Пьеса Авоська и Чемодан

Смоля Коленцев (Николай Смоленцев) г. Йошкар-Ола
(Посвящается моим детям  и  Игорю Брему - бутафору высшей категории одного известного московского театра.)
Каждый режиссер имеет право на сокращение этой пьесы-киносценария.

                «АВОСЬКА и ЧЕМОДАН» или «ЧИППОЛЛИНА и ХЕНДЕ ХОХ»   
               
                ПЬЕСА-КИНОСЦЕНАРИЙ на 3 человек: НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ИЗ ЖИЗНИ СОСЕДЕЙ
                (ЛИРИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

АРКАДИЙ ГЕНРИХОВИЧ БРЕМ (по прозвищу «Цитрус», «Авоська» или «Хенде-Хох»; русский немец, приехавший с родителями из Казахстана; основательный спокойный мужчина 58 лет, бывший физрук, спортсмен, официально безработный; вдовец, год назад похоронил жену.)

НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА МИКОША – соседка Аркадия (в девичестве Чемоданова, по прозвищу «Чиполлина», «Рыжая бестия» или «Чемодан»; русская; худая рыжеволосая темпераментная женщина 55 лет, привыкла быть в центре внимания; бывшая воспитательница в детском саду, бывшая учительница начальных классов, бывшая челночница, работает в городе бэби-ситтером у богатых людей; вдова.)

АННА БРЕМ – дочь Натальи Николаевны, (в девичестве Микоша; программист и домохозяйка, пышная рыжая красотка 30 лет, говорит низким голосом, живет в Австрии в приграничном городе Хайнбург, где на другой стороне реки Дунай расположен замок Девин – предместье Братиславы, что на территории Словакии. На сцене не появляется. Зрители слышат только её голос по телефону или видеосвязи через SKYPE, ZOOM, TELEGRAM, WHATSAPP.)

ЭДГАР БРЕМ – сын Аркадия и муж Анны (программист, 33 года, живет в Австрии в городе Хайнбург, на сцене не появляется. Зрители слышат только его голос по телефону или видеосвязи.)

МАРУСЯ (МАРТА) 6 лет и ДАНИЛА 10 лет – дети Анны и Эдгара, внуки Аркадия и Натальи (живут с родителями в Австрии, на сцене не появляются. Зрители слышат только их голоса по телефону или видеосвязи.)

ЛЕРА (Валерия Павловна Брем, в девичестве Прянишникова) – жена Аркадия, умершая год назад. Зрители только однажды слышат её голос.

СЕМЁН МАРКОВИЧ МИКОША – «погибший» муж Натальи Николаевны. На сцене не появляется. Зрители слышат только его голос по телефону или видеосвязи.

ГАЕВ ВИКТОР ТИМОФЕЕВИЧ – друг Аркадия, главврач больницы. На сцене не появляется. Зрители слышат только его голос по телефону или видеосвязи.

ПАНТЕЛЕВНА – соседка Аркадия и Натальи, бодрая старушка. Разговаривает на особом местном говорке жителей деревенской глубинки.

ГОЛОСА ЖИТЕЛЕЙ ПОСЁЛКА и ДРУГИХ ПЕРСОНАЖЕЙ.

ПРОЛОГ

(Середина лета. Поздний вечер. Жара начинает спадать. Стремительно сгущаются летние сумерки. Вдалеке видны огни, отблеск озера. Слышен стук колес прибывающей электрички. Со станции доносится гул приехавших людей и голос диктора. Электричка уходит. Полная темнота. Торопливые шаги. Цокают каблуки. Кто-то идёт в темноте, светит себе фонариком мобильного телефона и пыхтит от усталости, неся что-то тяжелое.)
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (нарочито громко напевая):
«Опять от меня сбежала последняя электричка, и я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке…» Боже! Жара сегодня была какая… Темень! Хоть глаз выколи! При нас, при коммунистах, такого не было… (на манер другой песни) «Построенный в боях капитализьм! Прам-пам-пам. Всем бы вам по мордам!» Развалили страну, начальники и буржуины проклятые.
(Женщина в строгом лёгком платье, на каблуках, с двумя туго набитыми челночными баулами подходит к калитке. Ставит баулы. Ищет ключи. Слышно мяуканье кошки.)
ЖЕНЩИНА:
Одна ты меня дожидаешься, любезная Катерина Матвевна?! Нагулялась барышня-сударышня? Молочка из холодильничка, будьте любезны!
(Женщина быстро входит в калитку. Возвращается с миской и открытой пластиковой бутылочкой холодного молока. Ставит миску у ворот. В это время в темноте на неё сзади налетает мужчина в плавках, купальной шапочке и с полотенцем на шее.)
ЖЕНЩИНА (крича от неожиданности, боясь насильника):
А…а…а…
(Разворачивается и, обороняясь, плещет в темноте холодное молоко на голый мужской торс.)
МУЖЧИНА (от неожиданности):
А…а…а… Ты дура что ли, Наталья Николавна?! Это я, Аркадий!
ЖЕНЩИНА:
Жил жук древнеримский Аркадий,
Знал всех, кто по городу гадит…
(бросает в мужчину пустой бутылкой)
С рассвета навоз он шарами катал
Среди горожан, каторжан и катал.
МУЖЧИНА:
За что?
ЖЕНЩИНА:
Мордва и чуваши – люди не наши! За все хорошее, Аркаша!
МУЖЧИНА (делая шаг навстречу женщине):
Ты же знаешь…
ЖЕНЩИНА:
И знать не хочу… Не подходи! Убью!
(Замахивается старой эмалированной кошачьей тарелкой, бросает со злости её на землю, хватает баулы. Слышно, как в доме хлопает дверь.)
МУЖЧИНА:
Спокойной ночи!
ЖЕНЩИНА (кричит в окно):
Спокойной ночи, пан Спортсмен!
МУЖЧИНА:
И что я ей сделал?
(Ночь. Слышно, как где-то впотьмах мяукает голодная кошка, оставшаяся без молока. Затемнение.)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

[ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. СУББОТА.]

(Раннее утро. Двор Аркадия. Напротив, через забор, дом Натальи Николаевны. Аркадий выходит на крыльцо своего дома, как вчера вечером – в одних плавках, шапочке для плавания, с полотенцем. В руках у него бинокль. Смотрит в сторону озера.)
АРКАДИЙ (сам себе):
Так… понятненько… Рыбаки снова все берега обсадили. Как работы не стало, все на подножный корм перешли. Теперь не поплаваешь… зато переругаешься со всеми. Это уж точно.
(Идёт в дом, выносит таз, ведро воды, становится в таз, хочет облиться водой… Смотрит в сторону соседнего дома. Слышит, что в соседнем доме что-то скрипнуло. Передумывает, возвращается в дом… Выходит. Теперь он в больших семейных трусах по колено. Пока он ходил, к забору тихо подкралась соседка Наталья Николаевна. Она тайком смотрит за происходящим в щель забора. Аркадий становится в таз, обливается ледяной водой и кричит от удовольствия. В это время дверь между домами в заборе открывается. Там стоит, скрестив руки на груди, Наталья Николаевна со скалкой. Аркадий в мокрых длинных трусах инстинктивно закрывает пах руками, как футболисты при пенальти.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (ехидно):
Ну что, пан Спортсмен!
АРКАДИЙ:
А, ты уже встала?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А как же! Что на озеро не пошел? Там пугать некого?
АРКАДИЙ:
Там рыбаки, их плаванием беспокоить жалко.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А… ему этих бездельников еще и жалко?
АРКАДИЙ:
Ты же знаешь, мужики уж как год без работы сидят. Рыбой и лесом живут. Как лесопилку и мебельку закрыли – все дома.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я, значит, баба одинокая, могу в город за столько верст одна мотаться, барских детей учить, а работяги-бездельники за работой поехать не могут?
АРКАДИЙ:
Ну, ты же училка… У тебя профессия в руках.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А у тебя где, в ногах? Или еще где? Ты что, меня завалить вчера хотел? «Признавайтесь, товарищ физрук – мой сосед, без ног, без рук!»
АРКАДИЙ:
Ты же знаешь – утром и вечером я плаваю… и зимой и летом.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Зимой и летом одним цветом с волчьим билетом…»
АРКАДИЙ:
Да ты достала…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что я достала?
АРКАДИЙ:
Рифмами да стихами говорить всех уже достала… вокруг. Как была училкой, так и осталась на старости лет.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что? Я старая? Да ты знаешь! Если бы не моя дочь, что за твоего сына придурошного замуж вышла, я бы могла в знаменитом театре завлитом работать или в министерстве культуры, или писателем-поэтом стать… или в институте литературу и русский преподавать, на худой конец…
АРКАДИЙ:
А что не стала? Хохла своего встретила – барыгу, вот и не стала?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да встретила. У нас была любовь – большая и чистая. Как в великих романах прошлого. Между прочим, меня, как жену Пушкина, зовут Наталья Николаевна, и фамилия почти такая же.
АРКАДИЙ (передразнивая, говорит, как украинцы):
Мыкоша… в девичестве Шэмоданова!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да! Я – девушка с двойной фамилией Чемоданова-Микоша. Как Римский-Корсаков, как Немирович-Данченко, как Щепкина-Куперник, наконец… По мужу я Микоша, а в девичестве Чемоданова. И что? А прадед мой, между прочим, из дворян был!
АРКАДИЙ:
Про дворянство, это так... слухи. «Говорят, у нас кур доят! Чемодан ты без ручки, дай рупь до получки!» Во, уже сам заговорил как ты – поэтическим чертополохом.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Уместнее было бы сказать «разнотравьем». Я на Вас, Аркадий, жестоко обиделась.
АРКАДИЙ:
А я на Вас, Наталья Николаевна, нет! Не обиделся. Привык.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Напал на меня вчера… Знаешь же, что я возвращаюсь из города поздно, на последних электричках. Мог бы меня встретить и баулы мои дотащить. А ты только и знаешь, что себя спортом ублажать, да тело свое молодить. «Физрук! В голове без мысли стук!»
АРКАДИЙ (закрыв глаза, сам себе, сложив руки, как это делают йоги):
Аркадий! Спокойно! Дышим ровно! Я спокоен! Я спокоен!
(Поёт мантру) ОМ… ОМ… ОМ…
(Глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз)
А ты, прекрасная учительница литературы и иностранного языка, со мной вместе ходи на озеро… Плавай, играй во что-нибудь… Футбол, баскетбол… я знаю?..
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как Лерка твоя год назад померла, так ты и совсем свихнулся, Аркаша! Раньше хоть один раз был на голову поломан… это на спорте, а сейчас уже два раза! Теперь вот на йоге этой. Я все понимаю – здоровье, туда-сюда… Но чужая это культура… Не славянская она, не православная… (крестит Аркадия)
АРКАДИЙ (отмахиваясь):
Культур-мультур твой мне ещё с института в горле стоит! Пока вместе учились, таскала меня по театрам из оперы в балет, да по выставкам голых баб этих худых да жирных на картинах смотреть. Чего хорошего там, в этой искусственной реальности?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Темный ты, Аркаша! Это Рафаэль и Рубенс!
АРКАДИЙ:
Да мне всё едино… Худые, как ты, мне не к месту… А пышные, как моя Лерка покойница, в руки потискаться сами просятся. Да только все нарисованные! Хорошо, что я на тебе тогда не женился, маялся бы всю жизнь… Насмотрелся я через забор на твоего мужика-хохла, как ты его, барыгу, то строила, то гоняла, – как мячик по минному полю… Я бы от тебя тоже сбежал…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется… Он погиб в Галиции… говорят, трагически… Не смей трогать мою жизнь!
АРКАДИЙ:
А то что? Разве я вру?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Значит так, Аркадий:
Вот вам, сосед, мое решенье:
За слезы вдов, за прегрешенья,
За то, что тёмен, груб, нелеп –
Вам есть консервы, лук и хлеб!
(переходя на легкий немецкий акцент)
Да… ешчо Вам рэкомэндую суп-лапша в пакэтиках. Как это по-русски? Ролтон? Доширак? Ах, да! Запарик!
АРКАДИЙ:
Э… полегче… Мы же вчера с утра договаривались!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мы с тобой, Аркаша, не договаривались, чтобы нападать ночью на одинокую женщину! Мы не договаривались обижать меня за перманентное развитие ваших туго-умственных способностей, отбитых мячом в баскетбольной групповухе. Мы не договаривались оскорблять меня за мой выбор мужчины для создания крепких семейных уз. Вы меня поняли, Аркадий!
Я удаляюсь в свой родовой замок! Пусть огнедышащий дракон ищет новых жертв и домашних пышнотелых кухарок. И помните – голод не тетка, пирожка не поднесет! (уходит)
АРКАДИЙ:
Вот угораздило меня – и жить с ней напротив, и учиться вместе. Да еще и дети наши всё дружили, дружили с самого детства… И бац! А еще и семью в итоге создали. Слава богу, хоть они не видят, что здесь на Малой и Большой Родине творится. Сидят в своей Австро-Венгрии с детьми… Красавцы, конечно!
(Аркадий идёт в дом. Включает песню Высоцкого «Гимнастика». Выносит два ведра воды, становится в таз и обливается. Песня звучит все громче и громче. Из соседнего дома с телефоном выбегает Наталья Николаевна, она что-то кричит Аркадию. Тот делает вид, что не слышит. Поднимает гирю, отжимается и виснет на турнике. Наталья Николаевна врывается на двор Аркадия, выдёргивает шнур переносного магнитофона и протягивает телефон.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Придурок! Дети из Австрии звонят! (Аркадий, забрав телефон, нарочито уходит в дом и вызывающе захлопывает перед носом Натальи Николаевны дверь.) Эй! Что там у них? Может, стряслось что-то? (Пытается открыть дверь. Стучит.) Открывай, говорю! Там и мои внуки! Слышишь?! (Неожиданно дверь распахивается. В лицо Натальи Николаевны летят мокрые семейные трусы Аркадия. Дверь снова закрывается на щеколду.) Паразит! Прибила бы! (Со всего маха бросает трусы в бочку с дождевой водой. Бежит на свою половину, хватает вилы и несется с ними наперевес к запертой двери.)
Ты! Забодаю! Открывай!
(Громкий стук в калитку.)
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Наташкэ! Снова боюете? (поёт) «Идеть война народныя, звясченныя война!» Не притомилися ешчо? Фильма мексиканскыя, чесна слова! Открывай, давай! Зверя живова ти донЕсла!
(Слышно, как кто-то долбится в дно металлического ведра. Наталья Николаевна, аккуратно поставив вилы, умывается из бочки, бросает со злости трусы Аркадия на землю, поправив платье и прическу, вальяжно, сменив походку, идет на свою половину.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Иду, иду!
ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ (слышно, как снова какое-то животное гулко бьется о дно и края ведра):
- Ой, Пантелевна! Кто это? Живой?! Какая лапуся!
- Бяри! Бяри! Не пожалеш! Ты жа давно сваво зверя до хозяйства просила!
- Я просила? Ай, да! Запамятовала!
- Чёта память у тя, как у девахи, последня врэмя… Ты, видать, снова в девках ходишь? Ли чё ли? Не оженила ящо сокола тя? Признавайси!
- Ну, Пантелевна!
- Да ладна! Мы бабы суседскые, чё нам скрывать та! Тяготна ужо от сваво-та? (смеется)
- Пантелевна!
- Ладна, ладна… шуткую я по-суседски, не забижайси на бабку. Воно на конци вся правда откроетси. От глаза маво не спрячисси. Таки знай!
- А, что с ним делать? И как его содержать?
- Сперва донеси сваво пространства. Я баба хозяйствена, ведро-то мойно заберу.
- А, кошачья переноска подойдет?
- Ежаля дно не отвалитси – то годитси. Тащы!
(Наталья Николаевна вбегает в свой дом. На террасе слышны результаты ее поисков. Шум переставляемых предметов. Грохот упавших стульев.)
- Святые угодники! Вони снова зачали баловатси, ли че ли? Ты скора?
- Да иду, иду! Нашла!
(Наталья Николаевна выбегает с веранды во двор с пластиковой кошачьей переноской в руке, на ходу смахивая пыль.)
- Ну, во теперя Зузик твой на века вечныя! Не озорничайте там!
- Ты про что?
- Я так об своё думаю! Прощавай! Заходь ли чё ли, есля спросить об чём, али посоветы дать. Зверь та он шибка плодовитай! Любить енто дело!
- Ты про что?
- Пошла… пошла… не мешаю! Не озорничайте там! Не благодари! Не благодари!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (выходя к дому с переноской, заглядывая внутрь):
Спасибо! А деньги? Деньги-то забыла?
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Завтре зайду! Чай недалече обитам. Без деньгов людём никак.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (растерянно поднимая переноску к глазам):
Отныне мы будем жить вместе! Не было печали, купила баба, что всучАли! (медленно заходит в дом)
(Аркадий вывозит советский велосипед «Урал». На мужчине клетчатая немодная рубашка, широкий галстук в петухах и спортивный советский полушерстяной костюм. Стучит в металлическую калитку между участками):
АРКАДИЙ:
Эй, Поэтесса! Наталья Николаевна! Заберите свой розовый телефонный агрегат!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как пообщались с заграницами, герр Брем Генрихович! Что нового случилось на Дунайских виноградниках? Как созревают Рислинг и Мюллер Тюргау в солнечных долинах? Не пожрала ли тля или улитка новый урожай?
АРКАДИЙ:
Все хорошо! Многоуважаемая фрау Наталья Николаевна Микоша-Чемоданова! Из Хайнбурга, что на Дунае, дочь и внуки шлют Вам свой сердечный SERVUS, то есть привет! Смею Вам сообщить, что больше в ваших кулинарных подачках я не нуждаюсь! Прошу оградить меня от невыносимо тяжелых черт Вашего тонко организованного характера!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А что так? То есть «запарик» с зеленым лучком уже не катит? Брезгуете? Ну?
АРКАДИЙ:
Баранки гну! Сын только что на карту Сбера мне денег прислал. Поеду в столовку. Она в летний сезон у озера до позднего вечера работает. Буду регулярно теперь туда ходить. Главное – не зависеть от Вашего вздорного девичьего характера.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да! Я такая, Аркадий Ромуальдович! Я девушка с кандибобером!
АРКАДИЙ:
Королевишна! Поехал я! Ауф видер зеен!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Так вот Вы куда, Аркадий Дрозофилович, так церемониально вырядились? Значит к Вальке на куриные ножки, под макарошки, да с томатной подливочкой, да на чаек в пакетиках, да в пластиковом стаканчике! Знатное пиршество! Вы хоть рубашечку в треники заправили бы! А то торчит, знаете ли, из-под пятницы суббота! Нехорошо, Аркадий Гермофродитович! Некрасиво! Женщины на озерных песках, возле пляжных шезлонгов, об Вас будут думать в превратном смысле!
АРКАДИЙ (оборачиваясь):
А что, правда торчит?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Святой, истинный крест, Аркадий Гильденстернович! Валька-буфетчица горден-блю в соусе бешамель со спагетти болоньезе в таком виде Вам подать испугаются. Откажут-с! Мол, портите многовековые традиции и реноме заведения!
АРКАДИЙ:
Больно на язык ты остра! Укоротил бы кто!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сама в ожиданиях! Хоть бы… кто бы… пришел бы… да как бы … у-ко-ро-тил!
АРКАДИЙ:
До вечера! Вернусь поздно! Фонарь на столбе не гаси. Ночью темень – не видать ни черта.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И я про это же! Как меня в потемках щупать – так они-с завсегда первые! Хорошей прогулки, Аркадий Розенкранцыч, а также и изысканного вечернего ужина при свечах под вальсы Штрауса «Сказки венского леса» или уж, на худой конец, «Голубой Дунай»!
(Напевает мелодии Штрауса.)
АРКАДИЙ (кричит с дороги):
Дура!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сам дурак! (медленно закрывает калитку и обреченно, опустив голову, идет в дом) Уехал!
(Звучат вальсы Штрауса. Постепенно садится солнце. Быстро темнеет. На столбе возле их домов зажигается свет. Распахивается калитка. Крадучись на улицу с мелом в руке выходит Наталья Николаевна. Она по всему забору на стороне соседа, озираясь, пишет мелом.)
Гильденстерныч!
Розенкранцыч!
Гермофродитыч!
Дрозофилыч!
Ромуальдович!
На, получи фашист гранату от советского солдата!
(любуясь на свои надписи)
До чего ты, Хенде-Хох, зловредный мужик! Мелочный! Злопамятный! Глаза бы тебе выцарапала!
(Слышны шаги приближающихся людей. Заливистый звонок велосипеда. Смеющиеся женские голоса. Наталья Николаевна незаметно исчезает в темноте.)
ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ:
- Спасибо Вам, Аркадий Генрихович, за интересный рассказ!
- Мы с девочками получили истинное наслаждение!
- Да вы приходите без стеснения! Наш коттедж, в стиле фахверк, справа у леса.
- А наш – белый, как корабль, – почти у самой воды. Там еще причал с катером.
- И к нам, из клеёного бруса, заходите! Мне младший, что у Вас тренируется, всегда говорит, чтобы я уроки йоги и медитации у Вас брала. (смеётся, подражая) Я теперь на все согласная!
- И нам дайте уроки… самообладания …
- И йоги…
- И медитации…
- И сына тоже к Вам на следующее занятие приведу!
- И я!
- И я!
АРКАДИЙ:
Спасибо, что проводили! Непременно начнем со всеми заниматься! Спорт и йога – лучшие помощники во все времена. Спокойной ночи! Звоните! До встречи!
ГОЛОСА (хором):
До встречи!
(Почти одновременно женщинам на мобильные раздаются телефонные звонки с разными мелодиями. Каждая, удаляясь, начинает о чем-то, сосредоточенно оправдываясь, говорить в полголоса.)
АРКАДИЙ (подходя к забору с велосипедом):
Ну, вот я, наконец, и дома! И свет на столбе горит! Отлично! Гляди – не подвела, Чиполлина! (читает надписи на заборе)
- Гильденстерныч!
- Розенкранцыч!
- Гермофродитыч!
- Дрозофилыч!
- Ромуальдович!
Это всё про меня? Литераторша написала! Точно! Вот зараза неугомонная!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (выходя их темноты, сложив руки крест-накрест на груди):
Да, это я написала! И что? Где был?
АРКАДИЙ:
Ходил по делам службы! И чё?!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В плечо! Не горячо? Есть будешь? Или ты в компании барынь, сытых и скучающих, был на убой закормленный?
АРКАДИЙ:
Я сыт! Прекрати, наконец… Это невыносимо!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что дети сказали? Когда приедут?
АРКАДИЙ:
В конце недели!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Про меня что-то спрашивали?
АРКАДИЙ:
Я все рассказал!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что ты им рассказал?
АРКАДИЙ:
Все рассказал! Как ты бесишься! Как меня изводишь! Как поводы для конфликтов ищешь!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Понятно! Ябедничал значит! (пауза) О, смотри-смотри! Кошка мышкует. (Подходит к Аркадию вплотную и пытается его обнять.)
АРКАДИЙ (расставив руки в сторону как крылья):
Я самолет! Ж-ж-ж!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Прекрати!
АРКАДИЙ:
Я – летчик! Ж-ж-ж!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Прекрати!
АРКАДИЙ:
Я люблю другую!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Она умерла год назад!
АРКАДИЙ:
Это для тебя она умерла! Дура!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сам ты дурак, Аркаша! (Уходит в свою калитку хлопнув дверью. В ее доме в окнах загорается свет. Аркадий решительно заводит велосипед к себе во двор. Тут же выходит обратно с кистью и банкой водной краски для побелки.)
АРКАДИЙ (произнося вслух):
Ну, пани Че-мо-да-но-ва! Берегитесь!
(стремительно выводит на заборе и вслух повторяет)
- Корзинкина!
- Баулова!
- Коробкина!
- Авоськина!
- Пакетова!
(В итоге оба забора оказываются исписаны с двух сторон разными кличками. Аркадий отходит полюбоваться на свою работу. В этот момент из дома доносится истошный крик.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А-а-а! Брем, спасай! Он провода грызет!
(Вспышка в электрощитке. На столбе и в доме Натальи Николаевны гаснет свет. Полная темнота. Слышен звук прибывающей электрички. Где-то мяукает кошка.)

[ДЕНЬ ВТОРОЙ. ВОСКРЕСЕНЬЕ.]

