Перевернутое время 9. Влипла!

9. Влипла!


Нельзя сказать, чтобы это сообщение застало комиссара врасплох – нечто в этом роде он предугадывал...

Итак, Гайтана рубила концы, избавлялась от ставшего ненужным свидетеля. И, попутно, переключала внимание общественности на новое событие – окаменение Васи Колбасы. Сейчас в кафе «Три сестры» наверняка хлынут репортеры, блогеры, телевизионщики, примчится полиция, скорая помощь – словом, зевакам будет на что поглазеть. И, пока они будут сосредоточены на новом происшествии…

– Так что, может, всё-таки сразимся? – опять предложил Аль-Амин.

– Нет. Сейчас мне не до этого! – возразил комиссар. – У меня голова занята совсем другим…

– И чем же?

– Ну, ты же слышал. Гайтана превратила Васю Колбасу в камень! 
 
– И что с того? – с беззаботным видом произнес джин, сдвигая плечами. – Тебе же это только на руку. Теперь она почувствует себя уверенней, утратит бдительность и явится прямо в твои нежные объятия. Разве не так?

– Нет уж, – хмуро проронил комиссар. – От её объятий меня уволь. Можешь сам с ней обниматься, если хочешь. 

В конце концов джин всё-таки убедил его сыграть в шахматы, и они сыграли не менее десяти партий. Но несмотря на то, что Конфеткин имел первый разряд по этому виду спорта и время от времени участвовал в городских турнирах, а джин играл то без коня, то без ладьи, а то и вовсе без ферзя, комиссар раз за разом терпел поражения.

Было уже около полуночи – а точнее, без трех минут двенадцать – когда позвонил Курасов.

– К вам гостья, – сообщил он.

– И где она?

– Уже входит в подъезд.

– Ясненько, – сказал Конфеткин. – Без моих указаний ничего не предпринимайте. 
Он отключился.

– Что, идёт? – спросил джин.

– Похоже на то, – ответил комиссар. – Надо бы выключить свет...

– Ну, вот видишь, – улыбнулся Аль-Амин. – А ты боялась...
 
Он поднялся с кресла царя Соломона, на котором сидел, играя в шахматы, отодвинул его в сторону, подошёл к выключателю и погасил лампочку.

Конфеткин напряг слух.

Вскоре он услышал скрежетание ключа в замочной скважине, потом послышались осторожные крадущиеся шаги в соседней комнате. Дверь в их кабинет тихонько отворилась, и ночная фурия переступила порог; по комнате скользнул тонкий луч света, он задержался на фигуре Конфеткина и дрогнул… Аль-Амин включил верхний свет.

«Племянница», с фонариком в руке, вздрогнула и застыла на месте, как вкопанная.
На ней было тёмное ворсистое пальто, широкополая чёрная шляпа и серебристые перчатки. За плечами висел рюкзачок – как раз такого размера, чтобы в него можно было вместить песочные часы и волшебную лампу. 
 
– Милости просим, – проговорил джин тоном гостеприимного хозяина, прижимая ладони к груди и делая легкий полупоклон ночной визитерше. – Проходи, проходи, о, Гайтана, что же ты застыла в дверях, как Вася Колбаса в кафе «Три сестры?»
 
Однако взгляд Гайтаны был прикован к комиссару Конфеткину.

– Вакула! ¬– с ненавистью прошипела она. – Опять ты?!

– Узнала? – усмехнулся комиссар. 

Ведьма дернулась было к двери, намереваясь обратиться в бегство, но что-то удержало её на месте.
 
– Да ты не нервничай так, – добродушно произнёс Аль Амин. – Присаживайся. Вот уж и кресло для тебя приготовлено. Чего на пороге-то стоять?

Гайтана запаниковала. От этого странного человека в потертом рыжем пиджаке исходила какая-то мощная сила. Эта неведомая сила подвела её к поистине царскому креслу, и Гайтана, помимо своей воли, опустилась в него.

Кто этот человек?

И тут она, каким-то звериным своим чутьем, поняла: да это же джин!

Выходит, Вакула нашёл волшебную лампу и призвал его к себе на помощь? А песочные часы? Нашёл ли он их?

