Тайное счастье Вероники Цой

Есть ли на свете что-либо лучше мая в Крыму? Ког-
да полуостров – огромный цветник, солнце щедро по-
ливает землю живородящим теплом, ещё нет наезда
курортников – шумной, всегда толпящейся популяции,
бредущей к морю или обратно к жилью, разномастных,
старых и совсем старых, стройных и тучных, весёлых,
горланящих что попало...
В мае всё натуральное, без пены и игривых ужимок,
в мае только местные, занятые делом: стучат, пилят,
красят, перекрашивают, строятся.

А какие великолепные цветы в мае! Одни маки чего
стоят! Целые поляны маков в предгорье. Подымешь го-
лову, а в небе – оранжевые облака маков.
Вероника – кореянка, прилепилась в посёлке Моло-
дёжном с мужем и двумя детьми – старшим Игнатом и
младшим Власом. Имена чисто русские, только фами-
лия корейская – Цой.

Детей родили, когда проживали в Узбекистане. Мо-
жет, потому муж и его родня не соглашались на русские
имена для детей, но Вероника гнула своё, словно пред-
чувствуя всяческие перспективы.

Слава японцам! – от них, конечно, предки натерпе-
лись, но зато переселили корейцев на Сахалин.

Слава большевикам! – они, конечно, тоже не пода-
рок. Зато её родители оказались в Приморье, а затем
в Узбекистане, где стало лучше: солнца много, вода
для полива бесплатная, зэки каналов настроили, тру-
дись – не хочу! Вот и выращивали без особых ухищ-
рений овощи: капусту белокочанную, корейскую ка-
пусту для салатов, помидоры, пупырчатые огурчики.

Ещё с девчоночьих пор Вероника мечтала жить в
Москве, поэтому и детям дала русские имена. Муж вор-
чал: «Матриархат!» А Вероника говорила: «Не сама, так
дети, даст Бог, в Москве будут жить. Ну, не в Москве,
так в Крыму. Что Москва для кореянки? Пуп земли,
что ли?»

В перестройку муж взял в аренду несколько гекта-
ров крымской земли, нанял рабочих и стал выращивать
лук по своей восточной методе. Урожаев снимали в два-
три раза больше, местные умельцы не могли угнаться.
Так и поднялись на луке: дом новый купили, родителей
мужа к себе забрали, как положено у корейцев.

...Нынче Вероника встала ни свет ни заря в тревоге
и печали. Чудилась беда: уже две недели как от мужа
ни слуху ни духу. Поехал в Узбекистан, оттуда выехал
на жигулёнке вместе с племянником, и вот до сих пор
их нет. Ведь уговаривала отложить поездку на позднюю
осень, после уборки урожая, а он упёрся: снимут без ме-
ня, поеду да поеду.

В полях работы невпроворот. Ещё и свёкор болеет. И
с мужем невесть что. Эти тревожные мысли не покида-
ли её ни на минуту, наполняли сердце недобрым пред-
чувствием, но крутилась по хозяйству как заводная.

Высунулась соседская голова из-за ограды – Ива-
на-прилипалы:

– Доброе утро, Вероника! Юра не приехал?
– Нет. Не знаю, чего и думать. Кабы не случилось...
– Не-не, даже не бери в голову. В дороге всё может
быть: авария, поломки машины, да и загулять могли.
– Нет, не могли. Не знаю, как с хозяйством в одиноч-
ку справляться. Надо в поле рабочим продукты завезти,
а на чём ехать, ума не приложу.

Сосед Иван, лет тридцати, рыжеватый, как репа, аж
подскочил, выпятив над забором широкую грудь. Как
ей не хотелось, а пришлось принять помощь: на старой
японской развалюхе «тойоте» поехали в поля.

Не хотелось-то не хотелось, но сосед есть сосед.
Знаки внимания? И при живом муже, бывало, пошу-
тит двусмысленно, то конфет занесёт, мол, в Коктебеле
был, дай, думаю, соседям к чаю куплю... Мужу Юре-то
что? Посмеивался – не поймёшь, то ли ревновал, то ли
ей верил безоговорочно. Однако жена Ивана – Нина,
жгучая брюнетка из Западной Украины, неодобритель-
но косилась.