(Ранее утро. По улице в штормовке и болотных сапогах с большим тяжелым черным пластиковым ведром и несколькими удочками с озера возвращается Аркадий. На заборах по-прежнему красуются надписи дразнилок мелом и краской. На столбе еще горит уличный фонарь.)
АРКАДИЙ (смотрит на фонарь):
Непорядок! На лампочку нагорает. Пора выключить! (стучит по металлу соседского забора) Вставай! Просыпайся, рабочий народ! Эй, Поэтесса! Свет на столбе погаси!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (открыв окно):
Что, не спится космонавтам в соломенных гробах? Забор помыть не хочешь?
АРКАДИЙ:
Я пока полночи у тебя электричество восстанавливал, как-то не успел метнуться клинопись твою творческую отмыть. Но ты же первая начала. Заяц-то зачем тебе в дому? Он ведь снова убежит и снова грызть провода примется.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это домашний кролик! Я у Пантелевны вчера купила.
АРКАДИЙ:
В сарайку его отнеси. Хочешь, как она, зверьё разводить? Шкурки? Мясо? По-новой бизнес мутить планируешь? Не наигралась в «святые 90-е»?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
У меня свой замысел и далеко идущие планы на будущее. Зачем кролика взяла – не скажу. Есть хочешь? Я вот с утра супчик летний сварганила… Не «запарик», не думай. Сам зайдешь? Или занести? Я тебя простила, между прочим.
АРКАДИЙ:
Лучше в мою берлогу занеси. Вчера сама ко мне приставала, сама обиделась, сама отомстила, сама и простила в оконцовке. И всё сама, сама, сама…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, я такая! Жизнь приучила – всё сама… Я женщина тонко организованная, решительная и самостоятельная. А от мужчин лишь грязь и дети. (выходит на крыльцо с зеленым армейским котелком) Вот! Всё горячее! Суп летний с овощами! Да иди сюда… Не бойся! Да простила я тебя… Простила! Давай домашним покормлю… А то все концы свои в воду отдашь. Ганеша и Хануман разрешают ли есть супы из рук рыжеволосой богини Кали? Хари Кришна, Рама, Рама, с котелком иду я прямо. Ой, какие мы обидчивые… а запах-то, запах, как на небесах у Индры! Ями-Ями! Ями-Ями! Есть желание вкусить пищу истинную богов?
АРКАДИЙ:
Да, от мужчин и грязь, и дети… Это правда! Без мяса небось? Всё, как ты сама есть любишь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не, для мужика варила на консерве, на тушенке. Ладно, мир! Ешь! К Вальке в столовку больше не ходи! Но забор чтобы вымыл… и притом – мой и свой. А то и так про нас соседи всякое думают… ну и подозревают, конечно. Я, мол, ёхнутая поэтесса, а ты ёхнутый йог, в секте состоишь, палки-вонялки жжешь и на голове ходишь.
АРКАДИЙ:
Я до столовки вчера так и не дошел. Родители учеников в гости в коттеджный городок позвали.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да видела! «Стадо породистых сытых кобыл в ночи провожало в рубашке ковбоя.» А уж, как они копытами-то цокали, как гривами да бедрами-то вертели… Не передать. (Поёт на мелодию песни Ю.Кима «Ходят кони…»)
Три кобылы над рекою
Скопом сватались к ковбою.
Как кобылам быть,
Хочуть счастье пить,
Одного любить…
Мать твою етить!
Хорошо, хоть грозные хозяйские звонки каждую быстроногую по семьям разогнали. Ладно! Будем считать, что во мне говорит классовая ненависть. Жить надо здесь и сейчас! (берет своим мизинцем мизинец Аркадия) Мирись, мирись, больше не дерись! (трясет его руку три раза) А теперь поцелуемся в честь примирения и согласия. А? Сегодня же святой праздник – Прощенное Воскресенье!
АРКАДИЙ (отстраняясь):
Не свисти! Опять ты за своё. Знаю я ваши бабьи православные праздники. Я вообще-то буддист – ты же знаешь. Давай свой котелок! А, черт, горячий!
(Ногой пододвигает Наталье Николаевне черное пластиковое ведро с пойманным уловом.)
Я тут рыбы на уху и жарёху принес. Щука, окунь и новые сорта, ну и по мелочи. Коттеджные коммерсанты оказывается привозной ненашенской рыбы для озера закупили. Вчера днем на расплод целую цистерну слили. Клев на зорьке был отменный.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Какое большое и тяжелое ведро! Плещутся рыбки. Ого, сколько! «Дружно гребите во имя прекрасного против течения в русской глуши!» А.К. Толстой. И что же с вами делать, мои прелестницы?
АРКАДИЙ:
А это который Толстой? «Война и мир» что ли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Темный вы, Аркадий Генрихович! «Не знающий историю и культуру своей страны вынужден будет изучать чужую». Это Ломоносов сказал. Писателей из рода Толстых было несколько. А этот, граф Алексей Константинович Толстой, создал роман «Князь Серебряный» и сугубо исторические пьесы: «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович» и «Царь Борис». Он автор романса «Средь шумного бала, случайно...», и еще со товарищами придумал персонажа – Козьму Пруткова…
АРКАДИЙ (прерывая):
Кого? Прудкова? Толстой? Завелась! О, Будда, зачем мой язык только задал этот бессмысленный вопрос?!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А еще был такой Толстой – американец. (Аркадий машет на Наталью Николаевну рукой.) Дайте же мне дорассказать. Я сегодня чувствую себя просветителем-миссионером среди туземцев в лесах Амазонии.
АРКАДИЙ:
НаблатЫкалась ты на своей волне литературной. Умоляю, больше не надо. Я с самого со сранья на ногах. Жрать, как зверь, хочу. А мне еще заборы мыть.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Хорошо! Переносим урок литературы после занятий по чистописанию.
(Аркадий решительно уходит в дом с удочками, забрав котелок с супом.)
АРКАДИЙ (кричит из глубины дома):
И хлеба мне принеси! И чеснока… Пожалуйста!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Эти мужики-спортсмены все такие глупые, не с кем поговорить... Все одна, одна, никого у меня нет и… и кто я, зачем я, неизвестно...» Эх! Прекрасный А.П. Чехов. Пьеса «Вишневый сад», монолог Шарлотты Ивановны.
(Пытается приподнять ведро с рыбой. Неожиданно на ее веранде раздается телефонный, с особой мелодией, звонок.)
Это дочь! Они проснулись уже! Всё-таки два часа разницы!
(Бежит на веранду к телефону. Запинается за ведро. Падает. Вся рыба опрокидывается сначала на неё, а затем оказывается на земле возле бочки с дождевой водой. Вся мокрая Наталья Николаевна хватает телефон.)
Да! Алло! Говорить не могу. У меня рыба убежала. Звони через пять минут. Как? А вот так – печь покинула чердак. Сказала – потом объясню. (Гудки. Начинает собирать рыбу в ведро.) Ловись, рыбка, большая и маленькая! Большая и маленькая! Большая и маленькая!
(Когда вся рыба собрана обратно в ведро, ищет, чем набрать воду, не найдя никакой посудины под рукой, вываливает улов в бочку с водой. В этой же бочке моет руки и лицо. Бежит с телефоном в дом. Телефон снова начинает трезвонить.)
Да дайте же мне спокойно навести утренний туалет. Фу! Запах противный, рыбный… Провоняла, извалялась вся, словно кошка во время течки.
(На порог её дома вылетает мокрое женское белье и халат. Сама Наталья Николаевна выходит из дома уже завернувшись в простынь на голое тело, лихорадочно вытирая руки, шею, ноги мокрым полотенцем.)
Да! Да! На проводе… Нет, только не по видеосвязи. Почему, почему – я слегка… то есть совсем не одета. Пока нет возможности застегнуться в кринолин с фижмами. Ничего у нас с ним не было. Не выдумывай. Ох, уж ваши молодежные фантазии. Давай сама мне звони по видеосвязи. Я картинку все равно отключу. Предупреждаю. (себе) Фу! Вонь, как в рыбном морге.
(Длинные гудки. Новый звонок. На экране появляется заспанное лицо дочери Анны.)
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Что у вас происходит? Как старший Брем? Поздравь! Мы купили новую машину «Фольксваген» красного цвета. Как я и хотела. И сегодня всей семьей на целый день едем в Венгрию на термалы в Мошонмадьяровар на этой машине. Мой Эдгар Брем, то есть муж, называет этот городок Мультифильтр. Там дешево и вкусная еда. Суп гуляш в ресторане под Мельницей за пять евро. Порции огромные. Вино красное домашнее густое – по одному евро за литр.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (в сторону):
Мне бы ваши заботы…
ГОЛОС АННЫ:
И поэтому у меня мало времени. Мы только недавно встали. Надо еще всех собрать. Хотя дороги всего-то тридцать км, но поедем не по автобану. Там надо за проезд каждый раз платить. Что старший Брем? Ты хоть говорила с ним… Что вы себе оба думаете? Ты же знаешь – мы живем в маленьком Хайнбурге на Дунае между Веной и Братиславой. До аэропорта Вены сорок км, а до Блавы – двадцать. Но, вы-то оба от нас далеко. Вы в глуши на озере…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (в сторону):
Колдовское озеро… черт бы его побрал.
ГОЛОС АННЫ:
У Брема старшего уже два раза сердечный приступ был. У тебя сколько раз давление скакало. В поселке даже санчасти путной нет. Случись чего я же не смогу всё бросить и примчаться… это же пересадки… а у нас работа по контракту, дети и ипотека в Шпаркассе. Вы же оба не бесчувственные? Ну, полюбите друг друга, что ли, наконец. Живите вместе. С твоим-то характером и в твоем-то возрасте, где ты еще мужика для жизни найдешь? А он же рядом… Только руку протяни…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (вставая с крыльца во весь рост):
Знаешь, что…
(В это время из своего дома, потягиваясь и почесывая волосы на груди, выходит в одних шортах-трусах с голым торсом заспанный Аркадий. Наталья Николаевна быстро проходит в калитку между домами и включает видео, направляя на него свой телефон. На экране появляется два окна. Это дочь Анна и Аркадий.)
ГОЛОС АННЫ: Здрасте! Ой, я кажется не вовремя (Длинные гудки. Оба изображения исчезают.)
АРКАДИЙ (ошалело глядит на голое тело Натальи Николаевны, завернутое в простынь.)
Я чё-та прикимарил… нехило. Ого! Чиполлина! (снимая с ее ключицы крупную рыбью чешую от зеркального карпа) Ты чего? Чё ты тут? Чё от тя так рыбой воняет?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Пока ты спал, херр Бремус, я тут в бочке рыбку золотую ловила и тебя рыбьим жиром привораживала. (снова раздается телефонный звонок) Австрия на проводе! Поговори с Хайнбургом! А я хоть собой, наконец, займусь. Надо смыть следы позора.
(Пытается уйти. На экране появляются внуки.)
ДЕТИ, они же ВНУКИ (умытые, но еще в пижамах и на позитиве):
- А это мы!
- Привет дедуля!
- Привет бабуля!
- А что вы оба голые? У нас тоже жара страшная!
- А почему вы, дедуля, с бабушкой вместе не живете?
- Бабуля! А почему ты для дедули еду не готовишь? Так папа говорит.
- Дедушка, а почему ты сказки, как бабушка, нам наизусть на ночь не рассказываешь? Не умеешь што ли?
- Деда, мы все-все хотим, чтобы вы к нам с бабушкой приехали в Австрию. У нас тоже есть свое озеро. Мама говорит, что оно тоже колдовское. Мы покажем наших лебедей. Мы их кормим, а мама нам читает про них вечером сказки, но не в стихах. И бабушка нам сказку обещала написать свою… И в стихах.
ГОЛОС ЭДГАРА БРЕМА (обращаясь к детям):
Так, быстро оба оделись и на кухню. Мама всех ждет на завтрак. Выезжаем! (разглядывая неодетых родителей) Батя! Что, в поселке тоже, прям, жара-жара? У нас всё лето под +37 и выше. Ладно, держитесь там. Мы уже в эту пятницу рано утром из Вены в Казань вылетаем, а ближе к ночи, скорее всего у вас будем. Вечером, как вернемся с купания, позвоню. Батя! Короче, SERVUS! (слышно, как сын идет по квартире с не выключенным телефоном) У стариков что-то происходит. Оба голые. Может, живут уже вместе? Или правда жара? То ли твои увещевания так на них подействовали? (гудки)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА и АРКАДИЙ (оба):
Отключились! Слава богу!
(Быстро расходятся по своим домам. Слышно, как на участке Натальи Николаевны включили душ, а на участке Аркадия – песню Высоцкого «Вершина»)
Здесь вам не равнина – здесь климат иной.
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревет камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть, –
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал –
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
(Аркадий и Наталья Николаевна почти одновременно выходят к калитке между их участками. Он – в майке «Динамо», советском голубом спортивном костюме и кедах времен СССР. В руках огромная сетка, а в ней несколько оранжевых баскетбольных мячей. Она – в красном халате, на голове тюрбан из полотенца.)
АРКАДИЙ:
Привет, Чиполлина! Давно не виделись! С легким паром!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Спасибо, Цитрус!
АРКАДИЙ:
А почему вся ваша группа в «Педе» меня Цитрусом обзывала?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А почему ты меня Чиполлиной с детства зовешь?
АРКАДИЙ:
Я первый спросил!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я – женщина! Поэтому мне даже в электричке место уступают. Перед государством и обществом все права имею! Излагай!
АРКАДИЙ:
Закипело сине море в рукомойке. Хорошо! Принято! Но обещай, что тоже меня насчет Цитруса просветишь!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Торжественно обещаю, перед лицом своих товарищей…
АРКАДИЙ:
Тихо! Короче! Наши родители жили в этом поселке, а все дети ходили в один детский сад. Но группы у нас с тобой были разные, а праздники общие. Ты не помнишь, тогда еще маленькая была, а я уже в выпускной группе был. Мне уже шесть лет было, а тебе только три. Так вот, на очередной Новый год всех нас собрали в актовом зале у ёлки. Родителям дали задание – всех дошколят одеть в костюмы из сказок. Я был Петрушкой и танцевал, а тебе мама придумала желто-золотое платье со множеством оборок. На золотистую шапочку, сшитую из этой же ткани, она прикрепила зелёные стрелки лука. Помню, они ещё торчком стояли, как у ёжика. Внутри под тканью, видимо, проволока была. Костюм твой был признан самым лучшим. И тебя назначили Главным героем утренника! Ты тогда ходила и всем говорила: «Чиполлино – это я!». А ещё помню – ты стихи читала почему-то про «Дама сдавала в багаж…».
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (подхватывая):
«Дама сдавала в багаж
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картину,
Корзину,
Картонку
И маленькую собачонку.»
Это Маршак! Он – лучший!
АРКАДИЙ:
Цыц!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Поняла! Ну и что? Всех же родители как-то одевали! Почему у тебя застряло, что я – именно Чиполлина с буквой «А» на конце?
АРКАДИЙ:
Потому что ты уже в трехлетнем возрасте начала качать права и меня «гнОмить». Потому что после той новогодней ёлки ты нахально съела у меня единственную шоколадную конфету «Лимонную» из подарка. Конфета была в таком желтом шуршащем фантике. Хитро выманила, сказав, что ты Чиполлина, и поэтому все права на «Лимонную» имеешь. А остальные конфеты мне из того подарка достались или соевые, или карамель, или мармеладные. Но шоколадная была одна! И теперь ты на веки вечные Чиполлина! Поняла?!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И ты пятьдесят лет носил в себе эту обиду?
АРКАДИЙ:
Да, Чиполлина! Носил!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Слушай! Прости меня! Дай я тебя обниму… по-братски.
АРКАДИЙ:
Не надо!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Поняла!
АРКАДИЙ:
Что-то ты сегодня больно понятливая стала! А почему я-то Цитрус?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Потому, что в «Педе» на спортфакультете мы с вашей группой постоянно в спортзале сталкивались. А ты тогда баскетболом занимался и в сетке мячи вот эти так же таскал, как апельсины. А еще, как-то тоже под Новый год, принес в общагу в самую эпоху дефицита целую авоську настоящих кубинских апельсинов и всем, кто попросил, раздавал. Все уже после «Советского шампанского», сладкой болгарской «Тамянки» да с «Тырново» пьяненькие были. Подходили к тебе и канючили: «Авоська! Дай цитрус!» А ты такой – «На! Жри!» – и давай вместе ржать. Так к тебе и «Авоська», и «Цитрус» сами приклеились. Брем по кличке Цитрус, потому что апельсины в авоське.
АРКАДИЙ:
Марокканские!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что марокканские?
АРКАДИЙ:
Апельсины были марокканские фирмы «Маrос». Наклеечка еще такая черная на кожуре была. Я за ними в универсаме на Гагарина полдня в очереди отстоял. Прошло тридцать лет, а я вот снова цитрусы в сетке таскаю. Сегодня занятия очередные с детьми провожу в буржуйском городище. ПотЫкал. ПокЕда! (уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Покеда, соседа без лисапеда…» Ты это… с кобылами на ужин не оставайся. Я рыбу на вечер приготовлю.
АРКАДИЙ (обернувшись):
А где, кстати, она?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В воде плавает. «Рыба плавает по дну, не поймаешь ни одну.» Не бери в голову. «Не печалься об рыбных делах, пусть они пребывают в печали».
АРКАДИЙ:
А… А это кто сказал?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сама придумала. Снасти у тебя, кстати, где стоят?
АРКАДИЙ:
В сарайке. А тебе зачем?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Иди! А то не успеешь!
АРКАДИЙ (уходя, перебросив баскетбольные мячи на спину):
Пошёл! О, спорт – ты мир! Дети ждут.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (уходя на половину Аркадия):
Жареная рыбка,
Золотой карась,
Где твоя улыбка,
Что была вчерась?
Бедненькие рыбы,
Окунь да карась,
Плавать, жить могли бы,
Если бы не страсть.
Вас любовь сгубила,
Бросила сюда,
Чистила, солила,
Nаch – сковорода!
Нашла, нашла!
(Выходит с рыбацким посадчиком. Опускает его в бочку. Телефонный звонок. На экране появляется счастливая огненно-рыжая дочь Анна в красном закрытом купальнике в горячей чаше с термальной водой. Вокруг неё клубится горячий пар.)
ГОЛОС АННЫ:
Мама! А мы на курорте! Тут так прикольно и очень буржуазно. Представляешь, я познакомилась со вторым советником-посланником нашего посольства в Словакии. Тут от термала до Братиславы всего пятнадцать км. Его зовут Игорь. Такой милый. Приглашал на экскурсию в Братиславский град.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А муж и дети где?
ГОЛОС АННЫ:
В этом мадьярском Мошоме целая зона из одних термальных бассейнов, но разной температуры и много аттракционов. Они где-то баландаются вместе на горках.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я рада!
ГОЛОС АННЫ:
Чему рада?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что сотрудники нашего посольства, беззаветно и преданно служа нашей Великой Родине, находят драгоценное время, чтобы поправить расшатанное здоровье в тяжелых условиях заграницы. И на их пути встречаются не враги и шпионы, а, например, моя огнедышащая дочь в модном, вызывающе ярком купальнике.
«К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей.»
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Я перезвоню. Он идёт… (гудки, экран гаснет)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как нескучно вы живете:
Хлеб пресыщенно жуете,
И, хозяевам служа,
Устриц лупите с ножа.
Да, Анька, закрутишься ты по заграницам! Так и Родину забудешь…
(гулкий стук по забору)
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Николавна! С тоби должок!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Пателевна! Ты что ли?
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Я, родима! Мимо шлёпалы… Напоминам за денежку-то.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (уходит со сцены, зрители слышат их диалог):
Стой там. Принесу!
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Погодь чутка. Вишь бабкя обмишуриласи. Заместо парня Зузика, я тоби случайно девку Зузку засувала. Смешалась маненько. Ты жо мальчонку просила. Но вони боявити да драчливы.
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Кроль у меня вчера сбежал из переноски и провода погрыз. Замыкание. Искры. Свет погас. Сосед полночи освещение восстанавливал.
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Йох-Аркашка, «Хенде-Хох», што ли ?
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Да. Он. Так я пошла за деньгами.
ПАНТЕЛЕВНА (выходя на сцену):
Да погодь! А чё у вас с имям-то ужо совместна проживания, ли чё ли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (следуя за Пантелевной):
Пантелевна! Не болтай глупостей! Мы с ним – не рОвня!
ПАНТЕЛЕВНА:
Да не блажи и целкой-то не прикидывайси. Вода вонА дырку завсегда найдёть. По природе людём така стремления дадена. Ты бы яво ворожбой взяла, ли чё ли? Сходи к Лизавете-пятидесятнице. Она над святой водой пошепчёть и травки с корешкама даст на отвар. Опосля всё путем будёть. Проверено. Вся женска половина за приворотом да сглазом ку нёй ходють. Бабы счастны…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (резко):
Так, сколько я Вам должна за кролика?
ПАНТЕЛЕВНА:
Ты мягше, мягше… не серчай, не бесися… к уговору ящо рубликов сто пятьдесят накинь. Девка же, Зузка. Она те стока кролей наделат. Не забижай бабку.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Вот пятьсот рублей! Пошла свои дела продолжать.
ПАНТЕЛЕВНА:
Ой, спасибки сердешныя! Не обидела. А за Лизавету-то подумай. Ежаля по женской части подопрёть, але от мыслей одиноках буде не в моготу, трава-то природна всех обручит и свяжёть… апосля кажна баба може чё доброга и мени на ухо шепнёть.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Спасибо за совет! Я сама!
ПАНТЕЛЕВНА:
На слона да сома
Ворожила кума.
Да в суседней светелке
Ёжик щупал иголки.
Ухожу, ухожу.
(уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА(задумчиво):
На слона да сома…
Всё сама да сама…
(Телефонный звонок. На экране появляются счастливые и мокрые рожицы внука и внучки.)
ВНУКИ:
Бабуля! А где дедуля?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Он пошел заниматься с ребятами баскетболом.
ВНУКИ:
Мы тоже хотим. Это мячик в сетку кидать?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Кажется, да.
ВНУКИ:
- Когда мы прилетим к вам на колдовское озеро на крыльях белой птицы…
- Мы обязательно покормим и ваших белых лебедей.
- Всех, всех, всех!
- У вас живут лебеди?
- Они какие – черные или белые?
- А их сколько?
ГОЛОС АННЫ (появляясь на видеоэкране уже в другом купальнике, соломенной шляпе, парео и в черных очках):
Идите к папе! Скоро бассейны закрываются. Мы собираемся на ужин в Мельницу. Нам надо с бабушкой серьезно поговорить.
ДЕТИ:
У… у… у…
ГОЛОС АННЫ:
Идите и скажите папе, что я приду сразу в ресторан. Пусть он вас переоденет и сложит все мокрое в отдельный пакет. Дипломат Игорь с женой тоже присоединятся к нам за ужином.
ДЕТИ (ВНУКИ):
- Бабуля! Пока!
- Мы тебя любим…
- И дедулю.
- Пошли еще раз с горки?
- Чтобы брызги?
- Да! (Оба прыгают в воду. Экран мокрый. Дочь выключает мобильный.)
(Наталья Николаевна у бочки пытается сачком достать рыбу и переложить в ведро. Ей удается поймать несколько рыбин.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ого! Они все разной породы. (Берет очередную рыбину.) Вот такие у нас в колдовском озере никогда не водились.
(снова звонок.)
А, всё равно стирать.
(Наталья Николаевна вытирает руки о подол халата.)
ГОЛОС АННЫ (лежа в парео на шезлонге у бассейна, в шляпе и черных очках):
Мама! У меня мало времени!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (подражая Маяковскому):
А у меня вся жизнь впереди!
Старость! Бери
У юности время в кредит…
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Ты всё шутишь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А что мне остается?
ГОЛОС АННЫ:
Была у тебя Пантелевна?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Была.
ГОЛОС АННЫ:
Принесла кролика?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Крольчиху! Пятьсот рублей слупила.
ГОЛОС АННЫ:
Сейчас дело не в деньгах.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А в чем?
ГОЛОС АННЫ:
Ты должна попросить Брема, чтобы он построил для кролика клетку. И вот тогда вы оба, вместе, кормили бы его, ухаживали, заготавливали бы на корм траву… ну, я не знаю. Это так сближает.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Хорошо, я буду стремиться! Тем более у меня крольчиха. А Пантелевна обещает мгновенное потомство!
ГОЛОС АННЫ:
Это просто бонус от самой судьбы! Вы с Аркадием Генриховичем, наконец, ощутите прелесть жизни вдвоем. (Неожиданно рядом с её шезлонгом вырастают чьи-то мужские ноги. На телефон падает тень.) Мама! Я перезвоню! (гудки)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ловись рыбка, большая и маленькая! Будут флирт, кадрёжь, потом совместный ужин, венгерский ресторан, после ночная дорога домой, а дома детей укладывать спать… а далее роман по СМС-переписке, романтические встречи тайком на Дунае… а там, глядишь, дети выросли и… трам-пам-пам – вот она старость. Однако, надо завершать рыбалку. Эти пусть плавают до завтра. Не подохнут, надеюсь. Темнеет. Надо бы музыку включить. Брем, чует мое одинокое сердце, сегодня опять поздно придет – и снова сытенький да гладенький, как котик сладенький. Накормят его кобылы своими сушАми с ушами да пИццами с ресницами.
(Идёт с ведром в дом. В нем плещется живая рыба. В её доме загорается свет.)
А я вот рыбу почищу, замариную и сегодня для самого светлого завтра рано лягу спать и тем самым не принесу вреда своему Отечеству.
(Из приемника на радио-ретро звучит песня. Постепенно сцена погружается в темноту.)
Собирались наскоро,
обнимались ласково,
пели, балагурили,
пили и курили.
День прошел – как не было.
Не поговорили.
Виделись, не виделись,
ни за что обиделись,
помирились, встретились,
шуму натворили.
Год прошел – как не было.
Не поговорили.
Так и жили – наскоро,
и дружили наскоро,
не жалея, тратили,
не скупясь, дарили.
Жизнь прошла – как не было.
Не поговорили.
[доступ к ресурсу: https://www.youtube.com/watch?v=NKCbjVHhUXw]
ГОЛОС РАДИОВЕДУЩЕГО:
Прозвучала песня на стихи Юрия Левитанского в исполнении авторского дуэта братьев Вадима и Валерия Мищуков. (Затемнение)

[ДЕНЬ ТРЕТИЙ. ПОНЕДЕЛЬНИК.]

(Ранее утро. По дороге из леса идет Наталья Николаевна с корзиной грибов.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Брем! Вставай! (стучит по забору) Цитрус! Авоська! Хенде-Хох! Аркадий Генрихович! Где вы? Почивать изволите? Почему с ночи заборы не вымытые? Доколе мы будем терпеть вопиюще недостойное поведение строителя капитализма?
(Слышен звук подъехавшей машины. На нетвердых ногах, пошатываясь, появляется Аркадий без баскетбольных мячей. Подходит к забору, держась за сердце. Стоит, тяжело дышит. Звук разворачивающейся и отъезжающей машины.)
Чума, холера и проказа
Сошлись за праздничным столом!
Каждая баба зараза,
А мужику поделом.
АРКАДИЙ:
Прошу, прекрати.
(Заходит в калитку и медленно идет в дом.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Аркаша! Кто тебя так укатал? Кобылы? Вон, одна пышная, как ты любишь, аж сама на броневике к родимому порогу тело твоё бездыханное доставила, сдала с рук на руки и упылила. «Попользовалась и «адью» – вернулась довольной в семью!».
АРКАДИЙ:
Это не то, что ты думаешь.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Думай – не думай. Дети и внуки в пятницу прилетают. Не дай бог что-то со здоровьем твоим случится. Прошу и требую – не омрачай никому праздник! (Аркадий заходит в калитку и медленно, пошатываясь, идет в дом.)
Что с тобой сделали эти богатенькие Карабасы и их Барабасихи? Ты же спокойный йог, буддист без вредных привычек. Тормозной маленько. Но очень ответственный, аж тошно…
АРКАДИЙ:
Они не виноваты. Я сам!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сам с усам…
Ходила лиса по лесам,
Телега посваталась к мерину…
Так я тебе и поверила.
Ладно! Сейчас соды заварю. Выпей натощак! Даже если и вырвет – это на пользу. И вроде рассол с огурцов малосольных еще в холодилке стоит. Приляг, полежи, поспи, если что…
(Идёт к своему дому. Выключает фонарь на столбе, говоря сама себе:)
Маслят по утренней росе набрала. Потом в банки закатаю и с гостями в Австрию отправлю. До вечера перебрать бы еще успеть. Рыбу надо к ужину жарить. Лежит маринуется… На обед уху с голов, хвостов сделаю и мелочь туда же уйдет... а забор самой отмывать придётся. Пошлешь, бывало, импульс Вселенной – она тебе обязательно вернет двойную порцию и с нажористой подливой… глотай-не хочу!
(Во двор выходит Аркадий в одних плавках, шлепках на босу ногу с полотенцем на шее. Вывозит велосипед.)
АРКАДИЙ:
Чемоданова! Я на озеро! Надо в воде отмокнуть и протрезветь! Плохо мне. Тяжелый день – понедельник.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (выбегает с кружкой заваренной соды):
Пьянство и алкоголизьма – враги социализьма! Куда? Хенде-Хох! Погоди! А сода? Вода не остыла еще. Посиди минут пятнадцать-двадцать. Уехал. Самой что ли эту соду выпить? От неё польза говорят. «Одной мне мыть заборы поутрУ! Одной сидеть невестой на пиру! Сымай халат и тапки! Неси ведро да тряпки!»
ПАНТЕЛЕВНА:
Николавна! А, Николавна! Дома, ли чё ли? Али змызнула?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Дома я, Пантелевна! По грибы с рассвета ходила.
ПАНТЕЛЕВНА:
Маслята-то крупны ужо полезля?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Разные! А чего хотела, Пантелевна?
ПАНТЕЛЕВНА:
Да мимо по хлеб шла, дай, думаю, загляну за рыбу спросить.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Про рыбу?
ПАНТЕЛЕВНА:
Твой-то, йох немецкай, случаем, щук, сомов с язера вчОра не доносил? Слух прошел – бОльны крупные вчора ловилися. Вроде буржуинские супостаты запрудили рыбама водоем-та нашенской?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Приносил. Вон в бочке еще несколько рыбин плавает. Не всю вчера со дна подняла.
ПАНТЕЛЕВНА:
Продай бабке… не за дорого!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Так не моя она. Сам Рыбный царь – Брем Аркадий Генрихович на озеро купаться укатил. Как вернется – спрошу.
ПАНТЕЛЕВНА:
Дык ты без няго дай. Алё брымкни – спроси, мол, для Пантелевны. Он к бабке завсегда с уважением, не обижат.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (набирает номер Аркадия, его мобильный начинает звенеть в доме):
Не взял он телефона. Забыл. В одних плавках уехал. Лето же…
ПАНТЕЛЕВНА:
Дык так дай, без спросу. Я опосля с ём расчёт-та проведу, не сумлёвайси.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Хорошо. Только у меня условие – я какую первую сачком выловлю, ту и забирай. А то в доме работы полный рот.
ПАНТЕЛЕВНА:
Всё одна колотисся, бедняжкя! Да не смотри на бабку жупелом-та, я жо жалеючи… Ну, лови перву, ли чё ли. Тольке мелку мене брать без антересу. Ты давай крупну, жирну. Щуку и карася не лови. С них ни скусу, ни вару, ни товару, ни привару.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (подойдя к бочке с сачком и пакетом, готовясь вылавливать рыбину):
Тогда лучше немца дождись. Пусть он сам отловит под заказ.
ПАНТЕЛЕВНА:
ЧерпАй на удачу. Я тут за полисадникём постою. Ноги болять телеса-то двигать.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (запустив сачок в воду и вытаскивая зеркального карпа):
Поймала. Золотистую и губастую. Чешуи мало.
ПАНТЕЛЕВНА:
Тащы. Поглядаю. (Наталья Николаевна несет рыбу в пакете соседке.) ХорОша. Зеркальна. КарпОв я шибко уважам. А ежеля к нёй ещо подругу едну?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Нет, Пантелевна! Про вторую рыбину решай с хозяином.
ПАНТЕЛЕВНА:
Тады пойду. Рыбному немцу Бремачу кланяйси. Зайду попозжай, отблагодарю по баушкиной возможностя. В лавку хлеб карпичаком с утреца свежанькай должны завесть. Побреду, мила. Ноги-то вовсе не ходють. (уходит)
(Раздается телефонный звонок с особой мелодией.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Австрия! Да! Алло!
ВНУКИ (появляясь на экране):
- Доброе утро!
- Алло!
- Бабуля!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А кто это в такую рань мне звонит?
ВНУКИ:
Это мы!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ах, вы пташки мои ранние!
ВНУКИ:
- Бабуля, покажи на камеру, что там у вас?
- Папа сказал, что дедушка вчера рыбок поймал.
- А где он сам?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Уехал на озеро купаться. У него ежедневный ритуал. Скоро вернется. Смотрите! (обходит дом, со всех сторон, показывая на камеру телефона) Вот бочка! Тут рыбки разношерстные плавают. (выходит на улицу) Тут у нас улица, деревья, яблоки-скороспелки на дороге валяются.
ВНУКИ:
Бабуля! А почему заборы разными словами исписаны?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Такая игра.
ВНУКИ
А как называется?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я бы назвала «Дураки оба»! Вот и дедушка приехал. (к Аркадию) Жив?
АРКАДИЙ:
Поплавал! Помедитировал! Оклемался!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
На, поговори с внуками. (уходит за водой и тряпками) Надо смыть «следы позора мелочных обид. Один как прежде и убит, алкаш – немецкий инвалид».
АРКАДИЙ:
Привет, мои хорошие! Дадите дедушке переодеться?
ВНУКИ:
- Разрешаем!
- Дедушка! А каких ты рыбок вчера поймал?
- Они золотые?
АРКАДИЙ (видит, как Наталья Николаевна идет с телефоном к себе в дом):
И выловил я вчера двух карпов, толстолобика, щучку, пару окуньков, ершика, белого амура, ну и караси мелкие попались. Весьма удачный был клев!
ВНУКИ:
- Ух, ты!
- Дедушка! А мы на рыбалку тоже пойдем?
- Ты же обещал?!
АРКАДИЙ:
Если рано утром встанете без капризов, то пойдем.
ВНУКИ:
И «толстых лобиков» поможешь нам поймать?
АРКАДИЙ:
Обязательно!
ЭДГАР БРЕМ (появляясь на экране, обращается к детям):
Скоро выезжаем в детсад. Фрау Шульц ждет вас, как австрийский штык, через сорок минут. Быстро к маме одеваться, собираться и готовиться на выезд. (обращаясь к отцу) Батя! В продолжение вчерашнего разговора. Как, кстати, ты с местным олигархом чешское импортное за его счет отдегустировал? Голова с пива не болит? Пивной удар с утра самый болезненный.
АРКАДИЙ:
Ничего справился.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Если болит – с утреца съедаешь три целых киви с кожурой – и ты снова живой и в позитиве. Так вот, лучшее пиво вовсе не чешское, как утверждала вчера принимающая сторона. Просто они всей семьёй из Казани в Прагу регулярно мотаются. Про чешское – это их красивая домашняя легенда. Баварские немцы пепиков научили правильно пиво варить. Медицинский факт. Я отсюда езжу регулярно по компьютерной работе в Германию. Натрудишься бывало в офисе работодателя, выйдешь на воздух, сядешь на террасе на берегу Рейна, глотнешь бокал местного горького, щелочного с маленькой частной пивоварни… А оно густое, словно сметана из детства… все напряги в землю уходят… Пиво оттягивает. А у вас тут… ну, у нас там, на Родине, – смешался маленько, – не пиво, а моча кислотная против «дойтише одер чехишь бир». Но чешский «Пильзнер Урквель» – самое бомбическое пиво. Оно одно из лучших в мире чистогана. Вы его вчера пили?
АРКАДИЙ:
В том числе.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Разговор вечером продолжим. Я повез детей в Kindergarten, детсад по-местному. Вечером вернемся в тему. Будь на связи. Надо все детали нашего приезда обсудить. SERVUS! (гудки)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Херр Брем! Я всё слышала. Пивом вчера накачался? Соду будешь или плодами киви поедешь впрок закупаться?
АРКАДИЙ:
Уже не надо. Я в норме.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Скорый же ты. Одно слово «йох», как Пантелевна говорит. Она, кстати, без тебя приходила. Рыбу клянчила. Я дозвониться до тебя не могла. Телефон свой кнопочный доисторический дома бросил и соду не выпил. «Гордым Гоголем и Тургеневым удалился в пролетке к воде…».
АРКАДИЙ:
Меня устраивает.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что устраивает?
АРКАДИЙ:
Меня мой доисторический телефон вполне устраивает!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
То-то, как с внуками через видео поговорить, то ко мне бежишь.
АРКАДИЙ:
Да, бегу! А что же делать. Можно и через компьютер твой или мой, что нам дети оставили… Но так быстрее. Пантелевну сейчас видел. Стоит у станции электрички и карпа зеркального продает.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Зеркального? Во, зараза хитроскроенная!
«Дабы хлеб заработать насущный,
Отрешась от юдоли земной,
Надо лености райские кущи
И товарок пустых и докучных
Отсылать крепким словом домой.»
Ну, попросишь ты что ещё у меня! Вот, кажется, я все её ужимки и прыжки изучила. Каждый раз она меня, как деточку малую, вокруг пальца обводит.
АРКАДИЙ:
К чему всякие твои литературности? Ну, торгует бабка рыбой, и что? Каждый выживает, как умеет.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку…»
АРКАДИЙ (подхватывая):
Каждый выбирает для себя. Я помню! Вы, филологи, в институте это под гитару пели.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Поэт Левитанский! Но рыбу-то ты поймал?
АРКАДИЙ:
Да хоть Дагестанский… И что? Я еще наловлю. Всем воздастся по делам его. Не суди – да не судим будешь!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
О, прекрасный Брем! Вы говорите словами христианских источников. Но… Вы же буддист!
АРКАДИЙ:
И что? Все истины принадлежат Создателю, а все религии люди придумали.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну, раз пошел такой разговор об вечных общечеловеческих ценностях, тебе и забор мыть! Да-да! Непротивление злу насилием!
АРКАДИЙ:
Давай хотя бы каждый свое вымоет? (читает) «Гильденстерныч! Розенкранцыч! Гермофродитыч! Дрозофилыч! Ромуальдович!» Это ты убираешь! А я про тебя «Корзинкина! Баулова! Коробкина! Авоськина! Пакетова!» Неси ведра!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (выносит ведро и тряпку):
У меня все готово! А давай ты рыбу почистишь, уху приготовишь и пожаришь, а потом грибы переберешь, вымоешь и детям в Австрию по банкам закатаешь? Картошки жареной хочешь?
АРКАДИЙ:
А то!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Иди, пожарь!
АРКАДИЙ:
Ты меня хитростью и коварством каждый раз берёшь!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Нет, Аркаша! Я каждый раз просто мягко тебя об колено ломаю!
АРКАДИЙ:
Рыжая ты бестия!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да мы с дочерью обе рыжие! Она – «кустодиевская», а я скорее золотая – «климтовская». Густав Климт – такой австрийский художник, если что, из эпохи Сецессии, то есть Модерна.
АРКАДИЙ:
Сецессии… Модерна… Ишь, слов-то нахваталась. Чиполлина, чё-та ты меня снова переиграла.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Даже не начинала еще!
АРКАДИЙ:
Последнее, про что каждый раз забываю спросить. Ответь перед мойкой и стиркой. Ответишь – соглашусь на твои условия, а нет – так надписи оставлю и к Вальке на велике в столовку поеду.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну, излагайте, несчастный и измученный пивными, спортивными и кулинарными страстями, Брем Генрихович, подданный Российской Империи времени упадка.
АРКАДИЙ:
Хорош обзываться. Ответь мне, откуда это у тебя родилось?
«Был Аркадий не богат, с детства по уши рогат...»
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Из детской считалки.
АРКАДИЙ:
Не… дальше… «Жил Жук древнеримский Аркадий…»
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (читая стихи вслух, с выражением):
Жил Жук древнеримский Аркадий…
Знал всех, кто по городу гадит...
С рассвета навоз он шарами катал
Среди горожан, каторжан и катал…
Пусть Голубь последний на крыше
Пугал им старух и детишек,
Жук верил, что делает чище –
Весь день убирая говнище…
АРКАДИЙ:
Вот-вот! Откуда это всё вдруг в тебе родилось?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это моя маленькая женская месть, Аркаша! Долгоиграющая и медленная, как неспешно убивающий яд.
АРКАДИЙ:
Но, за что?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
За мою попранную тобой, походя, любовь!
АРКАДИЙ:
Это когда в институте что ли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А другой не было! Я тебя окультуривала, как умела. По театрам и музеям водила и высокой литературой тебя просвещала, как могла. Стихи тебе и читала, и писала, и пела под гитару. А ты что?
АРКАДИЙ:
А я что?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А твой вкус переместился от Рафаэля к Рубенсу.
АРКАДИЙ:
В смысле?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Джон Бойтон Пристли!
АРКАДИЙ:
Это кто?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Британский писатель, драматург. Просто имя в рифму.
АРКАДИЙ:
Он-то тут причем? Ты с темы не соскакивай!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Просто, как в дурной переводной пьесе, ты предпочел меня другой. Меня – стройную, рыжеволосую и веселую – этой пышнотелой, молчаливой первокурснице-блондинке с биофака. Ей тогда было восемнадцать лет, а мне уже почти двадцать один. Скажи, я была для тебя тогда такая старая? А ты-то после армии, тебе уже двадцать четыре стукнуло. Ты был взросл, мудр, красив, накачен, как молодой Аполлон. Да и сейчас ничего.
АРКАДИЙ:
И в отместку родилось это стихотворение, которым меня дразнили на обоих факультетах.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да! Угадал! Потом ты женился на своей сливочно-сметанной Лерке, и вы родили сына. А потом он стал программистом и посватался к моей, после Политеха, программистке Аньке. А потом они родили в городе детей, а потом вдруг нашли работу заграницей, а внуков наших забрали в эмиграцию. А Лерка за год сгорела от рака. А ты все живешь прошлым. И меня не любишь. И никто меня не любит. «И живу я никому не нужная, как песня бесцельно натужная…»
АРКАДИЙ:
Ну, почему же? Ты еще найдешь свое счастье.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да бросьте вы, пан Спортсмен! Всё в прошлом! Такая у нас у всех сложилась жизнь. Просто «сюжет для небольшого рассказа». Это из «Чайки» Чехова. А стих про Жука Аркадия жив и приносят людям эмоции, по-прежнему, задорностью сюжета и качеством ремесла. Да, совсем забыла! Для кролика Зузки-Зузика, надо срочно делать клетку. Он эту пластмассу скоро снова прогрызет. Я, как могла, скотчем переноску замотала.
АРКАДИЙ:
Но…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это приказ, герр Брем! Приказы не обсуждают. Внуки приедут – должны любоваться озером, кормить зверей и птиц, гладить кошку-гулёну и кролика Зузку в своем новом домике. Поездка должна быть насыщенной и плодотворной, а иначе «Кто и как их научит добру. Ты помрешь, и я помру… Прам-пам-пам и ту-ру-ру…»
АРКАДИЙ:
Я вообщем-то помирать не собираюсь.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И я «не собираюсь, но живу и опасаюсь», а вдруг ты забор не вымоешь? Шучу. Вот тряпка и ведро. Я рыбой и грибами займусь. А с тебя клетка к вечеру. Перекусить тебе принесу, но только после сданных работ по очистке пространственно-временного континуума.
(Уходит. Аркадий берет тряпку и начинает размазывать мел и краску по забору. Наталья Николаевна ходит по двору от бочки в дом, из дома к крану с корзиной грибов и читает наизусть стихотворение.)
Мальчишки, завидев, дразнили Жука.
Матроны, припудривши носик слегка,
До слёз обливаясь духами,
Невинно вращали глазами...
С орбит от усердья сошедши.
Жук слыл городским сумасшедшим…
АРКАДИЙ:
Хорош!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (специально громче декламируя):
Мальчишку французского звали «Гаврош».
(продолжает)
Был беден, унижен, но духом силен,
Жук делал, что должно в распаде времён...
В семейной гремящей повозке –
Лишь камни, солома да доски
Жена, покорившись всем бедам,
Открыто жила с Короедом…
АРКАДИЙ:
Может, хватит?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это бонус к трудотерапии. Излечивает от различных пагубных пристрастий и неизлечимой страсти потребления импортного пива!
На Форуме шум... Осуждений река...
Изгоним Жука – станет ноша легка!
Столицу мы сделаем чище!
Исчезнут и Жук, и... говнище!
Прогнали Жука по решенью Суда...
Но город в навозе исчез навсегда.
И все близлежащие веси
Ушли с нечистотами вместе…
АРКАДИЙ:
А можно я по-своему забор помою?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Делай, как душа велит. Лишь бы чисто стало, и соседей не тянуло за язык на обсуждения нашей распущенности и странности поведения в социуме.
Империи пали... промчались века...
Тот город забыли, но помнят Жука...
И дети над книгою в школе
Доныне зубрят поневоле:
«Мышей истребляют по лавкам коты...»
«Мочалка и мыло – залог чистоты!»
«Жук – это античный философ,
Чернявый, рогатый и… босый…»
(Аркадий приносит широкий валик для краски и быстро удаляет все подтеки с металла забора.)
АРКАДИЙ:
И делов-то! (уходит в дом)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (заглядывая через забор):
А разговору-то, разговору-то высокодуховного сколько было. Иди, поешь! Я в твой священный дворец Ханумана яичницу с беконом и с зеленым лучком принесла. И еще трескай бутеры с плавленным сыром и шпротинами. Через час, полтора заходи на уху. Если успею – и рыбку-карпА зазеркального пожарю под картошечку, и пирог на скорую руку в духовку поставлю… «Пироги в Алисином Зазеркалье сначала раздают гостям, а потом уж режут…» Это из «Алисы в стране чудес». И как вы, расейские йоги, можете столько скоромного жрать? Индусы же и буддисты животину и убоину не едят? Или я не права?
АРКАДИЙ (кричит):
Южане не едят. А северные, что в горах живут, – запросто.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
О, прости меня, Брахама, Шива, и Вишну… если что не так!
(передразнивая и подражая Аркадию)
ОМ… ОМ…ОМ…
Харе, Кришна, харе, харе!
Дали йогу йогурт в харю…
Русский, черемис, татарин
В ТвЕри, Нижнем да Самаре,
Космос наш – сказал Гагарин!
АРКАДИЙ (кричит из дома):
Когда прекратятся твои сольные выступления? Я лягу подремать на пару часиков. Чемоданова, замолкни! Хорош фонтанировать!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Логично! Если у тебя есть на балансе фонтан – закрой и его. Дай отдохнуть балансу и фонтану. (себе, напевая)
«Вздремни, вздремни на час, болезный!
Наш век, как старый пес облезлый…»
(стук по металлу забора)
Кого черти снова принесли. Я рыбой займусь сегодня или нет?
ПАНТЕЛЕВНА:
Николавна! Мимо шла с хлебом. Те не надоть?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А, Пантелевна! Ну, рассказывай, почем карпа зеркального нынче клиент берёт?
ПАНТЕЛЕВНА:
Какого карпА?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Золотого, толстогубого, арийского происхождения из немецких рук самого Аркадия Брема Генриховича! Наблатыкалась ты, как твой Йох говорит, доверчивых людей на добро разводить. Все твои, Пантелевна, ужимки и прыжки я давно изучила.
ПАНТЕЛЕВНА:
Дык он мени на станции с тём карпОм видАл? Я поздоровкалась и шепнула, мол рыбу-то явонну продавам.
ГОЛОС АРКАДИЯ (из глубины дома):
Чемодан! Отстань от бабки. Дайте поспать мужику. Раскудахтались.
ПАНТЕЛЕВНА:
Во! Видёла! Правда-тя на мойнай сторонкя!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (уходит к бочке с рыбой):
Да идите вы оба лесом со всем рыбным замесом.
ПАНТЕЛЕВНА:
Погодь, погодь. Я жо не за энтём доковыляла. Анька твойна со заграницы мине брымкала. (достает телефон)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (возвращается):
И? Что вы обе снова замышляете?
ПАНТЕЛЕВНА:
Я-та ничё в такем роде не мыслила. Анька казала, чтобы я тоби седня яшо едного кролЯ донЕсла для парных отношениев, штобы мама-папа, мальщонка-дявщонка. Казала в пятницу прилетат с австриякам на Казань и мине компенсироват затраты тя.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
С каким австрияком?
ПАНТЕЛЕВНА:
Энто ужо с нёй разбирайси. Она завсегда у тя до мужскага пола охоча была.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что болтаешь? Язык твой без костей.
ПАНТЕЛЕВНА:
Може он и без костей, да не таких подмЯл крепостей. С Бремом мелким прилетит. Поняла. Он австрийску бумажку на бывание каку-то важну справорил. Так Анька и казала – важну. Я за дальшим кролЁм пошла. У тя ща девка в доме закупорена, буде жоних. Готовьси!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да у меня ничего для свадьбы ушастой не готово же! И Хенде-Хох, как назло, дрыхнет. Нету дома для молодых.
ПАНТЕЛЕВНА:
Готовьси покамёст. ВечОром доправлю. (уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Все она за меня решила! Выросло беспокойное дитятко и всех осчастливить решило. Так, времени мало. Сначала уха… карпа в духовку… кулебяку-рыбник отменяем… грибы и пироги на завтра перенесем.
ГОЛОС АННЫ (звонок по мобильному):
Мама! Мне Пантелевна СМС написала. Она еще кролика на разживу сегодня предложила. Я согласна оплатить обоих зверят, если что… Детки будут рады и потом вам занятие, как мы в Питер уедем.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А она мне только что обратное говорила. Да ну вас всех к лешему. А меня-то хоть бы кто спросил?! Делайте, что хотите. В какой Питер? Вы же у нас хотели неделю пожить!
ГОЛОС АННЫ:
Планы резко поменялись. Мы будем у вас один-два дня. Потом вернемся в Казань на оплаченную экскурсию. Потом самолетом в Питер. Там открытие представительства фирмы, где Эдгар официально работает. Потом, через несколько дней, словацкое консульство открывает там культурный центр, и наши новые друзья из Братиславы туда летят официальным пулом. Да что я тебе рассказываю.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Тогда не рассказывай.
ГОЛОС АННЫ:
Эдгару дали постоянный вид на жительство. Теперь и дети, и я тоже получим автоматом. А потом глядишь и вас с Бремом-старшим перетянем. Будешь там русский преподавать, а муж твой – баскетбол.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Какой муж? Нет у меня никакого мужа!
ГОЛОС АННЫ:
А ты что, за Аркадия Генриховича замуж не собираешься? Валить надо всем с колдовского озера.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты что – за всех всегда всё решаешь? Мы же живые люди. Между людьми должна быть любовь, а иначе это – добровольная тюрьма.
ГОЛОС АННЫ:
Да ладно, ма! Начиталась ты при «совке» своих стихов и романов из прошлого. Где ты и у кого такое видела? Это мечта! А реальная жизнь – это достаток, удовольствия и правильно заданный горизонт планирования. Мне пора. Говорить больше не могу. Кроликов придется поженить. Я все хлопоты оплачу. (гудки)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Рыжая моя, неугомонная дочь, какие же мы с тобой разные. Словно инопланетные миры разошлись во времени и пространстве. Боже, что же теперь делать? Они приедут на один-два дня.
АРКАДИЙ (заспанный, выходя из своего дома):
Что стряслось? Чиполлина! Что ты такая грустная?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Как листва капустная». Цитрус! Я злая, как Гингема, Бастинда, Горгона и кровожадная богиня Кали, вместе взятые. «Дайте мне меч… буду рубить головы опреч… всем демонам с плеч!» Чтоб этот Питер туманом и ливнями заволокло, хотя бы на неделю.
АРКАДИЙ:
Если ты, Чиполлина, в гневе, то давай тебя научу медитации.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Иди клетку делай, медитатор. Вечером еще одного зверя принесут. Для нас куплен подарок с Дунайских виноградников.
АРКАДИЙ:
Для кроликов?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да. Чтобы вдвоем поместились и приплод могли настрогать. Внуки на кролей любоваться приедут. Больше вопросов мне не задавай! Загрызу! Пошла кулинарить! Рыба второй день в маринаде киснет. «Дремлет притихший северный город, низкое небо над головой…» (зло бормоча, уходит)
АРКАДИЙ:
Низкочастотная тяжелая энергия от неё пошла. Темные присоединились, или сама ауру пробила. Вот они и заползли. Обязательно вечером Чиполлину следует почистить. А кроликам клетку мастерить, говоришь? Что ради внуков не сделаешь. (уходит)
ПАНТЕЛЕВНА (тихо):
Немяц, а немяц! Аркадий Бремыч! Это я, Пантелевна! Подь сюды.
АРКАДИЙ:
Что, Пантелевна? Не уж-то кролика приволокла? Да не готово еще место в будуаре – только строгать, пилить приступаю.
ПАНТЕЛЕВНА:
Да не… Не об том я. Как закончишь – ты мени брымкни, я мигом примчуся. Я об рыбе хочу с тобой как хозяином поразмовлять. Дай мне на взаём яшо каку рыбку? Ща электричка снова с города придёть. Дачники попруть. Я им коммерцию справлю. Не обижай бабку.
АРКАДИЙ:
Да всю рыбу Николавна куда-то приспособила. Ща спрошу.
ПАНТЕЛЕВНА:
Не надоть. Пантелевна энто место без нея знат. Рыба в дождёвай бочке плават. САчиком поддёвывай. Вона вся тама.
АРКАДИЙ:
Ну, ты и следопыт!
ПАНТЕЛЕВНА:
Да от меня уж песок, да седина летит во все стороны… Доставай! Расчитаюси. Только жирну и солидну. На таку-то дачник клюнёт. КарпЫ шибко хорошо идуть. Их резво беруть.
(Аркадий достает сачком рыбину.)
АРКАДИЙ:
Карпа больше нет. Взял белого амура.
ПАНТЕЛЕВНА:
Чё за рыба? Не нашенска?
АРКАДИЙ:
Китайская, с реки Амур. Само название за себя говорит.
ПАНТЕЛЕВНА:
Ежаля китаёзы – значитса низкокачественна. Вони другова не умеють, охламоны узкоглазыя.
АРКАДИЙ:
Да нет! Амур рыба крупная и мясо нажористое – и для жарёхи, и в уху. Подороже карпа будет.
ПАНТЕЛЕВНА:
Точна? Нажориста? Подороже? Не обмишуришь Пантелевну? Продажна хоть рыба-то?
АРКАДИЙ:
В городе она на сто рублей дороже, чем карп…
ПАНТЕЛЕВНА:
Давай! Во пакет! Суй туды! Побёгла! Скоро коммерцию развернуть надоть. Дачник знова едёть. Кроля донесу, как засигналишь мени. Николавне ничё не взболтни. Мы таёмно общалися, без нёй. Волю-то языкам не давай. Она у тя больно глазаста и шибко намыслена.
(уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Брем ты там с кем? Иди сюда. Надо рыбу из духовки достать. Перевернуть, а то лук подгорит. И фольгой еще укутать.
АРКАДИЙ (идет в дом):
Иду. А когда обед?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Рыба через минут пятнадцать будет на столе. А уха ещё булькает. Я стопку водки туда опрокину, а ты головешку пойди, организуй. Надеюсь от одной рюмки в ухе ты снова на пивной тур не попрёшься к кобылам с ночевкой?
АРКАДИЙ:
Жрать хочу, как пес. Дай куснуть вот этот хвостик рыбный с краю. Он вроде готовый. Вот эту вилкой цапани!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
На, сам цапани! Чё? Горячо?
АРКАДИЙ (жуя):
Вкусно! Давай так съедим! Да она уже вполне съедобна.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Горячее сырым не бывает, что ли? Дай, на соль попробую. Защипни мне с серединки. Дай, с этого края! Специй не надо, можно соевым соусом и лимоном еще сбрызнуть. Так… вполне гармонично!
АРКАДИЙ:
И откуда ты эту премудрость знаешь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Жизнь научила, и природа дала дарование. Заворачивай ещё в один слой фольги. Иначе потечёт.
АРКАДИЙ:
Дарований у тебя не занимать. Ну, раз в еде мне пока отказано, пойду на двор клетку мастерить.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не уходи!
АРКАДИЙ:
Ты что? Снова приставать в овертайм решила? Мы же сто раз… Николавна! Что с тобой? Пятнами вся пошла?
(Слышен надсадный кашель Натальи Николаевны.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Аркаша! Я задыхаюсь! Неси зеркало.
АРКАДИЙ:
Стоять, не падаем! Давай садись на стул.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Аркаша! Сода осталась? Зеркало неси.
АРКАДИЙ:
Да я выпил твою соду… Чиполлина! Ты вся красными пятнами пошла и волдыри белые на руках повылазили.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Дай зеркало. Ищи соду на полке.
АРКАДИЙ:
АО «Башкирская содовая компания». Пустая пачка. Соды нет.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (кашляя):
Аркаша! У меня аллергия! Положи меня на кушетку. Да не бойся, в омут не уволоку. Вызывай скорую. Звони. Дозванивайся. Вызывай. Плохо мне.
АРКАДИЙ (набирая номер):
Алло! Скорая? Сбросили! Чиполлина! С чего это?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (надрывно кашляя, хрипя):
На селедку была аллергия со времен Перестройки. Врачиха предупреждала, что и на карповых может начаться. Жирная рыба мне заказана.
АРКАДИЙ:
Чиполлина! Чиполлина! Алле! Скорая? Не уходи, слышишь! Трубку бросают, сволочи. Я к себе! Со своего телефона другу в город позвоню. Он в их системе работает. Алле! Скорая? Не уходи, слышишь! Чиполлина!
(Надсадный кашель. Вой сирены скорой помощи. Темнота. Звучит песня Высоцкого «Высота».)
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнем, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят – да, пусть говорят!
Но нет – никто не гибнет зря,
Так – лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, –
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены – а ну, не зевай!
Ты здесь на везение не уповай.
В горах ненадежны ни камень, ни лед, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени. Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони – ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим – у которых вершина еще впереди.»
(звучат голоса в полной темноте)
АРКАДИЙ:
Доктор! Мы ее теряем? Она умрет?
ГОЛОС ДОКТОРА СКОРОЙ ПОМОЩИ:
Брем Аркадьевич! Перестаньте болтать чепуху. Это такая реакция, шоковая аллергия. Два укола. Отвезем в город. Если понадобиться, то и промоем. Поставим капельницу. Виктор Тимофеевич очень за Вас просил. Так что завтра к вечеру жену можете забирать. Станет новенькая и свеженькая, аки невеста на выданье.
АРКАДИЙ:
Она мне не жена… А откуда вы меня знаете? Я, вообще-то, Брем Аркадий Генрихович.
ГОЛОС ДОКТОРА СКОРОЙ ПОМОЩИ:
Да, кто вас здесь не знает, Генрих Аркадьевич! Заносите тело в машину! Готовьте хлористый кальций, супрастин или димедрол, или преднизолон, что там у нас есть в аптечке. И сразу второй с но-шпой. Надо спазмы снять. Леня, двигай быстро в город! Не дай бог ещё в пересменку попадем. Поехали!

[ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. ВТОРНИК.]

(Городская больница. Нежаркий пасмурный день. Около 10:00 утра. Под окнами ходит Аркадий в олимпийке и неизменном советском спортивном полушерстяном костюме. В руках он держит авоську с фруктами. Это апельсины, два лимона, грейпфрут, мандарины и помЕло. Он перемещается по всей длине больничного корпуса и кричит вверх, сложив ладонь рупором.)
АРКАДИЙ:
Чиполлина! Наталья Николавна! Микоша! Чемодан!
ГОЛОС:
Эй, мужик! Чё орешь? Те кто нужен? Баба или мужик?
АРКАДИЙ:
Женщина… одна…
ГОЛОС:
А почему чемодан?
АРКАДИЙ:
Долго объяснять…
ГОЛОС:
Бабы с того края на втором этаже. Кричи туда.
АРКАДИЙ:
Спасибо! (кричит) Чиполлина! Наталья Николавна! Микоша! Чемодан!
(Слышно, как со скрипом распахивается больничное окно.)
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Цитрус! Я здесь! Попробую ненадолго выскочить. Лови!
(Под ноги Аркадию вылетает бумажный самолетик. Весь лист исписан каллиграфическим подчерком. Он разворачивает и читает. На экране появляется текст стихотворения.)
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ (произносит):
Женщина с возрастом телом себе не равна.
В мыслях зима, пусть по лужам гарцует весна.
Шаркает шагом усталость с утра в темноте,
Море желаний, но силы не те… не те!
Время течет, как сквозь сито в корыто вода,
Мир изо льда – и лицо цвета плитки из льда.
Рот по утрам так завален – как двери в снегах,
Брошенный скорчился Пан – детородный пах.
Что поседело – мечтает без боли дожить,
Грудь, что стояла, – ссохшейся булкой лежит.
Свечка фигуры – желаний влекущий маяк…
Господи! Это всё я? Старая дура твоя?!
Слов соплеменников патока – грубая лесть!
Сколько мне лет? Что я делаю, Господи, здесь?
Что у меня под глазами? А волосы? Спутанный ком!
(Ладно! Об это потом!)
Я надеваю в обнимку шелка и в обтяжку чулки,
Серьги и кольца… (посуду в них мыть не с руки),
Брызгаюсь… Мажусь… Малююсь… Я снова жива!
Утром все чаще гудит, как труба, голова.
Серые мысли… И кофе, и сахар… Не в счет!
Мелочь сгребает судьба… и всегда под расчёт.
Лента помады, как алые маки во рту.
Взгляды мужские мимо снуют в темноту.
День до постели, как петля на шее, постыл.
Господи, я не просила! Ты каждую взял и простил!
Капли молочные вяжут у дочери грудь –
Чмокает внучка, себе пробивая свой путь.
Тексты ушедшим выводит рука на стене…
Господи! Вспомни и ты на земле обо мне!
АРКАДИЙ:
Чиполлина! Что с тобой? (выходит Наталья Николаевна в больничном халате и тапках) Жива?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Жива! Всю промыли, под капельницей держали всю ночь. Как я тебе? Идет мне в казённом? К 11:00 надо вернуться на обход. Покажусь ненадолго в палате, если что.
АРКАДИЙ:
Помирать вчера собралась? Что с тобой стряслось?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (протягивая руку):
Тяжелая форма пищевой аллергии, усугублённая рецидивами психосоматики. Авоська! Дай апельсин!
АРКАДИЙ:
Бери! Тебе же принёс. Весь отдел в продуктовом обчистил. Жить будешь? А то я вчера от одного твоего вида запаниковал.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мог бы фрукты не покупать. Наши сезонные скороспелки по всем садам уже пошли. Эти «новогодние шары» теперь только в парафине и из-за моря. Дорогущие, как заслуженно-народные артисты. Мне их есть пока запретили. Но за гостинец спасибо! Зачем приехал?
АРКАДИЙ:
Как зачем?! Тебя проведать! Вот цитрусы принёс!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Типа, студенческая традиция? С какой целью в город, спрашиваю?
АРКАДИЙ:
Пусть, традиция! Как для чего? Тебя проведать, чего не понятно?!
(передает авоську с фруктами) Поправляйся! Срочно вылезай из болячек. Внуки же приехать должны!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Они почти не приедут.
АРКАДИЙ:
Как это?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Максимум на одну ночь, а потом самолетом на Питер по делам службы.
АРКАДИЙ:
На куда?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Навстречу северной Авроры звездою Севера явись…» В конце все будет зае… В смысле «хорошо».
АРКАДИЙ:
А рыбалка? А баскетбол? А кролики? А лебедей на озере кормить? В каком «конце», Чиполлина?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В самом последнем конце, Аркадий Генрихович, когда мы все умрём и наступит это самое «хорошо»! «Словом, когда все-все жизни, свершив свой печальный круг, угаснут…» Это – «Чайка». Чехов.
АРКАДИЙ (машинально):
Это, которому улицу назвали?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (передразнивая):
Это, которому улицу назвали! Не беси меня, пан Спортсмен!
АРКАДИЙ:
А почему мы должны умирать? Надо жить и жить всем назло! Кто это решил, что внуки только один день у нас побудут?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Дочь звонила. Если Анька, что задумала – не переломишь. «Алмаз и сталь, распарывая ткани, не сожалеют дальше о былом…» Она и на сыне твоем сама решила поджениться, только чтобы побыстрее от моей опеки отвязаться. Назло мне и себе, ну и самой что-то там доказать…
АРКАДИЙ (прерывая):
Я с Эдгаром сегодня же поговорю. И внуков подучу! Нас больше. Мы победим!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Попытка – не пытка! На кросс пришла улитка…» Она сильнее… и хитрее. Большинство баб именно такие. Вы мужики живёте, как дети малые в своем мире и считаете, что сами всем рулите – придумали, решили и сделали… «А на поверку – где ключик, там и дверка…»
АРКАДИЙ:
Давно я про вас, про всех, всё понял. Леля у меня была не такая… Как ты нам в институтской общаге пела? «Каждый выбирает для себя…»
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, «каждый выбирает для себя…». Вот ты её и выбрал, а не меня. Конечно, она была не такая. Молчала только… а в тихом омуте таких чертенят выращивала. Песню, кстати, Никитин написал. А стихи – Левитанский.
АРКАДИЙ:
Да ты уже сто раз говорила. Тебе не пора? Я пойду, пожалуй.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Обиделся? Не уходи! Давай, поговорим! Прошу! Может, присядем? Что мы все стоим, как не родные? (смотрит на телефон) Время еще есть…
(Оба садятся на край сцены. Наталья Николаевна сидит, обняв авоську с фруктами на коленях. Оба молчат. Пауза.)
Брем, а Брем! Не обижайся на меня, ладно? Ты хороший!
АРКАДИЙ:
Стихи эти, утрешние из самолетика, к какому лешему написала? Тяжелые они и беспросветные. Красивых тел, как грязи, множество, а душ светящихся – мало. А тут – одна канализация словесная!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Никому не нужная женщина без любви – это гниющее изнутри яблоко, где сердцевина души медленно превращается в труху. В моём стихе жёсткая правда. Только она женская! Все бабы её понимают и прячут в первую очередь от самих себя, потому что она жить и выживать мешает. А я, как дура, всё и всем прямо в глаза леплю. С детства кипяток во мне булькает. Он меня изнутри и шпарит. Ночью думала – руки на себя наложу… Так всё достало!
АРКАДИЙ:
Тогда не сидеть тебе под деревом счастья в садах райских. Будут тебя ножами резать, терзать. Кричать, плакать будешь, пока чистилище не пройдешь.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А ты откуда знаешь?
АРКАДИЙ:
Знаю и всё! Кто тебя достал? Ты, вроде, по жизни самая боевая из всех, кого знаю.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я с виду бодренькая да бесстрашно-воинственная. А в душе у меня – осенние лужи и замерзшая трава. Иногда к горлу подкатит – хоть в петлю… Но бывает, стихотворение в башку упадет, запишу, словно демонов несчастий из себя вытряхну. Легче становится. Отпускает. Стихи для меня давно, как терапия.
АРКАДИЙ (достает листок, читая):
«Женщина с возрастом телом себе не равна…». То же самое и в восточных практиках – освобождение низкочастотной энергии через медитацию. Очень похоже.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Понимай, как понимается. Я же с юности стихи пишу, и дело это люблю. И псевдоним у меня свой литературный есть. Для мира читателей я – Лёля Альберт. Круто? Скажи, круто!
АРКАДИЙ (нехотя):
Ну, круто… Альберт? Немка что ли? Не знал, что ты, Чемоданова, еще и фрау Альберт.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (машет рукой, передразнивая):
Круто, круто! Вот и ты, как из-под палки… И все эти литературные журналы и издательства со мной вот так. И дочь так же.
АРКАДИЙ:
Угомонись, а!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В психушке помогут! Всё! Угомонилась! В любой точке бытия у меня одно к одному, и внуки теперь почти не приедут.
ГОЛОС ИЗ ОКНА:
Соседка! Обход! Летай в палату.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не уходи! Дождись!
АРКАДИЙ:
Э…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я мигом! «Пусть желанье женщин не сходится с часами перемен…»
(Бросив сетку с фруктами на колени Аркадию, убегает. Аркадий набирает номер. Занято. Шлет СМС. На экране отображается текст: «Перезвони! Нам нужна твоя помощь! Батя»)
ГОЛОС ИЗ ОКНА:
Эй, мужик! Сигаретку одолжи! Не жмотись!
АРКАДИЙ:
Я не курю!
ГОЛОС ИЗ ОКНА:
Спортсмен что ли?
АРКАДИЙ:
Ага!
ГОЛОС ИЗ ОКНА:
Больно старый.
АРКАДИЙ:
Какой есть…
(Звонок. Аркадий включает телефон на громкую связь.)
ГОЛОС ЭДГАРА:
Батя! Я сколько раз тебя просил – купи себе самый современный гаджет! Будем разговаривать через Ай-Пи телефонию БЕС-ПЛА-ТНО! А пока звони и скидывай, звони и скидывай!
АРКАДИЙ:
Надо было срочно.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Что ты мне СМС-ки шлешь? Это же заграницу нечеловечески дорого. Я же все твои звонки вижу и как освобождаюсь – обязательно перезваниваю. Денег я тебе на банковский пластик присылал?
АРКАДИЙ:
Ну, присылал.
ГОЛОС ЭДГАРА:
А мобил новый ты купил?
АРКАДИЙ:
Ну, не купил. Ай, ладно, скоро сам приедешь. Вместе пойдем и выберешь мне что-то стоящее. Заодно научишь, как пользоваться. Я же компьютер уже освоил, и разговаривать по скайпу и зумму научился же…
ГОЛОС ЭДГАРА:
Техника и технологии так быстро устаревают. Что у тебя стряслось?
АРКАДИЙ:
Вы на сколько дней приедете? Анька вроде матери сказала, что всего на один, а потом, якобы, в Питер?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Понимаешь…
АРКАДИЙ:
Чё, неужели даггер?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Чего?
АРКАДИЙ:
Ну, «даггер» – баскетбольный бросок, лишающий противника возможности отыграться. Значит, не соврала?
ГОЛОС ЭДГАРА:
А, даггер… А ты где сейчас? Дома?
АРКАДИЙ:
В городе. Наталью Николаевну в больнице навестил.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Оп-п-па! А что с ней?
АРКАДИЙ:
Так, обследование плановое. Ничего серьезного. После 14:00 домой попаду. В электричках с 11:00 технологический перерыв. Аньке только ничего про мать не говори!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Батя, замётано!
АРКАДИЙ:
Так что со сроками? С внуками-то хоть дадите повидаться?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Понимаешь! Анне надо в Питер попасть на одно мероприятие, а мне на открытие нашего представительства – нового программного центра. Проблема в том, что между ними ровно семь дней. Так что мы решили детям за эту неделю показать Питер. Им уже и архитектура, и музеи стали интересны.
АРКАДИЙ:
Мы решили… В смысле, Анька? Оставьте внуков нам хоть на все лето!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Папа! За воспитание детей в основном отвечает Анна.
АРКАДИЙ:
А ты?
ГОЛОС ЭДГАРА:
У нас разграничены полномочия и разделены обязанности. Моя жена ведёт дом, быт, отвечает за детей и организует все хождения по австрийским чиновникам. Я пишу компьютерные программы и зарабатываю деньги.
АРКАДИЙ:
Понятно! Она тебя вывезла отсюда туда с детьми, и вы теперь все у неё в заложниках. Я понял!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Это было наше совместное решение. Она знает немецкий и английский, и сейчас учит словацкий… а я только английский. Да, меня устраивает, что она принимает некоторые решения в нашей жизни.
АРКАДИЙ:
А я тебя силком тащил в немецкий, а ты как баран упирался… Теперь Анька у тебя всем рулит. Так всё ж есть хоть минимальная возможность, что внуки у нас побудут? Мы же целый год ждали…
ГОЛОС ЭДГАРА:
Я вечером поговорю с ней серьезно и вдумчиво. Выключаюсь. Спешу к вечеру закончить одну срочную работу. Ауф видер зейн. Конец связи. (гудки)
АРКАДИЙ (себе):
Давай, не надорвись. С такой женой сладить – проще одному жить.
ГОЛОС ИЗ ОКНА:
Эй, мужик! А ты оказывается при деньгах. Дай соточку на табачок. Уж больно сигареты дорогущие стали. И еще картинки эти про смерть на пачках начали печатать. Страсти господни! Не жмотись!
АРКАДИЙ (роясь в карманах спортивного костюма):
Раз дорого, тогда и не курите!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (появляясь в белом халате и шапочке медсестры):
Желтого в середину! Виктор Тимофеевич очень за Вас просил! Кто такой Виктор Тимофеевич? Я тебя спрашиваю!
АРКАДИЙ:
Почему желтого в середину?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Потому что дворянин Гаев в «Вишневом саде» это произносит мимо движения событий.
АРКАДИЙ:
Гаев? А причем тут сад какой-то?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«При том… махала кобыла хвостом!» Виктор Тимофеевич – это кто?
АРКАДИЙ:
Гаев Виктор Тимофеевич – мой одногруппник по «Педу». Потом он ещё «Мед» Казанский закончил и ординатуру. Светило медицины! Он тут всей больницей заведует. Горжусь, что могу иногда ему позвонить и попросить за людей.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Хвасталась кобыла, что с возом горшки побила». Цитрус! Давай живо топай к нему и проси и требуй, чтобы меня выписали или на, звони! (передает свой дорогой телефон). Я стих разгрузочный написала – теперь здоровая, как цирковая пони. Все проблематозы после лечения с чистым родником поэзии меня покинули. Впрочем, так я лечусь всегда.
АРКАДИЙ:
Чиполлина! Что стряслось?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Меня, по твоей милости, не отпускают. На врачебном обходе медицинские светила Пилюлькин и Таблеткин объявили – будут еще делать инъекции и возьмут дополнительные анализы. Я, чтобы к тебе выйти, украла халат и панамку медсестры.
АРКАДИЙ:
Звонить и ходить никуда не буду. Раз велели лежать – лежи.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как вы все меня достали! Ща лицо тебе исцарапаю или заплачу! (Звонит мобильный у Натальи Николаевны. На экране появляется лицо дочери.)
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Почему ты скрыла от меня, что попала в больницу? Что с твоим здоровьем? Тебя что, увезли на скорой?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Прокурорская проверка! Выследила. Откуда узнала?
ГОЛОС АННЫ:
Пантелевна сказала, и супруг проболтался. Но муж не причем, он случайно.
АРКАДИЙ (себе):
Тряпка!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (себе):
Подкаблучник!
ГОЛОС АННЫ:
Он вас никогда не сдает. Но я проявила напор и хитрость. Так, что произошло?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Аллергия.
ГОЛОС АННЫ:
А конкретнее?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как оказалось, кроме непереносимости селедки, после «святых 90-х» у меня она выскочила и на пресноводных карповых. Они жирные. Мне и их теперь нельзя.
ГОЛОС АННЫ:
А рыба откуда? Купила? Принес кто? Я ведь все равно узнаю.
(Аркадий хочет вступить в разговор, но Наталья Николаевна машет на него рукой.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, коммерсанты с высокого берега на днях целую цистерну вылили крупной и ассортимент, какой хочешь. Себе на забаву наше колдовское озеро решили зарыбить. Вот мне один зеркальный карпик и перепал.
ГОЛОС АННЫ:
Рыбу Брем принес?
(Аркадий снова хочет вступить в разговор, но Наталья Николаевна снова машет на него рукой.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Так ты же сама велишь его регулярно кормить. Он рыбак. Я же не знала, что у меня такая реакция будет. Корма-то сейчас, что кошачьи, что рыбные – сплошная химия. Может, ты нам внуков на все лето оставишь?
АРКАДИЙ (себе):
У дураков мысли сходятся.
ГОЛОС АННЫ:
Еще чего не хватало. Чтобы они тоже отравились или заразились, чем не попадя! Об этом не может быть и речи.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я бы с ними летом литературой и русским позанималась, и английский бы начали с Тойфл (TOEFL).
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Детям, в первую очередь, необходим хороший и правильный немецкий. Мы же пока не в Соединенном Королевстве живем!
АРКАДИЙ (себе):
Ого! Значит и туда лыжи навострила?!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Но Брем-старший мог бы и немецким… Он же знает. Дома на «ИХ ШПРЕХЕ ЗИ ДОЙЧ» всегда общались. Это Эдгар – типичный продукт общности «советский народ». Он немец, но без языка. Ты хорошо подумай!
ГОЛОС АННЫ:
Аркадий Генрихович говорит на древнем немецком. В настоящих обоих ДОЙЧЛАНДАХ произношение давным-давно другое и слов в лексике много новых. Но я подумаю. Так! У меня мало времени. Вечером сама позвоню. (гудки)
АРКАДИЙ (себе):
Желтого в середину! Как она нас всех… Атакующий защитник – Shooting Guard.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты опять на своем спортивном? «РОстила девочку, любила и хОлила… Она выросла, да всех обездОлила.» Ну, что, деда, пошли отседа?!
АРКАДИЙ:
Бежать собралась?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
От вас не сбежишь… ГоспиталЯ – мой дом родной! Последний раз спрашиваю: начальника поликлиники с литературной фамилией Гаев беспокоить будешь?
АРКАДИЙ:
Нет! Раз велели – значит у тебя hang time!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Поясни! Я по-вашему, немецко-фашистскому, не понимайтунг.
АРКАДИЙ:
Нang time – это время зависания, которое игрок проводит в воздухе от начала прыжка до приземления.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Значит, не позвонишь! Тогда – ты гнилой предатель! Всегда ваша семейка была скрытыми власовцами. Ладно, пошли в больничный парк подальше. Будем твои колониальные дары трескать. На обед и ужин не пойду. Пусть сами своей размазней давятся.
АРКАДИЙ:
Вне игры, значит.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Значит, будешь меня до вечера в парке кормить и играми развлекать. Цитрус! Давай сюда свои радужные «ляписины». Начинаем потреблять «для поправленья здоровья, а то смотрюсь, как лепешка коровья».
(Всю следующую сцену они едят цитрусовые, разбрасывая вокруг кожуру и не замечая этого.)
АРКАДИЙ:
Да-а… На площадке сложилась ситуация, как защита «5 на 5» (англ. half-court defense).
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Цитрус! Объясни! Ты меня спорт-терминами своими снова стал душить, как подушкой крепостная девочка хозяйского ребенка.
АРКАДИЙ (чистя и поглощая апельсины):
Как и ты меня – своей литературностью за-ма-на-ла. А это кто про девочку-то написал? Толстой?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Сам ты – Толстой… бидон пустой» Это школьная классика! А.П. Чехов, рассказ «Спать хочется». Крепостной девочке поручено было нянчиться по ночам. Ребенок не давал ей спать несколько суток, и она не выдержала…
АРКАДИЙ:
Я у твоего Чехова только про Ваньку Жукова знаю. Это, который на деревню дедушке. А в баскетболе просто, динамично и увлекательно. Знай себе гони огромный рыжий апельсин по площадке.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну, не скажи… Это у меня всё понятно. А у тебя – абракадабра американская. Тупая бездуховная нация. В поэзии кроме Уитмена – никого. «Пустыня Небраска – иммигрантская сказка…».
АРКАДИЙ:
Мне так не кажется. А защита «5 на 5» – нападение на половине площадки. Это когда обе команды заняли позиции одновременно и для защиты, и для нападения, и сейчас начнётся рубилово.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
О! Кажется, поняла. Дети на родителей, а те на детей в войне за внуков. Правильно? (Аркадий кивает). Во, я какая умная! «Сейчас вам будет сказка, а дедушке – бубликов связка!» Надо что-то до вечера придумать. Анька перед сном мозг разрушать начнёт. У них два часа разницы. Может протест закатить?
АРКАДИЙ:
Только хуже сделаешь! Совсем не приедут. Осядут сразу в Питере на две недели. А там и отпуск элбоу (англ. elbow)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (вскинувшись, смотрит на Аркадия):
Слушай! Достал!
АРКАДИЙ:
Элбоу – это пересечение штрафной линии с линией трёхсекундной зоны. Тебе, вижу, это не интересно?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (не слушая):
«Мне твой спорт по барабану, как работа цыгану». Я, например, могу продолжить болеть до морковкина заговенья. А ты, якобы, ногу сломаешь. И мы такие оба калеки, прикинь. Они разрыдаются и прилетят.
АРКАДИЙ:
Они не разрыдаются. Нельзя никого обманывать. Потом враньё твоё раскроется на «раз-два».
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И что, Вселенная нас накажет?
АРКАДИЙ:
Накажет! А в конце страшный суд!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Ходят кони в плюмаже и песню ведут…». Так по телеку Никулин пел.
АРКАДИЙ:
Давай грейпфрут попробуем. А это кто написал?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это Михаил Анчаров. Он автор еще такого текста. Помнишь?
(поёт):
«Стою на полустаночке
В цветастом полушалочке,
А мимо пролетают поезда.
А рельсы-то, как водится,
У горизонта сходятся.
Где ж вы, мои весенние года?»
(пауза)
АРКАДИЙ:
Мама моя эту песню любила. А грейпфруты она никогда в жизни не пробовала.
(пауза)
Когда я был маленький, жизнь казалась такой простой и бесконечно счастливой. А сейчас я сам взрослый и маму уже пережил… А вокруг всё давно стало сложным. Иногда хочется уткнуться в подушку и вернуться в моё советское детство.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А мне разрыдаться хочется и снова стать маленькой. Солнце. Сад. Яблони и вишни в цвету. Родители вместе, и все радуются, а чему – не помню. Но счастье накрывало меня тогда с головой и казалось вечным. А каждый день был, как открытие новой дверцы в неведомый, но прекрасный мир. (декламируя) «О мое детство, чистота моя! О, сад мой! После тёмной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя... Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!» Это Чехов. Монолог Раневской из «Вишневого сада».
(пауза)
АРКАДИЙ (протягивая дольку грейпфрута):
И у нас сад небольшой был… Ешь давай, не умничай. Ишь снова завелась, как подорванная…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (откусывая грейпфрут):
Фу, горький!
АРКАДИЙ:
Как вся наша жизнь… А мне горечь эта нравится. Хочешь – мандаринкой закуси. Она сладкая, толстошкурная.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Давай!
АРКАДИЙ (передавая очищенный мандарин):
Слушай! Расскажи о своих. Мы вроде столько лет живем друг напротив друга и видимся каждый день, в одном вузе учились… а ничего толком я про твою маму и про отца не знаю. Они хоть живы?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мои – да. А твои?
АРКАДИЙ:
Мои умерли. Но… я первый спросил.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да что рассказывать? Папа до сих пор доктором в поселке работает, как Чехов, Булгаков или Вересаев.
АРКАДИЙ:
А причем тут Булгаков и твой отец?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты меня слышишь? Они, эти писатели, все были по первой профессии доктора. И Чехов, и Булгаков, и Вересаев, и Владимир Даль тоже. Тот, который толковый словарь создал. И папа мой – врач сельский.
АРКАДИЙ:
А мама?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мама жива. А твои? Расскажи, как твои немцы тут очутились? Их, как фашистов, в плен взяли? Да шучу!
АРКАДИЙ:
Отец, Генрих Иоханович Брем, из Поволжских немцев.
(Когда герои начинают рассказывать о своих родителях, на экране появляются черно-белые семейные фото.)
Жил в Саратове. Началась война. Всю большую семью и соседей-немцев раскидали. Кого в лагерь отправили, кого на поселение. Перед смертью батя мне признался, что стукачом всю жизнь был – поэтому и спасся в самые тяжелые годы. Его органы безопасности до пенсии доносить принуждали. После войны он учителем немецкого работал. Тогда главным врагом немцы были… Преподавал язык и на пенсии тоже… пока совсем не ослеп.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А мама?
АРКАДИЙ:
Мама… Марта Карловна Кинзель. Она папу больше нас всех любила – так мне казалось тогда. Muter (Мутер) нами, в основном, и занималась. А зарабатывала всю жизнь как швея-надомница. Она из Прибалтийских немцев. До войны c родителями-инженерами попала в Ленинград. Они на Кировском работали. Потом блокада. Детдом. Казахстан. Там с Генрихом познакомилась. Потом органы сюда отца отправили. Она уже в местный лагерь с ним приехала. Жила рядом. Ждала, потому что любила. Полная была, кудрявая, добрая, веселая, смешливая. Песни немецкие пела. На гармошке губной играла. Двоих детей схоронила. Я один выжил. Сама пиво варить умела. Тут же у нас при Союзе хмель везде по колхозам-совхозам сажали. Это сейчас – шаром покати.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А Аркадием тебя в честь Гайдара назвали?
АРКАДИЙ:
Ну, да! Время было такое, полное беды и романтики.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А когда они умерли?
АРКАДИЙ:
Отец перед Горбачевщиной. Тихо уснул и не проснулся. А мама – как я институт закончил, в конце развала СССР. Моржом была. Она плавала на озере в любое время года. Водой в мороз обливалась. Эта тяга к воде и спорту у меня наследственное, от неё. Мы тогда в другом месте жили. Там тоже озеро было, только большое, не в пример этому поселковому. На конечной электричке, но в другую сторону по нашей же ветке. Ещё хочешь мандаринку?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А умерла-то отчего?
АРКАДИЙ:
Плавала зимой в проруби с моржами… Старая была, но крепкая и волевая. И вдруг под лёд ушла. Вылавливали потом с водолазами. Инфаркт. Сердце мгновенно остановилось. Доктор Гаев мне потом сказал, что редкий случай. Тосковала она без отца сильно. Niemand als du – Никто, кроме тебя! Так она моему «фатеру» всегда говорила. Любили они искренне друг друга. Это большая редкость.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А ещё что она говорила?
АРКАДИЙ:
Ну, например, вот это: «Das einzig Wichtige im Leben sind die Spuren der Liebe, die wir hinterlassen, wenn wir gehen!» Единственно важное в жизни – это следы любви, которые мы оставляем, когда идём.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А здесь ты оказался, как на Лерке своей женился? Она на маму твою, видать, похожа была… только молчаливая?!
АРКАДИЙ:
Да, но на гармошке не играла… Я к ней в этот поселок переехал. Отсюда до города близко. А на том озере наш родительский дом я продал, а здесь заново отстроился. А твои?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что мои?
АРКАДИЙ:
Твои почему с тобой не живут? Ты же одна! Всё принца ждешь, на белогривой лошадке?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (бросает в лицо Аркадия горсть мандариновых корок):
Обидное сейчас сказал…
АРКАДИЙ:
Ну, извини! Я же тупой спортсмен… А у них с психологией и литературой всё плохо.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я никогда не говорила тебе, что ты тупой.
АРКАДИЙ:
Значит думала…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А вот это бывает, думаю… Мама моя с отцом давно вместе не живут.
АРКАДИЙ:
Почему?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как моя сестра младшая родилась, у мамы крыша поехала. Стала малышку одну оставлять. Отец на работе. Я в школе. Она ребенка положит и на несколько часов то в лес уйдет, а то в сарайке спрячется, запрется и сидит там тихо, какую-то мелочевку перебирает. Сестра орет в пеленках, надрывается, а мама будто не слышит. И так всякий раз. Отец её и на обследование, и по врачам, куда только не возил. Оказалось – шизофрения в тяжелой форме. Вот маму и отправили в известное место по нашей железке в сторону Казани. Она и сейчас там за решетками. Я иногда приезжаю. Выглядит хорошо, словно не стареет. Счастливая, живет в своем мире. Только не узнает она никого – ни меня, ни сестру, ни папу.
АРКАДИЙ:
А батя что?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как с мамой это стряслось, он нас забрал и к своим родителям в Кировскую повёз. Там мы все и жили у деда с бабулей. Он с нами остался. Не женился больше. Хотя бабы вокруг него вились, как осы над вареньем, и до сих пор вьются. Но кому, по-серьезному, мужик с двумя детьми нужен? Все же только своих готовы облизывать. А чужие, они – нахлебники. Вот если бы он одинокий без прицепа был, да жильё свое, да машина, да заработок с жирком. Один плюс – не пьющий он. Но бабам же ещё Большая любовь позарез нужна…
АРКАДИЙ:
Это да!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Мрут бабы без любви, маются, ищут, грешат, каются…». Папа мой умный и спортивный. Литературу любит. До сих пор читает много. Я отчасти в него… хотя со спортом, как видишь, не в ладах.
АРКАДИЙ:
А сеструха где?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Уехала в конце 90-х в Дагестан на Каспий. Мечтала на море отдохнуть и… не вернулась. Больше никто её не видел. Или убили, или сидит в каком-то зиндане. Может, похитили и в рабство продали душманам-ваххабитам. Время было лихое и бесчеловечное. Пропала, одним словом.
АРКАДИЙ (подавая Наталье Николаевне ещё очищенный апельсин):
Время было лихое… это точно. А родители как сюда попали?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Фу, этот кислый! (жуя) Они в Казанском «Меде» учились. Мама на ветеринара, а папа на хирурга. После войны по распределению сюда работать уехали. Отец родом с Кировской, мама в селе Екатериновка жила, под Чистополем. Мы с сестрой уже здесь родились. Вот тут нас все несчастья и накрыли. Больше ничего рассказывать про себя не буду.
(Пауза. Оба молчат.)
АРКАДИЙ (неожиданно декламируя):
N;he des Geliebten
Ich denke dein, wenn mir der Sonne Schimmer
Vom Meere strahlt;
Ich denke dein, wenn sich des Mondes Flimmer
In Quellen malt.
Ich bin bei dir; du seist auch noch so ferne,
Du bist mir nah!
Die Sonne sinkt, bald leuchten mir die Sterne.
O, w;rst du da!
Это Иоганн Вольфганг фон Гёте.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Брем! Ну, даешь! Наизусть! Стихи! Ты меня, что ли, кадришь? Это был подкат?
АРКАДИЙ:
Чиполлина! Ты – дура!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Уж и помечтать нельзя… А мог бы… Стих родительский?
АРКАДИЙ:
«Фатер» часто вслух Гёте, Гейне и других декламировал. Встанет перед моей мамой на одно колено, наденет шляпу, замотается в штору или простынь какую и давай шпарить, и руками разводить. Я каждый раз смотрел на это зрелище, глаза вытаращив. А мама, как барышня юная, вся розовела на глазах. Была в этом какая-то их особая немецкая игра, что ли, только им понятная. Любили они друг друга.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И мою маму любили… сразу трое мужчин. Она одного выбрала... и, может, ошиблась… (замолкает) А что в этом немецком стихе? Как переводится?
АРКАДИЙ:
«Блеснет заря. В моих мечтаниях
Лишь ты одна,
Лишь ты одна, когда ручей в молчании
Посеребрит луна.
Я рядом всегда, пускай в реальности и нахожусь далЁко,
Но ты всегда со мной.
Взошла луна. Но даже в тьме глубокой
Я буду навсегда с тобой!»
Как-то так… Примерно… Я же не поэт. Это по твоей части. Ушли все мои, включая родню со стороны и отца, и мамы. Я да сын остались. Вот внуки ещё. Больно.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Родной тот, чья боль тебе больнее собственной» Это Цветаева. (Аркадий ей грозит пальцем) Ай, да ладно. Я старомодная. Меня на современный лад не перезапустишь. Что с внуками-то делать будем?
АРКАДИЙ:
Не знаю.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И я не придумала ещё.
АРКАДИЙ:
Тогда продолжаем поглощать цитрусы. Надо сформулировать намерение, сильно этого захотеть и Вселенная сама подскажет решение. А пока давай наслаждаться тем, что есть здесь и сейчас, и тем, что мы живы.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, Цитрус, ты прав. Давай поглощать твоих соплеменников. Пусть мне снова будет плохо, но уже от заморских плодов и растений. Сидя у горной реки мы обязательно дождемся, как мимо нас проплывет лодка, а в ней наши внуки – Даня и Маруся. (смеётся) Это я, типа, из Сунь-цзы процитировала, но в моей редакции. (оба жуют)
АРКАДИЙ:
Даже не спрашиваю, кто это. Этого перца китайского я знаю. Ты вот всё великих цитируешь, сама стихи вроде внятные пишешь, а чё тебя не печатают? Тебе может с кем-то из писательских решал замутить следует? Ты же в вечном поиске.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я в поиске? Да, в поиске, и не стыжусь этого. В молодости, ещё при Совке, мои вирши вообще никуда не брали, потому что темы были непроходимые – безыдейные и не актуальные… Надо было или в Москве крутиться, или писать про будни великих строек. А теперь в проклятом «буржуинстве» все плечами пожимают и предлагают на мои же деньги мои же книжки издать. Твердят хором – нет спроса на стихи. Как сговорились. Но откуда у меня деньги? Дочь мне и сайт, и страницу на «Стихи.ру» забабахала. Заходят, читают, хвалят и тут же предлагают одно и тоже – стихи в их книге напечатать, только деньги сама плати. «Замкнулся круг времён. Распалась нить событий… и мой голодный пёс лишь жалко в рот глядит…»
АРКАДИЙ:
Поэтесса! Угомонитесь! Ну, хорошо, а все эти великие Блоки и Мандельштамцеры при царях и буржуях как крутились?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Так же… Все только за свой счет. Это великий и ужасный Сталин сделал поэзию государственным делом. Я десятилетиями в стол пишу, для себя… Это мой выбор! Но… может и ко мне однажды Вселенная не жопой одной повернется?!
АРКАДИЙ:
Надо выразить намерение, и людей правильных, заинтересованных искать…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Люди на наших глазах превратились в население. Все озабочены только покупками и едой, едой и покупками. И все, вдруг, перестали читать… тем более стихи.
АРКАДИЙ:
Каждый выбирает для себя…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что понравилось? Запомнилось? Привязалось?
АРКАДИЙ:
Песня хорошая и слова правильные. Буддистские.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Буддистские? Почему?
АРКАДИЙ:
По кочану!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (за сценой):
Ща кому-то от меня как прилетит! Дамочка! Вы почему покинули медицинское учреждение без разрешения? И ещё халат медицинский украли. Я тут за вами всеми хожу, убираю, да ещё беглецов по всей больнице бегаю, ищу. Вас сам Гаев к себе вызывает. Быстренько вернулись и переоделись. Он вас ждет. Время работает против вас!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да иду, иду! (передавая авоську с фруктами) На, собери тут все следы нашего колониального пиршества, а остальное домой отвези. Может до внуков баскетбольные мячики доживут. Чувствую, не выпустят меня сегодня. Иди!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (за сценой):
Шевелитесь там быстрее!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да иду, иду!
АРКАДИЙ:
Ты веришь, что они приедут?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (уходя):
Я не только верю. Я всё для этого сделаю. У них выбора нет! (кричит) Кролей там от Пантелевны и кошку мою, Катерину Матвевну, посмотри. Еще и рыба твоя в дождевой бочке до сих пор плавает. Удивлен? Я сама удивлена. Да, иду, иду! (уходит)
АРКАДИЙ:
Ого, время бежит. Электрички пустили. Домой надо рысцой добраться.
(Телефонный звонок.)
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Брем! Гутен таг, майн фройнд! Это Гаев! Эскулап! Не узнал?
АРКАДИЙ:
Витя! Там у тебя моя…
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Да знаю, знаю… жена!
АРКАДИЙ:
Не жена она мне.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Ну, любовница…
АРКАДИЙ:
Нет… просто…
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА (похохатывая):
Ладно, просто дальняя родственница! Или тайная знакомая? Ой, что-то ты темнишь, немчура проклятая. Она ничего такая – внятная, дерзкая. Я специально во время утрешнего обхода одним глазком в палату заглянул. Ничё! Симпотная и фигуристая такая, и рыжая… Всё как мы, правильные лекаря-докторатусы, мечтательно любим: нах кроватус либе дих. Я уж думаю, Генрихович решил нах циммер перфект фройлян унд свадьба играйтунг.
АРКАДИЙ:
По-немецки это будет «Spielen Sie eine Hochzeit» – Играть свадьбу.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Во, во, по-вашему, «хохцайт». Так что с ней прикажешь делать? Держать дальше? Лечить? Или мне можно прямо сейчас за ней приударить?
АРКАДИЙ:
Отпусти её, Витя. Нам внуков встречать надо.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Ого! У вас уже и внуки? А то, не успел Лерку похоронить, и новую выбрал, и склеил, и внуков уже рОстите?! Или чё-та скрываешь от друга в параллельной Вселенной?
АРКАДИЙ:
Витя! Я никого не выбирал. Не в тему сейчас… Приезжай лучше с Томкой на баскетбол – все карты и тебе и ей, заодно, открою.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Лады, Бремус! Без обид! Все мы доктора циники, ты же знаешь. Отпечаток профессии. Томка хандрит чё-та. Живём вместе давно. Приуныли оба. Ну, давай… На созвоне!
АРКАДИЙ:
Обещай! Ноги в руки и – оба ко мне. Будем втроем на зорьке на поплавки глядеть.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Да. Да. Да. Да… На рыбалку к тебе реально хочу. Но, как посвободнее станет. В медиа пишут – рыбу на ваше озеро половозрелую завезли. Разомнёмся заодно немецким пивасом. Уважаю немецкое… во всём у них порядок. Во, твою рыжую под конвоем привели. Смотри, её я только завтра домой с утреца отпущу, а пока разговорами помучаю. Пошел клинья вбивать в рельсы да шпалы иглами, шприцами и фонендоскопчиком. Давай, пока. На созвоне! (удалённый голос в комнате) Прошу, проходите! Присаживайтесь! На что жалуетесь? (гудки)
(Аркадий садится на скамейку. Складывает руки, закрывает глаза и словно начинает шептать какую-то молитву. Звучит медитативная восточная музыка. Снова телефонный звонок.)
ГОЛОС ЭДГАРА:
Батя! Нам надо поговорить! Меня Анна поставила перед жестким выбором.
АРКАДИЙ (очнувшись):
Излагай!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Она говорит: «Или будет по-моему… или я с тобой развожусь». Не понимаю, что происходит? Я только хотел с ней обсудить интересы сторон. То есть, чтобы и вам, и нам, и Марусе с Даней было в итоге комфортно.
АРКАДИЙ:
Так не бывает! Игру ведет сильнейший и самый подготовленный. Баззер (англ. buzzer beater) в баскете помнишь, что такое? Я тебя учил.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Ну, бросок с сиреной, мяч забитый на последних секундах матча, который привел к победе.
АРКАДИЙ:
Побеждает тот, кто более мотивирован и тренирован. Жизнь – бесконечный выбор. Анька же тебя не в первый раз шантажом ломает!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Как-то раньше органично все непонятки проходили, а тут как с цепи сорвалась.
АРКАДИЙ:
Успокойся! Помедитируй. Поговори со Вселенной.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Вырази своё намерение, и Космический закон Свободной Воли даст тебе желаемое. Знаю! С моей Анькой это не работает.
АРКАДИЙ:
Работает! Еще как работает! Но медленно, зато на 100%. Мир – это бесконечная череда конфликтов, и каждого жизнь ставит перед выбором. Теща твоя, Наталья Николаевна, в пединституте, когда молодые были, под гитару пела:
«Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
каждый выбирает для себя…»
Очень правильно сказано. В точку!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Ладно, я понял, что ты мне помочь не можешь…
АРКАДИЙ:
Я могу тебе помочь успокоиться, отпустить ситуацию, захотеть возможно что-то поменять в своей жизни.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Ты меня толкаешь к разводу? А дети?
АРКАДИЙ:
Нет! Мотивирую найти единственно правильное решение. Но, зачастую, – это компромисс. Цель нашей жизни на Земле – пройти свой путь опыта, и после перехода ответить за свои слова, мысли и поступки перед Создателем. Мы каждый отвечаем только за самих себя. У каждого есть право выбора. И у тебя тоже. Я люблю тебя! И мама тебя очень любила! Я буду рад, если мое пенсионерское брюзжание, как-то тебе поможет.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Папа! Я тоже люблю тебя. (с самоиронией) Ухожу на сеанс – формулировать запросы к Вселенной. Жизнь – это работа. А семейная – компромисс, где каждый выбирает для себя. Ауф видер зеен!
(Гудки. Аркадий убирает всю кожуру в мусорку, берёт авоську, смотрит на часы на мобильном телефоне.)
АРКАДИЙ:
Пора двигать. Ждать бессмысленно. Поэтессу сегодня не выпустят. (звонок) Вот и она. (говорит в трубку) Аллё! Легка на помине!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Посватался хряк к скотине! Немец! Ты – подлый, безжалостный, холодный, железный дровосек. Фашист – вот ты кто! Зачем ты меня подложил своему врачевателю?
АРКАДИЙ:
Наталья Николавна! Что случилось?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (рыдая):
Никто, никто меня не любит… Ни ты, ни дочь, ни внуки… Всем от меня только одного и надо. А ты не приходи, и не подходи ко мне больше! (гудки)
АРКАДИЙ:
Бросила трубку! Что за день сегодня? Или в космосе какие-то всполохи? (Аркадий звонит Наталье Николаевне. Та не берет трубку. Тогда он снова садится на скамейку. Снова складывает руки, закрывает глаза и словно начинает шептать какую-то молитву. Звучит медитативная музыка. Снова телефонный звонок.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (чуть успокоившись):
И он такой мне говорит: «Отхарохорил бы я Вас, сударыня, мелким хорахором. ОборОтом бы Вас, как греночку на сковородочке, жарил и оборачивал. Представляешь, мне сказать такое? Да кто он такой?
АРКАДИЙ:
Можешь объяснить внятно, пОряду?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (всхлипывая):
Да, Гаев твой, светило медицинский, начал мне заливать, мол, пока есть такая возможность, стоит пройти сегодня до конца рабочего дня полный медосмотр. Гинеколог. Хирург. Психиатр. Стоматолог. Гастроэнтеролог и прочие. Я повелась, как дура. Ну, думаю, рабочий день ещё не закончился. Успею. Тем более, он сразу объявил, что выписка только завтра и после обеда.
АРКАДИЙ:
А ты?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А я и согласилась. Он говорит, раздевайтесь. Ложитесь на кушетку.
АРКАДИЙ:
А ты?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А я спрашиваю: совсем раздеваться или можно в белье остаться? А он – как хотите. Я думаю – он же друг Брема и… бряк на массажный стол – голяком так и легла.
АРКАДИЙ:
И…?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Он у меня все кости и мышцы прошерстил, простучал, прощупал. Одевайтесь, говорит. Сам, интеллигентно так, вышел из кабинета. Я оделась, сижу нога на ногу.
АРКАДИЙ:
А он?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Выписывает мне кучу направлений и сует, как веер карт в руки. А сам другой рукой мою свободную руку накрывает и этот мерзкий текст произносит.
АРКАДИЙ:
А ты?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А я как вскинулась! В лицо ему все направления бросила и выскочила пулей в коридор. Потом у нянечек в душевой в угол забилась и… разрыдалась.
АРКАДИЙ:
Он тебя соблазнял? Приставал? Руки в интимные места засовывал?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да боже упаси!
АРКАДИЙ:
Так чего же ты вскинулась?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я не такая! Мне, высоконравственной и поэтически одарённой женщине, такое предлагать? Я уж забыла, как это делается. Потом, секс без любви – это грех!
АРКАДИЙ:
Да, это грех! Но Витя… Виктор Тимофеевич Гаев – опытный врач и хотел тебе со всех сторон помочь. Он же почувствовал, что ты одинокая и в поиске.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Только не надо меня жалеть.
АРКАДИЙ:
Но его слова поставили тебя в ситуацию выбора. Ты это сделала. Причем сама!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не учи меня жить! Ой, дочь звОнит! (слышно, как кто-то параллельно прорывается на линию) Цитрус! Езжай домой. Вечером, будут силы, еще поговорим. (гудки)
АРКАДИЙ:
Что за день такой кривобокий. Всё на нервах. И всех принуждают к выбору.
(Аркадий забрасывает сетку с цитрусами на плечо и уходит через зал. Звучит песня Сергея Никитина на стихи Юрия Левитанского.)
Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе.
Щит и латы. Посох и заплаты.
Мера окончательной расплаты.
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже – как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.
[доступ ресурсу: https://www.youtube.com/watch?v=ZcRLE9FHZj8]
(Затемнение.)

                КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ
____________________________________________________
               
                ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ДЕНЬ ПЯТЫЙ. СРЕДА. ТЕ ЖЕ ДВА СОСЕДСКИХ ДОМА НА КОЛДОВСКОМ ОЗЕРЕ.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
[ДЕНЬ ПЯТЫЙ. СРЕДА.]

