Флэт на девяти китах - Кит 1 Рояль

1. ОБЩИЙ ВИД

На Пяти высоких Пиках,
На Пяти больших Потоках
Стоит он, мой Тбилиси, Город-танец!

В самом деле, Тбилиси танцем извивается среди изгибов рек и горных ущелий.
К тому же, это город-кувшин: два хребта, Сололакский и Триалетский, издревле лепили этот кувшин, как две руки Гончара-великана; город начинался от крайних уголков на юго-востоке - Поничала, Крцаниси и Харпухи - а сегодня, это городски окраины, хотя и недалекме от центра: странные вещи делает сложный рельеф.

Еще одна черта, курьезная или необычная. В те столетия, когда доминировало влияние Персии, Тбилиси развивался в юго-восточном направлении. А когда вектор сменился на Россию, сменилось и направление - к северо-западу: Сабуртало, Вера, Дидубе, Глдани, Дигоми и Мухиани... Любезный читатель, прости меня за наст топонимов – это же просто музыка:

Пять пиков, это Мтацминда или Святая гора, Удзо, Табори, Гора Музея под открытым небом, и Плато Нуцубидзе. А Пять потоков - Мтквари/Кура, Вера, Легхвис-цкали, Дигхмула и еще один, мифический.

Помимо пиков и потоков, Тбилиси стоит на Девяти Слонах. Девять Слонов – это... ну, как бы, достопримечательности личного характера; такие места, где у меня сердце не на месте, или глаза на мокром месте, или... я места себе не нахожу, в таких местах. А иной пройдет – и не заметит!..

Но о Девяти Слонах я расскажу как-нибудь в другой раз. А пока, ограничусь рассказом о квартире, в которой прошла большая часть моей жизни: в ней я встретил свое 30-летие. Серьезная дата, согласитесь, причем, днем раньше мы эту квартиру уже продали, и должны были освободить ее до конца месяца! – а новой квартиры мы еще не приобрели, и было не совсем понятно, ЧТО мы сможем купить на деньги от трехкомнатной хрущевки!.

Бог милостив! – мы не только успели вселиться до зимних холодов, мы сумели купить двух-этажный дом, да еще с 6-ю сотками земли, и практически в черте города! Вдобавок ко всему, осталось немало денег и на первичный ремонт – что было очень кстати: электричество давали всего на 3-4 часа в сутки, так что с заказами не разбежишься, а я только-только вышел из больницы, и еле ходил.

Впрочем, это все уже новейшая история. А ЭТОТ рассказ – из несколько более старой истории.
До тридцати лет, я жил в спальном районе Важас Квартлеби: это кварталы, прилегающие с севера и с юга к проспекту Важа-Пшавела, между Плато Нуцубидзе и ущельем Вера-речки. Проспект пролегает с востока, от Пекина до обрыва на западе. Не пугайтесь: «Пекина» это не то, что вы подумали, хе-хе – просто, так мы, тбилисцы, называем окрестности Пекинского проспекта (тоже, кстати, престранный топоним - ведь одна из главных артерий Правобережного Тбилиси не была переименована даже тогда, когда СССР не дружил с КНР).


2. ТРЕТИЙ КВАРТАЛ, 17-Й КОРПУС, КВАРТИРА №28

Теперь я обращаюсь к людям... одним словом, к любителям Лиссабона.

Одним из самых волнующих и восхитительных мелодий этого города – шум старинного трамвая, с которого можно прикоснутся к старинным стенам узких улочек, и... если не прикоснуться, то уж наверняка полюбоваться Лиссабонским Собором, видами на реку Тежу и (непосредственно) Атлантический океан. У этого чудо-трамвая тот же номер, который значится на входной двери в нашу квартиру - №28. Такое вот, родненькое число! (был даже какой-то перезвон-резонанс с номером домашнего телефона: 32-84-32 :)

Люди, которые считают себя состоятельными («не то, что всякие совки!»), уверены:  все спальные районы, как и все корпуса в них, с их подъездами и квартирами, похожи, даже одинаковы - как  ассортимент в советских универсамах! Мне довелось побывать во многих дуплексах, паласах и шале, и я должен аксантировать: в шикарных домах (как жилых, так и общественных) несравненно больше штампов и клише – пусть даже это весьма дорогостоящие портики, лестницы, портьеры и лепнина! А в корпусах, с их малогабаритками и двориками, можно встретить немало индивидуального, пусть и низкобюджетного ergo убогого:
 у некоторых корпусов имеются стадионы, у иных – скверы, дикие заросли или странные постройки... где-то можно встретить самодельные грибки-песочницы, граффити, даже скульптуры. А у одного дома (2го корпуса в нашем квартале) был чудесный палисадник, прямо под балконами первого этажа (1).
Наш корпус был розовым - цвета гравия в парках. И он был таким единственный из всех!..


3. КИТ ПЕРВЫЙ: КАБИНЕТНЫЙ "БЕККЕРЪ"

Либералы-оранусы сочтут, что рояль, на деке которого значится "Я. Беккеръ, поставщикъ Его Императорского величества", в хрущевке выглядит как золотой зуб во рту бомжа. Но это - от высокобюджетного убожества! а наш кабинетный рояль был украшением маленькой уютной квартиры!

