Жизнь Айлин. Глава 16. 2005 год

Начало http://proza.ru/2023/07/08/726

Наталья Викторовна Ковеянко помогала матери в продаже огородных даров самую малость, нахождение по ту сторону прилавка заставляло её чувствовать себя ничтожной, мелкой вошкой, хотя принимать от матери денежки за помощь было приятно.

Наталья Викторовна объяснила матери, что её клиенты – представительницы среднего класса, неухоженные женщины, нагруженные как верблюдицы, с тоскливыми глазами, забывшими, что такое тени и подводка – не её уровень.

Вот бы сидеть в офисе Oriflame и руководить, как Сусанна, девушка её двоюродного брата Вениамина!

Когда Наталье Викторовне рассказали, что Сусанна, ослеплённая любовью, пашет, как каторжная, чтобы заработать на квартиру (дружок её, сын небезызвестной аккордеонистки Ольги Георгиевны считал недостойным своей персоны заработать на квартиру, чтобы жениться, а его мама не считала приемлемым, чтобы молодые жили с родителями), Наталья Викторовна прямо сказала отцу, чтобы он помог Сусанне с жильём взамен на руководящую должность в компании.

В пасхальное воскресенье (не накрывать же стол просто из-за одного человека!) собрали семейный обед, где Сусанну представили как будущую жену Вени, правда, аккордеонистка, недовольная выбором сына (но опять же! Двухкомнатная квартира на дороге валяется!), сидела за столом с кислой рожей, а когда Баринов-мл. достал камеру, чтобы запечатлеть это событие на плёнке, Ольга Георгиевна, оттеснив будущую родственницу, заявила ей, что она ещё не член семьи, и в съёмках её участие не предусмотрено. Сусанна с жалкой улыбкой, с намечающимися в глазах слезами, отошла в сторону, и Айлин, чтобы поддержать её, отказалась сниматься тоже, отрезав:

– У меня волосы не уложены.

Её фраза прозвучала как оплеуха, обед был испорчен, этого выпада против семьи ей не простили, но в тот момент ей это было уже безразлично. И именно в это пасхальное воскресенье все Бариновы поняли, что такая сноха больше им не нужна.

На все варианты «заботы» она отвечала неизменным «мне всё равно», был ли это выбор кулинарный – как приготовить картошку: потолочь или пожарить в масле с луком, был ли это выбор prеt-a-porter, или жест благотворительности: не возьмёте ли ведёрко перележалой малины?

Или, услышав, что во второй половине ожидается дождь, она пожимала плечами и говорила: «Ну и что? А вам не пофиг?».

Поначалу Бариновы, слыша эти постоянные и односложные «мне всё равно», «как скажете», «а я должна плакать или смеяться?», радовались, так как им казалось, что они добились своей цели, выполнили часть своего земного предназначения, сообща подавив её личность, обезличив её «я», превратили её, выражаясь понятиями концлагеря, в «мусульманку».

Да, так оно и выглядело.

Та Айлин, что запаяла свою тёмную сторону в платиновый саркофаг и погрузила на дно океана, действительно, радовала глаз семейства, да и человечества вообще.

Но в какой-то момент это стало безумно раздражать, ведь безразличие Айлин было не результатом их совместной унизительной работы, а одной из сторон её характера.

Ей действительно было без разницы, какого цвета куртка на неё надета, потому что она хотела пальто, а не куртку, и к вещи относилась формально: стирала, гладила, убирала в шкаф, но не любила.

А картошку, хотя она и предпочитала жареную, и жарила её превосходно, но, зная, что если она скажет, что лучше картошку пожарить, чем отварить, а в итоге ей назло картошку отварят, а не пожарят, то вывод был очевиден: она отказывалась от выбора, чтобы не испытывать разочарование.