(Те же два соседских дома на колдовском озере. Утро, около 9:00. Слышно, как подъехала машина и остановилась невдалеке.)
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Я прошу дальше меня не провожать. Ваш друг, который мой сосед, не должен нас вместе видеть. Это ни к чему!
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Нам нечего опасаться. Между нами же ничего ещё не было… предосудительного?!
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Что значит «ещё»? Я Вам повода не давала. Мало того, что Вы мне вчера начали интим предлагать на медосмотре?!
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Я? Да не может быть! Вы меня с кем-то путаете!
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
А этот Ваш мерзкий набор слов: «Отхорахорил бы я Вас, сударыня, мелким хорахором…» Так говорят и поступают только пошляки. К тому же, вы женаты.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Но Вы-то не замужем?
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Но Вы-то женаты!
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Но Вы-то не замужем?
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Но Вы-то женаты, и, к тому же, уже тридцать лет. Я навела справки у соседского немца.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
И что это меняет? Бог создал мужчину и женщину для любви. И докторов, чтобы они всех лечили. Вы меня понимаете?
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Вот именно – для любви! А Вы хотели воспользоваться ситуацией и правом сильного. Все доктора – циники! Я верю в любовь! Вы меня понимаете?
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Но я же извинился… и не раз!
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Но я же Вас не простила!
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Но я же сказал, что приеду к Аркаше на рыбалку, и мы продолжим лечение и… священную церемонию извинений. Дайте я поцелую Вас на прощание!
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Нате! Даю только руку. Остальное Вы не заслужили. Все доктора – циники. Ой, тихо! Брем домой идёт. Наверное, с озера… Не должен он нас вместе видеть. Не должен! Прошу, требую – не говорите, что меня подвозили. Иначе мы больше не увидимся… никогда!
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Обещаю! Но также клянусь, что завтра… нет, в пятницу приеду на рыбалку на колдовское озеро, и мы увидим небо в алмазах.
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Перестаньте меня искушать, я уже поняла, что Вы образованный и начитанный мужчина, и Чехова в театре смотрели.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Чехов – мой настольный автор, если угодно… Читаю его регулярно с юности.
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ:
Ой, врёте Вы всё! Я Вам не верю. Просто хотите понравиться. Настольное и регулярное у вас совсем другое. Я пошла. Отпустите мою руку. Что вы делаете? (Пауза. Слышен звук борьбы. Долгий поцелуй.) Я вам сама позвоню… может быть. В пятницу не приезжайте. Дети с внуками из Австрии прилетают через Казань.
ГОЛОС ДОКТОРА ГАЕВА:
Документы о выписке пришлю с оказией. Нет, лучше сам привезу! Теперь я буду ждать звонка! До встречи, Рыжая Бестия! Огненная Валькирия, я теперь целиком в вашей власти. Буду искать новых встреч.
(Слышно, как захлопнулась дверь и медленно отъехала машина. На сцене появляется Наталья Николаевна, поправляя юбку, прихорашиваясь на ходу, вытирает носовым платком смазанную губную помаду. Мимо забора проходит Аркадий. Она, притаившись, ждёт, когда он зайдёт в свой дом, затем одним броском оказывается у своей двери и, неслышно открыв её, так же бесшумно просачивается к себе. На своём пороге появляется Аркадий.)
АРКАДИЙ:
Так! Позавчерашнюю рыбу из бочки ликвидировал. Пусть пока в озере порезвится. Надо срочно клетку для кролей докончить.
(Неожиданно в доме у Натальи Николаевны что-то падает. Он прислушивается.)
Неужели гастролеры дачные залезли?
(Уходит и почти мгновенно возвращается с «мелкашкой» из тира.)
Не убью, так попугаю!
(Решительно, но незаметно, как спецназовец, перемещается по двору и быстро просачивается в дом. Слышен шум борьбы.)
А, ну с вещами на выход!
(На пороге в спортивном костюме, в кроссовках, с мешком на голове появляется Наталья Николаевна с поднятыми вверх руками. Она что-то пытается сказать, но рот у неё залеплен.)
Выходи-выходи! Сейчас ментам сдавать тя буду! Алло! Милиция? Тьфу… Полиция?
(Наталья Николаевна неожиданно, развернувшись, бьет Аркадия ногой со всего замаха и попадает в интимное место. Срывает мешок. На голове у нее черная спортивная шапочка для плавания. Она вынимает кухонное полотенце изо рта.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (отплевываясь):
Дурак!
АРКАДИЙ:
Ой… ёй-ёй-ёй… Дура! Больно же!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А мне не больно? Чуть руки мне не переломал, садюга фашистская.
АРКАДИЙ:
Тебя же после обеда должны выписать?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Обстоятельства изменились. Я под утро сбежала из лап дракона, подобно лесной лани, вернулась в свою монашескую обитель… и тут меня настиг сосед Аркаша – Хенде-Хох! Чокнуться! Сюжет для небольшого рассказа.
АРКАДИЙ:
Куда ты так вырядилась? Я же тебя в этом прикиде не узнал.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Если я не хожу постоянно, как ты, в спортивном, то это не значит, что у меня таких шмоток нет. Я же сказала, что все утро бежала из лап дракона.
АРКАДИЙ:
Чиполлина! Что с тобой?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
После известных вам, херр Брем, событий, я приняла решение заниматься спортом. Если бы не твоя дикая выходка, я бы совершила изнурительную пробежку вокруг озера, а после даже искупалась… и может быть даже проплыла один километр баттерфляем или брассом.
(Расстегивает молнию спортивного костюма. Там виден закрытый черный купальник.)
На, смотри, фашист проклятый! Кто ещё хочет помацать комиссарского тела?
АРКАДИЙ:
А чего ты сразу не сообщила, не позвонила, что сбежала?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В каждой женщине должна быть загадка.
АРКАДИЙ:
Снова мне придётся лекаря Гаева беспокоить и тебя отмазывать?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Медицинским светилам и литературным героям можешь больше не звонить. Эта сюжетная линия уже движется от завязки к кульминации.
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
И чёй тя вы тута шумитё! За поселкём ажник слыхать. Кроля мужскага донЕсла. Хоромину та имям ужо воздвигля?
АРКАДИЙ:
Не закончил ещё. Но скоро клетка будет готова. Оставляйте пока кролика здесь. Я вам потом ведро занесу.
ПАНТЕЛЕВНА:
Ой, ладненькя! А рыбки та не маш новай?
АРКАДИЙ:
Пантелевна! Я рыбу, что в бочке плавала, обратно в озеро выпустил. Она засыпать без воздуха и еды начала. Пошел клетку колотить.
(уходит)
ПАНТЕЛЕВНА:
А нова не наловилася?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не для кого. Новую жарить больше некому.
ПАНТЕЛЕВНА:
А чё так?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Иди, Пантелевна! Будет рыба – позовём.
ПАНТЕЛЕВНА:
Неужта та скора госпитальна помочь от рыбы нашенскай приключилася?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Всё! Проехали и забыли!
ПАНТЕЛЕВНА:
Хвала боху, шта вся живёханькё. Тода пожалАм совет да любовь! Плодитися и размножайтеси!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это ты сейчас кому?
ПАНТЕЛЕВНА:
Да кролЯм я, кролЯм… Они може перву ноченькю вместё ужо заночують. А на новам-то месте – приснися жоних невесте.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Жених в муку, невеста в тесте. И все при деле – хоть ты тресни!»
ПАНТЕЛЕВНА:
Ты на бабку-та особливо не серчай!  Бабкя вона стара, но всё про всех знат да помнят. Про машины утрешне да вечерешне… кого откудова возять, тоже следоват. Но у бабкя язык на бантик завязон… ежаля ея не обижать, канешна.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Пантелевна! Да что ты? Мы же всем поселком тебя любим! Вот тут пятьсот рублей, дочь ещё скинуть на карту за кроликов обещала. А рыба для твоей коммерции завтра будет. Я уж похлопочу перед немецким фиш-майстером.
ПАНТЕЛЕВНА:
Ужо похлопочи, похлопочи, милыя… А старенькяй бабке с того хоть на хлебушок бабки.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я обещала – рыбу забирай до электрички, но завтра.
ПАНТЕЛЕВНА:
Пошла, почапала… шо было – подзабыла… шо видАла, слыхала – в траве крапивЕ затерЯла… Тоды до завтря. (уходит)
(Звонок. На экране появляется лицо дочери.)
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Тебя выписали? Ты с утра дома?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что за прокурорский тон? Выписали. Дома. У тебя же осведомители кругом. Чего спрашиваешь?
ГОЛОС АННЫ:
Что с тобой? Ты чем-то рассержена?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Тобой и рассержена, и унижена. Внуков привезешь или нет? Говори, эмиграция колбасная!
ГОЛОС АННЫ:
Да что с тобой? Ну, во-первых, не колбасная. Я лично уехала по идейным соображениям из-за несогласия…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (прерывая):
С политикой партии и правительства? Ты мне свои спагетинни неополитанские на уши не наворачивай. Всегда жила шоколаднее других.
ГОЛОС АННЫ:
Мама!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не перебивай! Дай матери сказать! Что хочет деточка? Деточка «желають» модные обновки. И мама попёрлась сначала челночить в Китай, сумки клетчатые скотчем замотанные таскать, потом в Турцию, потом в Польшу опять за товаром да обновками. Пока я маслалась, твой одесский папенька всех баб в округе перещупал и с незаконно объявившимися фаворитками новых ангелочков наплодил. А потом вообще сгинул незнамо где. Дружки написали, что убили за контрабас сигаретный на Западэнщыне.
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Не смей так говорить об отце. Он трагически погиб. Зачем ты так?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Черти его прибрали и душу его распутную в котлах сейчас жарят. Последний раз спрашиваю – внуков привезешь? Холэра ясный!
ГОЛОС АННЫ:
Не ругайся, как польский забулдыга! А на твой жесткий ультиматум могу пока дипломатично ответить лишь отказом. Прости, не готова разговаривать в таком тоне!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну и иди в жопу за места укропу. И не звони мне больше, не звони! Не дочь ты мне! Не дочь!
ГОЛОС АННЫ:
Бросила трубку! Да что с ней? (гудки)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Вот теперь держитесь у меня все! Я в гневе страшна, как Валькирия! И крылья мои уже режут воздух секирами отмщения! «Так багровеющий закат летел, расправой угрожая…»
АРКАДИЙ (кричит):
Чиполлина! Перегородку-то в клетке для ушастых делать?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не делай! Пусть плодятся и размножаются!
(себе)
И первый будешь ты, Брем!
«Пусть ветры гуляют вдоль тропок могильных.
Бастинда к полету расправила крылья!»
АРКАДИЙ (кричит):
Включи радио, что ли? Чёй-то тоскливо без музыки деревяшки пилить.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (кричит):
Сейчас будет тебе концерт по заявкам трудящихся!
АРКАДИЙ (кричит):
Да? Ну, давай!
ГОЛОС НАТАЛЬИ НИКОЛАЕВНЫ (кричит):
Немец! Где у тебя мегафон?
АРКАДИЙ (кричит):
В шкафу на веранде! А тебе зачем?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (кричит):
Секрет! Ща узнаешь!
(Наталья Николаевна бежит к себе в дом, затем на половину к Аркадию. Хватает мегафон, достаёт из-за пазухи школьную тетрадку. Ищет в телефоне нужную музыку. Включает её.)
Тебе слышно?
АРКАДИЙ (кричит):
Слышно! Но можно и погромче!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (кричит):
Сейчас будет!
(Говорит в мегафон:)
Раз, раз, раз! (к Аркадию) Тебе слышно?
АРКАДИЙ (кричит):
Отлично!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (себе):
Ну, с богом!
(в мегафон)
Уважаемые радиослушатели! Передаём концерт для строителей кроличьих клеток всех зверохозяйств нашей необъятной Родины!
АРКАДИЙ (кричит):
Прикольно!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Первым номером нашей программы прозвучит литературно-музыкальная композиция «О, многоликий Брем, ты – в Мир несущий Свет!»
(Включает музыку на телефоне, громко в мегафон:)
Из британской поэзии! (читает рэп под бит)
Лорд Брэм, бонвиван и повеса,
В аббатстве разучивал мессы,
Кадрил всех индийских принцесс
И знал, что такое инцест.
Сэр Брэм был член партии Тори,
Он чай привозил из-за моря…
Ел пудинг, овсянку и крем
На завтрак сиятельный Брэм,
Курил у камина сигару,
Слал порох и соль Боливару,
Ещё первоклассный свинец…
Держал тонкорунных овец,
Носил макинтош и регланы,
И псов разводил Кардигана,
И ездил в ландо мистер Брэм
На званый приём в Букингем.
Пил в клубе изысканно виски,
Всегда уходил по-английски,
Был членом масонских коммун
И даже был ранен в Крыму.
В Парламенте правил законы
И дружбой гордился с Ньютоном.
Бывало, зайдёт на обед,
Вручая билет на балет.
На Бёрнса писал эпиграммы,
Услужливо кланялся дамам
И шуткой довольно простой
В душе разжигал непокой.
Вступая с мужьями в дебаты
Он в Лондоне слыл меценатом,
Любителем шумных забав
И в пабах на пиво облав.
За бриджем полночи сжигая.
В колониях жил как хозяин,
Как белый великий сахиб,
Смотря на залива изгиб.
Он кушал балканские фиги
И блюда свежайших олив...
Жил Брэм как у джина халиф...
Он слыл, как никто, джентльменом.
Гордилось Отечество Брэмом...
АРКАДИЙ (появившись за ее спиной в рабочем фартуке и с пилой в руке):
Чиполлина! Ты умом тронулась?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это тебе за нападение на меня ночью, когда я с баулами домой с электрички навьюченная шагала! А вот тебе из персидской поэзии.
(Включает восточную музыку. Читает Аркадию в мегафон по тетрадке прямо в лицо:)
Правитель персидский, Брэм-шах-Пехлеви,
Страдал без гармонии в долгой любви.
Супруга его, удалившись от мира,
Ключи забрала от дворцовой квартиры.
Плывя по теченью, как раненый кит,
Брэм-шах-Пехлеви был несчастьем разбит.
Чтоб вкус бытия не растратить совсем,
Ходил падишах, как на службу, в гарем!
От счастья нетвёрдо владея собою,
Красотки – кумыс с огнедышащей кровью,
С усами над верхней персидской губою,
С густою нещипаной, сросшейся бровью,
Стекались на ложе неспешной гурьбою...
Их груди – как дыни, их лоно – судьба,
А пятая точка – что с мёдом арба.
Их томность и нега – изюм, пахлава,
И каждая – страсти стрела и раба.
Брэм-шах-Пехлеви, роем дев утомлённый,
Сидел под чинарой, мечтой окрылённый,
АРКАДИЙ:
Ты что творишь? Соседи же сейчас сбегутся! А ну, отдай мегафон!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это тебе, Аркаша, за свору баб, которых ты ночью к моему дому привел!
(направив мегафон в сторону соседских домов)
Товарищи! Граждане! Немецко-фашистские оккупанты снова на нашей земле! (включает немецкий марш) Из немецкой поэзии!
Герр Бремм был последний баварский король,
В подвалах за кружкой кричал он: «Яволь!»
И рада была перекатная голь,
Когда королю подавала хлеб-соль.
Герр Бремм был отважный задира-ландскнехт,
У женщин имел несомненный успех,
Был дерзок, беззуб, не по возрасту сед,
К тому ж рисовал на холсте.
Герр Бремм был художник, бесспорно, в душе,
Любил заглянуть в придорожный гаштет,
Взять пиво, сосиски, как местный эстет,
А после писать на холсте.
Герр Бремм был поклонник изящных идей.
Ходила молва, что он якобы гей,
С актрисами в замке встречая рассвет,
Он всех рисовал на холсте.
А это за пивной твой загул с олигархами! За Вальку буфетчицу, за её сраные макарошки с подливой для кошки!
АРКАДИЙ:
Причем тут это? Я же живой человек! Я свободный! Я одинокий! Я на пенсии и ещё немного по выходным с детьми занимаюсь!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Он ещё немножко занимается? А сейчас, дорогие радиослушатели, не уехавшие на обетованные земли предков, для вас из еврейской поэзии (включает музыку, читает:)
Брэм Абрамыч Маймонид
Был всемирно знаменит.
Торговал в местечке нашем
Он кошерной манной кашей
И священною мацой
Под «шолом» Аниты Цой.
Под созвездием стропил
Он ещё немножко шил.
Брем Исакыч Михельсон
Для всего имел резон,
Жил в тиши, вдыхал озон
У святой горы Сион.
Был стоградусный масон,
Подстригал с утра газон.
Биржевые котировки
Для разряда обстановки
Безбоязненно крушил,
Но... ещё немного шил.
Бремм Аркадич Зильбершток
Был раввин – еврейский поп.
Лучше всех во всей Европе
Отрезал от крайней плоти,
Как велел еврейский бог.
Для расцвета синагог
Он потом в своей иешИве,
Размышляя о наживе,
Тору истово зубрил.
Средь заброшенных могил
И безлунными ночами
По завету, пред свечами,
Камень истины крушил
И, как предки, жил и шил.
АРКАДИЙ:
Я тебе, еще в «Педе», сколько раз говорил, что я не еврей, а чистокровный немец. Не еврей я! Мои предки приехали при Екатерине Второй из Польши, когда страну разделили австрияки, пруссаки и мы… То есть вы! Я что-то не слышал, чтобы богоизбранные в баскетбол играли. Они в основном на скрипочках да при банках возле кредитных историй у народа на нервах играют.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Тогда из польской поэзии. Ты же знаешь, я к пшеками за товаром ездила, когда вся страна челночила. ПрОшу, панОве! ДИшай пАни бЕндже хандловАть рУжным товАром! На рАже моментАльне мЕлодекламация штУки поэтИчной!
Польский шляхтич Брэм Баскет- о-Больский
Жил в именьи на гмине Поморской.
Утром трубку в халате курил,
Оперевшись на древо перил.
Теша гонор всепольский и «паньский»,
Ездил в бричке на рынок он Гданьский.
Не спеша обходя каждый ряд,
Всё искал баскетбольней наряд.
АРКАДИЙ:
Сейчас я буду тебя мочить! (Ищет шланг, бегает по участку пытаясь включить воду.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (забежав за дом Аркадия, выключает общий рубильник, снимает с веревки его сохнущую простынь):
И не такие меня мочить пытались! У меня, как с польской таможней, погранцами или кондукторАми в их допотопных электричках, проблемы начинались, я уходила в непонимашки и начинала читать свои стихи. Они слушали, слушали и отпускали. «МлОда дивчИна – кобЭта уАдна». Вот они-то искусство моё понимали. А ты – идиот!
АРКАДИЙ (пытаясь понять, почему не течёт из шланга вода):
Идиот? Это, кажись, Тургенев написал? Повесть там или роман?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Аркаша! Идиот – это болезнь! И она у тебя не лечится!
АРКАДИЙ:
Вспомнил! Достоевский!
(Наталья Николаевна насмешливо наблюдает, как у Брема не запускается водяной насос, сама запахнувшись в простынь, как в римскую тогу.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
О, Великий знаток литературных шедевров! О, Великий поливатель огородных грядок! О, триумфальный Победитель алчущих услады женщин! Сейчас для тебя открывается сокровищница античной поэзии! И это будет моя маленькая месть за твою беспросветную дремучесть. ПомстА за твОе глупОты!
Сенатор античный – о, Брэмус Игнорум! –
У моря сажал кабачки, помидоры,
Чеснок и капусту, фасоль и горох.
Он был в этом дока и истинный бог.
У древней Салоны, в окрестностях Сплита,
Он жил беззаботно судьбою пиита.
И сам император, что кушал с ножа,
СвеклУ и капусту его обожал.
(Аркадий хватает баскетбольный мяч и запускает в Наталью Николаевну.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (увернувшись):
Там еще на два листа древнеримская история про тебя. Верумтамен нон игноратум. Месть за твое незнание! Это настоящая латынь, Бремус!
АРКАДИЙ:
И что я у тебя попрек гола встал?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А ты не помнишь, как в 1985 году нас – лучших студентов пединститута – отправили на двух «Икарусах» в Москву? Международная Универсиада в столице. Мировое событие всего прогрессивного человечества. Я тебя умоляла тогда пойти со мной на гастроли японского театра Кабуки в новое здание МХАТА на Тверском? А ты что ответил?
АРКАДИЙ:
А я что ответил? Да, чёта не помню!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Да, чёта не помню!» Зато я всё помню, тупой ты Хенде-Хох! Как сейчас картинка перед глазами. Стоишь ты такой, в приталенной клетчатой рубашке-батнике и клешах джинсовых, возле башни олимпийской гостиницы в Измайлово, корпус «Бета», и ехидно так через губу мне: «Поэтесса! Своей НабУковой ТОской и Лебединой РиголЕттой ты и дома меня достала! Пусть катится весь этот театр оперы – в балет... Отвянь!» Вот тогда-то в Москве ты со своей Леркой и снюхался. На ВДНХ, в цирк на Воробьевых горах да в зоопарк её, как Каштанку, на веревочке таскал. Я все знала! Я страдала! Получи за это! Стих про тебя, сволота заморская, из японской поэзии:
Брем-сёгун из рода Токугавы
В джонке плыл на остров Окинава,
Ковыряя хмуро ланч-пакет.
Был сёгун красивый и отважный,
Брал с боями Осаку раз дважды
И на Фудзи лазил налегке.
Прибыл Брем на пристань Окинавы!
Начались забавы и халявы:
Фунги, фУго, тёплое сакэ,
Днём – Сумо, а вечером – Кабуки,
Где в тоске заламывая руки,
Мужики кричат на сквозняке…
АРКАДИЙ:
Там, небось, тоже японский рассказик на целый вечер?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А как ты угадал?
АРКАДИЙ:
Ты коротко не умеешь. А что, ты сама романы с парнями не крутила? Твои-то похождения вся общага обсуждала.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, я была девушкой видной и на выданье. И всё это потому, что ты меня отверг. Я ревностью мучилась. Я мстила! Я знала, что ты Леркой своей круглобокой увлечен. Я хотела тебя злить, дразнить, чтобы ты видел, как я легко могу завоевать любого!
АРКАДИЙ:
Чтобы, типа, осознал и раскаялся?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да! Чтобы и осознал, и раскаялся!
АРКАДИЙ:
Ты вела себя, как шлея последняя! Я, может, поэтому с Леркой-то и остался. Мне стыдно было за тебя. Зачем только ты годами всю эту дребедень на разные манеры литературные писала? Кому нужна эта галиматья?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мне и тебе! Когда ты и я умрем – стихи останутся в вечности.
АРКАДИЙ:
Нафантазировала ты себе, Чиполлина, страстей полный чемодан без ручки!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я любила тебя! (бросает в Аркадия мяч, который достигает цели) На, получи! Сердцеед ты поганый!
(Ставит на бочку с водой крышку, взбирается на нее. Включает музыку фламенко и начинает танцевать, выстукивая ногами ритм.)
Месть и страсти из испанской поэзии:
Ревнивый идальго дон Брем – каудильо –
В каком-то там веке чудил на Севилье.
Его дама сердца – краса Изабелла –
Любила лимоны, грейпфруты, помело,
Туроны, паэлью (что тоже неплохо),
А после из кубка лечилась Риохой.
Ночами катаясь у моря в карете,
Купалась нагая... что видели дети...
Пора завершать нам историю всё же...
О Бреме, тореро, о бабе и Доже.
(Под музыку демонстративно показывает различные гимнастические упражнения: воображаемый танец с лентой, кастаньетами, веерами. Это почти стриптиз. Аркадий пытается длинной рукояткой швабры спихнуть с бочки Наталью Николаевну.)
«Приблизился горнист Картонкин
И дунул, что есть сил в трубу.
И зазвенели перепонки,
И лес ответил им «зер гут»!
Ну, что ты, что ты мне сделаешь? А! Помогите! Девушку невинности лишают! Сейчас как пойду, как позвоню в Австрию. Всё про тебя расскажу, как ты один тут без тёток бесишься. Пусть тебе стыдно будет! Бремопитек ты воинственный!
АРКАДИЙ:
Не баба, а сущее наказание сил тьмы!
(Аркадий, не найдя причину неработающего шланга, от отчаяния поливает Наталью Николаевну из стоящего ведра с дождевой водой. Закрывает глаза. Музыка останавливается.)
Ом… Ом… Ом… (медитативная мелодия, пауза)
ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ (скандируют и хлопают в ладоши):
- Браво-о-о! Браво-о-о! Браво-о-о!
- Немец, не трогай её!
- Врубай музон!
- Пусть читает!
- Ваще, бомба!
- После «Балтики» восьмерки так заходит. Качает не по-детски!
- Чемоданова, давай, жги!
- Ещё! Ещё! Ещё!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (вся мокрая):
Видишь, пан Спортсмен! Они услышали меня! Они приняли и поняли моё творчество! Люди! Вот стою я перед вами вся мокрая, простая поселковая поэтесса! Не судите меня строго! Я делаю, что могу, и пусть будет, что судьбой предначертано, и случится, что дОлжно! И в завершении, на бис, для наших зрителей прозвучит кантата на средневековую лютневую музыку из поэзии менестрелей.
ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ:
- Давай, давай, давай!
- Еще! Еще! Еще!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Прекрасный рыцарь Брем О’Лот –
Опора королей,
Среди лесов, среди болот,
Невспаханных полей
Жил одиноко, словно крот,
Как заклинатель змей.
Он набивал жратвою рот,
Крича слуге: «Скорей!
Ты долго возишься, урод!
Бургундского! Налей!»
Брем-рыцарь в замке пировал
С одним святым отцом
И после брёл на сеновал,
А там с другой овцой...
Но если б грянула война,
Коня взнуздав в поход,
Взял рыцарь сто телег вина
И девок хоровод.
Раз палестинская земля,
Зарыв Господен гроб,
Всем христианским королям
Алейкум слала Ассалям
Стрелой смертельной в лоб.
Брем-Лот повёл свои войска
На грозных сарацин,
На грудь приняв седьмой стакан
И сыра съев аршин...
В конце неверные сдались
И ныли: «Пощади!»
Все овцы превратились в лис,
Стеная: «Господин!»
Но благородный Брем О’Лот
Велел всем дать вина.
Аллах взошёл на эшафот,
Коль лился сок сбродивший в рот...
Так кончилась война!
Урок был милосердью дан –
«Ля мур» и «Се ля ви»...
Любили овцы христиан
Без денег, по любви...
За сутки выпили всего
Бочонков больше ста,
Болели тело и живот
За господа Христа...
Вернулся рыцарь Брем О’Лот
Из дальних Палестин...
Века о нем поёт народ,
Упившись до седин.
ГОЛОСА ЗА СЦЕНОЙ:
- Браво!
- Бис!
- Молоток!
- Чемодан!
- Ты – зажигалка!
- Брем – ты крутой!
- Немец! Проставляйся!
- Твой день!
- Ты – звезда!
- МикОша! Ты хорОша!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Спасибо, мои родные! Спасибо, мои сердечные! Вот только из-за этого дурака вся тетрадка промокла. Но у меня в компьютере тексты стихов надежно сохранены. Приходите! Я всем распечатаю и на телефоны, и на почту разошлю! А вот тебе, Бремоноид – фиг! Забирай свой мегофонум!
(Гул толпы постепенно стихает. Люди расходятся.)
АРКАДИЙ:
Себя только и слышишь, да своё «нетленное» творчество… Его бутером нах брот не намажешь… Und du kannst keine Gedichte essen. Стихи кушать нельзя!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты так ничего не понял и не почувствовал. Мне жаль тебя, Цитрус-повелитель оранжевых баскетбольных мячей.
(Звонок из Австрии. На экране появляются внуки.)
ВНУКИ:
Дедушка! Бабушка! А папа маме стих написал. Бабушка! А почему ты такая мокрая? У вас что, так жарко?
АРКАДИЙ:
Это ваша бабушка плакала о своей девичьей неразделенной любви. (уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Представляете! Я, правда, рыдала, как маленькая. Вот платье и намокло!
ВНУКИ:
Бабушка! Ты снова над нами шутишь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не шучу! Давайте, читайте, что там написал отпрыск стихо-ненавистника из приезжего племени Бремоф! Как стихотворение начинается?
ВНУКИ (читая по бумажке):
«Если звать тебя фрау Микоша!»
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А с чего это папа маме вдруг стихи написал?
ВНУКИ:
Мы с мамой и папой играем в добрые дела. Перед сном они приходят к нам в спальную, и каждый рассказывает, что сделал доброго за день…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И?..
ВНУКИ:
Папа поругался с мамой! Но потом решил к ней подлизаться! И помириться. И еще у нас в городе в супермаркете «Билла» работает негритянская тетя! Самая настоящая! Она вся черная. Папа называет её «шоколадка». А мама всегда говорит – «твоя шоколадка». А мы хохочем! Твоя шоколадка! Смешно, правда?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Смешно! Поняла! Давайте, читайте!
ВНУКИ (читают с листа, на обратной стороне которого напечатаны какие-то компьютерные формулы):
Стихотворение нашего папочки для нашей мамочки:
«Если звать тебя фрау Микоша –
Это значит такая судьба!
Кличут так лишь породистых кошек
И щенков дорогущих собак.
Если звать тебя фрау Микоша…
Не Брунгильда, ни мисс Гамильтон…
Значит в Билле и Альди три блошки
(Бабуля, это у нас так магазины называются!)
Скидок стырили тучный купон.
Там меня африканская баба
Ждёт... возможно забыла... не ждёт?!
На неё реагирует слабо
Весь мужской худосочный народ.
Я с тех форм шоколадных рыдаю
И за этим хожу в магазин,
И в кондитерском пряником таю,
И потею средь яблок и дынь.
Для баланса мне пани Микоша
Видно силами с Выше дана...
Она ходит к Дунаю в галошах
И не пьёт, с кем попало, вина.
Она слово, как ножик, применит,
Чтоб вернуть точный смысл бытия...
И звенят на ошейнике звенья
По-немецки: «Нах... шнелле... я... я!»
Здорово, да?! Скажи, бабуля? Бабушка, ты плачешь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Плачу! Это от счастья! Сегодня такой трогательный день. «Страсть разметала предметы по комнате…» Меня, наконец-то, признали широкие массы почитателей. А еще я плачу от радости. Не зря я с вашим папой все десять лет школы русским и литературой занималась. Проросло! Я просто счастлива!
ВНУКИ:
Что проросло?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что было посеяно, то и проросло. Хорошо-то как, даже, аж, страшно!
ВНУКИ:
Хорошо? Страшно? Не понятно, бабушка! Мы побежали, нас папа зовет.
(слышно, как отец строго спрашивает детей)
ГОЛОС ЭДГАРА:
Зачем утащили мое стихотворение? Оно ещё незаконченное!
ВНУКИ:
Мы бабуле его читали. (гудки)
АРКАДИЙ (выходя с мячом из засады, где подслушивал):
Вот и сын по скользкой поэтической дорожке пошел. Не дай бог, и бизнес свой программный забросит… Когда одна поэзия в голове – уже не до семьи и не до заработков.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я всю жизнь ночами в стол сочиняла и тяжело работала, чтобы выжить. Ничего, и они проживут. Эдгар – умный мальчик! А стихи его по всем законам ремесла хорошо написаны! Хвалю!
АРКАДИЙ:
Вот это и настораживает. (напевает песню Высоцкого) «Обложили меня. Обложили. Колют весело на номера…» (пауза) Доктор Гаев звонил. Велел тебе передать, что приехать на рыбалку не сможет. Что-то у него случилось… кажется, в семье. Он очень извинялся… Сумбур нёс какой-то.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сумбур вместо музыки! Знакомо…
АРКАДИЙ:
Он что, на тебя запал? Или ты не него? Он же женат вдребезги.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну и что! Любовь нельзя посадить под замок, как кролика. Она как рыба – плавает, где хочет и может. Знаешь, Цитрус! Просто я только сегодня вдруг поняла, что человек должен быть всегда твоего размера.
АРКАДИЙ:
Как это? Не понял! Можно поподробнее?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Можно! Но завтра! Я устала, Аркаша! Топала годами в гору, как навьюченная лошадь, и, наконец, на закате добралась к крепостным воротам. А там и рыцари, и бал во дворце. Слышал, как люди мне за забором хлопали? Признаюсь – окрылена успехом, но поэтов народная слава быстро утомляет. Спать пойду. Не серчай! Позвони Гаеву и скажи, что Рыжая Бестия не заметила потери бойца. Пусть он и дальше проедает своё имение на леденцах.
АРКАДИЙ:
На леденцах? Не люблю, когда ты загадками говоришь.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«И сойдутся у края Вечности.
Две души нелюбовь испытавшие,
И к последнему краю пришедшие,
Стосковавшиеся, настрадавшиеся,
Но свою половинку нашедшие,
Как пипетки да склянки аптечные.»
Мечты и философия, сосед Бремус Игнорум! Не надо меня никому любить. Сначала бы самой полюбить себя… а уж потом… (Сцена постепенно темнеет. Восходит большая белая луна) Полнолуние, однако! Чтобы это значило? (уходит)
АРКАДИЙ:
Все вокруг твердят про любовь! Как помешанные… А что творится в душе мужика, когда он остаётся один… никто не знает. Пойду одиноких кроликов вместе посажу. Пусть хоть они будут счастливы… Полнолуние! Понятно, почему поэтессу на турнир понесло… Как же тебя, Чиполлина, много… как же много…
(Уходит, забирая ведро, где колотится кролик. Затемнение. Звучит песня на стихи Джоэла Холмса в переводе Бориса Полоскина в исполнении Сергея Никитина.)
Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю –
Слов других я найти не могу.
Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю –
Досада в углах твоих губ.
Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю –
Твои пальцы играют мотив.
Не люблю, не люблю, не люблю, я люблю –
Ждут – надо идти!
Проходит жизнь, проходит жизнь
Как ветерок по полю ржи.
Проходит явь, проходит сон,
Любовь проходит, проходит всё.
Любовь пройдёт, мелькнёт мечта,
Как белый парус вдалеке,
Лишь пустота, лишь пустота
В твоем зажатом кулаке.
Но я люблю, я люблю, я люблю –
Не проходит любовь у меня.
Я люблю, я люблю, я люблю –
Твои пальцы браслет теребят.
Я люблю, я люблю, я люблю –
Вот сейчас, вот сейчас ты уйдёшь.
Но я люблю, я люблю, я люблю –
Он, действительно, очень хорош...
Проходит жизнь, проходит жизнь,
Как ветерок по полю ржи.
Проходит явь, проходит сон,
Любовь проходит, проходит всё.
Любовь пройдёт, мелькнёт мечта,
Как белый парус вдалеке,
Лишь пустота, лишь пустота
В твоем зажатом кулаке.
Но я люблю, я люблю, я люблю, –
У него ни долгов, ни детей.
Я люблю, я люблю, я люблю, –
И красивее он, и умней.
Я люблю, я люблю, я люблю, –
Руки сильные, брови вразлёт.
Я люблю, я люблю, я люблю, –
Молод – но это пройдёт!
Проходит жизнь, проходит жизнь
Как ветерок по полю ржи.
Проходит явь, проходит сон,
Любовь проходит, проходит всё.
И жизнь прошла и жизнь прошла,
И ничего нет впереди.
Лишь пустота, лишь пустота –
Не уходи, не уходи... не уходи…
[доступ к ресурсу: https://www.youtube.com/watch?v=Mvpi9kSK0Xs]

[ДЕНЬ ШЕСТОЙ. ЧЕТВЕРГ.]