Позвольте мне поведать вам несколько историй о нашем "Беккере".

***
Помните, как волхвы предрекли вещему Олегу смерть от коня своего?
Спрашивается, каким образом князь, пусть даже и вещий, мог себе такое представить?! (вот только, ЧТО более невероятно: то, что конь любимый, или то, что он давно опочил).
Впрочем, Бог с ним, с вещим Олегом! А я расскажу вам историю о том, как мы едва не приняли смерть от нашего «Беккера».

А дело было так.

Новый 1995 год мы встречали необычно – то есть, НЕ в кругу семьи. Нас с сестрой пригласили в гости к новым – еще НЕ знакомым – знакомым, которые жили в юго-западном углу нашего квартала. После того, как весь фейерверк был израсходован, мы всей гоп-компанией направились к так называемому «Дяде Валере». Этот тип жил довольно далеко – километрах в трех на восток. Он имел пристрастие ко всему, что горит, взрывается и ломается (иными словами, он любил химреактивы, электроприборы и женщин).

Как только мы явились к Валере, химику-любителю и бабнику-профессионалу, он был... ну, еще не "гроссбух", но уже "глазки в кучку" (на наш вопрос «Ты что, уже пьян?», он гордо отвечал: «Я пьян? да я – фортепьян!»). Дядя Валера с готовностью собрал в сумку свои манатки-взрывчатки, и направился было с нами. Но тут красна-девица, с которой встречал праздник наш герой, обиделась и заявила: «Тогда я пойду домой!»

«Тогда мы все пойдем домой!» – раздался тут страшный голос Дяди Валеры. Прежде, чем наши ребята скрутили его, чтобы успокоить, он успел что-то выхватить из своего мешка. Кажется, никто ничего не заметил...

В итоге, всё улеглось, и мы отправились в полном составе – на сей раз, домой к нам. У нас, как водится, выпили-закусили. А затем, по просьбам празднующих, Дядя Валера уселся за рояль. Мы считали себя любителями авангарда – собственно, это и объединяло нашу пеструю компанию. Репертуар же Дяди Валеры был далек от авангарда как скворечник на Монмартре от Эйфелевой башни. Тем не менее, он нам, что называется, зашёл: с каждым бокалом, старые-добрые советские песни и баллады старого Тифлиса становились все милее...

Впрочем, мы даже представить себе не могли, НАСКОЛЬКО ЖЕ ХОРОШО ИГРАЛ Дядя Валера, особенно в басах!
И вот, почему.

…Итак, новогодняя ночь подходила к концу. Наша шумная шатия-братия засобиралась по домам. А после их ухода, минут через десять, раздался взрыв.
Мы шутили тогда: какой-то чел спал себе, мордой в Оливье, а потом вдруг проснулся – в пятом часу да в холодном поту – и спохватился: "Как так? Салюты проспал!" Да как шандарахнет петардой с балкона!
Однако взрыв был слишком силен для обычной бабахалки. Прохмелев, ответственность за взрыв взял на себя Дядя Валера. Оказалось, дело было так...

Должен вас сообщить, что с начала лихих Девяностых, пол-проспекта Важа-Пшавела, от (м) Дэлиси и выше, представлял собою метрополитен-заброшку, то есть, пустырь, заваленный горами строймусора: там не то что бомжи, даже бобики не жили!
Именно там взорвалась лимонка Дяди Валеры. Да-да, та самая, которую он незаметно выудил из своего вещмешка. Более того, на пьяную голову, наш персонаж успел даже выдернуть чеку!
Эту-то лимонку – барабанная дробь! – Дядя Валера сжимал в левой руке, покуда наяривал, пардон, свои альборады и брабансоны.

Вы когда-нибудь видели, как знаменитые пианисты исполняют фортепианные концерты Равеля или Прокофьева для левой руки? Так вот, Дядя Валера перещеголял их всех! Тут ведь как? Чуть меньше moderato, чуть больше affettuoso – хаттабка выскользнет из рук, и всё – Finale funebre. По-нашему, приплызд!

К счастью, всё обошлось.


***

Здесь можно рассказать о том, как мой кузен играл нам Шопена и Шумана. И о том, как за роялем было принято читать лекции... Но это вещь понятная, поэтому оставим ее, не потревожив, в пыльном уголке моей памяти.

А у меня другой рассказ. Еще один эпизод из жизни господина Беккера в нашей квартире

В 1987, под завязку советской эпохи, мы обзавелись, наконец, магнитофоном. Носил он гордое имя «Электроника-302» (а напрашивалось еще более гордое название: «302-бис» – под стать своему злокозненному нраву!). К магнитофону прилагались две кассеты: одна пустая, часовая, с каким-то угро-финским названием «Свема», вторая была сборником «Проносятся стрижи». Стрижи пронеслись довольно быстро: поверх песен Георгия Фиртича мы вскоре записали концерт Евгения Крылатова, альтовую сонату Хиндемита, отрывок из передачи «Вокруг смеха», а в дописку (кто помнит это слово?) мама читала свои любимые стихи Есенина и Блока. Первые записи осуществлялись совершенно варварским способом: перед телевизором укладывали микрофон, словно котенка перед миской с молоком.