Именно этот самый злой дух, который, казалось, был навеки погребён под многотонной толщей вод, гипнотизировал тех, кто имел счастье или несчастье быть знакомым с Айлин, и они ныряли, как безумные, прорывая один защитный слой за другим, пока не добрались и грубо не вскрыли это зловещее захоронение.

Это открытие так потрясло Виктора Андреевича, который боялся всего, что было ему непонятно, что он две недели находился в предынсультном состоянии, а, поправившись, избрал другую тактику: он стал измываться над снохой, заставляя её выполнять ненужную работу и уничтожая то, во что она вложила свой труд.

Он следил за ней, как коршун за котёнком, он даже не брезговал садиться на стуле внизу, когда обе пары беседовали наверху, чтобы не пропустить ни единого слова, чтобы знать точно, чего она хочет, чего она боится и чего она ожидает от будущего.

Так, услышав, что Айлин хотела бы выращивать цветы, он самолично, вызвав смятение у семейства, предложил ей в палисаднике коттеджа участок под цветник, заставил Шохина его вскопать, в процессе роста и созревания бутонов восхищался «золотыми руками» снохи, а когда цветник заиграл жёлто-красным огнём, случилось так, что приехавшая машина со щебёнкой разгрузилась прямо на клумбу.

На будущую весну Баринов-ст. стал подначивать сноху:

– Ну что, где тебе под цветы землю вскопать?

И был очень доволен, когда она отказалась. И – ему бы промолчать – но чёрт наступил ему на корень языка и Баринов-ст. продолжил:

– Пасуешь перед трудностями? Боишься, что цементом засыпят?

Он ожидал сопротивления, но Айлин спокойнёхонько ответила:

– Нет, не боюсь.

– Чего не боишься? – вскипел свёкор.

– Что цементом засыпят. Копайте землю, хочу на это посмотреть!

Взбешенный Виктор Андреевич налегал на лопату, пока у него не свело спину. Айлин посадила цветник по всем правилам: по бордюрам – бархатцы и петунию, чуть дальше – космею, левкой и циннию, а в самой середине – амаранты и подсолнухи.

Далее она ухаживала за растениями с неизменной дьявольской эсэсэвской улыбочкой, и вот уже эту улыбочку никто из членов семейства стереть с её лица не мог. И они опять злились, и всё в семье шло наперекосяк: то град оббил всю малину, то о новенькую тойоту возвращающихся из гостей Шохина с Натальей шаркнулась другая иномарка – беременная вторым ребёнком Наталья стукнулась лбом, и виноватый водитель оказался из «крутых», так что ремонт пришлось проводить из своих личных и кровных, то Виктор Андреевич подавился рыбьей костью, то Лиза, пятилетняя дочь Натальи Викторовны и Шохин, свалилась с лестницы, ведущий на нижний уровень, и сломала нос, да так, что пришлось делать несколько пластических операций, и только проклятой снохе ничего не делалось.

Айлин сразу поняла, почему происходят эти несчастья. Марина Константиновна срезала букетик (А что тут такого? Разрешения, что ли, спрашивать?) и поставила в кухне, и на другой день пошли дожди.

Срезала букетик сестре Ольге в благодарность за свежего карася, нарвала букет в подарок брату Шохина, позволила Лизе оборвать лепестки у цветочков.

Ополовиненная к концу лета клумба изначально не была для Айлин живой. Как-то муж рассказал ей эпизод из своего детства: воскресным утром он рано проснулся, родители ещё спали, и он тихонько принялся строить в большой комнате городок из кубиков и подручных средств. Когда из спальни вышел папа, то, не говоря ни слова, пнул ногой один из «домиков», и городок сложился в руины.

Айлин понимала, что под щебёнкой прошлогодняя её клумба была погребена не случайно, и она не верила, что новый её цветник (настоящее произведение цветочного искусства) постигнет другая участь.

