся утверждать, что в первоначальном замысле её создателей революция должна была привести только к счастью и возрождению Империй; что если эти самые несчастья помешали этим планам, то это произошло только потому, что на  пути появились непреодолимые препятствия»; и, кроме того, «невозможно возродить великий народ без великих потрясений; но  в конце концов шторм не может продолжаться вечно, и волны улягутся, и покой возвратится, и тогда потрясённые народы вместо того, чтобы бояться Французской революции, встанут на тот же путь, крепко держась её принципов».

«Именно это заблуждение наиболее сильно распространяется лидерами якобинцев». Такое объяснение «стало первым орудием восстания всей общности конституционалистов, которые всё ещё считают свои декреты о правах человека шедевром общественного закона и которые всё ещё не теряют надежду на возрождение всей вселенной при помощи этой политической рапсодии». Такое объяснение «было дано всем тем, чья глупая доверчивость со всеми благими намерениями видит только необходимые неудачи в ужасах 10-го августа и в резне 2-го сентября», которые мы тоже обсудим. «Оно, наконец, было дано всем тем людям, которые даже сейчас утешаются тремя или четырьмя тысячами казней, миллионами жертв, которых война, голод, гильотина, революционные несчастья стоили Франции; всем тем людям, которые даже сейчас смиряются с  сильнейшим геноцидом под предлогом того, что эти ужасы в конце концов приведут к лучшему порядку вещей».

«Я возвышаю свой голос против этой ложной надежды, против всех предполагаемых намерений революционной секты, чтобы показать их истинные планы и заговор для  воплощения.  Я буду говорить, потому что эти слова должны быть сказаны и потому что все возможные доказательства уже были получены. Французская революция стала тем, что должно было произойти в духе планов этой секты. Всё зло, которое она совершила, она должна была совершить; все её преступления и все зверства были не более чем необходимым результатом её принципов и подходов. Я скажу даже больше: будучи далекой от подготовки счастливого будущего, Французская революция была всего лишь одной попыткой сил этой секты, заговор которой в дальнейшем распространяется на всю вселенную».

«Если среди наших читателей есть такие, которые заключат, что если секта якобинцев не будет уничтожена, то всё общество может погибнуть и все правительства без исключения постигнет тот же ужас потрясений, переворотов, резни и адской французской анархии, то им я скажу: Да, этого вселенского ужаса действительно должно ожидать, если секта не будет полностью истреблена».

«То, что якобинцы разрушили сначала, они разрушат снова. Они будут преследовать во тьме великую цель своего заговора; и через новые потрясения они научат народы тому, что Французская революция была всего лишь началом вселенского конца, который входил в её планы».

«Человек видел исступление, ярость и дикость этой секты; он мог признать ее источником всех преступлений, всех разрушений, всех зверств Французской революции; но он не знает достаточно о том, какие учителя, какое учение, какие клятвы и какие дикие планы были у нее».

«Результатом этих исследований и доказательств, которые я собрал, помимо всего также из архивов якобинцев и их первых наставников, явился вывод, что секта якобинцев  и их планы сами по себе являются только лишь объединением, коалицией более сложной тройной структуры, тройного заговора, в котором задолго до революции было прописано и остаётся прописано по сей день свержение алтарей, трона и, в конце концов, всего гражданского общества». Все это было заранее спланировано. Три заговора, о которых говорит Барруэль, были заговорами философов, масонов и иллюминатов.

«Если вы думали или думаете, что возмущение якобинцев кончится c возмущением Франции, то сильно заблуждались или заблуждаетесь. Французская революция есть только первый опыт якобинцев. Их ухищрения, заклятия и заговоры простираются на Англию, Германию, Италию, Испанию и на все европейские державы».

Вольтер

Теперь мы попытаемся проанализировать те идеи, которые подготовили революционную почву ещё до Французской революции. Прежде всего свою роль сыграла философия эпохи Просвещения, которую мы уже коротко проанализировали в прошлых лекциях. Барруэль называет Вольтера самым значительным философом Просвещения, потому что, когда молодой Вольтер был в Англии, он поклялся, что посвятит свою жизнь уничтожению Христианства; и именно он произнесёт в последствии эту фразу: «Раздавите гадину», то есть уничтожьте эту бесславную вещь, имея в виду религию Христа, и желая заменить её, конечно же, своей религией, т.е. религией деизма.

Он и его ученики, как я сказал, были теми, кого Барруэль называл «philosophes corrupteurs», философами разрушения. А якобинцы назывались «philosophes massaceurs», философами-убийцами, теми, кто следовал идеям, кто выходил на улицы и срубал людям головы. Для Барруэля также значимыми являются Дидро и Д’Аламбер среди всех деистических философов, а также Фридрих II, король Пруссии, который часто встречался с Вольтером. Мы видим, что в то время, как и позже в большевизме, самые диким революционерам удаётся убеждать королей и высших правителей следовать своим планам.

Позже мы будем говорить о евреях, но пока только отметим интересный факт. Дело в том, что и Д’Аламбер, и Вольтер, в своей ненависти к Христианству, пытались убедить некоторых царственных особ Европы восстановить храм в Иерусалиме, для того чтобы доказать, что Христианство было ложной религией. И это же пытался сделать Юлиан Отступник. Вольтер даже написал в письме Екатерине II: «Пожалуйста, постройте храм в Иерусалиме». Но Екатерина оказалась намного умнее и отвергла эти поползновения.

Многие правители, герцоги Германии и французская знать были сильно заинтригованы такими идеями; среди них оказались дикие революционеры, которые  хотели избавиться от Христианства. А это, конечно, стало глубоким основанием и объяснением того, почему революция имела такую поддержку.

Екатерина II – Самодержавная Императрица Российская, хотя  и была немкой, но оказалась намного умнее других правителей. Она даже призналась Вольтеру, что не может продолжать следовать его идеям, хотя и была его хорошим другом; и что, если его идеи будут приведены в жизнь, она не сможет больше приглашать его на встречи или позволять ему выступать с речами. Позже, когда вспыхнет Французская революция, она, естественно, арестует всех масонов – и так положит конец революционным настроениям в России того времени.

Руссо

Второе главное течение. Идеологом первого течения стал Вольтер и философы-деисты, которые были рационалистами, то есть, сводили всё до уровня своего понимания — вторым основным течением философии, которое оказало огромное влияние на революцию, была философия чувства, идеологом которой стал Жан Жак Руссо. О себе он говорил, что обладал романтическим духом. Он был полон великих чувств. Он всегда находил кого-то, кто бы поддержал его. Он любил уходить в лес, взяв с собой какого-нибудь принца, и бродил по лесу, наполняя сердце великими чувствами, он везде видел Бога, и это было его религией. Он жил своими эмоциями, в царстве туманности и неопределённости. Но так же, как Вольтер, который снизил всё до уровня собственного разума, Руссо свёл всё до уровня своих чувств. Две эти стороны — конечно, очень сильные в человеке, как  две стороны его естества — проникли в революционный дух. Религия чувства стала намного более доступной для людей, чем религия разума.

Руссо создал свою философию природы, которая оказала сильное влияние на революцию. Именно ему принадлежал призыв «Назад к природе», прочь от искусственности и цивилизации. Хотя он и не говорил открыто о том, что мы должны отвергнуть цивилизацию, но как-то сказал, что, так как мы всё равно испорчены, мы можем не становиться  более образованными. И таким образом  всё-таки противопоставлял искусственности цивилизованной жизни простоту того, что казалось ему жизнью примитивной или природной. Еще он заявлял, что в первый раз, как только кто-то произнёс фразу «это моё», тогда было положено начало разрушению. Он даже выступал против идеи частной собственности.

Руссо создал книгу «Эмиль» (Emile), где описал образование молодого человека, которое почти ничему его не учит, но природа восполняет все знания. Учитель просто убирает преграды, мешающие развитию природы в ребёнке. Нет никакой внешней силы. Нет никакой религии. Когда ребенок вырастает, приходит время выбирать свою собственную религию. У него не будет никаких предубеждений или привычек. Руссо даже говорил, что до 12-ти летнего возраста ребёнок не должен различать правую и левую руки – для того чтобы знание не повредило ему.

Когда Вольтер прочел «Эмиль», то написал Руссо, что чтение этой книги напомнило ему хождение на четвереньках, «но так как прошло уже более шестидесяти лет с тех пор, как я последний раз так ходил, мне уже невозможно вернуть эту привычку». Тем не менее, они были во многом согласны: один отрицал всё, кроме своего разума, второй — всё, кроме своих чувств. Таким образом, хотя [они] противоположны в своих основных взглядах, поскольку Руссо также не любил этот сложный рационализм, всё же их влияние было огромным, потому что оно захватило обе стороны человеческой природы и смешалось с духом революционных деятелей: оба мыслителя серьезно вдохновились этими идеями.

В своем политическом мировоззрении Руссо развил идею о том, что самодержавие даётся не от Бога, не через высшие классы, но исходит от простых людей. Конечно, в этом заключается вся суть организации  революции. Но, как мы увидим позже, его философия странным образом оправдывает тот факт, что вдохновлённые революционной идеей личности заканчивают ее установлением тирании, потому что, как заявил Руссо, воля общественности доминирует над  волей личности. Он считал, что когда совершатся государственные перевороты и короли будут повержены, тогда все вдруг станут счастливыми. Над ними возобладает коллективная общая воля. И если этого не произойдёт, то массы начнут управлять личностью.

Руссо единственный утверждал, что «Человек рождается свободным, а между тем, он всюду в оковах». Отметим здесь, что основная идея революции все-таки подытожена Марксом. Руссо говорил, что его религия – есть религия чувства. Он был таким же деистом, как и Вольтер, но его деизм не оказывался настолько продуманным и заключался только в его собственных чувствах к Богу. Руссо также верил в бессмертие. Но вера эта явилась лишь субъективным чувством. Все догмы подчинялись его сердцу. И его молитва никогда не была прошением, потому что он не верил в то, что Бог отвечает на просьбы к нему; она была скорее похожа на всплеск вдохновения, радости от общения с  природой, и в итоге стала хвалебною песнью Великого Бытия, то есть, великого бога деизма.

В своей идее всеобщего благосостояния он отрицал допустимость существования всякой религии, в том числе Христианства. По его схеме должна быть провозглашена вера, всецело гражданская, а её указами должны стать общественные мнения, без которых невозможно стать хорошим гражданином или верующим индивидом — так он имеет в виду создание новой авторитарной религии. Поскольку все общество должно быть подчинено ей одной, то тем, кто не принимают ее, придется покинуть страну. А если кто-то принявший эту религию, восстанет против неё, он должен быть казнён.

Таковыми выглядят два философских течения, которые проникли в создание революционного ума: идея первого состояла в том, что одна личность сама может придумать систему, в которой общество будет упорядочено более гармонично; а второе течение говорило о том, что чувства человека приведут его к истине. Но ни в одном из этих течений не было никакой внутренней основы: понимание Божественного Откровения и традиции исключалось. Оставалось только очень размытое деистическое представление о Боге.

Мы, православные христиане, знаем, что тот, кто отвергает Откровение, традицию, Церковь и принимает всё, что диктуют ему его разум или чувства, тот открыт для того, чтобы в него вошёл сатана, потому что сатана входит в человека посредством мыслей и чувств. И мы поймем, почему в революционных вспышках невозможно  объяснить, что происходит, если не видеть, что всеми этими событиями управляет диавол . Он завораживает этих людей всевозможными сюжетами, всевозможными лозунгами.