Как бы в подтверждение её догадки, человек в рыжем пиджаке сказал:

– Ну что, давай знакомиться, что ли? Меня зовут Аль-Амин. Аз есмь, как ты уже, наверное, и сама догадалась, тот самый джин из волшебной лампы, которую ты сперла у этого парня. Чтобы я, значит, был у тебя на посылках, исполнял твои хотелки. А этого молодца, как я полагаю, тебе представлять не надо. Вы же с ним давние знакомцы, а?

Изо рта ведьмы вырвался бессвязный вопль, и она с ненавистью потянулась к комиссару, простирая к нему через стол ладонь в серебристой перчатке, но её зад, налитый стопудовой тяжестью, так и не смог оторваться сиденья, и её попытка дотянуться до груди своего ненавистного врага не увенчалась успехом.

Аль-Амин погрозил ей пальцем:

– Гайтана, не балуй!
 
Конфеткин смёл с доски шахматные фигуры и принялся складывать их в коробку.

– Игра окончена, Гайтана, – произнёс он, закрывая шахматную доску. – Знаешь, как говорят в народе? Сколько веревочке не виться, а конец будет.

Ведьма нервно дернулась в кресле.

– Это тебе не поможет, – сказал Конфеткин. – Так что сиди и не рыпайся.

Он поднялся со стула и, разминая затекшие от долгого сиденья ноги, прошёлся по кабинету. Потом остановился и посмотрел на Гайтану долгим изучающим взглядом – так смотрят в террарии на какую-нибудь ядовитую змею.
 
– Видишь ли, Гайтана, – наконец проговорил он, – вот это кресло, в котором ты тут сидишь, сделано как раз для таких персонажей, как ты – всяких там ведьм, колдунов, убийц, предателей, лесбиянок и прочих отбросов общества. Зовется оно Креслом Правосудия. И всякий, чья совесть отягчена тяжкими злодеяниями, прилипает к нему, как муха на липучку. Так что чем больше ты будешь дергаться, тем сильнее увязнешь. Твой зад, о, Гайтана, и без того уже так прочно сросся с креслом царя Соломона, что тебе из него не подняться, даже если ты призовешь для этого на помощь все силы ада. Так что мой тебе совет: не усугубляй своего положения, не трепыхайся. 

– У! Ненавижу! Ненавижу тебя, Вакула! – взревела ведьма, хватаясь за голову. – Все, все мои беды из-за тебя! Из-за тебя одного!

– Ну, нет, Гайтана, – возразил ей на это Конфеткин, строго поводя пальцем у своего носа. – Не надо наводить тень на плетень. Если бы ты не ходила кривыми дорожками зла – то и не сидела бы сейчас перед нами в этом кресле. Ты сама соткала себе ту паутину, в которую и влипла. Ты – и никто другой. Так что винить тебе в этом следует только лишь себя саму.
 
– Да что ты говоришь! – вскричала взбешённая ведьма, с кривою ядовитой ухмылкой покачивая головой. – А вы, значит, тут оба святые! 

– Я этого не говорил.

– Он этого не говорил! – передразнила его злая фурия. – Скажите-ка на милость! Он этого не говорил! Так, значит, по-твоему, это я повинна в том, что этот ваш Господь Бог вычеркнул меня из книги жизни еще до моего рождения, что роженицы хотели сжить меня со свету уже при моем появлении на этот свет, и что моя бедная матушка нарушила их волю? Да кто ты такой, чёрт бы тебя побрал, чтобы судить меня? Кто дал тебе такое право на это? Сам-то ты, небось, родился в семье каких-нибудь благонравных родителей, каких-нибудь там святош, разве нет? А мне самою судьбой выпало находиться в стане сил тьмы. Вот я и прыгала конем, пробивая себе дорогу в жизни, а не ходила тупой смиренной овечкой по отведенным мне клеточкам. Так какие теперь претензии могут быть ко мне?   
   
– Кобылой ты прыгала, а не конем, – сказал Конфеткин.

– А ты козёл! Вы оба волки позорные!

– Брань тебе не поможет, Гайтана.