Так получилось, что грузовик с цементом подкатил в тот день, когда Айлин помогала свекрови с заготовками (Наталья Викторовна укатила на семинар в Зас-нск), Виктор Андреевич читал газету в «бильярдной», Лиза возилась с овчаркой Филей, а Маргарита, дочь Айлин, родившаяся в 2000 году, бегала по главной улице с мальчишками.

Айлин бросила крошить капусту и выбежала на крыльцо, чтобы собственными глазами посмотреть, какое выражение морды будет у свёкра, когда свершится акт уничтожения прекрасного. Виктор Андреевич её не заметил. В заношенных штанах и домашних тапках он был похож на обычного старпёра, только высокомерный барский голос и манера говорить, презрительно приподняв верхнюю губу, выдавали в нём начальника.

– Сыпь прямо на клумбу, всё равно от неё никакого прока!

Водитель офонарел и выглянул из кабины:

– Как на клумбу? Это же цветы!

И не успел Баринов подтвердить своё указание, как с крыльца донёсся женский грубый и развязный голос:

– Ты чё, тупой? Тебе сказали сыпать на клумбу? Выполнять!

– А я цветы соседке пообещала на первое сентября, – пролепетала вылетевшая из кухни свекровь, придерживая правую грудь так, словно она была приставная.

– Купит, не бедная, – отрезала Баринова, наблюдая какое растерянное у свёкра **ало, и по-эсэсовски улыбнулась.

Виктор Андреевич Баринов очень не любил, когда лезли поперёд батьки в пекло, и особенно если лезли бабы. Он оказался в трудном положении – его будто обезоружили – но и приказание засыпать цветник исходило тоже от него. Как вкопанный он смотрел на тонну цемента, погребающего цветы, которые весной посадила сноха. И он боялся обернуться и посмотреть на её лицо!

А когда грузовик укатил, его позвали на кухню мять капусту. Он мял и не мог оторвать взгляда от тонко нарезанной капустной соломки, его преследовала дьявольская улыбочка на лице снохи, и она там светилась, когда он всё-таки взглянул на неё, и старпёр понял, что на будущий год эта чёртова сноха непременно вынудит его разбить ещё одну клумбу.

В эту ночь Виктор Андреевич Баринов спал один. Отослав жену в «несчастливую» комнату под предлогом того, что у него разнылась спина, он напряжённо думал о том, что, как ни крути, а пора от снохи избавляться. Конечно, и он, и Наталья Викторовна, да и Баринов-мл. здорово попортили ей нервы, она совершенно изменилась с того дня, когда сынок привёл её знакомиться.

Виктор Андреевич добился того, что она перестала смеяться, что она стала похожей на унылую, рано постаревшую бабёнку, перестала чего-то хотеть и куда-то ходить и о чём-то мечтать, но это противостояние с цветами заставило его почувствовать себя беспомощным – он будто встретился с самим дьяволом, хотя Виктор Андреевич был атеистом, и любое упоминание о Боге он обязательно высмеивал, но дьявольская улыбочка снохи, которую, собственно, наклеили на её лицо они же сами, повергала Баринова-ст. в трепет, какой наступает перед известием о скорой кончине.

Нет, пусть идёт лесом, а измываться сейчас можно над любой продавщицей, дай бог здоровья тому, кто издал закон в защиту прав потребителей. Он признал своё поражение, когда понял, что они её ломали-ломали, но так и не сломали, но факт поражения не пошёл ему на пользу.

21 августа 2017 года Баринов-ст. погибнет при взрыве газового котла на нижнем уровне собственного коттеджа.

Марины Константиновны в этот день не будет дома, последние годы летом она жила на даче в одиночестве, и, случалось, что только зять навещал её в ветшающем особнячке.

Наталья Викторовна и Шохин будут отдыхать на Кипре, и, когда они вернутся, коттедж (то, что от него уцелело) будет полностью разграблен, а Лиза, на беду случившаяся в тот злополучный день в гостях у деда (в апреле ей исполнилось восемнадцать, и родители отселили её в бывшую квартиру Баринова-мл.), получила сильные ожоги груди и шеи.