Тайные общества

Но вот к этим двум философским элементам добавляется третий — тайные общества. Конечно, они вели подпольное существование на протяжении всей эпохи Просвещения, но именно в 18-ом веке появляется или возрождается новая секта. Эта секта назвалась франкмасонство, она возникла в Англии в 1717 г. и очень быстро распространилась по всей территории Франции, Америки и  Европы. Франкмасонство в Англии и Америке имело отличие от такового в Европе, особенно это касалось католических стран. Причину таких отличий понять не так сложно.

Английское мышление, давшее миру философию деизма, — это так называемое «консервативное» мышление; то есть, оно способно верить во всё, что угодно, и довольствоваться этим и не делать из своей веры никаких логических выводов. К примеру, Дэвид Юм, который разрушает весь мир, отдыхая в кресле с чашкой кофе и курительной трубкой, не понимания, что его идеи приведут человечество в полное отчаяние.

Точно так же английское масонство родилось из духа терпимости и желания найти некое религиозное верование, не похожее ни на католицизм, ни на протестантизм, но способное соединить в себе всех людей доброй воли. И им этого вполне хватает. Эту роль сыграла деистическая религия, вера в Великого Архитектора. В ложах не обсуждались никакие различия между религиями — религию приходилось оставлять в стороне. Для англичанин и позже для американцев это казалось достаточным. Если вы верите в Бога, можете ходить в свою протестантскую или англиканскую церковь и быть счастливыми.

б. Иллюминаты: (Адам) Вейсгаупт, род. в 1748 г; воспитан иезуитами, но их ненавидел, обратился к французским философам, манихеям и оккультным доктринам. Цитаты, Вебстер 8-10. Очень похожая философия на Руссо, но с добавлением тайных революционных обществ, 1 мая 1776, сочетание франкмасонства и иезуитства:

Когда идеи масонства, идеи братства всего человечества — которые уже выходят за рамки католицизма и протестантизма — появились в Европе, они захватили умы людей и настроили их радикально.

Есть определённый вид франкмасонства, который сформировался отдельно от других. Это были иллюминаты. В 1748 г. родился Адам Вейсгаупт, которого воспитали иезуиты, но повзрослев, он их возненавидел и обратился к французским философам, манихейству и, видимо, прошёл оккультное посвящение в одной из многих оккультных сект.

Давайте обсудим некоторые его взгляды. Он говорит, соглашаясь с Руссо, что цивилизация — это большая ошибка, которая «развивалась в неверном направлении, и отсюда — все беды человечества». Он утверждает: «Человек был лишён свободы и равенства, присущих его естеству. Он находится в подчинении и несёт на себе бремя гражданских обязанностей, производных от его пороков. В этом и заключается его падение и первородный грех». Заметьте, он использует христианский термин, «первородный грех». Позже мы увидим, как вся его доктрина станет подражанием Христианству.

По его мнению, искусство и наука должны быть ликвидированы. Он заявляет: «Разве существующие науки по-настоящему просвещают человека или делают его счастливым? Или же они скорее продукт необходимости, потребностей, далёких от естественных, плод тщеславия и недомыслия?.. Неужели», — спрашивает он, — «человечество не в состоянии себя усовершенствовать, развив способность к самоуправлению?» «Ради этого, — учил он, — «нужно не только свергнуть королей и знать, но и ликвидировать республиканское правление; людей нужно научить действовать без оглядки на власть, закон или гражданский кодекс. Чтобы обеспечить успех этому начинанию, необходимо лишь внушить человеку “верные и твёрдые моральные принципы”; а так как Вейсгаупт разделял теорию Руссо об изначальной добродетельности человеческой натуры, это не казалось ему трудным; затем общество могло бы “мирно развиваться, достигнув полной свободы и равенства”. Ну а поскольку единственное реальное препятствие на пути совершенствования человечества заключалось в условностях, порождённых неправильными условиями человеческого существования, изменение последних неизбежно бы возродило в человеке свойственные ему добродетели. “Человек не плох — разве что его делает таковым существующая мораль. Он плох лишь потому, что религия, государство и недостойные примеры искажают его природу”. Необходимо поэтому устранить из его сознания страх перед будущим, несущим возмездие за совершённые проступки, и заменить все эти суеверия религией Разума. “Когда Разум станет религией людей, тогда проблема будет решена”».

«За избавлением от бремени религии должно было последовать устранение всех существующих социальных связей. Как отдельные семьи, так и государства прекращали своё существование, чтобы “превратить человечество в одну прекрасную семью”. В этом смысле весьма характерна и трактовка Вейсгауптом патриотизма и любви к близким, данная им в инструкциях по обучению новичков:

«“После того как люди объединились в нации, они перестали называть себя одним общим именем. Национализм, или любовь к своей нации, занял место всеобщей любви. С распадом мира на отдельные государства границы последних стали границами взаимопонимания, которые невозможно перейти. Затем признали благом расширять их за счёт тех стран, которые не признавали нашего верховенства. Затем, чтобы достичь этой цели, сочли допустимым презирать иностранцев, обманывать и оскорблять их. Эту добродетель окрестили патриотизмом. Патриотом называли того, кто, будучи справедлив по отношению к своему народу, был несправедлив к другим, кто закрывал глаза на достоинства иностранцев, а пороки своих сограждан толковал как добродетели. В дальнейшем патриотизм породил регионализм, клановость и, наконец, эгоизм. Таким образом, с появлением государств или правительств гражданского общества были посеяны семена раздора, и патриотизм был собой же и наказан… Стоит от него отрешиться, покончить с этой любовью к отдельной стране, и люди снова научатся уважать и любить друг друга по-человечески, не будет больше предвзятости, а узы, связующие сердца, разовьются и окрепнут”».

«В этих словах, выражающих самую сущность того, что мы называем ныне интернационализмом, Вейсгаупт продемонстрировал столь же глубокое невежество относительно жизни первобытного общества, что и Руссо. Представление о том, что люди эпохи палеолита (чьи скелеты обычно извлекают на свет с кремниевыми топорами или другим боевым оружием, зажатым в руке) жили в состоянии “всеобщей любви”, просто смехотворно. Впрочем, Вейсгаупт превзошёл Руссо не так своими нападками на цивилизацию, как тем, что разработал план её уничтожения. Руссо лишь проложил путь к революции; Вейсгаупт создал сам механизм революции».

«1 мая 1776 г. пятилетние размышления Вейсгаупта увенчались замыслом создания тайного общества, которое он назвал, использовав бытовавший некогда термин, орденом иллюминатов».

Вебстер, 10-11. Уничтожение религии, абсолютное подчинение

«Присущая ордену система чинов представляла собой комбинацию степеней масонов и иезуитов. Вейсгаупт, как уже упоминалось, недолюбливал иезуитов, но, признавая их умение воздействовать на людские умы, использовал их систему знаний в собственных интересах. “Он восхищался”, — утверждает аббат Барруэль, — установлениями основателей этого ордена, а ещё больше — теми законами иезуитов, тем созданным ими режимом, при котором под одним руководством находилось множество людей, рассеянных по всему свету и объединённых одной идеей; он чувствовал, что можно перенять их методы, придерживаясь диаметрально противоположных взглядов. Он сказал себе: “Разве то, что все эти люди сделали для алтарей и империй я не смогу обратить против алтарей и империй? Используя тайны, легенды и преданных учеников, разве я не смогу во тьме разрушить то, что они возводят при свете дня?”».

«В организации процесса обучения новообращённых в наибольшей мере проявилась изощрённость Вейсгаупта. Прозелитов не посвящали сразу в тайные цели иллюминизма, а делали это постепенно, шаг за шагом знакомя с таинствами ордена и всячески остерегаясь сообщать новичкам истины, которые могли бы оттолкнуть их от движения. Поэтому иллюминаты должны были выработать привычку “болтать о том, о сем”, не выдавая себя. “Нужно говорить, — объяснял старшинам ордена Вейсгаупт, — иногда одно, иногда другое, чтобы в итоге подлинная цель оставалось непонятной посторонним”».

«Так, одних новичков (шотландских новичков) иллюминаты убеждали в том, что не одобряют революции, превознося при этом преимущества завоевания мирового господства мирным путём».

«Далее туманно говорилось, что не в этом заключается суть и что орден требует от посвящённых одного — выполнения своих обязанностей. Не допускались выпады против религии; наоборот, Христос должен был представляться как духовный отец иллюминизма, чья тайная миссия состояла в том, чтобы вернуть людям первоначальные свободу и равенство, утраченные человечеством с его падением. Новичку объясняли, что “никто так надёжно не проложил путь к свободе, как наш Великий Мастер Иисус из Назарета, и если Христос призывал своих учеников презирать богатство, то делалось это только для того, чтобы подготовить людей к той общности имущества, которая покончит с собственностью”».

Вебстер, 11-12. Новички шаг за шагом посвящались в более «высшие таинства»

«Члены общества не посвящались в истинные намерения иллюминатов относительно религии вплоть до получения ими определённых званий. Достигнувшему ранга старшего или младшего иллюмината, шотландского рыцаря или священника сообщали все тайны ордена:

«“Помнишь, как, встретив тебя, мы говорили, что в планах нашего ордена нет замыслов против религии. В этом же мы уверяли тебя, принимая в ряды новичков и это же мы повторяли, когда ты поступал в нашу Академию минервалов… Ты помнишь, с каким умением и притворным уважением мы говорили тебе о Христе и Евангелии; но, став полноправным иллюминатом, шотландским рыцарем или священником, ты должен знать, что мы чтим не Евангелие Христа, а наш разум, и не эту веру, а законы природы; мы говорим о религии, разуме, морали и природе, но наша религия и мораль — это права человека, равенство и свобода… Нам нужно было избавить тебя от множества предрассудков, чтобы суметь убедить тебя, что лживая религия Христа — не что иное, как выдумка священников, обманщиков и тиранов. А если такова наиболее известная и почитаемая религия, то что уже говорить обо всех остальных? Пойми, что все они повторяют одни и те же выдумки, все они в равной мере основаны на лжи, ошибках, нелепых идеях и откровенном мошенничестве. Храни нашу тайну… Да, чтобы полностью уничтожить Христианство и все прочие религии, мы притворялись, что исповедуем единственно верную из них — но помни, что цель оправдывает средства и что мудрый совершает добро с помощью тех же орудий, которыми люди порочные творят зло. То, к которому мы прибегли, чтобы освободить тебя, то, с помощью которого мы однажды освободим от религии человечество — это не что иное, как благочестивый обман, который мы когда-нибудь разоблачим устами мага или философа.»

«Но всё это оставалось неизвестным новичку, чьё доверие было завоёвано показной религиозностью. Ему предписывалось беспрекословное подчинение. Среди вопросов, которые ему задавали, были следующие:

“Если бы ты обнаружил, что то, чего требует от тебя орден, недостойно или несправедливо, как бы ты поступил?”

“Способен ли ты считать благо ордена своим собственным благом?”

“Уступишь ли ты нашему обществу право распоряжаться твоей жизнью и смертью?”

“Готов ли ты к абсолютному и безграничному повиновению? И знаешь ли ты цену этого обязательства?”

«Целям предупреждения о возможных последствиях предательства ордена служила включённая в церемонию посвящённая красноречивая процедура. Взяв со стола обнажённый меч, посвящающий подносил его остриё к груди новичка на уровне сердца, говоря:

“Если ты — предатель или клятвопреступник, знай, что все наши братья будут призваны поднять на тебя оружие. Не надейся скрыться или найти себе убежище. Где бы ты ни был, позор, раскаяние и гнев наших братьев будут преследовать тебя и терзать изнутри”».