(Утро. Поют птицы. В доме Натальи Николаевны открыта дверь. К косяку прислонены швабра, веник, ведро, на котором висит половая тряпка. В доме идёт уборка и стирка. Наталья Николаевна в халате после душа. На голове её тюрбан из махрового полотенца, к уху прижат мобильный. Она выносит во двор таз со свежевыстиранным бельем.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (развешивая белье на веревки, прижимая телефон к уху):
Как говорил Лев Толстой: «Сильные люди всегда просты!» Да, моя дочь Анна непростой человек! Я тебя понимаю! Но вот другой пример. Сейчас мало кто об этом знает… Писатель Александр Куприн имел пристрастие к огненной воде, но всерьез занимался тяжелой атлетикой, конным спортом, лаптой и плаванием. Дружил с великим Поддубным и учился у него. При этом – сам выступал отменно. Организовал первое в русском городе Киеве атлетическое общество. Освоил все стили плавания под руководством Леонида Романченко –знаменитого в то время пловца-марафонца. К тому же Куприн был великолепным стрелком. И ты давай, чтобы мысли тяжелые в голову не лезли, спортом займись, а не только за компьютером сиди да пиво немецкое пей. Бери пример с отца. Как он говорит: «Хорош херней страдать!» И еще… Отличные ты стихи пишешь. Сам? Молодец!!! (уходит за новой порцией белья)
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Еся хто живой на хате, ли чё ли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (возвращаясь с новым тазом белья):
Ты и Аньку мою с собой тащи в стихи и в спорт! Она думает, если деньги есть – всё купить можно. А выражение «хернёй страдать» не имеет отношения к ненормативной лексике. Появилось оно в годы Первой Мировой войны. Кто не хотел на фронт – делал через докторов справку о позвоночной грыже. А на латыни это звучит как «hernia vertebralis». Тогда и стали про таких говорить, мол, они хернёй страдают! Кстати надо будет доктору Гаеву об этом рассказать. Это я так, к слову.
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ (стучит об забор с другой стороны дома):
Николавна! Обрати на мене вниманиё! Я жо ку тебе пёхом дотопала… Запыхаласи.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сейчас! Пантелевна у тебе терпежу не хватает! Дай с Австрией договорю.
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Терпежу не хватат, правду машь! Ишь, ты – барышня, марцыпаном сыпаная… по пол дня, с австрйцомя разговариват… А бабка тута стоить и вся, как есть, на нервах.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Эдгар! Я все поняла! У неё такая позиция… а у тебя другая! Но нам с твоим отцом от этого не легче. Да… поняла! У тебя своя точка зрения… Говорить больше не могу. Пантелевна пришла. Да… Перезвоню, как с уборкой разберусь! (гудки). Иду! Пантелевна, имей совесть… Иду!
ПАНТЕЛЕВНА:
Не достучалыся, не докричалыся, не дозвонилыся! Сама припёрласи!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Пантелевна! Куда в такую рань?
ПАНТЕЛЕВНА:
Да уж кака рань-то? Я жо с первама петухама вставаю! Во от внучкэ, мойной заюшкя, веночек с цветков тоби донЕсла. БОли вчОра на твом концертя кволи Брему суседскому. Во, ты шмела! Хорошо выступляла! Громко! Прямо кино идийско поглядала. Внучкэ крайне ты пондравиласи! Заберай от нёй подарочок, с ея уважениём! (передает венок из ромашек)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Спасибо! Так мило! Вчера и вправду я была в ударе. (надевает венок себе на голову.)
ПАНТЕЛЕВНА:
А твойнай-то, тя апосля лупцавал, ли чё ли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это кто меня должен был лупцевать?
ПАНТЕЛЕВНА:
Знама, кто – Хенде-Хох!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А… да он не мой. Да и не нужен он мне! Мрамор монументальный, бесчувственный!
ПАНТЕЛЕВНА:
Ой, ля? Вчора тако преда нём выплясывола, тако выступляла… И покрикывала и всё с рифмама… И ножкой-то сучила, и каблукам-то топала. Сама ся так под нёга разогнала да растопырила. Бабка стара – ея не проведёшь рознымя словама тя.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это моя собственная поэзия так, захлестнув, понесла.
ПАНТЕЛЕВНА:
Лучя ба во свой час от немца понесла, а не от Сёмки разгильдяя одесскага. Одно слово был бабник.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да умер он давно. Что вспоминать?
ПАНТЕЛЕВНА:
А немец-та, он – виднай, справнай. Сурьезнай мужик, обстоятельнай! УкатАла поди в ночи яво, ли чё ли? Признавайси, заноза рыжа? Немец-та твойнай таперь хде? (смеется)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да не знаю! Не мой он… На реке с утра сидит… Может в Казань на электричке уехал?
ПАНТЕЛЕВНА:
Вчера клеИла яво клЕйкым клЕйстерам… А сёдня она, вишь, не знат! Я ужо яму брымкала, брымкала, Недоступнай он! Мимо досаху. И рыбным охотникям та трезвонила. Нету яво при язере. Не обьявлялси. Мине от него через тя карпЫ обесчаны. Дачник ща поедёть… А я без привару-товару.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Может, случилось что?
ПАНТЕЛЕВНА:
Можат? Бухай в дверь!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (подходит к двери Аркадия и робко стучит, прислушиваясь):
Это я – соседская наложница персидского Правителя, Брэма-шаха-Пехлеви! Тук-тук-тук! Открывайся, Сезам! Тихо! Не слыхать!..
ПАНТЕЛЕВНА:
Ты шибчо бухай! Шибчо!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (стучит в дверь):
«Молчанием повеяло с могилы…» (снова стучит) Тихо… (колотит в дверь) Тихо… Где же он? Значит, точно случилось что-то!
ПАНТЕЛЕВНА:
Страшноё? Помер што ли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (крестится):
«Едва затеплилась заря – рабы прикончили царя…» Не дай бог! Надо Гаеву звонить… или прямо в Австрию! Куда я телефон свой сунула? (Ищет телефон. Звонок в кармане халата.)
ПАНТЕЛЕВНА:
Я тя ща набрАла. Патефон у тоби в подоле петухом заливатси.
(Открывается дверь. На пороге заспанный, голый, завернутый в простынь, как гражданин античного Рима, стоит Аркадий.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Дремлет притихший северный город…»
АРКАДИЙ (потягиваясь и зевая):
А?..
ПАНТЕЛЕВНА:
«Просыпайси, милай город, сердце родины моёй!»
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (подходя вплотную, надевает на Аркадия венок из полевых цветов, подаренный Пантелевной):
«Спал Брэмус Игнорум, сенатор античный! Проснувшись предстал перед форумом лично...» Не мечтаете ли погадать на ромашке? Две вольные гражданки Рима соскучились об Вас! Гутен Морген! Хенде-Хох! Или вы только на латыни по утрам предпочитаете с народом общаться?
АРКАДИЙ:
Хорош! Разбудила, Чиполлина, а проснуться не даешь!
ПАНТЕЛЕВНА:
И ентот стихом точёнам заголосил. Укатали Сивкя крутыя горкя! Рыбой-то мя обнадеживал, а сам на бабку таперь бяз антересу.
АРКАДИЙ:
Спал как убитый. Видать организм от вчерашней литературной дозы пришёл в негодность.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Э-э! Я вчера делала всё что могла, чтобы ты на меня и на творчество моё, наконец, обратил пристальное внимание.
АРКАДИЙ:
Я обратил… И что?
ПАНТЕЛЕВНА:
Немяц! А немяц! Поворотни на бабку глазыщы-то! Рыбу поймать шибко надоть. До электрички с гулькин нос часу-то. Ты путящый але пустомель?
АРКАДИЙ:
Время к обеду… клева нет. Без толку! Со сранья надо к поплавкам садиться.
ПАНТЕЛЕВНА:
Как жо?
АРКАДИЙ:
Разве что по соседским домам пройтись, у утрешних рыбаков поспрашивать?
ПАНТЕЛЕВНА:
Давай! Облекайси! Надоть бабке пОмочь справить! Обещано жо?!
АРКАДИЙ (одеваясь):
Пантелевна! Иди на станцию. Бронируй место! Ставь свой ящик для торговли и меня жди. Надыбаю сейчас чё-нить тебе для бизнеса. Мужики не откажут.
ПАНТЕЛЕВНА:
Ужо я опосля расчетный та дЕбет-крЕдит произведу. Ну, чё, быстрянькя пошла, што ля?
АРКАДИЙ:
Двигай живо к железке! (подшучивая над Пантелевной) По денежкя разберёмси. (Окончательно уходит в свой дом переодеваться. Наталья Николаевна украдкой заглядывает на веранду и затем в дом к Аркадию.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Аркаша! Ты живешь как хряк в сарайном «гойне». Завтра же внуки прилетают, а у тебя бедлам и разгром.
АРКАДИЙ:
Ну, прилетают… но поздним вечером же …
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сын твой звонил. Сказал, что время прилета сообщит, как только они в самолет сядут. Задержки в небесах постоянно бывают. А в доме-то у тебя следует решительный «орднунг» навести! Порядок, с уборкой мокрыми тряпками. Полы, окна отмыть. Пылища… песок. Шторы сто лет нестиранные висят. Аж, серые все. Как ты в такой радости живешь?
АРКАДИЙ:
Да вроде нормально! Мне и так сойдет! Ты не знаешь – вчера вода из шланга не текла… Умыться бы…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
С водой связана большая военная тайна! Езжай себе на озеро. Там сполоснешься. Если ты мне разрешаешь порядок в твоей берлоге навести – я обещаю, что воды к твоему приезду наколдую вволю. И влага обязательно вернётся! О, Правитель, Брэм-шах-Пехлеви! И знойная пустыня снова превратится в оазис! Разрешаешь?
АРКАДИЙ:
Разрешаю…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, кстати, а клетку зверям следует, наконец, закончить! Соберись! Ну, пожалуйста! Для внуков же!
АРКАДИЙ:
Закончу! А в берлоге у меня чисти, скреби, отмывай, сколько хочешь… мне не жалко! Но, мои вещи не трогай. Я хоть знаю, где что лежит.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Вот этого как раз не обещаю… но буду стараться.
АРКАДИЙ:
Я уехал! Через час вернусь. Приеду – займусь клеткой. (Уезжает на своем древнем велосипеде «Урал» всё в том же допотопном спортивном костюме.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (заходя за дом к электрощитку):
Включаем воду! О, чудо! Аллах услыхал мольбы правоверных! Воды горных ручьев наполнили арыки живительной влагой… Идем теперь исследовать чертоги сказочного бога Баскетболуса! (чихает внутри дома) Апчхи! Ну и пылища! Работы тут минимум на полдня. (звонок) Алло! Да, Аня! Я тебя слушаю! Чихаю от пыли… Да от пыли… Нет, не заболела! Уборкой занимаюсь у Брема Аркадия Генриховича!
ГОЛОС АННЫ:
Мама! К вопросу об Аркадии Генриховиче! Я знаю, что утром ты общалась с моим мужем. Он на свою жизнь и на меня жаловался? Плакался?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Было дело…
ГОЛОС АННЫ:
Нытик! А что конкретно он тебе говорил?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я собратьев по оружию не сдаю. Все, кто пишет стихи, – это носители голубой метафизической крови!
ГОЛОС АННЫ:
Что?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Отныне мы с ним – магистры тайного ордена Иллюзионитов-Стихоносцев. Так что там Аркадий Генрихович?
ГОЛОС АННЫ:
Снова меня мистифицируешь? Вернёмся к Аркадию Генриховичу! Вы должны пожениться!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не поняла! Пожениться? Кто с кем?
ГОЛОС АННЫ:
Ты и Брем-старший!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что значит «должна»? А ты его спросила?
ГОЛОС АННЫ:
Об этом позаботится его сын.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (снимая с головы тюрбан из полотенца и, раскинув взмахом головы волосы, пританцовывает; звучит персидская музыка):
О, Великий Высший разум! Слава Аллаху и сыну его – пророку Мухаммеду! Ты услышал мои чаяния и внял моим молитвам. Отныне я, простая девушка, пасшая верблюдов в предгорьях Гиндукуша, буду не только наложницей в хареме самого Шаха Брема-о-Пехлеви, но и третьей законной его женой. Пусть рубаи и рухани вплетут это сказочное событие в настенный шамаиль каждого правоверного.
ГОЛОС АННЫ:
Почему третьей? Мама! Перестань юродствовать. Сейчас решаются ваши судьбы. Серьезные же вещи обсуждаем!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (снова повязывая тюрбан из полотенца на голову):
Я что-то не слышу обсуждения? До моих ушей долетают только отрывистые военные приказы! С чего ты решила, что нам нужно пожениться?
ГОЛОС АННЫ:
Из соображений пользы!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я уже заранее знаю все твои многочисленные доводы. С чего ты взяла, что «Прекрасный рыцарь Брем О’Лот – Опора королей» должен стремительно жениться на старой рыжей Бастинде, что мучает его проживанием по соседству и стихами длинною в долгие караванные переходы?
ГОЛОС АННЫ:
Не мучай! Пиши коротко!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это не разговор!
ГОЛОС АННЫ:
Тогда я внуков к вам не привезу… совсем!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Даже на два дня?
ГОЛОС АННЫ:
Даже на один!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А вот это уже разговор, нафаршированный свинцовыми аргументами!
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Я – взрослая девочка, и мне уже перевалило за тридцать плюс. В нашей австрийской квартире висит лозунг: «Мой дом – мои правила!» Поэтому я предпочитаю не применять дипломатию там, где закончились уговоры.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Хорошо! А как же любовь? Брем же меня не любит… Или любит, по-твоему?
ГОЛОС АННЫ:
Любит, не любит… какая разница! Без любви! По расчету, как я за младшего немца вышла!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Положим, выйти замуж за лорда Брема я-то готова. Кто же откажется от такого положительного непьющего Каменного Гостя. Но он же живой человек, и я живая…
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Ты меня начинаешь подбешивать. Эта история не про любовь. Это сделка! Вы женитесь, и я привожу внуков на все лето! Получаете бумажку о браке. Делаете в городе «апостиль». Я присылаю Вам приглосы. Вы получаете визы. Я покупаю билеты. Вы летите к нам в гости в Хайнбург, через Вену или Братиславу… где будет дешевле. Я подаю бумаги на воссоединение семьи – и у вас вид на жительство на руках.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А дальше?
ГОЛОС АННЫ:
Дальше можете жить у нас… или на своем сраном колдовском озере, если хотите. Или по миру путешествовать, наконец…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
На какие шиши?
ГОЛОС АННЫ:
За счет государства!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Какого? Нашего?
ГОЛОС АННЫ:
От вашего ничего, кроме грабежа, не дождешься. Австриякского, конечно… Их либеральное законодательство имеет дырки, через которые можно стать гражданином и сидеть всю жизнь на их пособии – Staatliche Beihilfe, а потом выправить пенсию. Я уже эту тему пробила и всё проверила. Даже без адвоката можно подать бумаги самим. Я уже знаю, как! Затраты минимальные – только визы, перелеты и госпошлина!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну, не знаю! А как это преподать Цитрусу? Я не готова!
ГОЛОС АННЫ:
Какому «цитрусу»? У тебя на решение вопроса – полдня. Или «да», или «нет»! Иначе я сдаю билеты, и мы летим напрямую в Питер. Тем более, ценник через Хельсинки на финский дискаунтер в 2 раза дешевле. Дедлайн сегодня в 22:00 по вашему времени. Яволь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Яволь! Вот и Брем идет…
ГОЛОС АННЫ:
Закругляемся! Ему вечером собственный сын, после пива, ещё раз внятно разжуёт мой замысел. А пока ты начни мягко, по-женски, включи всё своё обаяние… Мужики же на тебя всегда велись и клевали. Как ты со старшим Бремом пробуксовываешь, не понимаю. До вечера! Дедлайн в 22:00 (длинные гудки)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Какой содержательный и милый разговор! «Купим себе деревеньку, да заживем помаленьку…»
АРКАДИЙ:
Привет!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Давно не виделись. «Прям заскучала Лорелея без рыбака средь бурных рейнских волн...»
АРКАДИЙ (шутя):
Кто такая Лорелея? Почему не знаю? Рыбу Пантелевне организовал. Ждём процент с прибылей! Что нового?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Брем! Ты должен на мне жениться!
АРКАДИЙ:
Что?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Время на принятие решения сегодня до 22:00. Это «Дедлайн»! (Включает шланг, зажимает пальцем воду. Поливает пространство над собой зонтиком из мелких брызг. Стоит под дождем, чтобы прийти в себя, подставив лицо падающим брызгам.).
АРКАДИЙ:
О, воду дали… Поэтесса! Ты чокнулась? (закрывает вентиль)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Куда бы сбежать из этой жизни?
АРКАДИЙ:
Анька что ли тебя накрутила? Да пошли ты её… за Дунай.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Бессмысленно, Аркаша! Теперь мы все у неё в заложниках. Не видать нам внуков от слова «совсем».
АРКАДИЙ:
Как это? Сейчас сыну позвоню!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не звони никуда. Давай думать вместе, как в кино нашего детства Штирлиц или Василий Иванович Чапаев думали.
АРКАДИЙ:
Что происходит? Мы же к внукам готовимся? Вечером рыбы наловлю. Ты пирогов сделаешь. Только рыбное сама в рот не суй, а то снова в больничку к Гаеву приляжешь.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (поёт частушку, почти крича):
«Я – рисковая девица,
Словно выигрыш в спортлото,
Я урвАла пару принцев:
Есть рыбак! Есть врач Пихто!»
АРКАДИЙ:
Да тихо ты! Вчера варьете с бубнами уже устраивала – сегодня хорош… (поёт из Высоцкого) «И хриплю во сне я – повременИ, повременИ, утро мудрен-нее» Иначе соседи неотложку вызовут. И так нас обоих за полоумных держат.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Моча Аньке в голову ударила. Требует, чтобы мы поженились…
АРКАДИЙ:
Для чего?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Если бог таланту не дал –
Время замуж выходить»
АРКАДИЙ:
Пургу не гони! Какого рожна мы должны пожениться, для чего?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А иначе внуков не привезут. Но… если мы, вдруг, согласимся, то будет и на нашей улице праздник – калачи да пряники. Внуков после Питера нам на все лето оставят, и вид на жительство мы в Австрии получим. Это Анькина могучая идея, чтобы мы, якобы, воссоединились с их семьей и получили в итоге в Австрии пособие или пенсию… Во, какая она комбинаторша!
АРКАДИЙ:
За ней не заржавеет… А, если – «якобы»?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что якобы?
АРКАДИЙ:
«Якобы» мы поженимся… и внуки у нас… и Австрия на горизонте… И буржуйская пенсия до кучи… Обещать – не значит жениться! Анька нас плющит, теперь и мы вправе ей устроить «кроссовер»!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А это как?
АРКАДИЙ:
Сrossover dribble – это переброска мяча с руки на руку или между ног, для запутывания противника. Мы, владея мячом, обойдем их защиту и отправим мяч точно в корзину.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты что-то придумал? У тебя есть план?
АРКАДИЙ:
План есть. Мы женимся! Но «якобы»! Ручка и лист чистый имеется? Пиши бумагу!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Обижаешь! Я же сочинитель… А какую бумагу?
АРКАДИЙ:
Поэтесса! Тащи папир, бляйштифт. Будем шрайбен махен – делать.
(Наталья Николаевна возвращается с ручкой и листом.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Диктуй!
АРКАДИЙ:
Значит так, текст такой… Пиши! Я Наталья Николаевна Микоша, в девичестве Чемоданова (дата, год, место рождения), находясь в здравом уме и твердой памяти, заключила фиктивный брачный контракт с Бремом Аркадием Генриховичем (дата, год, место рождения), для противодействия алчным устремлениям моей дочери Анны Семеновны Микоши (дата, год, место рождения), а также для реализации своих законных гражданских прав в деле общения с родными внуками. Считаю данный брак не действительным. Дата. Число. Подпись. Кстати, я родился 12 апреля 1967 года, прямо в День Космонавтики. «В День Космонавтики» писать не надо.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Овен значит… Баран! А я Водолей!
АРКАДИЙ (протягивая руку):
Будем знакомы!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А зачем тебе эта бумага?
АРКАДИЙ:
Так, на всякий непредвиденный случай. Крепче спать буду. Давай документ. Подпись ставь!
(Наталья Николаевна ставит подпись и отдает бумагу. Аркадий уносит её в дом. Выходит оттуда в шляпе, пиджаке и галстуке на голой шее.)
Трам-пам-пам! Теперь можно обоим топать в ЗАГС! Хочешь, прямо сейчас?! Пусть везут внуков, а в Австрии нам полный пансион делают. Но, главное! Чтобы наша цель была реализована – пусть они оба об нас до вечера хорошенько поколотятся, как рыбы на крючке. Будем их вываживать в наш подсачек.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Аркаша! Ты такой умный! А ты правда на мне женишься?
АРКАДИЙ:
Конечно! Видишь, я даже принарядился.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Слово даешь?
АРКАДИЙ:
Даю!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Можно, я тебя обниму!
АРКАДИЙ:
Не надо!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Почему? Я же почти невеста… а потом буду жена… и платье белое… и букет стану кидать.
АРКАДИЙ:
Эмоции, особенно женские, мешают стройному замыслу. Букет и платье – это как раз лишнее.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну, вот! Вечно ты всё испортишь своим холодным рассудком. Уж и помечтать нельзя.
АРКАДИЙ:
Управление финальным раундом «Внуки в гостях на колдовском озере» принимаю на себя. Слушайся поступающих команд. Никакой поэтической самодеятельности.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Слушаю и повинуюсь, мой господин! Но клетку требую закончить, пан Баскет-о-Больский! Раз обниматься со мной не мечтаешь, я пошла работать прачкой-убирачкой. Ринусь отмывать панскую усадьбу. В рабочее переоденься, жених!
АРКАДИЙ:
Сама переоденься, невеста! И тюрбан этот махровый долой! Но сразу предупреждаю: на берегу станем мужем и женой, жить будем как прежде жили, друг дружке не мешая.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как? А дети, кухня, церковь?
АРКАДИЙ:
Киндер, кюхе, кирхен? Даже и не думай! «Кошка с мышкою друзья – и поэтому нельзя!» Хотя кухню, пожалуй, оставим… Люблю вкусно пожрать.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты тоже что-то в рифму заговорил. «Кошка с мышкою друзья – и поэтому нельзя!» Хотя стишок плохой, неправильный.
АРКАДИЙ:
Иди, работай, прачка-убирачка!
(Оба расходятся, начиная работу. Наталья Николаевна включает музыку, одевает рабочий халат, берет веник, ведро, швабру и решительно идет в дом к Аркадию. Слышно, как на заднем дворе Аркадий пилит и стучит молотком.)
ПАНТЕЛЕВНА:
Николавна! А Николавна! Ты дома, ли чё ли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (из дома Аркадия):
Да здесь я, здесь!
ПАНТЕЛЕВНА:
Рыбы сёдня мигом продалися… (себе) Вона ужо и дом яво захватила. Прытка баба! Выхоть, чё покажу!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (выходя на порог с тряпкой):
Ну?
ПАНТЕЛЕВНА:
Баранки гну! Письмецо тоби! Пляши, давай! «Письмецо от внука получил Федот…» Почтальонша Алена возля станции прямо до рук казала врУчить. Ёй самой топать сюды ленивишно. Алена – жопа зелёна!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, бросьте! Кто мне может писать?
ПАНТЕЛЕВНА:
Дык, ужо не знай? МОже жоних какой заморский але детя твоя незаконные, хде, не то, брошенныя?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Глупости! Внуки и дети ночью в Казань сами прилетят. (идёт в сторону забора, где находится Пантелевна) Пантелевна! Просьба! Письмо в целлофановый пакетик заверни и засунь мне в карман халата. Руки у меня грязные, сырые! Уберусь, вымоюсь и в спокойствии прочитаю.
ПАНТЕЛЕВНА:
Может чё важно? Ты ба щаз …
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Некогда! Работы пруд пруди! Еще пироги к вечеру стряпать.
ПАНТЕЛЕВНА:
Моё дело предлОжить… Пошла я вздрямну опосля коммерций. Всю душу энти приезжая у мня вынямають. Завсягда хочуть задарма рыбки взять. Но Пантелевна сваво антересу не упустить… и обману карману свому не допустить! (Слышны шаги. Уходит. Пронзительный телефонный звонок дочери.)
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Что ты решила? Ты же понимаешь, что время пошло?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Понимаю, когда пирог с печи вынимаю. С чем вам готовить-то? С яблоком? Лук-яйцо? Рыба-рис? С грибами могу… маслята уже пошли.
ГОЛОС АННЫ:
Ты мне зубы не заговаривай! С будущим мужем общалась? Жениться предложила?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я не такая! Жду жениха любимого с трамвая! А, кстати, в Вене трамваи ходят?
ГОЛОС АННЫ:
Ходят! Ещё как… Брем знает о моём предложении?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Вообще-то правильнее было бы сказать – ультиматуме… Цитрус Авоськин меня выслушал и, представляешь, замолчал. Потом удалился доделывать твоим кролям клетку. Чапай думу думает! Я не мешаю!
ГОЛОС АННЫ:
Кролики теперь – ваши заботы… За них Пантелевне заплачено. Я поняла – Брем в процессе принятия решения… Ну, что же, придется ускорить этот мыслительный процесс.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как скажешь… Ускоряй, Ускоритель! (длинные гудки) Занервничала! Пускай теперь об родного мужа слегка поколотится. (уходит в дом)
(звонок)
ГОЛОС ЭДГАРА:
Батя! Сервус! Что делаешь?
АРКАДИЙ:
Пилю, строгаю! Кролям помогаю!
ГОЛОС ЭДГАРА:
И ты стихами заговорил?
АРКАДИЙ:
Заговоришь тут с вами. Не мешай! Видишь, занят созданием дома для ушастых молодоженов.
ГОЛОС ЭДГАРА:
С тобой Наталья Николавна разговаривала?
АРКАДИЙ:
Она с утра только со мной и разговаривает, как заведенная. Не остановишь. Знал бы, где кнопка – выключил бы.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Про оформления отношений …
АРКАДИЙ:
Чьих?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Ваших!
АРКАДИЙ:
Мы с ней в стабильных дружеских отношениях.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Ну, чтобы вы пошли в ЗАГС и там расписались…
АРКАДИЙ:
Брак? Расписались? Она со мной такие темы боится обсуждать.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Почему?
АРКАДИЙ:
Знает, что я люблю другую…
ГОЛОС ЭДГАРА:
Кого?
АРКАДИЙ:
Твою маму.
ГОЛОС ЭДГАРА:
А… ну да… извини… Я тогда пойду?
АРКАДИЙ:
Иди! (гудки) Положил трубку! (к Наталье Николаевне) Чемодан! Слышь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (выглядывая из дома Аркадия, напевая на восточный мотив):
Слушаю, мой господин!
АРКАДИЙ:
Сейчас они забЕгают и передерутся.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Работаем! Желтого в середину… то есть оранжевый мяч в корзину… Я правильно выразилась?
АРКАДИЙ:
Не важно. Смысл передан точно. Трудимся дальше!
(Музыка. На оба телефона начинаются звонки из Австрии.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Тебе звОнят?
АРКАДИЙ:
ЗвонЯт!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И?..
АРКАДИЙ:
Трубки не берем! Время работает на нас!
(Музыка. Из дома в дом ходит с «орудиями» уборки Наталья Николаевна. Она то наливает чистую воду, то выливает грязную. Аркадий время от времени носит фанеру, доски и бруски. По очереди то тому, то другому продолжают названивать телефоны.)
ПАНТЕЛЕВНА:
Вы чё, ироды, с дитяма и побалакать не хотитё? А ну живо трубки посымали! Я стара кошёлка приперласи за тридявять земель от Аньки твойной. Она бедна там в заграницах то тя, то немца ищёть. На, с маво общайтисё!
(Звонок. Наталья Николаевна с осторожностью берет телефон Пантелевны.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (отойдя в сторону, почти шёпотом):
Алло! Да, Анечка! Это я! Да мы тут с утра в домах убираемся, пилим, строгаем. К вашему приезду готовимся! Звонок не слыхала. Громкой музыкой себя подбадриваю. Да никого я не пытаюсь обмануть. Да! Да! Да! Поняла! Я тебя услышала! С Бремом я ещё раз серьезно поговорила. Когда? А… недавно… Конечно же, предложила сделку. Он снова промолчал… снова ушёл загруженный… Не знаю, почему Эдгар от него ответа не получил. Где сам Баскетболист? Да, вот-вот, только перед твоим звонком на озеро уехал. Рыбачить. Телефон видать забыл, как всегда. Он рыбу ловит – я пирог стряпаю… Такой уговор! Пока не даёт мне никакого ответа… Почему? Свободу мужскую потерять боится.
(Из-за угла, как ни в чем не бывало, выходит с молотком в руке Аркадий. Наталья Николаевна отчаянно машет ему рукой. Тот прячется.)
Я всё поняла! Всё сделаю, как ты сказала. Сразу же перезвоню. (Длинные гудки. Говорит себе по-польски). Чешчь на рАже. До услышАнья! МАтка Босха! До пердОле!
(обращаясь к Пантелевне) Спасибо, что пришла, родная! И как бы мы без тебя, Пантелевна, тут жили… Горя бы мыкали!
ПАНТЕЛЕВНА:
И не благодари, не благодари… а вот опосля рыбкай да кулебякой попотчуй старую.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Иди, иди, Пантелевна! И рыбы принесу, и пирогом побалую!
ПАНТЕЛЕВНА:
Спасибки, кормилица! Побреду до свойной хибары.(уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Цитрус! Она ушла! Выходи! Быстро ноги в руки. Валим на озеро. Черт с ней с уборкой и с кроличьим домиком. Пусть так зУзики любятся… без комфорта. Хватай удочки, ведро. Я беру купальник, и полетели. Выкатывай велик!
(Оба бегут в свои дома. Быстро переодеваются. Аркадий берет удочки и ведро. Садится на велосипед, Наталья Николаевна кидает полотенце и купальник в ведро для будущей рыбы.)
АРКАДИЙ:
Садись на раму! Ты что? Ведро рыбой же воняет!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А плевать! Один раз живём! Погнали!
(У обоих, как по команде, начинают верещать телефоны. Наталья Николаевна и Аркадий, уезжают за кулисы с криками «Э-ге-гей! Нас не догонят!»)

(ВЕЧЕР ЭТОГО ЖЕ ДНЯ. Австрия. Телефонный звонок. На экране появляются лица Эдгара и Анны.)

ГОЛОС ЭДГАРА (флегматично работающего за компьютером):
Да, я ещё на работе.
ГОЛОС АННЫ:
Что делаешь?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Пишу программу заказчику.
ГОЛОС АННЫ:
Какому?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Тому и другому… немазаному, сухому…
ГОЛОС АННЫ:
Не груби! Ты до отца дозвонился?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Нет!
ГОЛОС АННЫ:
Почему?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Пишу программу заказчику!
ГОЛОС АННЫ:
До рейса осталось 4 часа!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Я могу приехать с компом прямо в аэропорт. Мне до Швехата по прямой двадцать минут. Регистрацию пройду онлайн.
ГОЛОС АННЫ:
Но я не получила внятного ответа от наших родителей… Мы в понедельник улетаем сразу в Питер… если, конечно, они не примут мои условия… Я иначе не повезу детей в Казань.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Не вези… Я полечу один…
ГОЛОС АННЫ:
Что? Это бунт на корабле? Ты ломаешь всю мою игру?! Хотя, она как раз, всем выгодна!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Да! Это бунт! Чужая жизнь – не компьютерная игра. Играй с детьми сама, как ты любишь. Не всё, что выгодно – разумно и полезно!
ГОЛОС АННЫ:
Но почему?
ГОЛОС ЭДГАРА:
По кочану. Они взрослые… сами разберутся…
ГОЛОС АННЫ:
Ты снова грубишь?! Что плохого в том, если твоей отец женится на моей матери. Я не понимаю, что мешает ему на ней жениться?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Он любит другую…
ГОЛОС АННЫ:
Кого?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Мою маму – Валерию Павловну Брем, в девичестве Пряничникову.
ГОЛОС АННЫ:
Но она же год назад умерла… Что за бред?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Но он её любит! «Нам не дано предугадать, как время в сердце отзовется…» Не мешай, я работаю.
ГОЛОС АННЫ:
А я, по- твоему, что, в куклы играю?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Вроде того…
ГОЛОС АННЫ:
Тогда я лечу сразу в Питер…
ГОЛОС ЭДГАРА:
Это твое право!
ГОЛОС АННЫ:
Да, я так решила!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Но без детей…
ГОЛОС АННЫ:
То есть? Конечно с детьми!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Не забывай, это и мои дети!
ГОЛОС АННЫ:
Да и твои… Но, я мать!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Аня, вчера после Венской оперы, мы отмечали в ресторане на Ринге получение моего европейского вида на жительство. Правда, было здорово?
ГОЛОС АННЫ:
Да, вчера был чудесный вечер! Я так тебе благодарна за то, что ты решил отметить это событие именно в Альбертине. Это один из самых знаменитых венских ресторанов! Я специально «прогуглила». Но к чему ты клонишь?
ГОЛОС ЭДГАРА:
И заметь, в очень дорогом ресторане для австрийской элиты! Так вот… Хочу тебе напомнить, что вид на жительство дало мне австрийское государство на основании долгосрочного контракта с международной фирмой работодателя. Я – высокооплачиваемый специалист! А ты – домохозяйка! Ты даже, что такое двоичная система забыла, хотя имеешь диплом Политеха.
ГОЛОС АННЫ:
Что ты этим хочешь сказать?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Я хочу сказать, что ты получишь свой вид на жительство только в том случае…
ГОЛОС АННЫ:
Если ты мне подпишешь все необходимые документы? Я правильно поняла?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Ты все правильно поняла, умница! Отныне все вопросы в семье решать буду я!
(гудки)
ГОЛОС АННЫ:
Бросил трубку? Ну, мы ещё посмотрим…
(Затемнение)