Время шло, а Юра не появлялся – пропал, и всё. В
милицию заявляли, но что толку? Запросы сделали в
Узбекистан, оттуда не спешили с ответом. И только че-
рез полгода пришла бумага, что никаких следов мужа в
Узбекистане не обнаружилось. Удивили! И Вероника
поняла, что пропал муж на дороге вместе с племянни-
ком. Не было сил мириться с этим. Не было сил терпеть
одиночество. Не было сил смотреть в молчаливые глаза
больного свёкра: его разбил паралич. Не было сил жить,
а нужно было, хотя бы ради детей.

Так миновали два года – стороной, сами по себе.
Пришлось смириться с участью вдовы, самой выка-
рабкиваться из ямы. Слава Богу, старшая дочь свёкра
пригрела его у себя. Что-то нужно было предпринять,
как-то нужно было изменить свою жизнь. Да и у соседа
Ивана руки оказались длинными, доставал её пристава-
ниями так, что сил не было отбиваться, а потом, когда
уступила, совесть стала мучить. Дважды встречалась с
ним в коктебельской гостинице, но потом зареклась: са-
ма себе дала слово не уступать чужому мужику. А тут
ещё Нина стала стращать:

– Ну, Вероника! Я вижу, как Иван на тебя смо-
трит. Если что, себя не пожалею, тебя не пожалею –
дом спалю.

Ох уж эти западенцы!

– Успокойся ты. Мне и даром твой рыжий Иван не
нужен, – сказала первое, что на ум пришло.
И она решилась. Уехать в никуда – в Москву.

Правда, знакомые корейцы жили там, но чем они ей
помогут?

Поначалу никак не могла привыкнуть к шуму, гаму,
обману на каждом шагу. Много раз её дурили: деньги из
сумки таскали, обсчитывали, на работу солидную бра-
ли, но для начала требовали взнос в фонд некой органи-
зации... Но Вероника была смышлёной и скоро открыла
мини-цех корейских салатов: кимчи, тёртой моркови с
перцем, папоротника, морской капусты и прочей экзо-
тики. Арендовала место за прилавком в фешенебельном
гастрономе, и дело пошло. Для москвичей корейские
салаты в то время в диковинку были. О себе не думала:
всё для детей, всё для них, чтоб учились в Москве, а там,
глядишь, и в люди выбьются. Но как прописаться на
съёмной квартире? В жилищно-коммунальном отделе
сидел непробиваемый фрукт – флегматичный мужчина
лет за пятьдесят. На все её просьбы один ответ: «Не по-
ложено!» Подружка подсказала:

– Взятку просит. Придётся дать, иначе не пропишут.
– Как дать? Не умею я.
– Положи в конверт и подсунь ему во время разго-
вора.
– А сколько?
– Долларов триста, не меньше. А там по его реакции
увидишь.

Так и сделала. Пришла в очередной раз на приём:

– Помогите, Пал Палыч. Пропишите. Ведь согла-
сие хозяев имеется. Всё по закону. От вас только за-
висит, – Вероника аккуратно положила на стол кон-
верт и легонько подвинула его к начальнику, покрас-
нев до самых корней волос.
– Забери это, – вдруг перешёл на «ты» Пал Палыч,
отодвигая от себя конверт. – Лучше приходи вечерком
на кофе.

На листке черканул адрес. Незамысловато, но с шиком.

Что делать? Как одинокой женщине выжить? Поче-
му, почему так? Всяк норовит её раздеть. Всю дорогу
проплакала, а дома сразу же пошла в душ, чтоб смыть
всю мерзость непристойного предложения. Ладно Иван
из южного посёлка. Он хотя бы здоровый и симпатич-
ный мужик. И будто искренне увлекся ею, и её к нему
тянуло. А этот – стареющий мужик, и туда же? Видимо,
один живёт, если домой приглашает. А может, жена в
отъезде? Старый большевик, а хуже японцев. Хотя как
посмотреть.

К вечеру зашла подруга, и они, уединившись, чтоб
рабочие на кухне не слышали, стали обсуждать картину
в стиле реализма.

– Некуда тебе деваться, Вероника. Придётся пойти.
– Да я бы ему ещё денег добавила, только бы он меня
в покое оставил. И что он во мне нашёл? Чего вяжется?
– Не скажи... Ты – экзотика для русских мужиков.
Маленькая, стройная, да и лицом симпатичная. Глаза
миндалевые, раскосые. Может, ему впервые в жизни
выпало счастье переспать с азиатской женщиной? Вот
и разыгрались в голове фантомы.