– О, как же я тебя ненавижу!

– А за что? – спросил комиссар. – Что я сделал тебе худого?

– Как это за что? Как это за что? – взбеленилась ведьма. – А разве не ты напоил живою водой всю землю русскую? Разве не ты вернул человеческий облик Всеволоду Владимировичу, которого я любила всей душой… 

– и которого ты превратила в козла, – вставил комиссар.

– Да! Да! Я превратила его в козла! – взвинтилась ведьма, безуспешно пытаясь выпрыгнуть из кресла. – Потому что я любила его! Понимаешь? Любила всем сердцем! Всею своею душой! А он пренебрёг мною! Ты же вернул ему человеческий облик и оживил эту несносную гордячку, эту его гадкую Людмилу, будь она трижды проклята, а потом ещё и отплясывал у них на свадьбе, в то время как я, словно какая-то прокаженная, словно какая-то нищенка, а не великая Гайтана, перед которой трепетали все киевляне, бежала из своего родного города! О, если бы ты только не приплыл тогда из Чаши Слёз, вся моя жизнь сложилась бы по-иному! Я бы сковырнула Гарольда Ланцепупа с его престола, воссела бы на его трон и, объединившись с товарищем Кингом, правила бы всей русской землей! Передо мной дрожали бы земля и небо, и я затмила бы своим величием и солнце, и луну! 

– Так вот оно что… – проговорил Конфеткин. – Так, значит, все эти годы ты наполнялась злобой ко мне… Ты полагала, что во всех твоих бедах повинен лишь я, и тебе хотелось поквитаться со мной за дела давно минувших лет?

– Смотри-ка! Как ты догадлив! 

– Ладно, оставим это, Гайтана… – сказал Конфеткин. – Поговорим лучше о делах нынешних.
 
Он снова прошёлся по кабинету, держась поодаль от кресла царя Соломона – с таким расчетом, чтобы сидящая в нём ведьма не смогла дотянуться до него рукой.
 
– Так вот, – произнёс комиссар. – События последних дней, как я это себе представляю, протекали так. Поправь меня, если я где-нибудь ошибусь.

– Ага! Разогналась! Уже спешу и падаю!

– Так вот, –  проговорил Конфеткин, – сначала ты приехала в Снигиревку, к некоему Капелюшу Борису Федоровичу, поскольку, по твоим сведениям, часы находились у него. Ты представилась ему дочерью его племянницы из Красноярска и стала выуживать информацию о часах, и он сказал тебе, что подарил их своему племяннику из Верхнего Рогачика, Неделько Григорию Семеновичу. Тогда ты покатила в Верхний Рогачик, встретилась там с Григорием Семеновичем, или, как его ещё называют в селе, с Парубком, рассказала ему свою сказочку насчет того, что ты являешься дочерью его сестры из Красноярска, накрыла ему, так сказать, «поляну», ибо Парубок не принадлежал к обществу трезвенников, и стала выспрашивать его о часах. И Парубок поведал тебе в застольной беседе, что сбагрил их своей сестре, Варваре Михайловне Босоноговой, проживающей в нашем городе – подарил их ей на день её рождения. И тогда ты объявилась в доме Босоноговых, представилась им племянницей Варвары Михайловны, Ондар Алиной Кужугетовной, и остановилась у них погостить на несколько дней. При этом ты увидела песочные часы на комоде в гостиной и поняла, что попала куда надо. И уже на следующий день тебе представилась хорошая возможность украсть их. Муж Варвары Михайловны с утра ушел на работу, забрав с собой сына, чтобы завести его по пути в детский садик. Варвара Михайловна около пяти часов ушла в магазин за продуктами, и ты осталась в квартире одна. Из разговора с ней ты уже знала, что магазин находится в пятнадцати минутах ходьбы от её дома, и что Варвара Михайловна будет отсутствовать минут сорок – сорок пять. Так вот, ты выждала минут пять, и уже приготовилась наложить лапу на часы, когда раздался звонок в дверь. Ты подошла к дверному глазку и заглянула в него. Как оказалось, звонил инспектор электросетей. Он ходил по коридору, в котором висели электросчетчики, снимал с них показания, заносил их в свой журнал, а потом звонил жильцам, чтобы они поставили свои подписи. И, таким образом, в коридоре стало оживленно, а тебе хотелось провернуть это дельце, не привлекая к себе внимания. Поэтому ты не стала открывать дверь инспектору и начала выжидать, когда он окончит свою проверку и уйдёт. Между тем инспектор пробыл в коридоре около получаса. Но и после его ухода у тебя ещё оставалось в запасе минут десять – вполне достаточно для того, чтобы осуществить свой замысел. И ты, дождавшись, когда движение в коридоре утихнет, взяла часы, намереваясь положить их в свой рюкзак, и тут-то на пороге и возникла Варвара Михайловна. И знаешь почему?
 