Не могу обойтись без слов благодарности в адрес ТВ образца 1987 года! Прямо не отходя от телевизора (и даже без пульта), можно был изучить пять иностранных языков и весомо повысить познания в разных сферах. А кроме того, в передаче «Сокровищница мировой музыкальной культуры» открывались такие шедевры, которые, как говорится, и в гугле не сыщешь. Тенденция «теле-просвета» продолжилась и в следующем, 1988, году – но только до лета: трансляции Съезда народных депутатов вытеснили прочий контент.

Впрочем, вернемся к так называемой «Электронике».
Настал в моей жизни такой период, когда мне было интересно петь, под собственный аккомпанемент и на собственном языке. Было это осенью 87-го: я специально смывался из школы, садился за рояль, клал на пюпитр пирамидку микрофона МД-201, и ставил на запись. Спрашивается, зачем записывать шум и ярость своих пиано-сессий? Вы будете смеяться, но именно потому, что шуметь и орать – это всё, что остается человеку, который не умеет ни петь, ни играть. Да, не умеет, но желает высказать благодарность той музыке, которая стала для него примерно тем же, чем солнченый луч становится для ландышей, а ручеек для лозы.

Это нечто называют в музлитературе довольно туманным словом «влияние». По сути, это – знак признания или жест благодарности творчеству. В моем случае, речь идет о влиянии Игоря Стравинского. По крайней мере, я вижу это так, спустя много лет... в общем, всю жизнь...

Кстати. К столетию Стравинского, несколько солидных музыкальных журналов провели опросы среди знаменитых музыкантов и композиторов не только академического, но и джазового и альтернативного толка. Опрос выявил самых влиятельных композиторов в истории, и в нем Игорь Стравинский уступил первое место только одному человеку - Иоганну Себастьяну Баху.

Влияние – штука непростая. Скажем, гений Моцарта или Прокофьева творит прекрасные мелодии, Шенберг или Берг устанавливают гнетущую атмосферу (как Кафка в своих текстах, или диктаторы в своих государствах), а Барток воссоздает чарующую жуть ночей Трансильвании. Но... они могут радовать или чаровать, высекает огонь и слезы из сердец – какое уж тут влияние? А Стравинский из Дебюсси, барокко и джаза лепит попевки русского севера. По сути, он творит русскую народную музыку! – и никто не ушел от влияния русского творца – никто, включая таких разных музыкантов, как Бела Барток, Богуслав Мартину, Майлс Дэвис, Фред Фрит, Джейсон Ньюстед или Кристиан Вандер (2). (Влияния русского гения удалось избежать только нововенцам - но не факт, что это пошло им на пользу!).

Разумеется, мои опусы никто так и не услышал, кроме меня самого (да никому другому они и не сдались). Они безвозвратно исчезли, не добежав до просторов Интернета и магнитных носителей (Хроник Аккаши или Войд Волопаса – вот, где они, быть может, остались). Однако история имела неожиданное продолжение.

Прошло восемь лет – и каких! между 1987 и 1995! – когда мой знакомый привез с Горбушки один диск. Диск этот стал культовым с моментта своего выхода (1973).
Новость распространилась по рации  – и вся наша компания собралась в одной квартире – той самой, с которой я начал свой рассказ о «Беккере». Мы торжественно включили мафон – и что же? Диск закрутился в обратную сторону, против часовой стрелки, против времени. Такое было впервые – и больше никогда!

- Еще бы! – сказали мы тогда, – Меканик Деструктив Коммандо!

Именно так назывался эпохальный альбом группы МАГМА – музыка, которую я как бы предвосхитил, для себя, всё под те же влиянием «Весны священной» Игоря Стравинского. Я выразил свое восхищение – да не в пафосных словах, а в «как-бы-песнях», нескладных и диких, но очень СВОИХ СОБСТВЕННЫХ.


_______________________
(1) Каким-то образом (не помню, и даже не понимаю, КАК!) я прознал, что у моей любимой девушки День рождения. В честь этого, я где-то раздобыл деревянное лукошко, уложил в него открытку, розу и набор турецких печений Kremali (самое дорогое, что можно было купить из дешевки начала 90х – впрочем, довольно яркий и вкусный цилиндрик!). Ночью (наверное) я положил это лукошко к ней на балкон... Отрадно, что спустя многие – и весьма неспокойные – годы, Алена вспоминала о том лукошке и о письме!..

(2) Майлс Дэвис – один из «почти всех» джазовых музыкантов, которые преклонялись перед Игорем Стравинским. Ньюстэд зарекомендовал себя тем, что на прослушке в «Металлику» сыграл бас-кавер «Весны Священной», чем привел весь состав легендарной трэш-группы в полный восторг. А о Кристиане Вандере, известном более под псевдонимом Стундэхр, нужен отдельный рассказ...