«Итак, нетрудно убедиться, что свобода, всячески превозносимая вождями иллюминатов, в их собственной среде отсутствовала, а подлинным законом жизни ордена была железная дисциплина.

«Стоит также упомянуть один момент (на котором, ввиду его важности, мы ещё остановимся ниже): члены ордена не должны были называть себя иллюминатами; это правило в первую очередь касалось так называемых “вербовщиков”…»

Женщины и богатые глупцы должны были быть использованы

«Женщины также вербовались иллюминатами, что можно расценить как “намёк на эмансипацию”. “Используя женщин, — писал Вейсгаупт, — можно нередко добиться наилучших в мире результатов; способы, применяя которые, можно внушить им доверить и склонить на свою сторону, должны стать предметом самого серьёзного изучения. Практически всех их можно использовать, воздействуя на женское тщеславие, любопытство, чувственность и сердечные склонности. Это сулит много пользы для дела. В руках этого пола немалая часть мира”. Женщины-иллюминатки должны были быть разделены на две категории, каждая со своим особым предназначением. Первую составляли добродетельные женщины, призванные придать ордену респектабельность, вторую — женщины лёгкого поведения, которые “помогут ублажать братьев, имеющих тягу к удовольствиям”. Кроме того, женщин обоих типов можно было использовать для финансирования ордена. Глупцы с деньгами, как мужчины, так и женщины, пользовались особым вниманием. “Эти добрые люди, — писал Спартак Аяксу и Катону, — увеличивают наши ряды и пополняют нашу казну. Так что возьмитесь за работу. Эти господа должны клюнуть на приманку… Однако не стоит посвящать их в наши тайны; люди этого сорта всегда должны быть уверены, что ранг, ими достигнутый — наивысший”».

Система всемирного слежения

«Шпионаж составлял значительную часть программы Вейсгаупта. Часть иллюминатов обязывалась выступать в роли “наблюдателей” и “информаторов”; “один должен шпионить за другим и за всеми вокруг”; “друзья, родственники, враги, сторонние люди — все без исключения должны стать объектом интересов ‘наблюдателя’; он должен стремиться выявить их сильные и слабые стороны, их страсти, их предрассудки, их связи, проследить их поступки — одним словом, собрать о них подробнейшую информацию”. Она заносилась в блокнот, который шпион носил при себе и в котором содержались все данные для отчётов, представляемых дважды в месяц старшинам, чтобы оповестить орден о том, каковы обитатели городов и деревень, на чью поддержку рассчитывали иллюминаты».

Борьба с наукой и цивилизацией в общем: наука — это «сложные требования государства, противоречащие природе, открытия бесполезные и пустые открытия». Посланные «апостолы» — Барруэль 4, 9

«В первый год создания секты иллюминатов, этот жестокий атеист Вейсгаупт, обезьяна христианского Бога, придумал, как он сможет убедить Массенгаузена проповедовать его евангелие: “Разве Иисус Христос не отправлял Своих апостолов на проповедь всему миру? Ты — мой Пётр, как я могу позволить тебе находиться в праздности и спокойствии? Иди и проповедуй”».

Мартинизм также важен: 1775 св. Мартин назвал «Свободу, Равенство, Братство» «священной триадой».

«В книге Сен-Мартина “О заблуждениях и истине”, изданной в 1775 г., формула «Свобода, Равенство и Братство» упомянута как “святая троица”».

«Мартинисты, нередко называемые в современной французской литературе иллюминатами, были, по сути, фантазёрами и фанатиками; их не следует путать с членами баварского ордена иллюминатов, появившегося 22 годами позднее. Именно этой “ужасной и грозной сектой” был разработан план всемирной революции, инициированный человеком, которого Луи Блан верно описал как “самого талантливого конспиратора из всех когда-либо существовавших”».

в.1782, Вильгельмсбадский конгресс, объединение иллюминизма с масонством для достижения общей цели, в присутствии трёх миллионов участников. Цитата о «трагической тайне» [Вебстер] с.19.

«Однако лишь на Вильгельмсбадском конгрессе между иллюминизмом и масонством был заключён формальный союз. Конгресс, чьё воздействие на последующую мировую историю до сих пор игнорируется, открыл свою работу 16 июля 1782 г.; на нём присутствовали представители всех тайных обществ — мартинисты, масоны, иллюминаты — которых в мире в то время насчитывалось не менее трёх миллионов человек. Среди участников конгресса только баварские иллюминаты имели определённый план действий, и именно они в дальнейшем взяли в свои руки инициативу. Что именно происходило на том роковом конгрессе, никогда не станет известно непосвящённым, поскольку даже те, кто были случайно втянуты в это движение и лишь в Вильгельмсбаде узнали о подлинных намерениях его лидеров, были связаны клятвой молчания. Один такой честный масон, граф де Вирье, член ложи мартинистов в Лионе, возвратившись с Вильгельмсбадского конгресса, не мог скрыть свою тревогу и на вопрос о том, какие “пугающие тайны” он привёз оттуда, ответил: “Я не доверю их вам. Я могу только сказать вам, что всё это гораздо серьёзнее, чем вы думаете. Готовящийся заговор так хорошо продуман, что, говоря отвлечённо, ни монархии, ни церкви не будет от него спасения”. С этого времени, как утверждает его биограф Коста де Борегард, “граф де Вирье мог говорить о масонстве только с ужасом”.

г. 1784, Курфюрст Баварии запретил все тайные общества. 1785, иллюминаты арестованы и привлечены к суду, их документы опубликованы —  способы приготовления бомб, описание цели. [Вебстер] 25.

«Общественное мнение также было, наконец-то, разбужено, и курфюрст Баварии, проинформированный об опасности, которую представляли для государства иллюминаты, якобы заявлявшие, что “будут со временем управлять миром”, издал указ, запрещающий все тайные общества (1784 г.). В апреле следующего года четыре иллюмината,… оставившие орден ввиду деспотизма Вейсгаупта, предстали перед следственной комиссией, чтобы дать показания о воззрениях и деятельности сектантов. Свидетельства этих людей … не оставили места для сомнений относительно сатанинской природы иллюминизма. “Религия, — заявили они, — любовь к отечеству и преданность монарху — всё это должно было быть уничтожено. Недаром любимый афоризм иллюминатов гласил:

“Tous les roiset tous les pr;tres  Sont des fripons et des tra;tres. – «Все короли и священники – лгуны и мошенники».

«Все усилия членов организации должны были направляться на то, чтобы сеять раздор не только между князьями и их подданными, но и между министрами и их подчинёнными — и даже между родителями и детьми; нужно было поощрять самоубийства, внедряя в людские умы идею, что этот акт доставляет некое чувственное удовольствие. Систему шпионажа следовало распространить даже на почты, где должны были работать иллюминаты, овладевшие искусством вскрывать письма и затем запечатывать их, не оставляя следов”. Робисон, детально изучивший показания этих четырёх профессоров, так суммировал их данные относительно плана Вейсгаупта:
«“Орден иллюминатов отрицал Христианство и превозносил чувственные удовольствия. В ложах смерть называли вечным сном; патриотизм и верность государю — мещанскими предрассудками, несовместимыми с всеобщим благом”; далее, “они считали всех монархов узурпаторами и тиранами, а все привилегированные слои общества — их соучастниками… Они намеревались отменить законы, защищающие собственность, созданную трудолюбием и усердием, и предотвратить в будущем её накопление. Они собирались установить всеобщую свободу и равенство, считая их неотъемлемыми правами человека… и в качестве первого шага в этом направлении хотели полностью искоренить религию и общепринятую мораль и даже разорвать семейные узы, уничтожив таинство брака и отстранив родителей от процесса воспитания детей”.

«Схематично цели иллюминатов можно представить, как уничтожение:
1. Монархии и всех форм правительства.
2. Частной собственности.
3. Права наследования.
4. Патриотизма.
5. Семьи (т.е. брака и традиционной морали с одновременным учреждением общественного воспитания детей).
6. Религии.

«Очевидно, необходимо признать, что в комплексе всё это составляет программу, не имевшую прецедентов в истории цивилизации. Коммунистические теории исповедовались мыслителями–одиночками или группами мыслителей со времён Платона, но никто, насколько нам известно, никогда всерьёз не предлагал уничтожить всё, что составляет суть цивилизации. Кроме того, если принять во внимание, что, как мы убедимся ниже, программа иллюминизма, очерченная указанными шестью пунктами, в наши дни выступает в виде программы всемирной революции, то остаётся ли место для сомнений в том, что за ней стоит движение, берущее начало от иллюминатов, либо сформированное под их тайным влиянием?

«11 октября 1786 г. баварские власти проникли в дом Цвака и захватили документы, которые раскрыли методы деятельности заговорщиков. Здесь были найдены описания сейфа для хранения документов с элементами “самозащиты” (при его вскрытии посторонним он взрывался при помощи адской машины); состава, который, будучи выплеснутым в лицо, ослеплял или убивал; способы подделки печатей. Были здесь и рецепты сильнодействующей разновидности яда “aquatoffana” (“сладкая вода”), смертоносных духов, способных наполнить спальню ядовитыми парами, и чая, вызывающего выкидыш. Обнаружили также панегирик атеизму под названием “Лучше, чем Хор”, рукопись Цвака с описанием упоминавшегося выше плана вербовки женщин двух категорий:

«“Это сулит много пользы: в их лице мы получим источник информации и денег, а также возможность потакать вкусам многих из наших собратьев — любителям плотских утех. Они должны быть двух категорий — добродетельные и женщины лёгкого поведения… Они ничего не должны знать друг о друге и о мужчинах, под чьим контролем они будут находиться… [на добродетельных можно влиять] посредством хороших книг, а на всех прочих — тайно потворствуя их страстям”.

«Огромная опасность, которую представляли собой иллюминаты, наконец, стала очевидной, и баварское правительство, рассудив, что лучший способ предупредить о ней цивилизованный мир заключается в том, чтобы дать их бумагам возможность говорить самим за себя, приказало немедленно опубликовать указанные документы и распространить их в самых широких масштабах. Экземпляры этого сборника, озаглавленного “Подлинные сочинения ордена иллюминатов”, были направлены всем европейским правительствам, но, как ни странно, не вызвали особого интереса. Дело заключалось в том, что, как указывает аббат Барруэль, нелепость плана, изложенного в книге, заставила сомневаться в её правдивости, и правители Европы, отказавшись воспринимать иллюминизм всерьёз, отмахнулись от него, как от химеры».

В. Революция

1. Призыв святых — из-за финансовых трудностей — предлог для внедрения идей Просвещения. Революция была радикальной с самого начала и имела серьёзную поддержку “духа века сего”. Вордсворт: «Жизнь средь такой зари уже блаженство, но молодость — сам рай!»

2. Якобинцы: возглавили движение с самого начала, были единственной настоящей партией. Предварительно согласились с политикой Национальной Ассамблеи. Хорошо организованы — 406 филиалов в различных провинциях и 500000 членов к 1793 г. Власть в их руках, они управляют тайными обществами: Барруэль 4, 1-2

«Поняв незадолго до Французской революции мысли человека, чьи стремления, казалось, поглотили университеты Ингольштадта, как так получилось, что иллюминизм меньше чем за двадцать лет, стал известной сектой, которая под именем якобинцев сегодня насчитывает в качестве своих трофеев такое огромное количество разрушенных алтарей, сломанных и изрубленных скипетров, разорванных конституций, покорённых народов, низверженных монархов при помощи своих ножей, ядов или убийц, так много монархов, униженных под игом рабства, называемого “миром”, или ещё более бесчестного рабства, под названием “союз”?»