– И почему же? – Гайтана скривила губы в высокомерной ухмылке.
   
– А потому, Гайтана, что на небе есть Господь Бог. Вот почему. Сначала, по его произволению, в коридоре появился инспектор электросетей, а затем небезызвестный тебе председатель кооператива Феникс, проезжая мимо «Авоськи», увидел выходящую из магазина Варвару Михайловну и подвёз к дому. И, таким образом, она вернулась домой раньше, чем ты ожидала. Конечно, Варвара Михайловна была удивлена, застукав тебя с часами в руках. Об этом свидетельствует выражение изумления на её лице и её поза с приподнятыми руками. Возможно, она спросила у тебя, зачем ты взяла часы. И тогда ты, подойдя к ней, коснулась её рукой в серебристой перчатке. После этого ты пошла на кухню, выложила из сумки Босоноговой купленные ею продукты, переложила в них часы, спустилась в подвал, проверила, на месте ли волшебная лампа, и стала размышлять, как тебе злодействовать дальше. Думаю, у тебя было большое искушение смыться со своей добычей, не теряя не секунды, однако ты понимала, что такое из ряда вон выходящее происшествие, как окаменение Варвары Михайловны, вызовет в городе большой переполох, и, если ты смоешься прямо сейчас, на тебя могут пасть подозрения в твоей причастности к этому делу. Вот почему ты решила задержаться на некоторое время в доме своей мнимой тети Вари и посмотреть, как будут развиваться события. Опасаться тебе, как ты считала, было нечего. Ведь документы у тебя были в полном порядке, легенда, которую ты сочинила, выглядела убедительно. О твоей тайне не знал никто – так ты считала. А потом, когда всё уляжется, ты могла преспокойно отчалить со своей добычей, не привлекая к себе ничьего внимания. И, следует признать, ты рассчитала всё правильно, Гайтана, но не учла одного обстоятельства – а именно того, что на твоём пути снова окажусь я и поломаю тебе всю игру. И когда я появился в доме Босоноговых, – да ещё и в качестве сыщика – ты здорово струхнула, не так ли?   

– С чего бы это? – ухмыльнулась ведьма.
 
Конфеткин погрозил ей пальцем.

– Ты испугалась, Гайтана. Ты здорово испугалась. Но виду не подала… Ведь ты прекрасная актриса. К тому же ты полагала, что я видел тебя только один раз, да и то мельком, темной ночью – помнишь, когда ты вытаскивала меня из норы товарища Кинга в Кременчугском лесу? А с той поры – во всяком случае, для тебя – прошла, считай, тысяча лет. И ты была убеждена в том, что я не узнаю тебя в твоей новой ипостаси. Но ты ошиблась, Гайтана. И знаешь, в чём? 
 
– И чём же?

– А в том, Гайтана, что я видел тебя не один раз, как ты считала, а два. Первый раз, как я уже сказал, это происходило в Кременчугском лесу, а во второй раз – в Городецкой башне. Помнишь, как ты приносила гостинцы Святославу Владимировичу, когда он пребывал в облике козла, и уговаривала его овладеть тобою? А он с презрением отвергал все твои притязания. Так вот, я в это время сидел за изваянием подголема и наблюдал за всей этой потехой. И тогда я смог хорошенько тебя рассмотреть – и причем не только твоё лицо, но и твоё оголенное тело, во всех его пикантных подробностях. Так что твой облик прочно врезался в мою память.
 