Сговорилась с Пал Палычем и вечером позвонила
в зашарпанную дверь обычной хрущёвки. Был коньяк,
который Вероника успела только слегка пригубить, как
хозяин стал раздевать её, тут же, на диване, где присели
вдруг. Не поняла, где право, где лево, а хозяин ни с того
ни с сего принялся извиняться: «Как мальчик, сгорел...
Прости дурака...»

Одевалась она неторопливо, не замечая смущения и
виноватости:

– Пал Палыч! Так я завтра с документами зайду?
– Ага. Заходи. Всё сделаю. А в воскресенье приходи
вечерком.

Возвращалась домой и плакала. Было мерзко на ду-
ше. Никуда не хотелось идти. Села на заснеженную ска-
мейку. Мимо пробегал трусцой солидный дядька. «Ещё
один динамовец!» Чуть приостановился и, разглядывая
её повнимательнее, посерьёзнел, видно, что-то понял,
потому как перед ним было существо бессловесное или
бестелесное, подобно летящим снежинкам. В парке
было много людей, фонари горели, но её пробрало на-
сквозь холодом, шнырявшим по спине, и она торопливо
кинулась прочь, к метро. «Чего они, эти чумные япон-
цы, пялятся на меня?»

Днём позже ей удалось прописаться в квартиру. Но
Пал Палычу твёрдо заявила:

– Всё. Что хотите со мной делайте, а не приду.
– Да ты что, Ника? Я ведь по-хорошему. Нравишься
ты мне.
– Не нужно мне это. Дети у меня. Муж пропал – вот
беда.

После злополучного свидания созрело решение:
баста, с мужиками покончено! Зачем они ей? Она в Мо-
скве, жизнь – не фонтан, но упакована более-менее.

Богатой не стала, но и не бедствовала. Детей выу-
чила. Игнат женился и стал сам управлять салатным
бизнесом. Влас у него в помощниках. Вроде бы при-
вычнее одной жить, но что-то стало происходить с ней.
Одеваться захотелось изысканно и модно. Перестала
чураться вечеринок. Ухаживания мужчин принимала
без раздражения: не то чтобы вольности разрешала им,
но и пококетничать не прочь была. Может, потому, что
часть хозяйственных проблем сыновья с неё сняли? А
тут ещё американская фирма предложила продавать
косметику: чем больше продашь косметики, тем больше
твой доход. Конечно, сливки фирма снимает, но кое-что
остаётся и ей. Один чудак, в л етах, вроде Пал Палыча,
разогревшись в словесных комплиментах, скупил у неё
месячный объём реализации. Чудак! Но разве не свыше
такое везенье посылается?

В начале мая, когда Крым становится главным цвет-
ником русского мира, она впервые за много лет прие-
хала туда. В аэропорту её встретил муж племянницы,
досматривавшей её дом, а фактически живущей в нём
с семьёй.

– А где Франческа? Она почему не встретила? Ведь
обещала, – спросила Вероника.
Франческа?! Высокая, тонкая, в вечных сапогах с
ботфортами, чтоб подчеркнуть стройные ноги. Лицо
удлинённое, больше похожее на лицо китайской жен-
щины, чем корейской. На лице маска холодной непод-
вижности: горестно поджатые губы, накрашенные сер-
дечком, слегка надменный взгляд.

И чего ей надменной быть? Вроде бы в их родне
никто не слыл надменным. Хотя Франческа, скорее
всего, в мать пошла, но та всегда молчаливой была. А
Франческа если начнёт говорить, то не остановишь. И
всё-то она знает, во всём разбирается. И всегда всех
пытается чем-то удивить. Взяла себе в голову, что са-
поги с ботфортами ей идут, и даже в жару их иногда
надевает.

Зашли в дом, и Вероника чуть не обомлела: перед
ней стояла Франческа с высокой рыжей прической,
улетающей вихрями куда-то в небо.

