Мел

Лизонька, простите, Елизавета Ивановна прожила довольно скучную, ничем не примечательную жизнь, хоть и долгую.
С образованием у неё не заладилось,
с мужем не повезло,
с детьми не получилось,
с друзьями не срослось,
так как-то вся жизнь наперекосяк.
Она особо никого не винила, знала, что сама не ангел.
Водились за ней грешки, могла где-то что-то прихватить, что плохо лежит,
могла ляпнуть лишнего, где стоило бы промолчать,
могла приврать, могла обидеть,
могла просто так от досады на свою жизнь сделать какую-то мелкую пакость.
Именно мелкую! На крупные подлости она не решалась, совесть не позволяла.
Так и перебивалась она с глупости на пакость,
с воровства на сплетни,
с обиды на досаду,
пока не померла.
А там уж и отвечать пришлось за сказанное, да сделанное,
за подуманное и необдуманное.
Призадумалась Елизавета Ивановна, закручинилась, запричитала да заплакала, только поздно было,
не осталось времени на исправление ошибок жизненных.
Ни минуточки,
ни секундочки,
ни мгновения не осталось на то чтоб повиниться, да раскаяться.
Пора итоги подводить.
Приготовилась она к наказанию,
примирилась она с безысходностью.
Только тут-то вдруг и оказалось, что была в её жизни проталинка,
но она о ней не припомнила,
осознать её не случилось ей.

Когда Елизавета Ивановна была ещё Лизонькой,
во дворе своём нашла мела кусок.
Не совсем большой, но не маленькой.
Так, что хватило ей нарисовать на асфальте классики,
а вот прыгать в них не пришлось тогда –
во дворе одна, без друзей-подруг, да и мама звала уже ужинать.
И ушла домой наша Лизонька, и оставила свои классики.

Тем двором пустым мимо классика
возвращалась домой одна бабушка.
Она сумки несла не тяжёлые, только с хлебом, да с простоквашею.
Ей самой, одной много надо ли? Ей буханку ту всю неделю есть,
простокваши литр на пять дней как раз.
Так она тогда, что удумала! Воробьёв да котов подкармливать.
Через день-другой выйдет бабушка
воробьям крошит хлеб, да булочки,
а котам нальёт пару мисочек
с простоквашею белоснежною.
Так и ей веселей, и котам сытней,
а воробушкам, просто праздники!
Так и думала это бабушка,
когда шла домой мимо классиков,
а потом ещё призадумалась,
оглянулась и сумки поставила.
На лавочку. Хорошо, что рядом лавочка оказалась.
Оглянулась наша старушка по сторонам – никого.
Подошла она к классикам, руки раскинула... и давай скакать, словно девочка, только и слышно стук-постук, каблучки по асфальту цокают.
Проскакала она так все классики,
под конец даже стала прихрамывать,
подустала она, запыхАлась,
и присела на лавочку с сумками.
Сидит, дышит громко и часто,
но при этом ещё улыбается,
а морщинки у глаз словно лучики.
И не знала тогда эта бабушка,
что за ней смотрел мужичок-старичок.
Не подглядывал,
не подсматривал,
а смотрел на неё по случайности.
Он пошёл на балкон пассатижи искать,
чтоб чинить перила подъездные.
На перилах тех гвоздь кривой торчит
и царапает руки всем жителям.
Не успел достать мужичок-старичок
пассатижи свои из короба,
как увидел он эту бабушку,
что скакала тогда словно девочка.
И забыл старичок про дела свои,
улыбнулся, да призадумался.
Окликать не стал – засмущается,
любовался так, потихонечку.
А старушка та, отдохнула на лавочке, взяла свои сумки с хлебом и простоквашей и пошла домой.
Старичок проводил её взглядом ласковым, а потом задумал вот какое дело: взял он белую эмаль, ту, что осталась после покраски радиаторов, и стояла под ванной (выкинуть-то жалко!), и пошёл старичок во двор, и обвёл меловые классики эмалью белой.
Ярко обвёл, надёжно...
На несколько лет хватило детворе радости!
А зачем он обвёл эти классики? Кто его знает?
Может чужую бабушку хотел порадовать,
может свою улыбку хотел увековечить,
он ведь редко улыбался.
За последние двадцать лет, наверное, первый раз и улыбнулся. 
Перила в подъезде он тоже исправил, не волнуйтесь.
Только этого никто не заметил,
просто руки ранить перестали.

А что же наша Лизонька?
Лизонька пошла домой, когда её мама позвала, съела суп с фрикадельками, посмотрела мультфильм и легла спать.
И приснился ей Дед Мороз. Во сне он улыбался и дарил ей подарки.
Утром Лизонька проснулась весёлая и уже не помнила ни про свой сон, ни про классики, которые вчера нарисовала во дворе
случайно найденным куском мела.
Не совсем большим, но не маленьким.
Хватило на всю жизнь,
даже после неё осталось,
как оказалось.