– Мерзавец!

– И это воспоминание, о, Гайтана, покоилось в глубинах моей памяти, но как только я увидел тебя, оно начало подавало сигналы моему сознанию: внимание, опасность! А я привык доверять таким сигналам и, на всякий пожарный, оставил одного из моих парней присмотреть за тобой. И с этого момента ты, даже если бы и захотела спуститься в подвал за своими сокровищами, сделать это незаметно для нас уже не могла. Но и ты почуяла неладное и решила смотать удочки, а за часами и лампой вернуться, когда всё уляжется. Однако выйдя из дома, ты обнаружила за собой слежку и сделала большую глупость – превратила в статую нашего сотрудника. И с этого момента, Гайтана, у нас отпали всякие сомнения в том, что за всей этой чертовщиной в нашем городе стоишь ты. И теперь нам оставалось лишь взять твой след. Ты это, конечно, тоже понимала и забилась в какую-то нору, выжидая в ней своего звездного часа – ведь покинуть город без часов ты не могла. А ещё раньше ты снюхалась с местным домушником, с Васей Колбасой, который, как я полагаю, и помог тебе выкрасть у меня волшебную лампу, и тот стал твоими глазами и ушами. Но когда надобность в нём отпала, и он из твоего подручного превратился в опасного свидетеля, ты разделась и с ним. Я прав?

– Да пошёл ты…

– Все твои делишки, о, Гайтана, лежат у меня как на ладони, – насмешливо произнёс комиссар Конфеткин, выставляя перед собой руку ладонью вверх. – Они столетиями шествовали впереди тебя, трубя к небесам и взывая о мщении, подводя к этому креслу.

– Да что ты говоришь! – вспыхнула ведьма. – Ты что же, обладаешь даром ясновидения?

– О, нет, Гайтана, нет, увы, – сказал Конфеткин. – Но многое о тебе мне было известно ещё с той поры, когда я побывал в древней Руси, кое-что я раскопал уже здесь, на месте, а о некоторых твоих художествах мне поведал Аль-Амин – а уж он, поверь мне, обладает многими дарами, в том числе и даром ясновидения. И, таким образом, у меня сложилась более-менее верная картина твоей жизни.

Опустив голову и заложив руки за спину, Конфеткин прошелся по кабинету – от одной двери к другой и назад, соблюдая при этом необходимую дистанцию от кресла, в котором сидела Гайтаны. Тусклая лампочка под потолком сеяла мутный желтый свет. Аль-Амин стоял у камина, скрестив на груди руки. В воздухе сгущалось что-то тяжелое, вязкое, удушливое, как это бывает перед грозой. Надвигалась неотвратимая развязка. И, тем не менее, ведьма восседала в кресле Соломона с кичливым видом. И всё-таки… всё-таки, как показалось Конфеткину, спеси у неё несколько поубавилось… Или же нет? Скорее всего, нет, решил комиссар. Спеси у неё по-прежнему оставалось хоть отбавляй… И, тем не менее, в ней произошли некоторые изменения. Без сомнения, произошли. Ожидание финала, как она ни хорохорилась, страшило её… 

– Итак, – с расстановкой произнёс комиссар, – сейчас я расскажу тебе одну давнюю историю, а ты послушай…

Он взял паузу, собираясь с мыслями, а потом снова заговорил:

– Так вот, после того, как на землю Русскую пролились потоки живой воды, возрождая к жизни всё, способное возродиться, и смывая с её лика всяческую мертвечину, ты поспешила удрать из Киева, как бежит всякий мертвец от живой воды. Но перед этим ты успела заскочить во дворец Гарольда Ланцепупа. Колдун к тому времени был уже мертв, укушенный своими змеями – Люциферией и Андрогоной. Во дворце царило смятение, и ты беспрепятственно вошла в сокровищницу мага. Да и кто посмел бы воспрепятствовать тебе сделать это? Ведь ты была правой рукой Ланцепупа и наводила на всех ужас ничуть не меньший, чем он сам. Так что ты проникла в его сокровищницу и забрала в ней всё, что тебе приглянулось, в том числе и волшебную чашу колдуна, и вот эти серебристые перчатки, что сейчас надеты на твои руки. А песочные часы тебе заполучить уже не удалось, потому что они находились в доме твоей матери, а та жила на окраине Киева, я же к тому времени уже ходил по небесам как раз в этом районе, проливая на землю живую воду. Так что сунуться туда ты не могла, ведь для тебя живая вода была всё равно, что святой дух для сатаны. И ты дала тягу из Киева, пока я ещё не дошёл до центра города, где стоял дворец Ланцепупа. Но, как только напоенная живой водой земля просохла, и всякая нечисть снова потянулась в Киев, приползла и ты – разумеется, под чужой личиной. Не могла не приползти. Ведь твоя мать раскрыла тебе тайну твоего рождения в день твоего совершеннолетия, но часы хранила у себя, полагая, что под её присмотром они будут в большей сохранности. Однако придя к своему дому, ты нашла на его месте лишь пепелище – так добрые киевляне отплатили твоей матери за то, что она произвела тебя на белый свет. Её самой в живых уже не было, и что стало с часами, от которых зависела твоя жизнь, ты не знала. Была в Киеве у тебя ещё тетка, но и та перешла в мир иной. Оставалась последняя надежда – волшебная чаша Гарольда Ланцепупа, в которой ты могла бы узреть местонахождение часов.
 
Лицо Гайтаны застыло, как посмертная маска. В этой древней женщине, хотя и сохранившей свою молодость, что-то как бы надломилась. Комиссар чувствовал, что она прислушивалась к его словам с напряженным вниманием, и что в глубине её души гнездится панический страх.

– И все эти долгие, долгие годы ты всматривалась в волшебную чашу в надежде увидеть в ней свои часы, – повёл далее комиссар. – И волшебная чаша открывала тебе множество тайн, которые ты использовала в своих низменных целях, но где находятся часы она тебе не показывала. Так тянулись столетия… Ты меняла страны, континенты, обличья, никогда не старея; ты выходила замуж за разных богачей, купалась в роскоши, присваивала себе титулы своих супругов, а потом спроваживала их на тот свет – и всё эти века ты находился в безумном страхе: а что, если кто-то неведомый найдёт часы, вытянет из них пробку, перевернет их и… и что же тогда? Что ожидает тебя там, за гробовой доской? О, ты знала, ты прекрасно знала, что тебя там ожидает. Там – суд божий, хотя ты и отвергала Бога всю свою жизнь. Там – неминуемая расплата. Трудно и вообразить себе даже, какую тьму носила ты в своем сердце, и как жила все эти годы. Сколько мужчин перебывало в твоей постели за эту тысячу лет, а, Гайтана? Можешь не отвечать на этот вопрос, он риторический. Но детей тебе Бог не дал. Он запечатал твоё лоно, дабы ты не могла продолжать свой змеиный род на этой земле. Ведь любить ты была неспособна – и причем не только людей, ты была неспособна полюбить даже и кошку. Долгие века ты лелеяла в своем сердце свою гордыню, тешила своё Эго, и этим ограничивалась вся твоя жизнь. А как прожить на свете без любви, Гайтана? Скажи, как? Только страдая. Одиночество разъедало твою душу, и эта жизнь тяготила и мучала тебя, но и умереть ты тоже страшилась. И так ты и жила все эти столетия – подличая, интригуя и ненавидя весь свет.
   
– А ты кто такой! – вскричала Гайтана с искаженным от бешенства лицом, дергаясь в кресле царя Соломона как уж на раскаленной сковороде. – Кто ты такой, а, умник хренов? Иоанн Златоуст? Или доктор Фрейд?

– О, нет, Гайтана, я не Иоанн Златоуст, и не доктор Фрейд, – отвечал ей Конфеткин. – И на их лавры я не претендую. Ну, да ладно, оставим это, коль тебя так припекает правдивое слово. Двинемся дальше.