«Под этим же именем якобинцев они скрывали все тайны, все заговоры, все секты заклятых безбожников, мятежных заговорщиков, разлагающих общество. Каким образом иллюминизму удалось привести весь мир в такой страх и такое смятение, что ни один король не имеет права сказать, что завтра он всё ещё будет королём; и ни один народ не может с точностью утверждать, что завтра у него всё ещё будут его законы и его религия; ни один гражданин не объявит, что завтра его судьба и его дом всё ещё будут принадлежать ему; и что завтра он не проснётся, с одной стороны, под деревом Свободы, а с другой – под деревом смерти и ненасытной гильотины?»

«Невидимые авторы, как им удаётся возглавлять все преступления при помощи тайных агентов современного Спартака или управлять всеми ужасами разбоев и жестокостей под названием «Революция»? Каким образом  они продолжают руководить всеми планами этой секты с целью довести до конца разрушение и смерть человечества?»

Приказы якобинцев выполнялись незамедлительно [Барруэль] 4, 337. Они пьют кровь друг друга «за смерть королей». Падение западной монархии в 1792, начинается серьёзное разрушение.

«Я нашёл письмо. Оно было составлено следующим образом: “Ваше письмо, мой дорогой друг, было прочитано в присутствии всего Клуба. Мы с удивлением узнали о том, что в деревне есть философы. Ничего не бойтесь, мой дорогой Курат; нас три сотни; мы помечаем головы, и они падают. Что касается того, о чём вы говорите, время ещё не пришло. Держите своих людей в состоянии готовности; настраивайте своих прихожан на выполнение указов, которые вскоре последуют.

Это письмо было подписано... Дитрих, секретарь»

«К тому, о чём говорится в это письме, могу добавить только то, что клуб, откуда  оно  было прислано, изменил место встреч и перенёс его в пригород Сент-Оноре, где оставался незамеченным до тех пор, пока не пришло время вакханалий, цель которых заключалась в том, чтобы  снова известить короля о его будущей судьбе. После одного из таких пиршеств во имя братства, все братья прокалывали себе руки и сливали кровь в стаканы; все пили эту кровь, прокричав: “Смерть королям”, таков был последний тост братского пиршества. Это письмо говорит нам также о людях, создавших этот легион Двенадцати, который Жан де Бри предлагал установить в Национальном конвенте. Их главная цель состояла в рассеянии по всем Империям и казни всех королей земли».

3. Жестокость: обычная интерпретация — случайность, накал страстей, национальная защита, и т.д. Но доказательства указывают на преднамеренное использование: когда появляются настоящие беды, они используются умными политиками для того, чтобы продвинуть идеи Революции, Великую роль заговорщиков.

(1) «Великий Страх» Июль 1789: Bourne с.100;

С.32-33.

«Однако, независимо от того, кто стоял у её истоков, Французская революция существенно отличалась от всех предыдущих. До неё все известные революции, имевшие место в мировой истории, возникали как спонтанные движения, вызванные к жизни теми или иными формами угнетения или политическими силами, пользовавшимися в определённой мере поддержкой народа, а значит пытавшимися удовлетворить его требования. В событиях Французской революции впервые прослеживается тот план действий, который реализуется вплоть до сегодняшнего дня и состоит в систематическом наращивании негативных явлений с целью использования создающейся ситуации».

«Наиболее ярким примером такого искусственного нагнетания ситуации на раннем этапе революции может служить экстраординарный инцидент, известный в истории как “Великий Страх”, когда в один день, 22 июля 1789 г., почти в одно и то же время в городах и деревнях по всей Франции возникла паника, вызванная слухами о грядущем нападении разбойников и необходимости вооружаться всем добропорядочным гражданам. Посланцы, разносившие эту весть, пришпоривая коней, нередко демонстрировали фальшивки, озаглавленные “Указ короля”, где было сказано: “Король приказывает сжечь все замки; он желает сохранить только свой собственный!”. Люди, подчинившись этим приказам, схватили первое попавшееся оружие, чтобы сеять повсюду разрушение. Цель заговорщиков была, таким образом, достигнута — народные массы вооружились против закона и порядка, т.е. осуществилось то, что с тех пор значится первым пунктом в программах революционеров».

Протест женщин 5 октября, 1789: женщины, одетые, как мужчины, многие вынуждены согласиться.

(2) Царство Террора при Робеспьере: якобы спровоцированное иностранным вторжением, в поиске «врагов народа» внутри страны; средство правления, похожее на коммунизм. Но глубже; в то время план о «депопуляции» был почти никому не известен. Доклад Комитета Общественной Безопасности, 8 августа 1795: «Будьте спокойны; Франции хватит ресурсов на 12 миллионов человек: все остальные (12 миллионов) будут умерщвлены. И тогда не будет нужды в хлебе. (Барруэль 4, с.335)

«Именно эта секта разделила братьев друг с другом, ребёнка с отцом, когда Шенье, при виде того, как его брата отдают убийцам, спокойно ответил: “Если мой брат не поддерживает Революцию, пусть становится её жертвой”; или когда еще один адепт Филипп торжественно принёс якобинцам головы своего отца и матери. Эта секта всегда жаждет крови, по слову Марата, она требовала ещё двух сотен и семидесяти тысяч голов, число которых немного позже насчитывало миллионы. Секта знала об этом; все тайны о равноправии могли только быть сохранены великими событиями по депопуляции всего мира. Секта отвечала словами Ле Бо коммунам Монтобана, напуганным нехваткой продовольствия: “Ничего не бойтесь; Франции хватит ресурсов на 12 миллионов человек, остальные 12 миллионов французов должны быть умерщвлены, и тогда не будет нехватки хлеба” (Доклад Комитета Общественной Безопасности, встреча 8 августа, 1975)».

Сокращение населения до 1/3 или ; обсуждалось на революционном трибунале; Комитет Общественной Безопасности подсчитал, сколько людей нужно убить в каждом городе и районе. Утоплены, обезглавлены или застрелены — наверно, 300000, из которых 3000 знати,  а в основном рабочие и крестьяне. В Нанте в одном массовом убийстве было убито 500 детей бедняков; 144 бедных женщин брошены в реку, и т.д.

(3) Убийства и разрушение особенно усиливаются: сентября 1792 кровавая расправа со священством и другими арестованными — каннибализм и пытки. Жестокость просчитана — и идея Маркса. Сийес отвечает: (Барруэль 4, с.335) «Вы говорите нам только о наших средствах, месье, это конец, это задача и цель, которую нужно научиться видеть».

«Я буду охотно говорить, стоя на крови и слезах», — сказал помощник Робеспьера Сен-Жюст; и эта фраза, признавал он это или нет, должна была стать аксиомой каждого социалиста-революционера, который верит в то, что достичь конечной цели можно любыми средствами».

4. Бабеф, «Заговор равных».

а. Ученик Вейсгаупта, последовавший за коммунистическими идеями Робеспьера. Утверждал, что уничтожение населения было «основной тайной» Террора (который унёс миллион жизней). Создал свою собственную масонскую организацию для установления «равенства». Коммунист. (С. 56)

«К сожалению, разнобой мнений, царивших среди борцов за “равенство”, был так велик, что собрания общества, вскоре объединившего более двух тысяч человек, стали напоминать строительство Вавилонской башни. Никто не знал точно, чего он, собственно, хочет, и невозможно было достигнуть согласия; тогда решили дополнить эти огромные сборища небольшими тайными комитетами…, где и была выработана программа социальной революции. Исходя из посылки, что в основе любой собственности лежит воровство, собравшиеся приняли решение о необходимости того, что на языке революционеров зовётся “экспроприацией”; иначе говоря, вся собственность должна была быть отобрана у её нынешних владельцев силой, т.е. вооружёнными массами. Однако Бабеф, признавая насилие и мятеж в качестве методов осуществления революции, ни в коей мере не стремился к анархии как постоянному состоянию общества; государство, по его замыслу, сохранялось и даже становилось абсолютным, сосредоточив в своих руках распределение жизненных благ. “Я хочу, чтобы в моей системе всеобщего счастья, — писал он, — перестала существовать личная собственность. Земля принадлежит Богу, а её плоды — всем людям в целом”. Бабувист маркиз д’Антонелль, в прошлом член революционного трибунала, выразил суть вопроса почти теми же словами: “Состояние коммунизма — единственно справедливое, единственно правильное; без него не может существовать никакое мирное и действительно счастливое общество”».

В апреле 1796 года закончил свой «Манифест Равных». С. 57-8.

«Тогда Бабеф решил, что надо создать “Тайную директорию”; своим характером та удивительно напоминала орден иллюминатов. Так, Вейсгаупт осуществлял оперативное руководство организацией в пределах Германии через 12 доверенных лиц и строго запрещал своим последователям признаваться в принадлежности к ордену иллюминатов; так же Бабеф руководил парижской организацией “равных” через 12 тайных агентов, которые даже не знали имён членов “Тайной директории”, поддерживая с ними связь посредством особого агента, частично посвящённого в планы заговорщиков. Подобно Вейсгаупту, Бабеф утвердил высокомерный и властный тон по отношению к своим подчинённым; как и принято в тайных обществах, каждого заподозренного предупреждали о неотвратимости мести. “Горе тем, кто вызовет наше недовольство, — писал Бабеф сотоварищу, в чьей преданности он усомнился, — ведь истинные заговорщики никогда не забывают тех, кто однажды согласился им служить”».

«К апрелю 1796 г. план восстания был завершён и к публикации был подготовлен знаменитый “Манифест равных”».

«“Народ Франции, — говорилось в этой прокламации, — в течение пятнадцати веков ты жил рабом и, следовательно, был несчастен. Вот уже шесть лет (т.е. годы революции), как ты, затаив дыхание, ждёшь независимости, счастья и равенства. Равенство! Первое требование природы, главная потребность человека, главный узловой пункт всякой законной ассоциации!..

“Так вот! Отныне мы претендуем на то, чтобы жить и умереть равными, подобно тому, как мы родились ими. Мы хотим действительного равенства или смерти — вот чего нам надо. И мы будем его иметь, это действительное равенство, чего бы оно нам ни стоило. Горе тем, кто станет между нами и им!.. Французская революция лишь предвестник другой, более великой, более торжественной революции, которая будет последней… Чего нам ещё надо, кроме равенства в правах? Нам надо, чтобы это равенство было не только записано в декларации прав человека и гражданина; мы хотим иметь его среди нас, под нашей кровлей. Ради него мы согласны на всё; согласны смести всё, чтобы держаться его одного. Пусть погибнут, если надо, все искусства, только бы нам осталось подлинное равенство!..

“Аграрный закон, или раздел обрабатываемых земель, был кратковременным требованием некоторых беспринципных солдат, некоторых племён, движимых скорее инстинктом, нежели разумом. Мы же стремимся к чему-то более возвышенному и более справедливому, к общественной собственности или к общности имуществ! Нет более частной собственности на землю, земля не составляет ничьей собственности. Мы требуем, мы хотим общего пользования плодами земли: плоды принадлежат всем.