– Франческа, что это с тобой? Как это называется? –
всплеснула руками Вероника.
– Причёска называется «Огонь». Самая новомод-
ная! Мой сюрприз. Мужу понравилась. Он теперь зовёт
меня Франи!
– Франи – из огорода пани! Откуда здесь, в Мо-
лодёжном, новая мода? Что это за мастер такой объ-
явился?
– Не в Молодёжном, а в Коктебеле! Писатель отды-
хает. Бибиков Фёдор Иванович. На все руки мастер,
между прочим... Всё в жизни перепробовал: дамским
мастером начинал в крутом салоне, потом моряком
мотался, в Антарктиде бывал, на гитаре играет, песни
собственного сочинения поёт. Сегодня я к нему в гости-
ницу ездила. Вот он мне и соорудил в честь твоего при-
езда это чудо. Он мне книгу стихов подарил. Посмотри,
какой красавец!

На фотографии был незабываемый чудак... Неверо-
ятно! Тот самый, кому Вероника собралась поставить
во здравие свечку. Тот, взявший краски и косметику
оптом. Мужчина импозантный, высокий, но лет-то,
лет – под завязку! Как совсем не корейский, а русский
салат в натуре... После случая с Пал Палычем всех жу-
ков-мужиков, пытавшихся обратить её в свою «неуве-
ренность», она называла не иначе как «жэкао». Вот и
вечного туриста, Фёдора-гитариста...

Помнится, болтали с ним, а он сразу быка за рога,
как говорится, захотел схватить: свиданьице назначил!
Отпор, друг мой, отпор!

Не обиделся, стал расспрашивать, что и как, чем за-
нимается, ездит ли за границу на отдых. Она тогда по-
шутила:
– В мае у меня заграница намечается. Поеду в Крым,
в посёлок Молодёжный, что недалеко от Коктебеля.
– Замечательное место Коктебель! – оживился обес-
кураженный Фёдор Иванович и давай рассказывать ей
о Крыме.

«Во жук! Неужели он специально всё выпытал и
приехал сюда ради меня?» – удивилась Вероника.

– И где же ты познакомилась с ним, Франческа? –
спросила племянницу.
– Так он на машине ехал и возле нашего дома оста-
новился. Молока козьего искал. А у нас козы нет, я его
вином угостила.
– А Петя не возражает против дружбы с этим парик-
махером?
– Ника, да ты что!.. Он не парикмахер, а писатель! А
потом, он же старый. Разве к нему Петя станет ревновать?

Последнее замечание возмутило Веронику: как не
станет?

– Ну, милочка, судя по фотографии, от такого му-
жика...
– Ты так думаешь? – прервала Франческа. – Давай
покеросиним с ним сегодня? Я сказала, ко мне тётя-кра-
савица из Москвы приезжает, а он стал распинаться:
ого-го, на сколь причёска тянет, а мне – задарма, и при-
гласил нас в ресторан.

Вероника резко отвернулась: ещё чего не хватало! И
на следующий день, сославшись на обстоятельства, се-
ла в поезд и поехала в Москву.

Однако от влюбчивых и настырных мужиков, как от
репья, не убежишь, сколь ни пытайся. От Феодосии до
Джанкоя она сидела в спальном купе одна и без мыслей
глазела на мимо пробегающий пейзаж. Цветы, цветы,
цветы... Маки, колокольчики, люпин и много неизвест-
ных ей цветов. Иногда попадалось приволье ярко-жёл-
того цветочного нашествия. Душа не радовалась и не
пела. Что ей очередной праздник весны?

Она смотрела в окно, словно стянутая обручами или
заколдованная древним словом. Она понимала, что в её
жизнь вторглась какая-то неведомая сила и она готова
подчиниться этой силе и следовать за ней. В душе то-
мился восторг, некое предчувствие, что вот-вот что-то
должно произойти, и как только оно, это что-то, случит-
ся, наступит вечное блаженство.

В Джанкое перед отходом поезда постучалась прово-
дница и с испытующей улыбкой сказала:
– К вам новый попутчик. Не возражаете?

И вот они вдвоём. Как всё просто! До боли и него-
дования просто. Фёдор Иванович притянул её к себе
и стал целовать. И мир поплыл перед её глазами. По-
плыли цветы: жёлтые, красные, голубые и много других
разных цветов. И этот мир время от времени плывёт
перед её глазами уже в течение пяти лет, тайно от всех,
тайно от детей, тайно от племянн ицы Франчески, тай-
но от подруг. Она запретила себе делиться с кем-нибудь
даже вздохом о своём счастье. Ничего слаще таинства
случайной любви неведомо женщине, уверен и Фёдор
Иванович.