Он снова прошёлся по кабинету. Остановился…

– Итак, твое прошлое теряется в глубине веков, и копаться в нём у меня нет никакой охоты – ведь в нём не найти ничего, кроме подлости, интриг и прочей грязи. Но о последних годах твоей жизни я всё-таки скажу пару-тройку слов. Так вот, лет десять тому назад ты осела в Париже под именем Лейлы Кабаевой, выдавая себя за уроженку Гонконга, и стала владелицей фешенебельного косметического центра Femme ;l;gante. Если верить модным глянцевым журналам, ты считалась одной из самых шикарных и богатейших женщин Франции. И вот как-то раз, вглядываясь в чашу Гарольда Ланцепупа, ты увидела в ней меня и говорящего петуха. Ты узрела, как я вызываю из волшебной лампы джина, а потом беседую с ним, но только не могла разобрать, где я нахожусь. А находился я, о, Гайтана, в хате одного колдуна по имени Бустард, и вы с ним, как говорится, два сапога пара. Он, как и ты, тоже очень любил творить всякие пакости людям, и окончил свою жизнь весьма печально: оборотившись чёрным вороном, он наклевался семян ослиных ушек, которых я ему подсыпал, спутав их с волшебными зернами чингиля, и превратился в козла. (Об этих событиях можно прочесть в моей повести «Волшебное пёрышко».) Ну, да ладно, не о том сейчас речь. Так вот, увидав волшебную лампу в моих руках, ты загорелась дьявольским желанием заполучить её. Ещё бы! Иметь своим рабом всемогущего джина! Повелевать им по своему хотению! Чего может быть лучше для такой ведьмы, как ты! А спустя некоторое время ты увидала в волшебной чаше и свои часы. Причем, на этот раз тебе было явлено и место, где они находились – в хате некоего Капелюша, который по линии твоей тетки доводился тебе отдаленным родственником. Ты навела о Капелюше справки и узнала, что в Новосибирске живет его племянница, и что у неё есть дочь приблизительно твоего возраста – если судить по твоей внешности, конечно, и что её типаж как нельзя лучше соответствует твоему. Мы посылали запрос в Кызылское отделение милиции, где Алина Кужугетовна Ондар получала паспорт, и нам сообщили, что он был ею утерян, и что ей выдан дубликат. Так что сомнений в том, что это ты выкрала его у нее – сама, или через своих подручных, это не суть важно, – переклеила фотографию и, под её личиной, прилетела в наши края, нет никаких. После этого ты заявилась, как уже я сказал, к Капелюшу, потом к Парубку и, наконец, поиски песочных часов привели тебя в наш город. И тут ты увидела меня на улице среди прохожих. Думаю, это произошло случайно, если только верить в случайности. Ты выследила, где я живу и, прибегнув к помощи Васи Колбасы, выкрала у меня волшебную лампу. И теперь ты была на коне! Теперь тебе вообще не нужно было напрягаться. Стоило только вызвать джина из волшебной лампы, повелеть ему принести тебе песочные часы и – вуаля! – дело в шляпе! Но твоя радость, о, Гайтана, оказалась преждевременной. Как ты ни старалась вызвать джина из волшебной лампы, как не терла её своими тонкими пальчиками, а он не выходил. То ли ты запамятовала заклятия, которые подслушала у меня, то ли по иной какой причине, а только с волшебной лампой у тебя не выгорело, и тебе волей-неволей пришлось самой проворачивать это дельце, ибо перепоручить его кому-то другому ты не могла – уж слишком это было для тебя опасно. И всё это, о, Гайтана, нам с тобой ясно, как божий день. Одного лишь я не могу уразуметь в твоей игре: зачем ты заколдовала Машу. Ведь она, как говорится в определенных кругах, была не при делах. Зачем же тебе было идти на такой риск, светиться у её дома, когда за тобой уже шла охота?  В чём суть, Гайтана?
 
– А ты не понимаешь? – злорадно вскричала ведьма.

– Нет, Гайтана, не понимаю. Разъясни.

– Так, значит, ты полагаешь, что только ты один такой глазастый, а? – со злобной радостью воскликнула Гайтана. – Ты думаешь, что ты один способен подсматривать за чужими амурными делами? А что, если я тоже видела все эти ваши телячьи нежности, все эти ваши вздохи, поцелуи и объятия, а? И что же я, по-твоему мнению, должна была плясать от радости, наблюдая за этим?