“Мы заявляем, что не потерпим более, чтобы подавляющее большинство людей в поте лица трудилось в подчинении ради наслаждений ничтожного меньшинства. Менее миллиона человек слишком долго обладает тем, что принадлежит более чем двадцати миллионам их ближних, равноправных с ними людей. Пусть будет положен конец этому великому позору, который нашим потомкам покажется невероятным. Пусть исчезнет, наконец, возмутительное деление на богатых и бедных, больших и малых, господ и слуг, правящих и управляемых. Пусть не существует более между людьми иного различия кроме различий возраста и пола. Поскольку все обладают одними и теми же потребностями, как и одними и теми же способностями, то пусть получают одинаковое воспитание, одинаковую пищу. Все они довольствуются одним солнцем и одним воздухом; отчего же им не обходиться одинаковым количеством и одинаковым качеством продуктов?…

“Народ Франции! Мы скажем тебе: святое начинание, организуемое нами, имеет единственной целью положить конец гражданским распрям и нищете народа. Никогда ещё не был задуман и осуществлён более широкий план. Время от времени отдельные гениальные люди, отдельные мудрецы заговаривали об этом едва слышным, неуверенным голосом. Ни у кого из них не нашлось мужества высказать всю правду целиком. Наступило время великих мероприятий. Зло достигло апогея — оно покрыло лицо земли. В течение многих столетий на ней господствует хаос под именем политики… Настал момент для основания Республики равных, этого великого убежища, открытого для всех людей. Настали дни всеобщего возврата к нормальному состоянию. Страждущие семьи, садитесь за общий стол, накрытый природой для всех её детей…

“Народ Франции! Открой глаза свои и сердце своё открой навстречу полноте счастья. Признай и провозгласи вместе с нами Республику равных”.

«Этот документ, однако, так и не был обнародован, поскольку “Тайная директория” в конце концов сочла нецелесообразным посвящать массы в план заговора: особенно нежелательной для публикации признали фразу, словно заимствованную из высказываний Вейсгаупта: “Пусть погибнут, если надо, все искусства, только бы нам осталось подлинное равенство!” Народу Франции не следовало знать, что заговорщиками планируется возврат к варварству. Соответственно, следующая прокламация под названием “Анализ доктрины Бабефа” стала куда менее вдохновенной, чем “Манифест” и в общем маловразумительной для рабочих, являясь при этом, как отмечает Флери, “подлинной Библией или Кораном той деспотической системы, которую именуют коммунизмом”. В этом, собственно, и состоит суть дела. Знакомясь с обоими документами бабувистов,  нельзя не согласиться с целым рядом содержащихся в них критических выпадов против общества, породившего вопиющее противоречие между богатством и нищетой, неравное распределение труда и жизненных благ, несправедливую систему производства, в условиях которой, главным образом, вследствие подавления профсоюзов тогдашними революционными лидерами работодатели могли жить припеваючи, применяя изнурительный труд; однако главный вопрос заключается в том, как Бабеф предлагал побороть это зло. Говоря кратко, его план, основанный на идее “общности имуществ и труда”, сводится к следующему:

«Каждый должен работать пропорционально получаемому вознаграждению; человек, более умелый или прилежный, чем прочие, поощряется лишь “общественным признанием”. Этот обязательный для всех труд оплачивается не деньгами, а готовыми продуктами; поскольку в частной собственности заключено всё зло существующего общества, различие между “моим” и “твоим” должно быть уничтожено, и впредь никому не будет позволено обладать каким-либо личным имуществом. Оплата может производиться только продуктами труда, которые должны сосредотачиваться на больших коммунальных складах и делиться равными частями между рабочими. Торговля неизбежно прекратится, а деньги перестанут печататься и иметь хождение в стране; внешняя торговля будет осуществляться за счёт имеющихся денег, а когда их запас исчерпается, утвердится система бартера».

Но народу об этом не говорили (в стиле Вейсгаупта), им только лишь сообщали, что добыча, захваченная у врагов народа будет роздана неимущим.

«Но народ не посвящали в цели движения. Как и в годы революции, парижский люд слепо следовал ложным призывам, исходившим от агитаторов, в очередной раз становясь на путь самоуничтожения. “Тайная директория” хорошо знала, что призыв к коммунизму никогда не привлечёт к себе народ; поэтому её члены соблюдали осторожность, не посвящая своих простодушных сторонников из числа рабочего класса в свои замыслы; понимая, что они завоюют приверженцев, лишь апеллируя к людской алчности и эгоизму, заговорщики умело играли на человеческих страстях, суля богатую добычу, которой на самом деле не собирались делиться. Так, в “Акте о восстании”, составленном повстанческим комитетом, говорилось, что “имущество эмигрантов, заговорщиков (т.е. роялистов) и других врагов народа подлежит немедленной раздаче защитникам отечества и неимущим”; от народа скрывали, что в действительности всё это не будет принадлежать никому, а станет собственностью государства, руководимого бабувистами. Так что народу не дано было знать правду о деле, за которое его просили проливать кровь (а в том, что её прольётся немало, не мог сомневаться ни один здравомыслящий человек)».

Восхищение Робеспьером – С. 64.

«Но когда настал час организации задуманного восстания, Бабеф заговорил совсем другим языком. Тот, кто ранее осуждал робеспьеровскую “систему уничтожения населения”, теперь заявил, что не только цели Робеспьера, но и его методы достойны одобрения».

«“Ныне я чистосердечно признаю, что упрекаю себя в том, что некогда чернил и революционное правительство, и Робеспьера, и Сен-Жюста, и других. Я полагаю, что эти люди сами по себе стоили больше, чем все остальные революционеры, вместе взятые и что их диктаторское правление было дьявольски хорошо задумано… Я отнюдь не согласен…, что они совершили большие преступления и погубили немало республиканцев. Не так много, мне кажется… . Спасению 25 миллионов человек нельзя противопоставить заботу о нескольких сомнительных личностях. Возродитель нации должен видеть вещи в широкой перспективе. Он должен косить на своём пути всё, что ему мешает, что загромождает этот путь, всё, что может затруднить скорейшее достижение цели, которую он себе поставил. Будь то плуты или дураки, или самонадеянные, алчущие славы люди, всё равно, тем хуже для них. Зачем они стоят поперёк дороги? Робеспьер понимал всё это, и отчасти это и вызывает моё восхищение”».

«Но в чём Бабеф заметно уступал Робеспьеру, так это в предложенных им способах преодоления сопротивления его планам создания социалистического государства. Он знал, что Робеспьер целых четырнадцать месяцев “выкашивал тех, кто преграждал ему путь, заставляя без передышки работать гильотину в Париже и провинциях — и даже так ему не удалось заставить замолчать своих противников. Но Бабеф надеялся осуществить задуманное за один день — “великий для народа день”, в течение которого все враги будут мгновенно подавлены, весь существующий общественный порядок уничтожен, а на его руинах возникает Республика равенства. Если, однако, революция виделась такой быстрой, она должна была бы быть гораздо более жестокой. Не удивительно, что Бабеф, обдумывавший свои планы, ничем не напоминал Робеспьера, спокойно и методично намечавшего жертвы».

Его неистовство. – С. 65

«Разрабатывая замысел восстания, Бабеф, по свидетельским показаниям его секретаря Пийе, метался взад и вперёд по комнате с горящими глазами, кривляясь и гримасничая, натыкаясь на мебель, колотя по стульям с криком: “К оружию, к оружию! Восстание! Восстание начинается!”, — восстание против стульев — как язвительно замечал Пийе. Затем Бабеф хватался за перо, макал его в чернила и писал с ужасающей скоростью — а тем временем его била дрожь, и на лбу выступала испарина. “Это было уже не сумасшествие, — комментировал Пийе, — это было неистовство!”. Это бешенство, как объяснял Бабеф, было ему необходимо, чтобы достичь должного уровня красноречия; нетрудно заметить, что его планы восстания включали в себя разбой и насилие, которые он осуждал…».

«Великий день» Революции. С. 67-8

«“Тайная директория”, наконец, разработала план “Великого дня”. В определённый момент революционная армия должна была двинуться к исполнительной Директории, Законодательному собранию, генеральному штабу армии и министерским особнякам. Наиболее подготовленные войска должны были направиться к арсеналам и оружейным заводам, а также к Венсенскому и Гнерелльскому лагерям, “где имелось порядка 8 тыс. человек, которых считали готовыми присоединиться к народу”. Тем временем перед солдатами должны были выступить ораторы, а женщины — преподнести им венки и прохладительные напитки. На тот случай, если это не поколеблет позиции армии, были приняты меры к заграждению улиц и заготовлены камни, кирпичи, кипяток и купорос, чтобы сбросить всё это на головы солдат. Все продовольственные запасы столицы захватывались и затем находились под контролем лидеров движения; одновременно представители имущих классов должны были выдворяться из своих домов, которые немедленно передавались беднякам. Члены Директории должны были быть казнены, как и граждане, оказавшие сопротивление восставшим. После, говоря словами Бабефа, “удачно законченного” таким образом восстания, всех людей должны были собрать на площади Революции и призвать их к сотрудничеству путём выбора своих представителей. “Комитет, — писал Буонарроти, — намеревался говорить с народом без недомолвок и увёрток и воздать его суверенитету дань глубочайшего уважения”. На случай, если бы часть народа, не осознавая своих истинных интересов, не признала бы в лице заговорщиков своих спасителей, бабувисты предлагали реализовать своё уважение к суверенитету народа, потребовав, чтобы “им была вверена вся исполнительная власть”, поскольку, как заметил Буонарроти, “в начале революции необходимо, даже из уважения к суверенитету народа, думать не так о желаниях людей, как о том, чтобы передать высшую власть в крепкие революционные руки”. Оказавшись раз в таких руках, она, конечно, там бы и осталась, и бабувисты, опираясь на подчинённые им военные и гражданские силы, смогли бы навязать покорному народу систему государственного крепостничества».

Жестокость. – 70

На заседании комитета вслух был прочитан «готовый план восстания, к которому собравшиеся добавили ряд ужасных деталей: карались смертью любые проявления власти; оружейники были обязаны сдать всё имеющееся у них оружие, пекари — все запасы хлеба; оказывающих сопротивление ждала смерть на ближайшем фонарном столбе; та же судьба была уготована для тех торговцев спиртными напитками, которые могли отказаться поставлять алкоголь, с помощью которого бабувисты собирались воодушевлять народ, толкая его на преступления. “Следует избегать любых порицаний в адрес народа, — говорилось в письменных указаниях руководителям, — люди должны совершать то, что отрежет им дорогу назад”».

«На общем фоне наиболее кровожадным показал себя Россиньоль, бывший генерал революционных армий в Вандее. “Мне незачем связываться с вашим восстанием, — восклицал он, — если головы не будут падать подобно граду… если оно не внушит такой ужас, что весь мир содрогнётся”. Эти слова были встречены единодушными аплодисментами».

«Предполагалось, что 11 мая станет великим днём социального взрыва, когда не только в Париже, но и во всех крупных городах Франции, где потрудились агенты Бабефа, вспыхнет восстание, призванное сокрушить основы цивилизации… [Тем временем на заседании был доносчик] и правительство, предупреждённое о готовящемся выступлении, должным образом к нему подготовилось. Утром назначенного дня на всех стенах Парижа появился плакат со словами:

«“Исполнительная Директория — горожанам Парижа.

«“Граждане, ужасный мятеж должен вспыхнуть этой ночью или завтра на рассвете. Банда воров и убийц составила план убийства членов Законодательного собрания, правительства, штаба армии и всех представителей законной власти в Париже. Будет провозглашена Конституция 93-го года. Это провозглашение станет сигналом к общему разграблению Парижа — как домов, так и складов и магазинов — с одновременным уничтожением большого числа горожан. Но будьте уверены, добропорядочные граждане: правительство начеку, оно знает зачинщиков мятежа и их замыслы…; так что будьте спокойны и продолжайте заниматься своими обычными делами; правительство приняло все необходимые меры, чтобы обезвредить заговорщиков и обрушить на них всю силу закона”.