(НОЧЬ. ПОЛНОЛУНИЕ. По направлению к своим домам пешком медленно идут Аркадий и Наталья Николаевна. Оба в мокрых купальных костюмах. На шее у Натальи Николаевны полотенце. Она везёт велосипед, на котором горит фонарик. Вещи сложены в корзинку на багажнике велосипеда. Рядом Аркадий с удочками и тяжелым ведром с выловленной рыбой.)
АРКАДИЙ:
Какая полная луна! Желтая и большая, как мамина тарелка из майсенского фарфора.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты на глазах меняешь унылый рационализм своего характера на притягательный образ немецкого романтика…
АРКАДИЙ:
Ты тоже меняешься…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как это понимать?
АРКАДИЙ:
Не пулемётишь стихами, хотя бы …
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Вода ночная такая теплая… последний раз я тут купалась, когда институт закончила… правда совсем голая.
АРКАДИЙ:
Я тоже всегда голый по ночам купаюсь. А рыба сегодня на редкость глупая, сама на блесну и крючки лезла…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты нудист? Не ожидала!
АРКАДИЙ:
Я – натурист! Люблю всё натуральное! Чешское пиво, еду, чистую воду, лес и пышных женщин…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Так, значит, я тебе нисколько не нравлюсь?
АРКАДИЙ:
Ну, почему же… Но…
(продолжительный телефонный звонок)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
О, Анька звОнит… Телефон берем? А то она мне за день кучу сообщений наприсылала. Но я не отвечала, молчала, как рыба.
АРКАДИЙ:
Это правильная тактика. Узнай, чего хочет?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Вестимо, что… замуж меня выдать за хорошего человека.
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Я тебя потеряла! Ты где была?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
На озере…
ГОЛОС АННЫ:
Я вижу ты не одна… да еще и не одета.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И с матерями в возрасте такое случается… правда редко.
ГОЛОС АННЫ:
Значит ты на правильном пути. Это обнадёживает. Мы в аэропорту, прошли регистрацию, сейчас сидим в зоне вылета. Эдгар в кофейне пишет свои формулы, коды, нули и единицы. Рейс сильно задерживают.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как? А внуки?
ГОЛОС АННЫ:
Они блаженно спят на диванах! Прилетим в Казань очень поздно... возможно под утро. Я уже забронировала отель недалеко от центра. Проснемся, позавтракаем, сходим на экскурсии и потом двинем к вам. Эдгар хочет на электричке, как в детстве, по родным местам между елей и сосен. Я – против! Будь на связи!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Остальное, думаю, решим на месте.
ГОЛОС АННЫ:
Да! На месте! Я рада, что вы по ночам купаетесь вместе! Это зачёт! Чао-какао!
(гудки)
АРКАДИЙ (себе):
И тебе, Аня, не хворать! И у Анны тоже в рифму…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (перекрестившись):
Удачного полета моим внукам! (повторяя за дочерью) Это зачёт! Чао-какао!
«Собака по имени Чау
На завтрак любила какао
И косточку в миске,
И в тесте сосиску,
А больше всего –
Хозяина своего...»
АРКАДИЙ:
Из тебя снова стихи попёрли? Чиполлина! Где бы ты не появлялась, в пространстве обязательно люди или ты сыплют стихами. Их у тебя – что как у дурака фантиков!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Но больше всего – хозяина своего...» Молчу! Отныне ты – мой хозяин!
АРКАДИЙ:
С чего это?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мы же скоро муж и жена…
АРКАДИЙ:
Да это же, как будто… понарошку…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Совсем бабе помечтать не даешь! Хозяин!
АРКАДИЙ:
Завела шарманку… Расходимся по домам! Объявляю отбой в баскетбольных и поэтических войсках.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Луна покоя не даёт
Мечтам и мыслям, и желаньям,
Пусть спит натруженный народ…»
АРКАДИЙ:
«Иди ты, поэтесса, в баню…»
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Молоток! В рифму!
АРКАДИЙ:
Кривые логарифмы… Все сегодня на стихах помешались. Полнолуние. Бесовское время. Нету меня! До утра не будить. Рыбу сама в бочку слей. Гутен нахт, майне фройндин!
(Уходит к себе. В доме включается свет. Наталья Николаевна идёт к себе, одевает рабочий халат, поднимает с трудом ведро, выливает рыбу с озёрной водой в бочку. Вешает ведро на дверную ручку двери Аркадия. Моет руки. Вытирает о халат и обнаруживает в кармане черный целлофановый пакетик, в котором лежит письмо. Включает свет на уличном столбе. В доме Аркадия свет гаснет.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Колдовское полнолуние, на колдовском озере…Кто бы это мог быть? Из Польши! Ума не приложу? Может, Ярек? Или Кшишек? Не уж-то Яцек? Столько лет прошло… Ого, тут листов много… По-русски? (читает) Дорогая Натуся! Пишет тебе твой потерявшийся в волнах жизненных обстоятельств бывший муж Сёма! Прости меня… (далее Наталья Николаевна, молча читает, перелистывая страницу за страницей) Прости меня, если сможешь! Я, по-прежнему, люблю тебя! Твой балагур-одессит и вечный должник, нежно любящий и отчаянно любивший всегда, пан Микоша (себе) Картина акварельной кистью «Приплыли нА берег слонЫ, а с ними польские панЫ» Курва з ЛюблИна – свИнаж скотИна (бежит к дому Аркадия. Стучит в дверь.) Аркаша! Родненький! Спасай меня!
АРКАДИЙ (спросонья):
Что? Что, случилось? Воры? (выходит на крыльцо, замотавшись в простынь на голое тело)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
На, читай! Тут всё написано? Как дальше жить будем?
АРКАДИЙ:
С кем?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Втроем! Я бегом в душ! Аж в жар бросило. Читай, я сказала!
(Убегает за дом. Сквозь шипящий звук падающей воды слышно рыдание Натальи Николаевны.)
АРКАДИЙ:
Не успеешь бабе пообещать жениться, она тут же командирский тон в себе обнаруживает. Не реви! (садится под уличный фонарь, читает письмо) Пан Сёма пишет синьоре Чиполлине! Ого! Воскрес – не потерялся! (мычит, читая лист за листом) Я вынужден был так поступить, а иначе тюрьма… (себе) Ну, понятно, это наши мужские отмазки. (читает дальше) Незаконно проживая в Польше, я встретил пани Бохенек, и она помогла мне легализоваться, а потом найти достойную работу. Но я никогда не любил её! (себе) Это тоже знакомо… (читает дальше). У нас родилось трое детей. Но я глубоко сомневаюсь, мои ли это дети, так как я постоянно был в разъездах по Европе. Работа водителя фуры – не сахар (себе) И по Европе, ты, видать, наследил, пан Семэн! (читает) И вот теперь, получив окончательную свободу, я бросил ненавистную Польшу и мчусь на крылья истинной любви к тебе, моя дорогая рыжеволосая Нателла! (себе) Да, видать поперла тебя Агнешка Бохенек за супружеские измены и в суд ещё, до кучи, подала. Жизненная история! Зато тонко и красиво изложил. Грамотный подкат к законной постсоветской жене. Люблю, не могу! Принимай супружний секонд хенд в обратку! (кричит) Пани Микоша! Подь сюды! Или как это у вас по-польски?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (перекрикивая шум воды):
Звал меня или показалось?
АРКАДИЙ:
Вылазь из душа, говорю! Счастье твоё пришло! Лишь бы здоровья теперь хватило!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (появляясь в простыни тоже на голое тело с тюрбаном из белого полотенца на голове):
Тушёный! Тухлый! Полный гибрид! Не кондиция!
АРКАДИЙ:
Ты сейчас это кому?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Пану Бохенеку… то есть моему бывшему Микоше с Привоза, где торгуют бычками с мимозой.
АРКАДИЙ:
Садись! Не остри! Надо за жизнь поговорить?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (садится рядом, вытирая мокрые волосы полотенцем):
Ты меня замуж решил по-настоящему позвать?
АРКАДИЙ:
У меня на руках тобой подписанный документ. Я своих решений не меняю…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ну, вот… опять двадцать пять. Я уж думала… Сама люблю одного! Он меня замуж в реале не берет. Появляется бывший покойник, неверный, но законный муж! Любимый заставляет документ подписать, вызывает меня на серьезный разговор! Прямо не знаю, кого и выбрать! Не смотри на меня так! Я самоиронией спасаюсь. А что одинокой бабе еще остается делать?
АРКАДИЙ:
Ща как двину! Достала! Можешь помолчать? Скажи серьезно, что ты от меня и от жизни хочешь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Что хочу – о том молчу…» Ответь мне, умный и всезнающий Брем-Булат удалой, Бог – он есть на свете или нет? Я вот в церковь хожу и молитвы к месту и не к месту, читаю! И на исповедь в городе к батюшке заглядываю, и свечки всем святым ставлю и на храм даю… и нищих денежкой одариваю, и всем людям помогаю… За что Бог со мной так?
АРКАДИЙ:
Как?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Жопой об косяк! Я всю жизнь работала, как проклятая, а жизнь все бьёт и бьёт палкой по башке. Я для мужа своего всё делала, как он хотел, а он взял и в Польшу смотался. Другую нашел. Детей с полькой настрогал. Мало ему тут баб было? Я же всегда знала, что он ходок… но верила, верила, что меня одну любит. Дура я, дура! Может я грешная или прОклятая? А Анька за что меня с тринадцати лет изводит? Я ведь её выходила, вынянчила, выучила, одела, обула…
АРКАДИЙ:
Так это же дочь… Наши дети – всегда дети, и все наши!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не моя она!
АРКАДИЙ:
Как это?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я никогда никому не говорила. Тебе первому. Муж в Одессу укатил на закупки товара. Я беременная одна баулы тягала. Вот и до тягалась… Преждевременные роды. Ребенка не спасли. Я лежу, реву. Думаю, теперь точно уйдет от меня мой Сёма. Хотела его ребенком удержать. Медсестра одна, почти старушка уже, предложила девочку-отказницу взять. Жизнь тогда резко поменялась, жрать нечего было и без работы все. Молодые, кто с умом да без совести, заявление отказное писали и уходили одни выживать. Муж ничего не знал и не узнал. Девочку выбрала рыжую, чтобы как я и без подозрений. Вот с тех пор она меня воспитывает.
АРКАДИЙ:
А муж?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Он вернулся, как ни в чём не бывало, через три месяца, сытый и масляный, как кот. К ребенку без внимания… Как был котярой гулящим, таким и остался.
АРКАДИЙ:
А где ж ты его нашла?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Где, где… в гнезде. Поехала после диплома на отдых в Одессу. Ты-то с Леркой только что расписался. Море. Солнце. Спокойствие. Еще СССР был целый. Купалась. Загорала. В оперный ходила. На потемкинской лестнице его и встретила. Каблук сломала. Он мимо спускался. Помог. До съёмного жилья на такси проводил. При деньгах был. Тогда уже контрабасом в порту занимался. День-другой, начали встречаться. Он у меня и стал первым мужчиной. Девушкой была. Обычный курортный роман… Потом он мне, на поезд когда провожал, сунул в руку пакет зарубежный «Ковбой Мальборо». Помнишь – за такой от 5 до 10 рублей у нас просили… С ума сойти – за целлофан такие деньги. А ведь мы же платили, идиоты советские. А в том пакете новенькие темно-синие джинсы «Монтана.» Помнишь, куча молний, нашивок, латунных блях… от них вся страна тогда с ума сходила. И еще письмо…
АРКАДИЙ:
Чье письмо? Он что ли написал?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Длинное и красивое… Я прочитала в тамбуре, разревелась… ну, думаю, сойду на ближайшей станции, обратно поеду. А тут цыганка с ребенком идёт. Увидала меня. Я решила, сейчас деньги начнет клянчить. Нет! Взяла мою руку. Не плачь, говорит, красавица. Если его подарок впору тебе будет, значит – это судьба. Он сам к тебе приедет. И ушла. Я опешила. Умылась, пришла к себе в купе. Тогда все могли себе позволить в купе ездить. Померила джинсы, когда соседи курить вышли. «Монтана» в самый раз. Повертелась перед зеркалом, и своим письмом на его и ответила. Конверт на остановке купила и в синий ящик «Почта СССР» бросила.
АРКАДИЙ:
А он что?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Цыганка права оказалась. Семен Микоша осенью сам приехал к нам в глухомань.
АРКАДИЙ:
Да… и я для вас, вот этими вот самыми руками, ваш дом перестроил… весь… и забор новый поставил.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не бесплатно, заработал же… У Микоши деньги всегда были. Пока он «не погиб на границе», мы в достатке жили… это потом – нищета и жизнь челночная. И как я сама в Польше его не встретила? Про остальное ты знаешь. Всё перед твоими глазами прошло. Это потом я случайно узнала, что джинсы те «Монтана» в Одессе умельцы шили, а Сема мой сбытом заведовал. Это он мне вроде за мою женскую невинность из благородства заплатил. Но я не в обиде. Дура была молодая. А что с дуры возьмешь?
АРКАДИЙ:
Любила его?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (загибая пальцы):
Тебя я любила… Харизматичного поэта Пушкина… Ну и творчество своё. Говорила же, через стихи и выживала. А паном прохиндеем, Микошей, гордилась, ревновала, хвасталась перед подругами… Другие это чувства, низшего порядка. Так и годы за полтинник, словно солнце, закатились.
АРКАДИЙ:
Про меня у тебя понятно… увлечение юности… Но Пушкина любить… это как в октябрята, пионеры, комсомол и партию вступить. Все обязаны были это делать.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не скажи! Когда маму в психушку упекли, я ведь ещё маленькая была, отец сказки в стихах перед сном мне с сестрой читал. Я тебе говорила же, что он поэзию и великую русскую литературу до сих пор боготворит. Так вот, по ночам я часто просыпалась и видела его живьём.
АРКАДИЙ:
Кого? Папу?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Нет, Александра Сергеевича! Сядет он напротив меня. Волосы растрёпаны. В волосах стружка, солома, щепочки. Сам в красной атласной косоворотке, кушаком подпоясанный, штаны на нём черные атласные и сапоги хромовые ваксой блестят. Ну и бакенбарды его знаменитые, а взгляд добрый и пронзительный… Сидит так, молча смотрит на меня… я глаза закрою и слышу – он мне говорит что-то по-французски… И так много раз было, пока я сама разом не повзрослела… месячные там начались… грудь сквозь трико пробиваться стала. А эту фразу на всю жизнь запомнила.
АРКАДИЙ:
Какую?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Милое дитя! Всё у тебя будет хорошо! По-французски это звучит как, «Enfant mignon! Tout ira bien!» хотя языка этого я не знаю… так несколько слов из эстрадных песен.
АРКАДИЙ:
А почему Пушкин к тебе в таком виде являлся, да еще с соломой в голове? Он же… (вспоминая слова)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В цилиндре и в крылатке должен быть? Это имел в виду? Да?
АРКАДИЙ:
Ну да…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я тоже долго не могла понять… Думала, сказочные воспоминания детства. Наряд, дескать, мне привиделся из пушкинских сказок. Фантазии! Нет! Правда! Не так давно прочитала в воспоминаниях одного исследователя. Через много лет после смерти поэта, ещё живой кучер в Михайловском, рассказывал, что именно так барин и наряжался, когда подолгу жил в имении. В таком виде гулял в окрестностях, на ярмарки ездил, с нищими садился разговаривать, песни и былины калик перехожих слушал и сам подпевал.
АРКАДИЙ:
Чудеса!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не то слово… А главное чудо у меня было в пятилетнем возрасте. Елки новогодние помнишь? Мы уже не у бабушки в Кировской жили. Отца сюда перевели. Все дети стихи должны были на празднике читать. Я учила «Мороз и солнце, день чудесный». Но когда дошла моя очередь, и я вышла в белом платье и с бантом, как кукла наследника Тутти, перед кругом детей и взрослых, то напрочь все забыла… Напрочь! И громко вслух, высоко задрав голову, прочитала вот это:
«Дающая Огонь и Сеющая Град!
Твой опыт сцежен из дождей осенних...
Он вымощен каменьями утрат,
То золотым песком приобретений...
Живи, тебе воздастся во сто крат
Средь прочих: и животных и растений...»
Пауза! Все офигели! У воспитательницы глаза, как у бешеной тарашки. Папа потом на меня бухтел, что я чуть праздник зимний не испортила. Стихи надо было Пушкина про мороз… И откуда тогда это недетское стихотворение в мою детскую голову упало? Бог его знает! Папа после ёлки по памяти весь текст записал, чтобы не забыть.
АРКАДИЙ:
Надо же…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И еще… я часто, уже в юности, себя представляла женой Пушкина. Даже знаешь, спала с ним в одной постели. Сны мне часто такие снились…
АРКАДИЙ:
В смысле кекс, пекс, секс?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Цитрус! Какой ты все-таки пошляк… а еще замуж за тебя выходить придется.
АРКАДИЙ:
Не выходи! Кто же тебя гонит?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Обстоятельства непреодолимой силы…
АРКАДИЙ:
А серьезно? Как ты с Пушкиным – и без этого?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я сплю себе одна, в каком-то барском доме. Он придет под утро в ночном колпаке. Наклонится надо мной, поцелует в щёку или в лоб! Скажет: «Спи, Наташенька! Спи, солнышко! Спи!» От него шампанским пахнет и мускатным орехом. Ляжет рядом, повернется ко мне спиной и засопит… И я сплю. Утром как вспомню, так вздрогну!
АРКАДИЙ:
Да ты гонишь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ничего я не придумываю. Хочешь верить – верь, не хочешь – твое право. О, Эдгар звОнит! На, поговори с сыном!
(Передает Аркадию свой телефон. На экране появляется утомленное серое лицо Эдгара.)
ГОЛОС ЭДГАРА:
Наталья Николаевна, хотел с вами обсудить… О, батя! Ты не один? А чего это вы оба? Я кажется не вовремя…
АРКАДИЙ:
Нормально! На озере вдвоем купались… Теперь Наталья Николаевна перед сном мне рассказывает страшные истории, для поднятия крепости духа и романтичности настроения.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (себе):
Идиота кусок!
АРКАДИЙ:
Скажи своей рыжей начальнице, пусть она перестанет тебя рвать на сотню маленьких медвежат. Ради дела Брем-старший готов на многое, даже отдать свободу… Но ты сам помни – я люблю только твою мать. И она навсегда в моем сердце. А чё хотел?
ГОЛОС ЭДГАРА:
Да я уже забыл… из головы вылетело. А… завтра мы…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, знаем, знаем… Только потом электричкой сюда езжайте, средь ёлок и сосен. Когда ты ещё в места детства своего попадёшь! А рыжей громиле я завтра сама скажу, что старики поддерживают твоё желание.
ГОЛОС ЭДГАРА:
Наталья Николавна! Огромное спасибо! Если бы не вы…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Не надо лишних слов высокопарных… меж гласных и согласных безударных… Поэт поэту руку протяни… во дни, когда мы с Господом одни…»
ГОЛОС ЭДГАРА:
Это кто написал? Пушкин? Или вы?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не важно, мой славный мальчик! Это нам сигналят Космос и Вселенная!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Тогда спокойной ночи. На рейс уже посадку объявляли. Иду будить детей…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА и АРКАДИЙ:
Спокойной ночи!
АРКАДИЙ:
И я пойду, пожалуй! А про бога завтра поговорим, если успеем!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А мне спокойной ночи не хотите ли пожелать, герр Брем?
(грациозно протягивает Аркадию руку для поцелуя)
АРКАДИЙ (отмахнувшись):
Как там твой Пушкин говорил: «Спи, Наташенька! Спи, солнышко! Спи!» (уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Дебил! Не поверил! Решил, что сочиняю… Какой длинный мистический день. Колдовское озеро. Колдовское полнолуние!
(Наталья Николаевна выключает свет на столбе. Уходит к себе. Музыка. Светит полная луна. На экране появляется маленькая девочка в белом платье с большим белым бантом. Она легко и чисто поёт высоким голосом, попадая в ноты:)
Туда, где рощи пламенеют,
Туда, где стылая вода,
Осенним таинством аллеи
Меня манят к себе туда,
Где дали полны откровенья,
Где каждый вздох, как сон, глубок,
В седую глушь уединенья
От сердца нить ведет клубок.
Ах, что ж, Наталья Николавна,
Не все ль равно, кому виной,
Что в жизни, прожитой исправно,
Вам быть такой, а не иной...
Прикосновеньем беспристрастным,
Не опуская мелочей,
Врезает время в память властно
Черты друзей и палачей.
Над опальной могилой поэта в ночи
Ни звезды, ни случайного света свечи.
Лишь лампада любви на пролитой крови
Говорит бездыханному сердцу: "Живи!"
И звучат над землею во все времена
Песни щедрых сердец, воскресив имена,
Дабы в хладности лет свой оставило след
Это славное, горькое званье - поэт!
Гремит шампанских пенный выстрел,
И от цыган звенит в ушах,
Вскипает юность в лицеистах,
Гусарской вольностью дыша.
Перо хмелеет от полета,
Друзья тревожат пыль веков,
Но ждут кого-то эшафоты
И сталь надломленных клинков.
Среди безудержного бала
Светлы мгновенья тишины.
Достойным так их не хватало,
Иным не впрок они даны!
Рождая чудные мгновенья,
Цветет унылая пора.
Сомненья вслед за озареньем
Прохладой полнят вечера.
Над опальной могилой поэта в ночи
Ни звезды, ни случайного света свечи.
Лишь лампада любви на пролитой крови
Говорит бездыханному сердцу: "Живи!"
И звенят над землею во все времена
Песни мудрых сердец, помня их имена,
Дабы в хладности лет свой оставило след
Это гордое, горькое званье - поэт!
Туда, где рощи пламенеют,
Туда, где стылая вода,
Осенним таинством аллеи
Меня манят к себе всегда!
[доступ к ресурсу: https://www.youtube.com/watch?v=q1AZp0X6eq0]

[ПРОШЛО ТРИ ДНЯ. ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ. ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА.]

(В темноте слышен стук баскетбольного мяча. Свет постепенно набирается. Наталья Николаевна пытается правильно бросить мяч в корзину и учится вести его по площадке. Аркадий раскрывает многочисленные яркие коробки с новыми бытовыми электроприборами, которыми уставлен весь двор. Вслух читает инструкции, написанные по-русски мелким шрифтом. Разбирается с каждым прибором, как им пользоваться. На стене дома под навесом висит большой новый экран ТВ панель-плазмы. Во дворе стоят два новеньких дорогих горных велосипеда. К стене прислонены новые удочки, спининги и большая резиновая лодка. Во дворе развешено выстиранное белье. Время после полудня. Раздается настойчивый телефонный звонок.)
ГОЛОС АННЫ (её лицо отображается на новой ТВ панели):
Мама! Мы уже в Питере! Живём прямо на Невском! Сейчас идём на семейный обед, потом осматриваем город, а вечером устроим музыкальный ужин. Заказали столик в крутом джаз-клубе на Шпалерной. Как вам наши подарки? Как работают новые телефоны? Крутые, правда? Это корейский качественный производитель. Думаю, и твоему «без пяти минут» мужу Аркадию Генриховичу он понравился. Научи его пользоваться незнакомым гаджетом!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
За подарки спасибо. Научу. Он мне не муж!
ГОЛОС АННЫ:
Это сегодня! А завтра вам обоим с утра идти в загс. Я разговаривала с Розой Абдуллатиповной. Оставила ей конверт с денежкой. Она вас одним днём распишет. Наряды для торжества мы вам купили. Они в шкафу.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Достойны ли мы такого подарка судьбы?
ГОЛОС АННЫ:
Кстати о подарках… Новые ноутбук, принтер, сканер, горные велосипеды, мобильники, панель-плазма для ТВ, стиральная машина, холодильник двухкамерный, мультиварка, аэрогриль, электромясорубка, хлебопечка, конвекторная плита, тостер, электрочайник, кофемашина, четыре удочки, два спиннинга, набор крючков и блесен, эхолот, резиновая лодка с мотором и веслами – это всё наши подарки на ваше бракосочетание! Пользуйтесь! Живите счастливо!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Всё посчитала? Жили и без этого… А если герр Брем, в итоге, на мне не женится, ты подарки обратно заберешь?
ГОЛОС АННЫ:
Не говори глупостей! Проект запущен! (поёт басом) «Ты видишь – Моисей зашел в Иордан… его уже не остановить!» Я, на всякий случай, всё зафиксировала, чтобы жених не соскочил. Мы завтра, после шведского стола, поедем на обзорную экскурсию, потом у нас торжественный обед в посольстве, но ровно в 14:00 я и Эдгар намерены поздравить молодых!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Начальница! Дай с отцом поговорю! (отодвигает жену от камеры) Батя! Гутен абент! Оценил, какую я тебе правильную лодку для рыбалки купил и крутую ТВ аппаратуру? Будешь рыбачить и свой спорт смотреть. А Наталья Николаевна пусть культуру и телекухню с тобой штудирует. У нас в Австрии каналы есть отличные, вроде вашего «Смака». Идут нон-стоп. Называются «КOCH-ARENA» и «PAPRIKA». По-немецки, правда, но можно сделать для супруги русский телетекст. Там знаменитые повара учат домохозяек готовить. Как немцы привыкли говорить: «Киндер! Кирхе! Кухе!» Орднунг семейный, короче! И вся новокупленная кухонная галантерея – вам в помощь!
ДЕТИ (ВНУКИ):
-Дедушка! А почему ты с бабушкой в одном домике не спишь?
- А другой же домик можно и продать…
- Или сдать на лето приезжим?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (встревая в разговор):
Это вас мама подучила?
ДЕТИ (ВНУКИ):
- Ой, бабуля!
- Привет, бабулечка!
- Да, мама!
- Мама научила!
- Она у нас строгая, но самая лучшая!
- И очень нас любит!
- Дедуля! А ты бабулю любишь?
АРКАДИЙ:
Мы еще не женаты!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Любит, но не умеет это выразить.
ДЕТИ (ВНУКИ):
А это как?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не умеет красиво рассказать об этом, как сказку…
ГОЛОС ЭДГАРА:
Оставьте дедушку в покое! Все идём обедать! Я голоден, как волк.
ГОЛОС АННЫ (ехидно себе):
Как африканский Лев, глава прайда!
ДЕТИ (ВНУКИ):
- Дедушка!
- Бабушка!
- Мы вас очень любим!
- Пока-пока!
- Мы скоро-скоро к вам приедем!
- И будем жить до самого-самого конца лета!
ГОЛОС ЭДГАРА:
Батя! До завтра… Если что-то срочное – звони! (гудки)
(Наталья Николаевна бросает мяч в сетку. У неё не получается. Подходит Аркадий, берет мяч и с первого раза попадает в корзину.)
АРКАДИЙ:
Смотри, как надо! Руку держи вот так… и на неё мяч клади… и легко так отправляй вверх. Рука работает сначала кистью…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Легко сказать! Мяч-то тяжеленный.
АРКАДИЙ:
Не всё сразу. Ты на занятия ко мне приходи в коттеджный поселок.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, буду я ещё среди ребятни буржуйской позориться.
АРКАДИЙ:
Ты просто приходи посмотреть, как я их учу. Сама движения и тактику запоминай.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты-то с ранней юности занимаешься, а я только вчера вызвалась учиться. Раз у внуков получается – и мне, вдруг, захотелось.
АРКАДИЙ (ища пультом на спортивном ТВ канале баскетбольный матч):
Вот смотри, как надо вести мяч! Видишь, как обходят защиту? А тут под кольцом уже место застолбили… И бросок… Мяч в корзине! Всему этому предстоит научиться!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я мелкая. А они, против меня, дылды, Гулливеры. Можно я пока книжку про твою игру полистаю, а то мышцы болят.
АРКАДИЙ (передавая Наталье Николаевне книгу «Словарь баскетбольных терминов»):
На, передохни! Изучай теорию! Тут картинки есть, и текст по-английски и по-русски, что как называется.
(Продолжает разбираться с инструкциями по бытовой технике.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (садясь на табурет, без интереса читая):
Аллей-уп (alley-oop) – элемент игры в нападении, в котором игрок набрасывает мяч на кольцо для партнёра (или, реже, для себя), чтобы тот в одном прыжке поймал мяч и забросил его в кольцо, обычно, сверху.
Ассист (аssist) – голевая передача или другие помогающие действия.
Блокшот (block) – это ситуация, когда игрок защиты блокирует по правилам бросок соперника. Проще говоря, это ситуация, когда между игроком, бросающим мяч, и корзиной возникает соперник, который и выбивает летящий мяч подальше от кольца.
Бэкдор кат (backdoor сut) – элемент игры в нападении, когда игрок без мяча двигается за спину своего защитника под кольцо с целью получения паса и реализации лэй-апа.
Ви-кат (V-cut) – открывание для получения мяча, когда нападающий двигается к своему защитнику, затем быстро открывается в свободное место под пас.
Дроп-степ (drop step) – движение, при котором нападающий прекращает ведение и одновременно с этим ставит ногу с одной из сторон своего защитника, затем разворачивается на ней к кольцу для совершения броска.
Евростеп (euro step) – движение в нападении, при котором нападающий прекращает ведение, делает шаг в одном направлении и сразу затем шаг в другом направлении.
(пауза)
ПАНТЕЛЕВНА (громко):
Выпьём за здравиё молодых! Дошла роднЯ средь бела дня! Шо! Напугалися? Енто правильна – хошь мужаком помыкать, наЙдя сперва яво места ослабленыё. Пристройси. Антесуйси яво забавама. Ужо, апосля узду-то яму на шею кидай! КогдЫ свадьбу играть будём путём?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Так завтра только заявление…
ПАНТЕЛЕВНА:
Да знам, знам. Розка, котора Абдулайкина, типа, ужо казала. Завтря мол у твойной суседки будё судьбы решениё! Мима топала. Любопытствую за ваше счазте порадыватси. Колько ту приданого справено… Богато тя в расход-то пущчают! А картонок-то цвятных… картонок. Ажник целай двор засадилё…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Пантелевна! Чего болтаешь! Язык у тебя без костей…
ПАНТЕЛЕВНА:
Може вон без костей – да ворох снесёть новостей. Гостёф-то на свадьбу ужо скликала?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не спрашивай… даже не думала об этом... Мы же в возрасте… мы по-скромному.
ПАНТЕЛЕВНА:
Листапеды-та больна блестящы современны… И всяка тутай домашность для стряпни липестрическа… Ако выстава! Пряма завидки беруть. И зелёна лодка для молодки. Вон тя будё на язере, ако панну, в крУголя катать. А ты вся така важна, намыслена, да с ажурном зонтяком. Телевизор велкай путящый. Секес-то на ём ужо глядАли?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Чего?
ПАНТЕЛЕВНА:
Кино похабно, для поднятий антересу к срамным занятиём ентим.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Скажешь тоже. Я никогда такого не смотрела, даже в молодости.
ПАНТЕЛЕВНА:
А я завсегда любопытствовала, пока на всю Расею голожопых-то нам в тюлювизор совали… Ты мене сурьёзно кажи: отмещать роспись на кафэ-едальне задумалё, али чё? А то Валька с буфета-то беспокоитси. Научала розузнать за банкет, да што да. У ёй жо и народины, и школьны выписки, и покойников заказують празднывать. Беспокоитьси Валька-то…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я же ответила… не думали ещё.
ПАНТЕЛЕВНА:
Ежаля надумаетё – брымкни. Я бы за тя и винца сладенькаго выпила и вянянгрету откушала. Особо холодца с чяснаком хотца. Я жо извесна на районе принцессна Жрулинда! Я жо бабка, не с боку припеку! Вона колько, я за вас стараниёф угробила. Одной беготни на спортивну мядайлю набегАёть.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Если надумаем – обязательно позовем!
ПАНТЕЛЕВНА:
Позовитё, позовитё! Не обмани бабку-то. Бох – он всяку обманку видёть. Потом не отмоеси. Стих-то какой новай ужо писАм-напИсывам? Але, покамест без надобностя? Мужик кольцованай, как завёлси, ужо и блажить престала? Побёхла! Прощавайтё! Може рЕшим шипиком с Валькой свадьбу-то? Пущай твойныя австрийца и финансуют? А?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В путь!
ПАНТЕЛЕВНА:
Больно ты строга чёта сёдни… (уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (дождавшись, когда Пантелевна окончательно уйдет) Брем, а Брем! Поговорил бы ты со мной? Брось ты эти инструкции штудировать.
АРКАДИЙ:
Wissen ist ein Sieg!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что сказал?
АРКАДИЙ:
Знание – это победа!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да ты уже победил! Наши дети-австрияки всё сделали, как мы хотели. Все ультиматумы приняты и победившей стороной даже получена гигантская вещественная контрибуция. Мы столько не заслужили. (показывает рукой на двор, уставленный подарками) Я же понимаю, что инвестиции эти не в нас, а во внуков, конечно! Чтобы они тут с комфортом у нас отдыхали. Пять звезд и озеро в придачу. И всё-таки я никогда столько добра разом не видела.
АРКАДИЙ:
Да они же не из Австрии это добро тащили. За морем и телушка полушка, да довоз – пятачок. Поехали с соседом на минивэне в Казань и сразу затарились в одном торговом центре. Прошлись по этажам – вернулись коробейниками нас осчастливить. Вроде как калым мне за невесту привезли! (смеётся)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (задумчиво повторяя):
Вроде как калым за меня привезли… Прямо в точку. Оттого-то на душе скверно и муторно! Словно сама себя обманываю. Сделка, одним словом!
АРКАДИЙ (продолжая читать инструкции):
Внуки на всё лето здесь. Через две недели они у нас на головах ходить начнут. Будет нам занятие, а им развитие. Что тебя беспокоит?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Бог каждый обман видит. Потом не отмоешься. Пантелевна сказала, как отрезала. Всё правильно!
АРКАДИЙ:
Чиполлина! Изъясняйся яснее. Я не понимаю.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Какая я тебе Чиполлина! Заладил! Перестань меня так называть. Я завтра тебе – жена!
АРКАДИЙ:
И?..
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сядь рядом, поговори со мной. Прошу! Христом богом…
АРКАДИЙ (садясь вплотную, продолжая читать инструкцию):
Сел.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (вырывая из рук бумажку, бросая её на землю):
Со мной поговори, со мной! Я рядом, я здесь, я живая! Плохо мне.
АРКАДИЙ (смотрит на неё внимательно):
Мне Гаеву позвонить?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не звони никуда! Сдурел? Душе моей плохо! Нечестно это!
АРКАДИЙ:
Нечестно что?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Я никак привыкнуть к мысли не могу, что завтра мы – муж и жена. Ты думаешь, что наш союз понарошку? А я хочу жить с тобой по-настоящему!
АРКАДИЙ:
Живи в своем мире. А я в своем. Мы же вроде договорились?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Но это же грех!
АРКАДИЙ:
Убиться веником… Какой такой грех? Грех – это когда мы дУрим кого-то сознательно. А тут сделка, как Анька говорит. Мы им – они нам. Ты замуж за меня мечтала выйти?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мечтала… и крепко!
АРКАДИЙ:
Вот завтра выйдешь! (поднимает инструкцию и снова углубляется в чтение, Наталья Николаевна снова её отбирает и сует себе в карман.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Но нам же жить потом вместе. Но любви-то взаимной между нами нет!
АРКАДИЙ:
Какая в сделке может быть любовь. Вред один. Ты что-то, Поэтесса, надумываешь и усложняешь. Это излишне тонкая душевная организация тебя колбасит. И ты меня в эти разговоры тащишь. Жить надо проще! Проще! Тогда всё легче и понятнее! Так отец мой матери всегда говорил.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Твой отец был стукач, а моя мама до сих пор жива, но давно душевнобольная.
АРКАДИЙ:
Фатера не трогай! Поругаться со мной хочешь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Наоборот! Твой отец любил маму, и она его. А моя… Я тебе не до конца рассказала. Моя мама, когда в Казани училась, встретила одного человека. Он даже студентом не был. На военном заводе токарем работал. Золотые руки имел. Они в кино познакомились и встречались долго. А в институте на курсе в неё сразу двое перспективных парней были влюблены. Два друга-конкурента. Оба отличники, комсомольские активисты. Замуж на последнем курсе оба предлагали выйти. А токарь её ничего ей не предлагал. Она эту дилемму решила не сердцем, а логически. Так же как ты все проблемы привык решать. Поговорила со своими родителями, с родственниками. Советчиков всегда много – в чужой судьбе и чувствах разобраться. Токаря она любила, а вышла замуж за моего папу. Папа безответно и сильно её любил… Она – нет! Потом я родилась. Потом уже токарь маму нашёл, предлагал к нему из семьи уйти. Мама не решилась… Но сестру в итоге от него родила. Дитя незаконной любви, так сказать. Она мне сводная получается. И всё это время мама жила и мучилась. Чувство вины и неразделенной любви её и выкинуло на жизненную обочину.
АРКАДИЙ:
А папа не знал? Вот это сюжет… как ты говоришь, для небольшого рассказа.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это Чехов в «Чайке. Да… В каждом домУ по комУ. А знал ли папа? Могу только догадываться…
АРКАДИЙ:
А ты откуда эту историю знаешь?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Знаю и всё! От тетки… Мама, пока соображала, с ней делилась. А теперь ни сестры, ни мамы. Дети повторяют судьбы своих родителей.
АРКАДИЙ:
Да, Поэтесса, повторяют! Согласен. Но у нас кардинально иная ситуация! Ты меня любишь, я тебя нет! У меня бумага на руках. Женюсь на тебе, чтобы жизнь никому не портить. Я и Эдгару уже пообещал. А дальше… как придётся…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Откажись!
АРКАДИЙ:
Что откажись? Зачем?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ведь это грех!
АРКАДИЙ:
Заладила – грех, грех. На Вальке-буфетчице – грех, на Алене-жопе зелене – грех, на Розке – грех. А тебя я как облупленную знаю. Ты как сестра мне.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
По принципу «бери пучок за пятачок», «стерпится – слюбится».
АРКАДИЙ:
Прямо беда!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
На! Читай! (дает листок бумаги)
АРКАДИЙ (берет листок, мычит в стихотворный размер, читая про себя, в конце произносит):
«Свет застелив ширпотребом,
Времени мчится вагон...»
Финал про жизнь получился! И, в целом, ничего! Поэтесса! Даже не спрашиваю, кто написал. Но эта история не про меня.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А про кого? Это и про тебя, и про всех баб, которых никто не любит.
АРКАДИЙ:
Я понимаю, куда ты клонишь. Чтобы я тебя полюбил? Да?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да! То есть – нет! Найди за что в меня можно влюбиться, ну пожалуйста! Я, конечно, не такая, как твоя Лерка. Я не молчунья, не пышная, как она, или твоя мама. Но я талантливая, и я люблю тебя… больше жизни.
АРКАДИЙ:
Ты внуков любишь больше жизни… Можно я пойду?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Куда?
АРКАДИЙ:
Раз инструкции не даешь читать. включу телек. Буду учиться жратву готовить. Немецкий канал «PAPRIKA» мне в помощь. Я и без русского телетекста всё понимаю. И ты присоединяйся! Переведу, если что не понятно. Ты мне такие вопросы задаешь – я даже не знаю, что отвечать.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Не готов?
АРКАДИЙ:
Не готов! Правда!
(Наталья Николаевна берёт пульт. Включает кнопку. Идет передача о мировых религиях. Аркадий хочет отобрать пульт.)
Давай, из жизни австрийских кулинаров найду!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Подожди, не надо!
ГОЛОС ТЕЛЕВЕДУЩЕГО:
Сегодняшний наш телеэфир посвящен сакральной теме Добра и Зла. Она так и называется: «О ДОБРЕ И ЗЛЕ, О ЛЮТОЙ НЕНАВИСТИ И СВЯТОЙ ЛЮБВИ» В нашу студию мы пригласили представителя традиционного Православия, духовного муфтия мусульман, представителя буддийского монастыря из Бурятии и специалиста по индийским религиям. Это культурный атташе посольства Индии. Представляю участников нашего обсуждения…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (неожиданно выключая пультом телеэкран):
Завтра мы поженимся, но уже сейчас относимся к этому событию по-разному. Я вроде как православная. Ты – буддист, йог и всякую чертовщину эзотерическую изучаешь. Ответь мне, мой завтрашний муж, что есть Добро и Зло? Ты же все знаешь! Чем одна религия от другой отличается? Что есть грех? Что есть любовь? Для чего мы здесь живем и мучаемся? Какой смысл от нашей бестолковой несчастливой жизни? Почему всех нас ожидает только смерть? Бессмертие существует? И у меня ещё куча вопросов накопилась за последние годы дожития… Так ведь наше пенсионерское выживание сытые чиновники в телевизоре называют? Я-то не умом живу, а сердцем. Мне бы логически во всем этом разобраться. Немец! Помогай!
АРКАДИЙ:
Верни пульт! Посмотри передачу. Там как раз умные люди про это собрались порассуждать.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сама, конечно, я их послушать могу, но мне надо, чтобы ты мне об этом рассказал. Твое личное представление о мире мне важно… Мне не с ними, а с тобой жить в любви и согласии, в горе и радости, не щадя живота своего…
АРКАДИЙ:
Опять за своё. Ты как упрямый ребенок!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это ты, как ребенок. Женщина всегда наперед знает больше, потому, что чувствует тоньше, и не разумом этот мир постигает.
АРКАДИЙ:
А чем?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Нижним местом. Там, где дети появляются.
ПАНТЕЛЕВНА:
Правильна, Николавна! Правильна! СтОяла коротенькё, слушала ако вы тутай рядитеси. Я дык так кажу. Не тратитё силоф на всякыя глупостя. Огонь он от трения быват! Бог создал и бабу, и мужока, и разну их строению. Ако в едну постелю лягнитё, тама и наЙдетё куда чаво пристоить… А с того и любоф сурьёзна може возникат… Енто ежеля баба, але мужик, не ****уны каки и не пьющы оба.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты зачем вернулась? Шпионить?
ПАНТЕЛЕВНА:
Божа упаси и сохрани! Вернуласи, просИться на Казань.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
С кем? Зачем?
ПАНТЕЛЕВНА:
Да с австрийцома вашома. Сусед на большой своёй колымаге до самолету повезёть их, чай? Так я с имяма думала на мужскай монастырь Богордицкой спасу Казанской Божьей Матери поклонитьси. Померать, чую, мне скоро. А у мня грехов, ако блох на кошке шелудёвой.
АРКАДИЙ:
Да не болтай глупости, Пантелевна! Ты еще всех нас переживешь и внуков наших переженишь.
ПАНТЕЛЕВНА:
«...Да сохранит мирну страну нашу... церковь же Святую непоколебиму, да соблюдёть и от неверия, ересей и раскола да избавить...» Энто молитва така. «Божией Матери пред иконой Ея Казанской Путеводной» называтси.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Иди Пантелевна! Приляг, отдохни, Христа ради, дай нам поговорить.
ПАНТЕЛЕВНА:
Ты, как есть, сёдня тожа вся на нервах… Я вчора так то… настрадаласи… Но вместё не сумлевайси – всё у вас путём будёт! А коли помру, свечку поставтьё за упокой, не поскупитесё на десять-то целковых! Да, внучкё мою на новай лодке-то на язере покатайтё? Не жмотитеся! Она у мени заянькя добра, да всяма брошена! Кажный с родителёф своей семьей таперя живёть. А я ея тильки една воспитую. (уходит)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Дождь начинает накрапывать.
АРКАДИЙ:
Да вроде не обещали…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Говорю – дождь. Телек под навесом. Лодка пусть мокнет. Давай в дом все коробки и велики затащим.
АРКАДИЙ:
В чей?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
В мой! Весь калым за меня завтра после ЗАГСА получишь!
АРКАДИЙ:
Ты что-то слишком большое значение придаешь завтрашней формальности.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Быстрее! Шевелись! Ливануло!
(Начался ливень. Музыка. Аркадий и Наталья Николаевна начинают лихорадочно убирать коробки и все предметы в дом Натальи Николаевны. Когда всё убрано, они – оба мокрые – садятся под навесом крыльца, инстинктивно прижавшись друг к другу.)
АРКАДИЙ:
Может, по домам?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Сидеть! Ты еще обещание не выполнил.
АРКАДИЙ:
Какое?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Жизнь, смерть, любовь, смысл жизни… Я жду. Давай! Излагай!
АРКАДИЙ:
Я так, по заказу в галоп сразу, не могу. Лучше вопросы сама задавай. Я отвечу, как и что я понимаю. Запускай свою викторину! Только не частИ, дай мне время подумать. Сложные вопросы простым языком объяснить трудно.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Скажи, Бог – он есть?
АРКАДИЙ:
Есть!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А как он выглядит?
АРКАДИЙ:
Создатель приходит всегда в той физической форме или образе, который человек способен воспринять. А вообще-то, Бог – это гигантский мыслящий океан, который излучает ни с чем не сравнимую энергию любви. И ещё Он с каждым разговаривает мысленно.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как это?
АРКАДИЙ:
Ты молчишь – и Он молчит… Но идёт диалог: и ты Его слышишь, и Он тебя.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А ты сам его видел?
АРКАДИЙ:
Только во сне.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это не считается!
АРКАДИЙ:
А Пушкин во сне тогда тоже не считается.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ладно. Считай, что поверила. А почему столько религий, богов, сект разных?
АРКАДИЙ:
Люди придумали. Многие боги были просто пришельцами из высокоразвитых цивилизаций. Архангелов, ангелов, вознесенных мастеров, святых, перешедших в высшее измерение, всех, кто могущественнее, люди называют богами. Но Создатель один. Остальное – просто его иерархия.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Свита что ли?
АРКАДИЙ:
Можно так сказать.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А вот буддизм, христианство, мусульманство, индуизм и прочая харе кришна откуда?
АРКАДИЙ:
Каждый народ получил в какой-то период своего развития посланца Бога. Это Христос, Мухаммед, Будда, Кришна и другие, что приходили помочь выжить и вернуть человеческий смысл существования людям. Каждый посланец приносил своё учение, понятное этому конкретному народу… Но по сути они мало чем отличаются. Форма разная, а суть одна. Бог есть Любовь!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это что ли про десять заповедей?
АРКАДИЙ:
Все мировые религии несут людям энергию любви и культурные запреты. Не убий, не укради, не возжелай и т.д. Оставайся человеком, короче!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А инопланетяне есть?
АРКАДИЙ:
Вся Вселенная заселена разумными существами. И они находятся, как правило, на более высокой ступени развития – и по технологиям, и по морально-нравственным законам их цивилизаций.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
«Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас» Это сказал Эммануил Кант. А какие они? Маленькие серые и пучеглазые?
АРКАДИЙ:
Цивилизаций великое множество. Есть как мы – гуманоиды… есть серые…есть инсектоиды… есть драконийцы… рептилоиды… есть аква-цивилизации, живущие в воде… есть разумные млекопитающие… есть гибриды. Это кентавры, люди с головами птиц или кошек. Их великое множество. Все разные, но все мыслящие, и они ушли во всём дальше нас.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Значит, в Древний Египет прибывали из Космоса именно такие пришельцы?
АРКАДИЙ:
Да!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Про добро я поняла. Оно от Бога. А зло откуда. Кто его создал?
АРКАДИЙ:
Тот же Единый Создатель!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Как это?
АРКАДИЙ:
Там, где люди живут, есть потребность, и есть службы, чтобы мусор убирать и нечистоты вывозить. Согласна?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Говновозки?
АРКАДИЙ:
Да! Но, представь, что мусор – это отрицательная энергия. Вот и созданы были паразитические цивилизации, для которых еда – это отрицательная низкочастотная энергия живых существ. Они чистильщики Космоса, ассенизаторы Вселенной.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Значит, когда я тебя от злости убить готова, мою отрицательную энергию уже кто-то ждёт, чтобы съесть? Стоит и руки потирает?
АРКАДИЙ:
Более того… темные паразиты её зачастую провоцируют. Ты для них тоже – еда!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ничего себе! А не паразиты, чем питаются?
АРКАДИЙ:
В основном только растительной пищей или энергией Солнца, Космоса, Эфира.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А мясо?
АРКАДИЙ:
Это только мы едим и другие космические посевы на других планетах, что на нашем же энергетическом уровне существуют.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А мы что – тоже космические посевы?
АРКАДИЙ:
Да! Мы – пятая цивилизация. На наших глазах уже появляется шестая, через индиго и кристаллических детей. Возможно, и при нашей жизни случится Переход к более разумному обществу, но после изменения сознания. Помнишь, нам в школе ещё говорили, что коммунизм можно построить, когда люди начнут мыслить в энергиях Любви, Добра и Света.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, и на «Политэкономии» и «Истории КПСС» нам этим мозги засерали. А «прана» что такое?
АРКАДИЙ:
Это жизненная энергия внешней среды, для нас это Солнце и Эфир.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А смерть что такое?
АРКАДИЙ:
Смерти нет! Есть переход нашего бессмертного мыслящего сознания в иное измерение и в другую форму жизни.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А с телом что? Смерть меня страшно пугает. Я и на похороны никогда не хожу. Боюсь на покойников глядеть!
АРКАДИЙ:
Любое умершее тело, как старая сброшенная одежда. Тело отслужило и его нужно утилизировать, чтобы оно распалось на атомы для строительства новых форм материи.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
У Пастернака есть перевод с грузинского из Николоза Бараташвили:
«Это легкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах моих.
Это синий негустой
Иней над моей плитой.
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.»
Ты сам-то смерти не боишься?
АРКАДИЙ:
Нет! Я же – йох! (смеется) Йоги ничего не боятся!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А кто они, йоги? Индусы?
АРКАДИЙ:
Это люди, у которых другой смысл жизни. Они пытаются раскрыть все резервы своего тела, учатся управлять энергиями и своими желаниями. Они отказались от комфорта материального мира. Их цель – самосовершенствование духа и тела!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Им что – и секс не нужен?
АРКАДИЙ:
Они используют такие огненные практики, что энергия на уровне второй чакры сама покидает тело без физического участия.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А что такое чакры?
АРКАДИЙ:
Их у человека более трехсот, но семь основных… от подошв ступней до чуть выше макушки. Хочешь, покажу?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Давай!
АРКАДИЙ:
Здесь, здесь, здесь и здесь… а седьмая над головой, словно путеводная звезда или антенна для связи с Космосом.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А что делают эти чакры?
АРКАДИЙ:
Они работают как приемники или проводники энергии из внешней среды. И отвечают за насыщение разных органов тела. Энергии свободно должны гулять через человека, как ветер через форточки, тогда человек не болеет и не стареет.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А в чем смысл жизни?
АРКАДИЙ:
Пройти по цепочке событий от рождения до смерти, получить новый опыт и извлечь уроки. А потом отдохнуть, осмыслить пройденное, и снова воплотиться в мужчину или в женщину.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что? Я могла быть в прошлой жизни мужчиной? Хотела бы я попробовать быть сильной и жить без ежемесячных регулярных болей.
АРКАДИЙ:
Вполне возможно ты уже была китайским императором или аборигеном в лесах Дикого Запада.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А что, и так можно?
АРКАДИЙ:
Почему нет. Это твой осознанный выбор дальнейшей жизни при каждом новом воплощении! Мы – это бесполое, энергетическое сознание… При этом мы вечны!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Последний вопрос! А что такое любовь, по-твоему?
АРКАДИЙ:
Это самая главная энергия в каждом живом существе. Её дает нам Создатель или его иногда называют еще Отец Абсолют. Именно энергия любви делает человека человеком.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А что тогда секс?
АРКАДИЙ:
Получение наслаждения на уровне второй чакры для продолжения рода. Без любви секс разрушителен для обоих партнеров.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Ты прямо машина для ответов по ЕГЭ. Всезнайка, понимайка, отвечайка! Значит, секса не будет…
АРКАДИЙ:
У кого?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Это я так, свои мысли перебираю. За викторину ставлю тебе пять с плюсом. Скучно, наверное, такому умному одному жить? А Брем?
АРКАДИЙ:
Я привык. Дождь закончился. Вечереет. Сейчас клёв должен быть знатный.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Поедем на озеро. Я хоть искупаюсь. Голова от вопросов-ответов пухнет. Ты вроде всё по-простому, на пальцах рассказал, но я еще не до конца врубилась. Не успела осознать глубину твоих знаний. Бабы-дуры, нижним местом мыслят.
АРКАДИЙ:
Если ехать, то сейчас… пока вода после дождя теплая. Может на новых великах?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Жалко! Новьё же… Давай, как в прошлый раз. Мне что-то понравилось. Выкатывай ветерана!
(телефонный гудок)
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Как вы там? Мы вернулись с прогулки. Жарко было в Питере сегодня. Переодеваемся и едем на джаз.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
А я еду с будущим супругом на озеро.
ГОЛОС АННЫ:
Только обязательно на новых велосипедах. И возьми тот крутой купальник, который я тебе из Европы привезла.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Понтоваться?
ГОЛОС АННЫ:
Конечно! Надо себя показать на колдовском озере…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И новые велики и дарёный европейский купальник… Будут ли еще распоряжения?
ГОЛОС АННЫ:
Я от Пантелевны получила СМС. Перезвонила ей. Та предложила правильную идею. Пригласи завтра вечером соседей и в кафешке при озере бабахните праздничный ужин в честь бракосочетания. С танцами, хорошим вином, шампанским. Я торт в городе закажу, и весь праздник оплачу, естественно.
(Аркадий в облезлых майке и шортах выкатывает велосипед «Урал». Наталья Николаевна машет ему рукой, чтобы он не светился.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Милая моя дочь, Аня! Если ты думаешь, что это будет австро-венгерская аристократическая вечеринка, то ты сильно ошибаешься. «Будут водка-селедка, пивас под нарезку колбас, вино-шмурдячок под шансон-блатнячок, пьяные танцы, припрутся казанцы, начнется разборка. Гуляем! Вечорка! Во рту помидорка!» Нажрутся. Облюют. Посуду расколотят. Соседки будут выяснять, кто с кем спит, и кто с кем мутит. Разве это праздник? Тошно от всего этого. Тишины хочется. А Пантелевне холодца и салатов я и так принесу.
ГОЛОС АННЫ:
Логично! Я хотела, как лучше. Тогда вам сегодня счастливо поплавать. Мы ушли... (гудки)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
И вам кренделей джазовых на тарелочке… Цитрус! Выходи! Пограничный контроль закончен. Можем ехать. Запираем фатЕру.
(Наталья Николаевна снимает с веревки полотенце, старый купальник, закрывает оба дома, затем все ворота, садится на раму велосипеда.)
АРКАДИЙ (повесив на руль ведро и держа в одной руке свои старые удочки):
Или всё же на новых прокатнёмся?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Мне и так комфортно! Надо будет на обратной дороге хлеба не забыть купить. Весь подъели с гостями, и чем мне тебя завтра кормить?
АРКАДИЙ:
Да уж такая жизнь – без хлеба никак...
(Не спеша уезжают. Медленно вечереет. Голос Натальи Николаевны читает стихотворение.)
Женщина едет за хлебом...
В сумке пакет с молоком...
Хмурится рваное небо,
Выстуженное сквозняком.
Женщина дарит улыбку
Псам в придорожной пыли,
Кошкам и мамам со скрипкой,
Тем, что детей повели
В ближнюю «музыкалку»,
Мимо глазастых бабуль...
Парни спешат на рыбалку,
Девок сажая в «Жигуль»...
Лыка не вяжет Петрович,
Дуя с работы домой...
Мира печальная повесть
Всех усадила на поезд,
Как оказалось, в другой...
Каждый ни с тем пассажиром,
Каждый в пути ни туда…
Мира чужая квартира,
В небе чужая звезда...
Женщина ходит по кругу,
Словно какой инвалид...
За полночь звОнят подруги
Выплакать щелочь обид...
Женщина тащится с хлебом
Мимо знамен и икон,
Звёздное крутится небо,
Душу обдав сквозняком...
И никуда не укрыться,
И никуда не сбежать,
В пору в соседа влюбиться,
Новых детей нарожать...
Слито мужское сословье:
Доблесть – забой и запой,
Братья по выцветшей крови
Обручены с пустотой...
Женщина ходит за хлебом,
Кормит щенков и ворон...
Свет застелив ширпотребом,
Времени мчится вагон...
(Ночь. В темноте при свете велосипедного фонаря возвращаются Аркадий и Наталья Николаевна. Слышно жалобное кошачье мяуканье.)
АРКАДИЙ:
Время сейчас ускоренно меняется. Из Космоса на Землю идут новые высокочастотные энергии. Люди находят новых друзей, партнёров и спутников жизни. Образуются новые пары, соответствующие этим энергиям. Старые связи легко распадаются.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Кошки плачут, как дети. Может это моя Катерина Матвевна, гулена моя ненаглядная, всеми брошенная? Кыс-кыс-кыс… (заглядывает в ведро) Не клевало у тебя сегодня. Почти ничего не привезли. Я кошке эту мелочь отдам… Здорово я окунька словила? Сама. А могла бы и сома… (смеется)
АРКАДИЙ:
Радуешься, как дура.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Так я и есть – дура-баба! Была бы умная, давно обеспеченного Гаева из семьи бы увела. (передразнивая доктора) Валькирия! Рыжая Бестия! (смеётся) Главное, что я сегодня поняла – люди в процессе Перехода на новые вибрации. И ты, и я скоро будем думать по-другому. И ты меня обязательно полюбишь! Правильно?
АРКАДИЙ:
Если следовать твоей немудрёной женской логике, – не исключено…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Устала я что-то, Аркаша. От перегруза новыми знаниями в сон клонит. Завтра у меня психологически тяжелый день! Прости меня, что мучала тебя долгие годы, изводила все последние дни и сегодня пытала перекрестным допросом про добро и зло. Но ты молодец! Справился! (кладет руку ему на плечо)
АРКАДИЙ (аккуратно убирая руку):
Зато ты узнала много нового. Иди спать… и я тоже скоро ложусь. Мячик ещё перед сном погоняю.
(Наталья Николаевна, оглядываясь, медленно уходит к себе. Аркадий ритмично бьет мячом об асфальт и бросает в корзину. Медленно гаснет свет. Как метроном слышны удары баскетбольного мяча. Они неожиданно обрываются. В полной тишине на экране появляется женщина. Это Лера – покойная жена Аркадия.)
ГОЛОС АРКАДИЯ:
Лера – это ты?
ЛЕРА (сквозь медитативную космическую музыку):
Я, Аркаша! Я пришла сказать, что я очень люблю тебя!
АРКАДИЙ:
И я тебя! Я часто думаю о тебе!
ЛЕРА:
Я помню тебя всегда! Но пришла я сказать не это. Женщина, с которой ты завтра начнешь жить, искренне тебя любит. Это так важно у вас на Земле. Ты обязательно должен найти, за что и её полюбить по-настоящему. Мы здесь знаем о ней всё. Великие поэты: Марина, Анна, Николай, Борис, Самуил, Корней, Йосиф, все Владимиры и её обожаемый Александр радуются каждому её новому стихотворению. Любому Поэту, да воздастся по делам его. Пусть она пока живет не осознанно, по наитию! Но ты – Воин света! Ты первый из вас двоих понял, как устроен мир! Неси эти знания тем, кто готов их услышать. Она же будет помогать тебе во всем. Пусть пока она земная слабая женщина! Ты сам помоги ей разобраться в самых сложных вопросах бытия. Пусть счастье накроет ваш дом ангельским одеялом познаний, творений и праведных дел. По Закону Свободной Воли ты сам обязан принять то или иное решение! И если ты откажешься от этой женщины – это твоё право выбора. Никто тебя не осудит! Свет в тебе! Свет во мне! Всё есть Свет! Свет есть Любовь! Все мы частица Бога! В Любви и Свете! Не забывай обо мне! (тишина)
(Аркадий медленно, словно во сне, выносит эмалированный таз. Ставит его на табурет. Достает брачный договор с Натальей Николаевной, поджигает и не мигая смотрит, как пламя уничтожает бумагу. Затем так же медленно уходит. В доме Натальи Николаевны приоткрывается дверь. Она подходит к ещё тлеющей бумаге, рвёт на мелкие части письмо мужа из Польши. Огонь вспыхивает с новой силой.)
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Спасибо тебе за всё, пан Микоша-БохЕнек! «В Любви и Свете! Пусть у тебя растут повсюду дети!» Благодарю за тяжелый пройденный опыт! Для чего-то он мне был нужен! «Но вот об этом я подумаю завтра» – как написала в «Унесённых ветром» Маргарет Митчелл. (медленно уносит таз с догорающим письмом.) Спокойной ночи, Цитрус, Авоська, Хенде-Хох, великий и ужасный Бремус-баскетболиус! Человек, с которым ты собираешься строить семью, должен быть твоего размера. Завтра новая жизнь, Чиполлина!
(Включает фонарь на столбе и идёт спать.)
(Затемнение.)

[ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ. ЭПИЛОГ.]

(Раннее утро. Слышен звук прибывшей электрички. Телефонный звонок. На экране лицо Гаева.)
АРКАДИЙ (заспанным голосом):
Алло! Кто это?
ГОЛОС ГАЕВА:
Звонит некто Гаев! Доктор такой! Помнишь? Немец, спишь, что ли?
АРКАДИЙ:
Да, спал… но надо делать зарядку – и на озеро. Ты куда пропал?
ГОЛОС ГАЕВА:
Были временные жизненные трудности. Предупреждаю тебя заранее, что я прибыл электричкой на вашу заброшенную во Вселенной станцию у колдовского озера. И приехал я один.
АРКАДИЙ:
А почему не на машине?
ГОЛОС ГАЕВА:
Авария. Весь передок разбил. Так что я на общественном транспорте, попутной электричкой, которая уже сбежала от меня…
АРКАДИЙ:
Поссорились? А где вторая половина? Ты вроде с ней хотел сесть к поплавкам?
ГОЛОС ГАЕВА:
Да я уже вторую ночь дома не ночую.
АРКАДИЙ:
А что случилось?
ГОЛОС ГАЕВА:
Супруга увидала, как я рассекаю по городу с молодой практиканткой, взяла молоток… и фары, капот, и бампер – в дребезги. Моя жена, с которой мы прожили тридцать лет, больше не хочет со мной жить. Выставила меня с чемоданами. Намерена делить квартиру. Забери меня на станции. Я на машине помню, как добраться, но пешком не найду. Валькирия здесь? Роскошная женщина!
АРКАДИЙ:
Здесь! Куда ей деваться.
ГОЛОС ГАЕВА:
Я теперь мужчина свободный. Имею мотивацию к ней бить клинья. Забирай меня. Заодно и искупаемся. Я тебе про свое житье-бытье подробно расскажу… Это как итальянское кино. А я сам – в роли Марчелло Мастроянни.
АРКАДИЙ:
Жди. Десять минут – и я у тебя. Приеду на новом крутом велике.
ГОЛОС ГАЕВА:
Да… у тебя, гляжу, перемены?
АРКАДИЙ:
Есть маленько! Сын подарил. Еду!
(Быстро одевается, берет плавки, новый велосипед и уезжает. Звонок на телефон Наталье Николаевны. На экране появляется лицо Пантелевны.)
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Добре рано! Суседка! Как моглося-спалося?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (спросонья):
Пантелевна! Ты что ли? Куда в такую рань? Ты же знаешь, у меня сегодня непростой день.
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
Знаю милая, знаю! Я ку тебе не по собственнай злобе али чё. Тя седни така перемена участи ожидат! У мня сАмой прямы ужос испыталси…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Какая перемена участи? Что болтаешь?
ГОЛОС ПАНТЕЛЕВНЫ:
А вот така! На, поговорикося с чоловиком!
(На экране появляется лицо недавно ожившего мужа Семёна Микоши.)
СЕМЁН (уверенный в своей мужской неотразимости):
Натусик! Это я! Муж твой законный и, так сказать, волею судьбы вновь обретённый! Я приехал из Европы к тебе. Сейчас гостевого чаю у Пантелевны попью и приду. Принимай гостей, так сказать! У тебя, наверное, шаром покати? А я с подарками…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА (пытается выключить телефон):
Да-да, я слушаю… (Звук отключается. На экране лицо Семёна, который что-то говорит и говорит.) Курва шленска! Матка Босха! Принесли же черти на мою голову…
(Новый звонок. Видеоизображение мужа Семёна прерывается. На экране появляется дочь Анна.)
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Я хотела тебя спросить…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Могла бы ты позвонить чуть позже?
ГОЛОС АННЫ:
Нет, не могла. Это важно и срочно!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Хорошо, говори! Тогда я сяду.
ГОЛОС АННЫ:
Да, лучше сядь! Мама, могли бы Маруся и Данила побыть у тебя дольше, чем мы с тобой договаривались?
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Да, хоть на все лето!
ГОЛОС АННЫ:
Значительно дольше…
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Конечно!
ГОЛОС АННЫ:
Минимум на год.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что-то случилось?
ГОЛОС АННЫ:
Мама! Я беременна!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Девочка моя! Я так рада! Желанные дети – это такое счастье. Эдгар уже знает?
ГОЛОС АННЫ:
Мама, это не его ребенок. Я люблю другого!
(Гудки. Новый звонок. На экране хитрое лицо Гаева.)
ГОЛОС ГАЕВА:
Рыжая бестия! Привет! А вот и я!
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА:
Что-то со связью… Желтого в середину…
(На экране отображаются одновременно три лица. Это дочь Анна, муж Семен и доктор Гаев. Они все что-то говорят. Но звука нет. Наталья Николаевна сидит на стуле отрешенно глядя в зал, словно чего-то ожидая. В её руке оранжевый баскетбольный мяч. Медленно гаснет свет. Звучит песня «Последняя любовь» Владимира Дашкевича на стихи Федора Тютчева. На экране появляются все участники спектакля. Как в Remote – интернет концерте – каждый в своем окне по очереди поёт несколько строчек песни, включая двух внуков Натальи Николаевны.)
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, –
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье!
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О, ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.
[доступ к ресурсу: https://www.youtube.com/watch?v=zzOeaHRx0J8]

ГОЛОС ОТ АВТОРА ЗА СЦЕНОЙ (в полной темноте):
В этот день, поздним вечером, Пантелевна умерла. Её внучку взяли на воспитание Авоська и Чемодан.

                КОНЕЦ


Из неопубликованной книги стихов Натальи Николаевны Микоши.
Цикл «Из мировой поэзии об Аркадии Генриховиче Бреме»

*    *    *
                (Из британской поэзии)

Лорд Брэм, бонвиван и повеса,
В аббатстве разучивал мессы,
Кадрил всех индийских принцесс
И знал, что такое инцест.
Сэр Брэм был член партии Тори,
Он чай привозил из-за моря…
Ел пудинг, овсянку и крем
На завтрак сиятельный Брэм,
Курил у камина сигару,
Слал порох и соль Боливару,
Ещё первоклассный свинец…
Держал тонкорунных овец,
Носил макинтош и регланы,
И псов разводил Кардигана,
И ездил в ландо мистер Брэм
На званый приём в Букингем.
Пил в клубе изысканно виски,
Всегда уходил по-английски,
Был членом масонских коммун
И даже был ранен в Крыму.
В Парламенте правил законы
И дружбой гордился с Ньютоном.
Бывало, зайдёт на обед,
Вручая билет на балет.
На Бёрнса писал эпиграммы,
Услужливо кланялся дамам
И шуткой довольно простой
В душе разжигал непокой.
Вступая с мужьями в дебаты
Он в Лондоне слыл меценатом,
Любителем шумных забав
И в пабах на пиво облав.
За бриджем полночи сжигая.
В колониях жил как хозяин,
Как белый великий сахиб,
Смотря на залива изгиб.
Он кушал балканские фиги
И блюда свежайших олив...
Жил Брэм как у джина халиф...
Он слыл, как никто, джентльменом.
Гордилось Отечество Брэмом...
Сияла героя скрижаль.
Под хвост вдруг попала вожжа...
Что ж, судеб темны коридоры –
Он взял и ушёл в бутафоры...
Кулисы, диезы-бемоли,
Костюмы, прогоны и роли,
Гастрольные явки-пароли,
Пыль, краска и треск канифоли...
Он горькую пьёт с дядей Колей,
И содраны руки до боли...
Доколе... доколе... доколе...
Сэр Брэм в добровольной неволе:
Искусство – бескрайнее поле...
Мы все у него на приколе...

*    *    *
                (Из персидской поэзии)

Правитель персидский, Брэм-шах-Пехлеви,
Страдал без гармонии в долгой любви.
Супруга его, удалившись от мира,
Ключи забрала от дворцовой квартиры.
Плывя по теченью, как раненый кит,
Брэм-шах-Пехлеви был несчастьем разбит.
Чтоб вкус бытия не растратить совсем,
Ходил падишах, как на службу, в гарем!
От счастья нетвёрдо владея собою,
Красотки – кумыс с огнедышащей кровью,
С усами над верхней персидской губою,
С густою нещипаной, сросшейся бровью,
Стекались на ложе неспешной гурьбою...
Их груди – как дыни, их лоно – судьба,
А пятая точка – что с мёдом арба.
Их томность и нега – изюм, пахлава,
И каждая – страсти стрела и раба.
Брэм-шах-Пехлеви, роем дев утомлённый,
Сидел под чинарой, мечтой окрылённый,
И думал: быть может пора на покой,
Стать звёздами в небе иль горной рекой,
Травою морскою упасть на песок...
Был Брэм-Пехлеви, как никто, одинок.
Но грянул джихад средь тенистых аллей,
Супруга, вернувшись с оравой детей,
Таких раздала Пехлеви бомбулей,
Что знамя ислама дымилось над ней.
Шах моет на кухне в лохани посуду
И только твердит: «Я так больше не буду!
В гарем? Да вы что? Никогда!.. Ни ногой!»
А мог бы стать звёздами с горной рекой...

*     *     *
                (Из немецкой поэзии)

Герр Бремм был последний баварский король,
В подвалах за кружкой кричал он: «Яволь!»
И рада была перекатная голь,
Когда королю подавала хлеб-соль.
Герр Бремм был отважный задира-ландскнехт,
У женщин имел несомненный успех,
Был дерзок, беззуб, не по возрасту сед,
К тому ж рисовал на холсте.
Герр Бремм был художник, бесспорно, в душе,
Любил заглянуть в придорожный гаштет,
Взять пиво, сосиски, как местный эстет,
А после писать на холсте.
Герр Бремм был поклонник изящных идей.
Ходила молва, что он якобы гей,
С актрисами в замке встречая рассвет,
Он всех рисовал на холсте.
Герр Бремм был политик, стратег ого-го!
Народ и Германия выше всего!
Средь всех ретроградов тянулся в хвосте,
Рисуя всем «фак» на холсте.

*     *     *
                (Из еврейской поэзии)

Брэм Абрамыч Маймонид
Был всемирно знаменит.
Торговал в местечке нашем
Он кошерной манной кашей
И священною мацой
Под «шолом» Аниты Цой.
Под созвездием стропил
Он ещё немножко шил.
Брем Исакыч Михельсон
Для всего имел резон,
Жил в тиши, вдыхал озон
У святой горы Сион.
Был стоградусный масон,
Подстригал с утра газон.
Биржевые котировки
Для разряда обстановки
Безбоязненно крушил,
Но... ещё немного шил.
Брэмм Гиршоныч Гольденштерн
Гнал частицы в центре ЦЕРН.
Ускорителем полей
В зоне квантовых нулей
Достигал таких рекордов,
Что дай бог ему... Налей!
И стокгольмские мужи
Все просили: «Покажи!»
Ну, а он для куражу
Им кричал: «Не покажу!
Мир есть тайна высших сил!»
Под убогого косил…
Видит бог... вот он не шил.
Бремм Аркадич Зильбершток
Был раввин – еврейский поп.
Лучше всех во всей Европе
Отрезал от крайней плоти,
Как велел еврейский бог.
Для расцвета синагог
Он потом в своей иешИве,
Размышляя о наживе,
Тору истово зубрил.
Средь заброшенных могил
И безлунными ночами
По завету, пред свечами,
Камень истины крушил
И, как предки, жил и шил.

*    *    *
                (Из польской поэзии)

Польский шляхтич пан Брэм Баскетбольский
Жил в именье на гмине Поморской.
Утром трубку в халате курил,
Оперевшись на древо перил.
Теша гонор всепольский и «паньский»,
Ездил в бричке на рынок он Гданьский.
Не спеша обходя каждый ряд,
Всё искал Катажине наряд.
Пани – счастье его – Катажина
Была та ещё сука-вражина!
Била розгами панских крестьян
В дни, когда Бутафорский был пьян.
Но однажды на площади Гданьска
Пан увидел БарбОру Роганску,
Ту, что всем наставляла рога,
Потеряв от любви берега.
Легковесна, как строчка стиха,
Оставляла ни с чем мужика.
Пан, увидевши пани БарбОру,
С ней обмолвился коротко... скоро
Так пошли  по любви коридору,
Шляхтич Брем с роковою Барборой.
А тем временем свет - Катажина
На театре роман закружила,
Полюбила она столяра,
Затащила  силком в номера.
Нравы те ещё нонче в театрах:
Все со всеми, как белочки в Татрах.
И в итоге опутанный Брэм
Осознал, что любовь тот же тлен.
Раз, заставши супругу на раме,
В номерах под двумя столярами,
Бутафорский, их всех застрелив,
Горько запил... в компании див,
Заперевшись надолго в амбарах.
Катажина умчалась с гусаром,
Принимая от счастья дары,
Умерла сковырнувши нарыв.
Бутафорский на площади Гданьска
Был задавлен пролёткой цыганской…
Вот такой мелкопольский сюжет,
Где сочится Шекспир из манжет.

*    *    *
                (Из античной поэзии)

Сенатор античный – о, Брэмус Игнорум! –
У моря сажал кабачки, помидоры,
Чеснок и капусту, фасоль и горох.
Он был в этом дока и истинный бог.
У древней Салоны, в окрестностях Сплита,
Он жил беззаботно судьбою пиита.
И сам император, что кушал с ножа,
Стихи и капусту его уважал
И звал во дворец для учёбы крестьян, –
Был кесарем добрым ДеОклетиан.
Пускай, как Игнорум, сажая капусту,
Он тоже стихиры слагал безыскусно,
Воюя с Сенатом за разницу сфер,
Он ставил всем в Риме пиита в пример.
А сам же сенатор – о, Брэмус Игнорум! –
Когда выходил в белой тоге на Форум,
Нередко собравшимся вирши читал
И публику рвал, как гранёный кинжал.
В ту пору под пурпур окрасились клёны,
На рынок свезли из земель покорённых
Народ приграничных германских земель.
Сенатор купил для себя Анабель,
А может Гертруду иль рыжую Гретхен, –
Преданья времён ненадёжны и редки.
Но римский историк, философ Тацит,
В своих мемуарах об этом гласит:
Мол, римский сенатор, приняв иностранку,
Писал ей поэмы, элегии, тАнку;
Мол, эта германка ему родила
Две дюжины деток, что стала мала
Усадьба под Римом красавца пиита;
На дачу примчавшись к приморскому Сплиту,
Сенатор случайно на вилы упал.
Три дня и три ночи весь Рим горевал.
И нынче потомки – о, Брэмус Игнорум! –
Рисуют слова на столичных заборах
Про то, что в сортирах писали века:
Про то, что команда фуфло Спартака…
Про то, что гетера мужчин разлюбила…
Про то, что не этим давала, кобыла…
Про то, чтоб скорее накрылся режим…
О, Брэмус Игнорум! Ты в вечности жив!

*    *    *
                (Из японской поэзии)

Брем-сёгун из рода Токугавы
В джонке плыл на остров Окинава,
Ковыряя хмуро ланч-пакет.
Был сёгун красивый и отважный,
Брал с боями Осаку раз дважды
И на Фудзи лазил налегке.
Прибыл Брем на пристань Окинавы!
Начались забавы и халявы:
Фунги, фУго, тёплое сакэ,
Днём – Сумо, а вечером – Кабуки,
Где в тоске заламывая руки,
Мужики кричат на сквозняке...
В кимоно, раскрашенные жутко,
В толстом гриме цвета перламутра
То ль поют, то ль воют – не поймёшь.
Представленье с долгом и страстями!
Девы в зале шмыгают носами…
Правда, кривда, вымысел и ложь…
Потрясённый содержаньем пьесы,
Где сюжет про принца и принцессу,
Был сёгун в кулисы приглашён.
Там ему все почести воздали,
Он в ответ повесил всем медали...
В доме гейш был вечер завершён...
И с тех пор к актерам за кулисы
Стал ходить отведать рыбу с рисом
И запретно... кое-что ещё.
Написал четыре лучших танки:
Мол вкусны здесь сушки и баранки,
Даже чай зелёный из трущоб,
Здесь прекрасен соус с якитори,
Здесь за жемчугом ныряют в море,
Здесь я счастлив, словно конь в пальто,
Здесь я в банях лапал всех матрёшек,
Здесь актером был одним я брошен,
Что был нежен словно лепесток...
Он отдался мне на самой стрехе...
Так сёгун забыл, зачем приехал,
А невеста бросилась в поток.

*     *     *
                (Из испанской поэзии)

Ревнивый идальго дон Брем – каудильо –
В каком-то там веке чудил на Севилье.
Его дама сердца – краса Изабелла –
Любила лимоны, грейпфруты, памело,
Туроны, паэлью (что тоже неплохо),
А после из кубка лечилась Риохой.
Ночами катаясь у моря в карете,
Купалась нагая... что видели дети...
Ревнивый дон Брем, ещё тот каудильо,
С подзорной трубой забираясь на шпили,
Разглядывал звёзды, постройки и пашни,
Окрест озирая весь город из башни.
Однажды в окне – силуэт без одежды,
Приникший к мужчине доверчиво, нежно.
И понял дон Брем – неверна Изабелла!
Она влюблена в дон Рамона – тореро!
Как честь защитить? Всё решит поединок!
И жизнь, и судьба для идальго едины.
Сражался с быками тореро на ринге,
Не зная, что будет убит в поединке,
Что будет потом распевать вся Севилья,
Как тело пронзили сто две бандерильи!
О доне Рамоне все храмы молились –
Севилья, Валенсия, даже Кастилья.
И плакал народ, жёг костры инквизитор…
И гневался Бог, как последний арбитр...
А что Изабелла? Вновь выпивши литр,
Она каудильо порезала свитер,
А ночью ушла на любовное ложе
Греху предаваться с влиятельным дожем...
Не ведал идальго, убивший Рамона,
То дож куролесил в окне у балкона.
И многие дамы, и многие жёны
С такими испанцами тоже знакомы.
Пора завершать нам историю всё же...
О Бреме, тореро, о бабе и Доже.

*   *   *
                (Из поэзии менестрелей)

Прекрасный рыцарь Брем О’Лот –
Опора королей,
Среди лесов, среди болот,
Невспаханных полей
Жил одиноко, словно крот,
Как заклинатель змей.
Он набивал жратвою рот,
Крича слуге: «Скорей!
Ты долго возишься, урод!
Бургундского! Налей!»
Брем-рыцарь в замке пировал
С одним святым отцом
И после брёл на сеновал,
А там с другой овцой...
Но если б грянула война,
Коня взнуздав в поход,
Взял рыцарь сто телег вина
И девок хоровод.
Раз палестинская земля,
Зарыв Господен гроб,
Всем христианским королям
Алейкум слала Ассалям
Стрелой смертельной в лоб.
Брем-Лот повёл свои войска
На грозных сарацин,
На грудь приняв седьмой стакан
И сыра съев аршин...
В конце неверные сдались
И ныли: «Пощади!»
Все овцы превратились в лис,
Стеная: «Господин!»
Но благородный Брем О’Лот
Велел всем дать вина.
Аллах взошёл на эшафот,
Коль лился сок сбродивший в рот...
Так кончилась война!
Урок был милосердью дан –
«Ля мур» и «Се ля ви»...
Любили овцы христиан
Без денег, по любви...
За сутки выпили всего
Бочонков больше ста,
Болели тело и живот
За господа Христа...
Вернулся рыцарь Брем О’Лот
Из дальних Палестин...
Века о нем поёт народ,
Упившись до седин.
______________________________

Николай Смоленцев (Москва и Йошкар-Ола) моб. +79778806312 и +79027373822  nsmolentsev@gmail.com