– Выходит, ты околдовала её из ревности?

– Нет, от великой любви к тебе!

– Понятно, Гайтана. Ты всё очень доходчиво мне объяснила. Ну, что же, Гайтана, вот мы и выяснили наши с тобой наши отношения и можем, наконец, поставить точку в этом деле.

С этими словами Конфеткин подошёл к камину, склонился над ним, вынул из очага песочные часы и поставил их на каминную полку.

– И ещё несколько слов перед тем, как ты перейдешь в мир иной, Гайтана. Вот ты говорила тут в своё оправдание, что ещё до твоего рождения была вычеркнута из книги жизни и что роженицы обрекли тебя на смерть при твоём появлении на этот свет. И это чистая правда. Ведь роженицы видели твою чёрную душу и предугадывали, какими путями ты пойдешь по жизни, а потому посчитали, что смерть при твоём рождении – это будет для тебя благо. Но твоя матушка нарушила их волю, и винить её в этом тоже нельзя – какая же мать не захочет спасти своего ребенка? И, как и все люди, ты явилась на свет не по своему хотению и, как ты верно подметила, в далеко в не благочестивой семье. Так что и винить тебя вроде не за что. Но давай посмотрим на всю эту ситуацию, как говорится, «ширше». Ведь средняя продолжительность человеческой жизни составляет семьдесят, хорошо если восемьдесят лет, а ты прожила на этом свете не менее тысячи лет. Бог отпустил тебе более чем достаточно времени для того, чтобы ты могла осознать все свои поступки и раскаяться в них. Ведь ты же очень умна, Гайтана, и не могла не понимать, в какую сторону движешься и что ожидает тебя на этом пути. 

Произнося эту речь, комиссар не сводил с ведьмы своих серых проницательных глаз, а та сидела перед ним в кресле царя Соломона, сцепив кулаки и сжав зубы.
   
– И я бы мог бы отправить тебя в мир иной, не дожидаясь этой встречи – как только как только обнаружил в камине часы. Но я решил дать тебе возможность посмотреть на пройденный тобой земной путь – как знать, возможно, хотя бы на пороге смерти ты ужаснешься содеянному. Но, как я теперь вижу, ты не раскаешься ни в чём, если даже проживешь на этой земле и ещё сто тысяч лет. А посему, Гайтана, посему…
   
Комиссар Конфеткин снял верхнюю крышку песочных часов, выдернул пробку из горлышка, соединяющего два конуса, потом снова поставил крышку на место, перевернул часы и опустил их на каминную полку. Из верхнего конуса, тонкой золотистой струйкой, посыпался песок, унося с собой последние минуты жизни Гайтаны.


Я не стану описывать здесь Вам все те страшные муки, в которых умирала старая ведьма Гайтана – тем, кто любит подобные зрелища, я советую смотреть американские кинофильмы ужасов. Замечу только, что с последней выпавшей песчинкой Гайтана испустила дух, тело её обвисло и стало похоже на грязную смрадную тряпку. Аль-Амин силой своей воли поднял её труп из кресла царя Соломона и забросил его в какие-то непроходимые топи, где оно и утонуло. Затем он возвратил кресло туда, откуда его взял. А откуда он его взял, мне неизвестно.
   
Но довольно об этом.

Итак, как только душа старой ведьмы отделилась от тела, проклятие её серебряных перчаток прекратилось, и заколдованные ею люди стали оживать. Разумеется, ожила и Варвара Михайловна Босоногова, и Оськин, и Маша. Процесс этот, конечно же, занимал какое-то время, как это обыкновенно после тяжелого продолжительного сна. Но, так или иначе, а все герои нашей повести воскресли к жизни и возвратились к своим обычным делам.

После этого дела Конфеткин не стал терять драгоценного времени и предложил Маше Виноградовой свою руку и сердце. Девушка с радостью приняла его предложение, и они сыграли свадьбу. Были на той свадьбе и сотрудники отдела, в котором работал комиссар, в том числе и генерал Медведев со своей супругой. Я тоже на той свадьбе был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

10 августа 2023 г.