«Затем без всяких предупреждений полиция ворвалась в дом, где Бабеф и Буонарроти сочиняли плакат, призывающий народ к восстанию. В тот момент, когда их цель была, казалось, так близка, они, к своему удивлению, оказались в руках закона. На следующее утро 45 других организаторов заговора были арестованы и брошены в тюрьму. Напрасно надеялись бабувисты на поддержку народа. Революционная армия, на которую они рассчитывали, увидев жесткость, с какой действуют власти, поддержала полицию в борьбе за закон и порядок. С устранением агитаторов население опомнилось и осознало весь ужас заговора, в который его втянули».

Наполеон отвлёк их и завершил последнюю великую попытку Французской революции, достигнув цели иллюминатов.

5. Революционеры уничтожали друг друга — Барруэль 4 т., 338-9.

«Не стало во Франции Алтаря Христа; не стало Королевского Трона; те, кто уничтожили Алтарь и Трон плели заговоры друг против друга; злоумышленники, атеисты и деисты вырезали католиков; злоумышленники, атеисты и деисты вырезали друг друга. Конституционалисты преследовали роялистов, республиканцы — конституционалистов; демократы единой и неделимой республики убивали демократов федеративной республики; партия монтаньяров обезглавила партию жирондистов. Монтаньяры разделились на партию Геберта и Марата, партию Дантона и Шабо, партию Клоотса и Шометта, и, в конце концов, партию Робеспьера, которая сначала поглотила их всех, а затем была поглощена партией Тальена и Фрерона. Бриссо и Жансонне, Гуаде, Фоше, Рабо, Барбаро и другие 30 человек были приговорены Фукье-Тенвилем, как и прежде им был вынесен приговор при Людовике XVI; Фукье-Тенвиль был сам осуждён так же, как он осудил Бриссо. Петион и Бузо, скитаясь по лесам, погибли от голода и были съедены дикими зверями; Перрин умер в оковах, Кондорсе сам себя отравил в тюрьме, Валаж и Лабат себя зарезали, Марат был убит Шарлоттой Корде; Робеспьера больше нет; в живых остался только Сьейес, потому что Франция ещё должна претерпеть настоящие бедствия. Ад, для установления царства ее нечестия, Небеса — для наказания ее за это. Ад дал Франции под именами правителей пять тиранов, или пентархов и двойной сенат. Ревбель, Карно, Баррас, Ле Турер, Ла Ревейлер-Лепо лишили её оружия, изгнали депутатов, защищавших её равенство и свободу, разгромили её районы пушками и миномётами, сжали её в своих лапах и повесили ей на шею железное ярмо. Все трепетали перед ними; они боялись, завидуя друг другу, отдаляясь друг от друга, и тем только потворствуя приходу и объединению новых тиранов; ссылка, оцепенение, террор и эти пентархи — в то время стали богами, управляющими Францией. Тихий ужас одолел империю, самые большие тюрьмы заполнились 20 миллионами рабов, одураченных террором, во имя Ла Гвианы, Мерлина, Ревбеля; вот этот народ, так часто называвшийся равноправным, свободным и суверенным.

Франция, разрушенная революцией. С. 49-50

«…состояние Франции после террора…:

«“Франция деморализована. Она полностью истощена — разрушенная, она застыла у последней черты. Нет больше никакого общественного мнения, или, точнее, оно сводится к ненависти. Ненавидят директоров (т.е. членов Директории) и депутатов; ненавидят террористов и шуанов (т.е. роялистов Вандеи); ненавидят богачей и анархистов; ненавидят революцию и контрреволюцию… Но где ненависть достигает своего пика, так это в отношении нуворишей. Какой прок в том, что уничтожены короли, знать и аристократы, если их место заняли депутаты, фермеры и торговцы? Что за буря негодования!.. Из всех разрушений, унаследованных и приумноженных Директорией, — крушений партий, власти, национального представительства, церквей, финансов, жилищ, совести, разума — одно вызывает наибольшее сожаление: крушение национального характера”.

«Спустя восемь лет после окончания террора Франция всё ещё не оправилась от его разрушительных последствий. Свидетельства Йорка убеждают, что общепринятые представления о подъёме сельского хозяйства не соответствуют истине.

«“Хуже орудий, применяемых для возделывания земли, выглядят только люди, пользующиеся ими. Женщины, идущие за плугом, и девочки, правящие лошадьми, — всё говорит о полном безразличии к агрокультуре в годы республики. Здесь не увидишь сельских домиков, разбросанных по полям. Крестьяне живут в отдалённых деревнях, что, как известно, ведёт к застою в земледелии. В хижинах грязно, дворы в полном беспорядке, а жалкое состояние скотины красноречиво говорит о бедности владельцев”.

«Повсюду к Йорку приставали нищие, выпрашивая подаяние; несмотря на сокращение населения, в стране не уменьшалась безработица, образование находилось в застое, а система благотворительности, вследствие уничтожения знати и духовенства и того факта, что нувориши, захватившие их имения, бывали в них только наездом, фактически прекратила своё существование. Йорк в конечном итоге был вынужден заявить:

«“Революция, которую совершали якобы во благо низших слоёв общества, довела их до такого уровня деградации и нищеты, до какого они никогда не опускались прежде, при короле. Они были раздеты, лишены имущества и всех источников существования, за исключением возможности грабить во время военных кампаний побеждённые народы”.

«Далее Йорк задаёт неизбежный вопрос, возникавший в умах всех мыслящих современников:

«“Франция до сих пор кровоточит всеми своими ранами — она подобна большой семье, одетой в рубище и погружённой в траур. Если поразмыслить, сейчас во Франции нет ни единого повода для веселья. На каждом шагу жестокие и кровавые следы, оставленные варварами-фанатиками оскорбляют взгляд и чувства; повсюду бросаются в глаза руины, заставляя задуматься над вопросом — для чего и для кого весь этот хаос и это опустошение?”

6. Религия

а. Дехристианизация: нов. 1793 – Лефевр ч. 2, 77-8

…оскверняется Церковь. То же самое происходило в эту революцию. Но в 1793 новая революция вышла на замену католицизма. Вот одна из книг Лефевра, она объективно написана и затрагивает эту тему.

В 1793 «праздник 10 августа, …», — провозглашение республики, — «был чисто светским. Новая религия наделила себя символами и формой литургии, она прославляла “святую Гору”», — то есть само место, партию Гора [от фр. LaMontagne – «вершина», «гора». Партия «монтаньяры»], — «и почитала её мучеников, Лепелетье, Марата и Шалье. 3-го брюмера, 2-го года (24 октября 1793) … Конвент принял революционный календарь». Первый год начинался 10 августа 1792, со дня создания республики. Всем месяцам были приписаны названия природных явлений; то есть, если я не ошибаюсь, декабрь [Ред.: Pleuvoise— январь-февраль] был назван «Pleuvoise», что означает «дождь», «дождливый сезон», «дождливый месяц» и т.п. «В нём заключалась попытка дехристианизации образа жизни путём замены упоминаний религиозных событий и святых иными названиями, взятыми из предметов обихода, знакомого французам». Все праздничные дни были упразднены, на место семидневной недели пришла десятидневная, т.е. без воскресенья. В ноябре 1793 вышел «указ о гражданских праздниках, составляющих вводную часть к официальному созданию» новой «национальной религии…»

«В Невере 22 сентября 1793 … в соборе состоялось празднество в честь Брута». В этой провинции в октябре 1793 все церемонии, все религиозные «обряды за пределами церквей были запрещены и похоронные процессии и кладбища были секуляризованы». Другие местные провинции вели аналогичную политику. «Правительство округа Корбей заявило, что большая часть населения этого округа более не желает католической религии». 6 ноября 1793 Парижский епископ был принуждён уйти в отставку и сказал, что его обманули. «17 ноября он прибыл с викариями на Конвент, чтобы официально подтвердить своё действие. Фестиваль Свободы был запланирован на 20 брюмера, 2-ого года (10 ноября 1793). Страна желала отпраздновать победу философии над фанатизмом, Коммуна захватила Нотр-Дам»-собор, «в хоре была построена «гора», и актриса изображала Свободу. Уведомлённые об этом члены Конвента отправились в собор — который теперь называется Храмом Разума — и присутствовали на втором праздновании гражданского фестиваля». Кстати, они сожгли чучело, изображающее атеизм, потому что революция была не атеистической, а деистической. «Некоторые  провинции последовали этому примеру. 30-го (20 ноября) граждане региона Единства…, украшенные священническими символами, прошли парадом перед Конвентом, танцуя и распевая песни». А 23 ноября 1793 церкви были закрыты.

Храм разума – Доусон 121-2

Мы располагаем некоторыми источниками, которые дают ясное видение духа этих празднеств Разума. Например, в городе Шалоне-на-Марне состоялась церемония открытия Храма Разума. Вот её описание: «О фестивале было объявлено во всей коммуне  накануне вечером. Барабанщики и трубачи объявляли о будущей церемонии по всему городу. С рассветом снова раздались звуки барабанов и труб. Бывший Нотр-Дам из-за нехватки времени и средств был очищен и приготовлен пока только временно для нового использования, на бывшем алтаре был установлен пьедестал с символической статуей, изображающей Разум. Выглядела она очень просто и незамысловато», это свидетельство очевидца, — «Выглядела она очень просто и незамысловато, на ней была всего лишь одна вставка с надписью: “Поступайте с другими так, как бы вы хотели, чтобы поступали с вами”. По бокам статуи стояли две колонны, окружённые двумя старинными бронзовыми парфюмерными коробками, из которых исходил дым фимиама в течение всей церемонии. Спереди у подножия трёх ступеней был расположен престол античной формы, на котором должны были быть помещены эмблемы различных групп, составляющих шествие. На четырёх столбах по углам алтаря были повешены четыре выступающих кронштейна для бюста Брута», — а он был врагом тирании, — «отца республики, как  образец для всех республиканцев, Марата, преданного друга всего народа», — который был жестоким убийцей, — «Лепелетье, погибшего за республику, и бессмертного Шалье. Ровно в девять часов утра основная группа находилась на гравийной набережной, иначе названной Набережной Свободы. Военные отряды и другие группы, участвующие в процессии, заняли указанные им места. Они были построены общественными комиссарами. Отряд кавалерии, национальная полиция и гусары объединяли для усиления братских уз. Они возглавляли шествие, держа знамя со словами: “Разум ведёт нас и просвещает нас”. Далее шёл отряд городских канониров, на их знамени была надпись: “Смерть Тиранам”. За ними ехала телега, нагруженная сломанными цепями, на которой везли шестерых узников войны и несколько раненых, находившихся под врачебным присмотром. На телегу водрузили два знамени, спереди и сзади, с двумя надписями: “Гуманность — республиканская добродетель” и “Они сильно ошибались, воюя за тиранов”», — то есть, эти узники. «Эту телегу сопровождали два отряда национальной гвардии и вооружённые регулярные войска. Другие простые люди несли плакаты со словами: “Давайте так объединимся”», — как трёхцветный флаг, — «“ничто не может нас победить”. Сорок женщин, одетых в белое и украшенных трёхцветными лентами, несли огромную трёхцветную ленту, привязанную к их головам. Фригийские колпаки были надеты на участников процессии, молодые национальные гвардейцы сопровождали их, неся в руках различные плакаты со всевозможными призывами. Группы детей обоих полов, держащие в руках корзинки с фруктами и вазы с цветами, сопровождали телегу, запряженную двумя белыми лошадьми. В этой телеге везли молодую женщину с младенцем, окружённую группой детей разного возраста. К телеге прикреплялся плакат с надписью: “Они — надежда отечества” и длинная трёхцветная лента, развевающаяся на ветру. Надпись на ней гласила: “Добродетельная мать произведёт защитников отечества”. За этим фургоном следовала древняя колесница, украшенная дубовыми ветками. На ней везли шестидесятилетнюю пару с лентой, на которой было написано: “Уважайте возраст”. Далее снова следовала группа нацгвардейцев, держащих друг друга рука об руку. Они пели гимны свободе и несли два знамени с такими надписями: “Наше единство — наша сила” и “Мы истребим последних деспотов”. За ними шла группа женщин с трёхцветными лентами, несущих знамя со словами: “Строгие нравы усилят республику”. Все они были одеты в белое, включая даже извозчиков и украшены трёхцветными лентами. Затем шли члены следственного комитета», — то есть, ГПУ, — «один за другим. Перед ними несли четыре знамени, на каждом из которых было имя группы и эмблема с изображением пальца на губах, указывающего на секретность, и ещё одно знамя с надписью: “Наш институт очищает общество от множества подозрительных людей”. Сначала шла группа республиканцев; они сопровождали колесницу, запряженную двумя белыми лошадьми и следовавшую за двумя пешими мужчинами, одетыми в римском стиле. В ней сидела женщина, одетая так же и символизирующая Республику. На передней части колесницы был повешен трёхцветный флаг со словами: “Правительство мудрых”. За республиканцами следовала группа «Равенства», сопровождавшаяся плугом, который тащили два вола. Им управлял земледелец в рабочей одежде. На плуге сидела пара, держащая в руках знамя, на одной стороне которого было написано: “Почитай плуг”, а на другой: “Уважай супружескую любовь”. Главный инспектор и все работники военных складов составляли отдельную группу, следовавшую за плугом. В руках они держали два знамени. Первое со словами: “Военное снаряжение”, второе: “Наша деятельность приводит к изобилию в наших войсках”. Далее следовала группа «Братства», состоящая из пациентов и их лечащих врачей. Посреди них ехала открытая телега из Горного Госпиталя с мужчинами, получившими ранения при защите отечества, вместе с врачами, перевязывающими истекающие кровью раны. Они были частично покрыты кровавыми бинтами. В передней части телеги  находился плакат с надписью: “Наша кровь никогда не перестанет истекать за защиту отечества”. Следом шли четыре женщины, одетые в белое, с трёхцветными поясами, украшенными атрибутами четырёх времён года. За ними шёл народный представитель посреди государственных правителей, гражданских и судебных, с соответствующими отличительными знаками. Каждый из них держал в руке сноп пшеницы, а на знамени, который несли впереди, была следующая надпись: “От исполнения законов приходит процветание и изобилие”. Далее следовали различные штабные офицеры национальной гвардии со знаменем: “Уничтожьте тиранов или умрите”. За ними женщина вела незаконнорожденных детей отечества. В руках она держала плакат с надписью: “Отечество усыновило нас, мы готовы служить ему”. В конце процессии шли безоружные ветераны, символизирующие пожилой возраст. Они несли плакат с двумя надписями: “Рассвет разума и свободы украшает конец жизни” и “Французская республика чтит верность, отвагу, старость, сыновнюю благодарность, несчастье. Она ставит конституцию под защиту всех добродетелей”».

