Окно в Париж
Мои дети ухаживали за мной ровно на столько, чтобы продлить мои мучения бесконечно долго. Ко мне регулярно приходили врачи и сиделки, меня как-то обследовали, чем-то лечили, подключали ко всевозможным аппаратам, и я послушно дышал. Признаться, от меня большего и не требовали.
Постепенно я привык к тому, что люди, приходящие ко мне, живут совершенно отдельной жизнью, вероятно даже не догадываясь, что я слышу и понимаю их.
Когда все уходили я оставался один. Перед глазами только потемневший от времени потолок, старый темный шкаф, камин из серого мрамора и старинное зеркало... в котором отражается потолок… потемневший от времени, темный шкаф и камин из серого мрамора...
Слева от меня вечно закрытая дверь, а справа окно, выходящее на узкую улочку Парижа, по которой несколько столетий назад во время церковных праздников проходили монахи из монастырских келий в храм.
День за днем, час за часом, минута за минутой... Долгие минуты смотрел я на окна в доме напротив. Шесть окон – два на первом этаже, расположенном над каким-то магазинчиком, два на втором, и два на третьем. Кроме этих Окон – ничего. Ни деревца, ни кусочка неба, ни даже вывески магазина, который находится под квартирами. Так шли месяцы и годы.
Иногда на узорах кованных решеток появлялся снег... иногда они были мокрыми от дождя... иногда отбрасывали красивые узорчатые тени на закрытые ставни, а иногда обглаживались развивающимися на ветру занавесками, танцующими в раскрытых настежь окнах.
Я потерял счет времени. Разговоры приходящих врачей, детей и внуков меня перестали интересовать – они всегда были об одном и том же... К тому же теперь все и всегда говорили обо мне только в третьем лице!
Зато я пристрастился к жизни людей, время от времени появляющихся в окнах напротив. Сначала я начал узнавать их по очертаниям фигуры, затем понял, в каких они отношения между собой.
Первый этаж – это была милая семья с двумя детьми. У них постоянно менялись няни. Иногда это были молоденькие девушки, видимо, студентки, иногда пожилые дамы... Дольше всех у них задержалась толстая негритянка – она умела развеселить детей и всегда пела, когда укладывала их спать.
Второй этаж занимал какой-то чиновник, у него была горничная и несколько приходящих любовниц. Горничная была влюблена в него, чиновник явно это замечал, но ему доставляло особое удовольствие держать дистанцию - хозяин и горничная. Она часто плакала, пряча красное лицо за тяжелой портьерой.
А третий этаж принадлежал пожилой даме, к которой время от времени приезжали дети и внуки. Но они, как правило, не задерживались дольше, чем на два-три часа. И я всегда загодя знал об их приезде. Пожилая дама накрывала белой скатертью стол, стоящий прямо у окна и непременно ставила большую вазу с цветами.
Затем появлялись угощения и сами гости.
Потом пожилая женщина умерла, и квартира несколько лет пустовала. Позже её продали красивой мулатке лет тридцати, и чиновник попытался завязать с ней роман. Это закончилось громким скандалом с приездом полиции.
Через несколько лет я знал об этих людях все, они стали мне почти родными. Они жили своей обычной жизнью... Жили для меня! И я любил их за это!
Через несколько лет… Я уже не понимал сколько прошло лет, сколько зим… Не понимал, какое время года... Я только видел – есть снег, или нет снега на решетках.
Я не знаю, сколько бы еще продолжалась эта история, если бы одним осенним днем не произошло то, что произошло. Осенним... да это был именно осенний день!
С самого утра я не понимал, что происходит. Это было какое-то смутное чувство тревоги о котором я не мог сказать никому.
Я чего-то ждал и это что-то произошло...
Все началось с тихого нарастающего шума и мгновенно превратилось в кошмар – грохот и пыль… И темнота!
Я не знаю почему это случилось, но дом напротив рухнул... обвалился, окутав всю улицу густой серой пылью.
Не знаю почему, то ли от страха, то ли от значимости происходящего, но я вспомнил монахов, идущих к монастырю. И мне сразу подумалось... если бы этот дом рухнул несколько веков назад, они могли бы увидеть монашек, идущих в храм…
А когда пыль немного улеглась, я увидел небо...
Сначала серо-голубое, а еще позже – чистое-чистое, голубое... с белоснежными кучевыми облаками.
А потом дерево – с золотыми листьями... Осень! Это была осень!
Впервые за пятнадцать лет я увидел небо и дерево, и это было счастье.
Только потом я вспомнил о тех, кого знал и любил все эти долгие годы... Они, наверное, погибли под развалами... Мне стало больно и невероятно стыдно, что я счастлив небом и деревом с золотыми листьями.
И я заплакал.
Позже, на моих похоронах, говорили, что я умер от стресса.
Это неправда.
Я умер от стыда и счастья.
Но никто так и не узнал об этом.
Свидетельство о публикации №224012201747