«Наконец, остановилось пение патриотических песен. У парадного входа в ратушу  построили и покрасили гору, на вершине которой был изображён Геркулес, защищающий фации высотой четырнадцать футов. Над ней развевался трёхцветный флаг, на котором огромными буквами было написано: “Горе от благодарных французов”». Это то же, что сказать «большевикам».

«У подножия горы бил источник с чистой водой, изливавшейся разнообразными каскадами. Двенадцать мужчин в костюмах альпинистов с копьями в руках и венцами на головах прятались в пещерах горы. Когда шествие прибыло к зданию, допевая последний куплет Марсельезы, альпинисты тихонько вылезли из пещер, не показывая себя. Как только запели “К оружию, граждане”, они выбежали и, взяв топоры для защиты, расположились в разных частях горы. Увидев телегу, символизирующую феодализм и фанатизм и запряженную ослами с митрами на головах, они подбежали к ней с топорами в руках, схватили митры, облачения и ризы, которые украшали ослов также, как папу римского и его служителей и приковали их к колеснице свободы. Во время этого группа отыграла военную атаку.

«Монтаньяры, видя другие подъезжающие телеги и притворяясь, будто верят, что это всего лишь повозки, следующие за «фанатизмом», построились в колонну, чтобы встретить ту первую, которую они увидели, телегу «Свободы». Они опустили топоры в знак уважения, и оркестр заиграл марш. Потом появилась подставка, на которой стоял стул, украшенный гирляндами. Богиня спустилась с повозки и уселась на стул. Восемь монтаньяров подняли его и поднесли к подножию горы. За ними следовали две нимфы, одна из которых несла трёхцветный флаг, а другая — Декларацию Прав Человека. Они шли по разбросанным остаткам знати и предрассудков, которые позже были сожжены к великой радости всех горожан. Далее они влезли на гору вместе с народным выдвиженцем, Плегером, тоже участвовавшим в фестивале, и монтаньярами, игравшими роли его помощников под музыку оркестра, “Где может быть лучше, чем в сердце”, и достигли вершины. На голову богини возложили украшенную корону. Был выставлен трёхцветный флаг, и все запели: “Наша страна трёх цветов”. А на горе пели: “Когда с горы выглянет солнце”. Потом шествие спустилось, богиня остановилась у источника, президент Коммуны дал ей вазу. Она набрала в неё воды, немного выпила, потом дала выпить из вазы народному избраннику, затем всем представителям власти, горожанам и офицерам различных присутствующих войск. Все они пили за здравие республики, единой и неделимой и за Гору», — то есть, партию.

«Снова восемь монтаньяров отнесли богиню на стуле в повозку. Четверо других встали рядом с ней, подняли топоры в знак отстранения богохульства. Другие заняли свои места рядом с административными органами, чтобы показать, что государственные деятели преданы только добродетели. Оттуда они отправились в Храм Разума. Все музыканты собрались за алтарём вместе с певцами. Когда процессия входила внутрь храма, орган заиграл увертюру. И народное общество, законная власть, члены следственного комитета», — ГПУ, — «и все группы, описанные выше, встали в ряды, повернувшись лицом к алтарю Разума на некотором расстоянии от него. Военный оркестр играл гимны, посвящённые Разуму, Свободе, ненависти к тиранам и святой любви к отечеству, после чего глава народного общества выступил с инаугурационной речью. Президент Коммуны и другие также обратились ко всем стоявшим с речами. После этих обращений повторились различные патриотические гимны, сопровождаемые военной музыкой. Когда всё затихло, прямо перед входом в храм, трубачи объявили о завершении инаугурационного фестиваля и всей церемонии.

«Вечером того же дня на горе был устроен салют, за ним следовал банкет в знак благодарности всех французов к присутствовавшим монтаньярам, которых называли спасителями республики. После банкета состоялся бал, так что братство праздновалось дважды за один день. Каждый гражданин страны, принявший участие в этом прекрасном дне, свидетельствовал о гражданском духе. Все дали клятву жить в свободе или умереть».

Это действо, конечно же, напоминает разнообразные праздники коммунистов — всё очень рационально, упорядочено, искусственно. Торжество абстрактного ума, означающего разум — вот высшая сущность.

Кто-то спросит: как всё это взаимосвязано? А мы увидим позже, как, потому что мы собираемся проанализировать и движение против этого в 19-ом веке, и последующее развитие революционных идей.

Уже сейчас видна основная идея, стоящая в центре этих событий. Революция со всеми её событиями очень похожа на отдельную форму увиденного нами в эпоху Ренессанса, то есть на хилиастические секты. Теперь появляется богиня Разума, всё та же идея нового векового порядка; история теперь подходит к концу. Пока что ещё нет разговоров о третьем завете Святого Духа, потому что все идеи облечены в рационалистические термины, но по сути это всё тот же дух. Только теперь он становится намного глубже, так, что захватывает всё общество. Позже мы увидим, как глубоко входит этот хилиастический дух в современного человека.

Наполеон

Теперь мы подходим к последнему этапу революции, к правлению Наполеона. С его появлением революция подходит к своему завершению, то есть к кровавой части. Весь народ взволнован; народ половины Европы радостно встречал революцию, пока не увидел кровавые расправы, и только тогда начал понемногу в ней разочаровываться. Тем не менее, многие всё ещё приветствовали революцию, тогда как другая половина пребывала в ужасе от всего происходящего и начинала ему сопротивляться, так как революционное движение постепенно выходило за пределы страны. Они видели, как … Гёте, Бетховен и другие воспевают революцию, которая якобы несёт всему человечеству свободу и равенство.

Тогда появляется один очень талантливый и умный человек, Наполеон, который берёт на себя руководство страной и становится диктатором Франции на пятнадцать лет. Часто он идёт на такие компромиссы, как, например, восстановление Церкви. На самом деле это временная уступка. Он заключил договор с Папой, по которому Папа получал ещё больше власти над французской Церковью, чем раньше. Наполеон восстанавливает храмы; он даже возвращает новый тип знати и устанавливает империю, новую монархию, но сохраняет в ней революционные достижения. Он вводит новый кодекс, отвергая всякую мысль о разделении общества на сословия. Все должны были быть равны перед законом, по крайней мере в теории. Мы проанализируем некоторые особенности его жизни, о которых не так часто говорят…

Есть одна книга, написанная Дмитрием Мережковским, сумасшедшим русским, который, однако, приветствовал мистические идеи Наполеона, цитируя его письма. Прежде всего, в начале книги он поместил фронтиспис со словами Пушкина, который назвал Наполеона: «Свершитель роковой безвестного веленья». То есть, что он служил тому, о чём сам не знал. Сам он прекрасно понимал, что находился на вершине всей мировой истории, и до тех пор, пока её направление его поддерживало, он мог двигаться вперёд и покорять мир; но, когда оно отступило, он понял, что потерял всё. Мережковский называет Наполеона: «титаном, обуздавшим хаос — революцию». Он взял власть в свои руки и упорядочил её.

В 19-ом веке был католический мыслитель, Леон Блуа, который также писал о Наполеоне. Он говорил: «Наполеон необъясним; самый необъяснимый из людей, потому что он прежде и больше всего прообраз Того, Кто должен прийти и Кто, может быть, уже недалеко; прообраз и предтеча, совсем близкий к нам. Кто из нас, французов или даже иностранцев конца XIX века, не чувствовал безмерной печали в развязке несравненной Эпопеи? Кого из обладающих только атомом души не угнетала мысль о падении, воистину, слишком внезапном, великой Империи с ее Вождем? Не угнетало воспоминание, что еще только вчера люди, казалось, были на высочайшей вершине человечества и, благодаря одному лишь присутствию этого Чудесного, Возлюбленного, ужасного, какого никогда не было в мире, могли считать себя, как первые люди в раю, владыками всего, что создал Бог под небом, и что сейчас после этого надо было снова упасть в старую грязь Бурбонов?» известной династии, потому что после Наполеона монархия была восстановлена.

Сам Наполеон называет себя одним из народа, несмотря на то, что он принадлежал к знати. Он заявляет: «Народные струны отвечают моим; я вышел из народа, и мой голос действует на него».

«Как ни велико было мое материальное могущество», — говорил он, — «духовное — было еще больше: оно доходило до магии».

Когда народ умирал за Наполеона, он умирал за того, о ком Виктор Гюго писал так: «И, зная, что умрут, приветствуют его, стоящего в грозе, как бога своего».

Когда Наполеон вернулся в Париж с Эльбы», — то есть, после того, как он был сослан на остров Эльба и затем вернулся ненадолго во Францию накануне битвы при Ватерлоо, он приехал «в Тюльерийский дворец» в Париже и «те, кто нёс его, были как сумасшедшие, и тысячи других были счастливы, когда им удавалось поцеловать край одежды его или только прикоснуться к нему. Мне казалось, что я присутствую при воскресении Христа», — рассказывает один очевидец.

«Я знавал в детстве старых инвалидов, которые не умели отличить его (Наполеона) от Сына Божьего», — вспоминает Леон Блуа. В своём завещании Наполеон пишет: «Я умираю в апостолической римской религии, в лоне которой я родился». И, действительно, при жизни он являлся членом Римской Католической Церкви, но его идеи были совершенно ей противоположны. И он говорит: «Я предпочитаю магометанскую религию: она не так нелепа, как наша».

«Наполеон — существо демоническое», — говорит Гёте, употребляя слово „демон“ в древнем языческом смысле: не бог и не диавол, а кто-то между ними».

 «В этом „удивленьи“, „тайном трепете“ — было то же апокалиптическое чувство, как во всей Наполеоновской мистерии; но началось оно еще раньше, в Революции, где достигает иногда такой остроты, что соприкасается — конечно, бессознательно — с христианской эсхатологией первых веков, с чувством мирового конца». Этот момент очень важен, потому что это хилиастическое понимание. «„Скоро всему конец; будет новое небо и новая земля“»

«Вот что влечет людей к Наполеону: древняя мечта о потерянном рае, о царстве Божьем на земле, как на небе, и новая — о человеческом царстве свободы, братства и равенства... Душа Наполеона — душа Революции». «„Я — Французская Революция“ — говорит он в начале империи, а в конце: „Империя есть Революция“.

«„Злой человек, дурной человек!“ — говорил он о Руссо над его могилой. — „Без него не было бы Французской революции… Правда, и меня бы не было… но, может быть, Франция была бы тем счастливее“. — „Ваш Руссо — сумасшедший: это он довел нас до такого состояния“.— „Будущее покажет, не лучше ли было бы для спокойствия мира, чтобы ни Руссо, ни меня никогда не существовало“». И всё-таки он принимал революцию.

Он говорил о себе: «Я закрыл бездну анархии. Я положил конец хаосу. Я очистил революцию…»

«„Вопреки всем своим ужасам, революция была истинной причиной нашего нравственного обновленья: так самый смрадный навоз производит самые благородные растенья. Люди могут задержать, подавить на время это восходящее движение, но убить его не могут“. „Ничто не разрушит и не изгладит великих начал Революции; эти великие и прекрасные истины останутся вечными: такою славою мы их озарили, такими окружили чудесами… Они уже бессмертны. Они живут в Великобритании, озаряют Америку; сделались народным достоянием Франции: вот трёхсвечник, с которым воссияет свет мира… Истины эти будут религией всех народов, и, что бы ни говорили, эта памятная эра будет связана со мною, потому что я поднял светоч её, осветил её начала, и теперь гоненья сделали меня навсегда её Мессиею. Друзья и враги мои скажут, что я был первым солдатом революции, её великим вождём. И, когда меня не будет, я все ещё останусь для народов звездой их прав, и имя моё будет их боевым кличем, надеждой в борьбе“».

Что касается дихотомии между свободой и равенством, которые, всем известно, друг друга исключают, о ней он говорит: «Лучше нарушить свободу, чем равенство. Это страсть века, а я хочу быть сыном века». «Свобода — потребность немногих, избранных… Ее можно стеснять безнаказанно, а равенство любезно большинству».

Мережковский довольно верно замечает, что революция отошла от Христианства во всём, кроме идеи о повсеместности. Достоевский пишет: «Французская революция, в сущности, была не более как последним видоизменением и перевоплощением той же древнеримской формулы всемирного единения», которую, кстати сказать, мы обнаружили ранее в одной из основных тем современного мышления.

Наполеон сам говорит: «Мое честолюбие?.. О да, оно, может быть, величайшее и высочайшее, какое когда-либо существовало! Оно заключалось в том, чтобы утвердить и освятить, наконец, царство разума — полное проявление и совершенное торжество человеческих сил».

Он хотел дойти до Азии. До того, как он стал императором, он был в Египте и вернулся обратно, чтобы завладеть Францией. Европа для него только путь в Азию. Он говорит: «Старая лавочка, нора для кротов — ваша Европа! Великие империи основываются и великие революции происходят только на Востоке, где живет шестьсот миллионов людей».

«Тяга на Восток», — говорит Мережковский, — «проходит сквозь всю его жизнь. Молодой генерал Бонапарт в Египте, перед Сирийской кампанией, лежа целыми часами на полу, на огромных разостланных картах, мечтает о походе через Мессопотамию на Индию, по следам Александра Великого». Он говорит: «Я вхожу в Константинополь с несметною армией, низвергаю турецкое владычество и основываю великую империю на Востоке, которая обессмертит меня в грядущих веках».

Теперь мы видим, как он окружает себя мистицизмом. На острове Св. Елены в своём последнем изгнании он говорит: «Я понимал, я понимал, что мне всего нужнее тайна: тайна окружала меня тем ореолом загадочности, который так чарует массы; пробуждала те таинственные мысли, которые так волнуют умы; подготовляла те внезапные и блестящие развязки, которые так восхищают людей и дают над ними такую власть. Это-то, к несчастью, и побудило меня слишком поспешно кинуться на Москву: с большею медленностью я все предупредил бы; но мне нельзя было оставлять времени на раздумье. С тем, что я уже сделал и еще намеревался сделать, мне нужно было, чтобы в моей судьбе, в моей удаче было нечто сверхъестественное».

О религии он говорит следующее: «Я создавал религию. Я видел себя на пути в Азию, на спине слона, с тюрбаном на голове и с новым, моего сочинения, Алкораном в руках» — новой священной книгой.

Наполеон понимал, что, как он говорил: «Только что человек становится государем, как он уже отделен от всех людей. Я всегда находил инстинкт верной политики в мысли Александра объявить свое божественное происхождение». «Если бы я вернулся из Москвы победителем», — говорит он, — «то весь мир снова устремился бы ко мне, удивляясь и благословляя меня. И стоило бы мне тогда исчезнуть в лоне тайны, чтобы народы возобновили басню о Ромуле: поверили бы, что я вознесся на небо и воссел в сонме богов».

Он понимал, что наша жизнь и наше время не подходили для того, чтобы назвать себя Богом. Он говорит: «Ну а если бы я вздумал себя объявить сыном Бога-Отца и назначить благодарственное богослужение по этому поводу, то не нашлось бы такой рыбной торговки в Париже, которая не освистала бы меня. Нет, в настоящее время народы слишком цивилизованы: нельзя ничего сделать!».

Он использовал католическую веру, как он сам говорит: «Не хотите ли вы, чтобы я сочинил, по своей фантазии, новую, неизвестную людям религию? Нет, я смотрю на это дело иначе: мне нужна старая, католическая религия; она одна в глубине сердец, неискоренимая, и одна только может мне приобрести сердца и сгладить все препятствия».

Но на острове Св. Елены он признаёт, что руководствовался и другими целями, помимо завоевания всего мира. Он говорит: «Я управлял бы миром духовным так же легко, как политическим». — «Я вознес бы Папу безмерно… окружил бы его таким почетом и пышностью, что он перестал бы жалеть о мирском; я сделал бы из него идола; он жил бы рядом со мной; Париж был бы столицею христианского мира, и я управлял бы миром духовным, так же как светским».

Так, перед нами некоторые мистические идеи Наполеона и другие важные проблемы. Впервые в современной истории он становится мировым завоевателем, тем, кто сознательно желал власти над миром и даже, возможно, собственного обожествления. Он считал себя наследником Римской Империи, после победы над русскими под Аустерлицем в 1807 году и над немцами в 1806 — на самом деле, немцы так испугались того, что он мог вступить на престол Священной Римской Империи, что австрийский император покинул Священную Римскую Империю в 1806 г. Наполеон объявил в 1807-м, после победы над русскими: «Теперь я римский император, потому что я покорил первый Рим, Священную Римскую Империю, и третий Рим, Москву, и теперь я их наследник».

Третий аспект — это отношение Наполеона к евреям. Веку революции предшествовала сильнейшая пропаганда еврейского вопроса, особенно касательно таких просвещённых еврейских философов, как Моисей Мендельсон и либерально-радикальных евреев, которые хотели отменить отдельные гетто. На самом деле революция действительно дала евреям так называемую «свободу», везде, где происходит революция, она сопровождается освобождением евреев. К этому вопрос мы ещё вернёмся.

Самое интересное в отношениях между Наполеоном и евреями— это тот факт, что после провозглашения себя императором, он созвал со всех частей света совет Синедриона, который был еврейским верховным судом, приговорившим Христа к смерти, и который не существовал со времён разрушения Иерусалима после смерти Христа. Он восстановил эту организацию с одной целью: чтобы еврейский народ провозгласил его императором. Существует даже иллюстрация того, как он восседает на совете Синедриона, который собирается провозгласить его императором.

Синедрион 1807 г. В Лувре. Наполеон пригласил 71 старейшину.
Интересно, как…— конечно, здесь видно множество просвещённых и современных идей; он — очевидный наследник Просвещения — интересно, как вся эта идея о создании империи, монархии, восстановленной монархии, сочетается с идеалами революции, суть которой состоит в установлении демократии и равенства. Как всё это соотносится друг с другом? И как Наполеон может считаться носителем революционного идеала? На самом деле, куда бы он ни пошёл, его армия вдохновенно следовала за ним, потому что чувствовала, что служит определённой идеологии; она несла истину другим народам. Всё это, конечно, напрямую связано с хилиастическим революционным идеалом.

Теперь мы должны на этом закончить. На следующих примерах чуть позже мы увидим повторение того же феномена. Революция имела различные последствия, и то, что вызвал Наполеон, о чём мы говорили ранее, было идеалом всемирной монархии, в результате чего Наполеон стал одним из предтеч антихриста. Сама мысль о том, что он мог быть провозглашён богом после завоевания мира, что он мог стать властителем мира, единым мировым правителем, римским императором и что евреи провозглашают его императором, то есть, почти мессией, показывает, что он был определённо кем-то больше всех своих предшественников, он был предтечей антихриста. Позже мы увидим, что появится ещё один человек в современной истории с похожей функцией. На самом деле, почти всё преследует одни и те же идеи, речь пойдёт о Гитлере.

Итак, революция, начавшаяся с провозглашения прав человека и равенства, среди кровавых расправ и намеренного истребления населения, провозглашения коммунизма, прихода к власти единого правителя, который хочет стать правителем всего мира. Всё это — репетиция перед будущим царством антихриста.

И когда Наполеон был отстранён, и монархия восстановлена — мы увидим, что на самом деле это не было настоящим восстановлением — эти революционные идеи начинают становиться всё более мощными; большинство европейских интелектуалов заражаются этими идеями. Некоторые из них они видоизменяют, но идеал, лежащий в их основе, остаётся тем же. Некоторые мыслители уходят ещё глубже в эту тему; некоторые относятся к ней более поверхностно. Мы проанализируем различные взгляды и также революционные вспышки, вдохновлённые ими. Но для того, чтобы понять революцию, мы должны относиться к ней не как к чему-то законченному в самом себе, но как к попытке введения новых сил, новых хилиастических сил. Позже эти силы смогут захватить не только Европу, но и теперь большую часть всего мира, потому что в то же самое время идет  процесс апостасии, тайны беззакония, который уже зашёл очень далеко и вошёл в жизнь каждого живущего на земле человека.