Будь Виктор Андреевич мудрее, он бы отступил, но отступление было для него ещё хуже поражения, и он напрягал извилины в поисках выхода из неприятного положения. Собственно, выход он уже нашёл: наипростейший из всех выходов - смерть снохи, но реализация поставила его в тупик.

Более простой способ – развод – ему не нравился. Во-первых, какая-то тварь придумала и ввела в употребление этот грабительский термин – «долевая собственность!» Именно половина квартиры, купленной «младшим детям», принадлежали снохе и её дочери Маргарите, по одной четвёртой на каждую.

Баринов-ст. не верил, что, дойди дело до развода, сноха так просто уступит принадлежащее ей не по моральному праву, но по закону. Конечно, если при разводе дочь останется с отцом, этой дряни можно будет выплатить по кадастровой стоимости тысяч сто пятьдесят, вот это уже теплее.

Но как посеять в семье разлад? Самым страшным было то, что Баринов-мл. жену, не смотря на то, что вытирал о неё ноги, любил, гулящей она не была, даже по магазинам ходила с мужем, ребёнком занималась как надо, возила в бассейн, а свекровь без неё на рынке жизни не чаяла.

Во-вторых, разведясь, сноха исчезнет из поля его зрения, и он едва ли узнает о всех сбывшихся проклятиях, которыми он осыпал её в эту ночь.

Виктор Андреевич закусил угол одеяла. Что, что же делать?

Наутро он посоветовался с женой, и Марина Константиновна пообещала «решить проблему по-женски», хотя, кто ещё будет так математически выверено продёргивать на даче морковку? Согласие на вычёркивание Лины из жизни семьи далось ей нелегко.

Во-первых, Айлин ни разу не сделала ей ничего плохого. Многое из того, что могла бы помочь сделать дочь, безропотно делала сноха. Во-вторых, сама девушка к ней тянулась, росла-то без матери, с бабкой, «мамой Мариной» её называла совершенно искренне, сын, в конце концов, был пристроен: обут, одет, накормлен, носки без дырок, замки на курточках целые, перчатки, носовой платок, всё при нём.

Можно сказать, с души Марины Константиновны груз свалился, когда сын, наконец-то объявил, что женится. Она, правда, боялась, что приведёт какую-нибудь прошмандовку, как Сусанну эту узкобёдрую, которая рассаду перца от рассады помидора не отличит, но обошлось.

Наталья Викторовна сломила уверенность матери, использовав объяснение причин собственных несчастий, вошедшей в моду и набирающей обороты популярности, обыкновенной порчей со стороны.

На пару с Сусанной (законной родственнице, после того, как она въехала с Веней в новую квартиру без слов дали понять, что «её дело шестнадцатое: поел и в закут») они «наняли» одну из клиенток, которая зарабатывала на бутерброд с копчёной скумбрией экстрасенсорными способностями, и привели маму-«куриц» у на сеанс белой магии.

Перед этим Марине Константиновне были промыты мозги.

Ей в душу заронили семя: может быть, несчастья в семье оттого, что кто-то наводит на них порчу? Семя это было полито «белой магистершей» следующим образом: разбив обыкновенное куриное яйцо в керамическую миску, она поболтала содержимое, высосала белок, обкатала его во рту, изрыгнула его же изменившимся в цвете (за щекой у неё лежала капсула с чёрным пищевым красителем), погрузилась в транс, после чего замогильным голосом возвестила, что все беды у Бариновых из-за порчи.

И что навёл её не кровный родственник, но близкий семье человек, молодая женщина чуть за тридцать, похожая на азиатку, длинные волосы, брюнетка, замужем, имеет ребёнка, неудачница и завистница.

Экстрасенс кривила душой и не слегка. Колдовские способности у неё были. Перед тем, как провести манипуляции с яйцом исключительно для эффекта, она раскинула карты (для создания соответствующей атмосферы) и увидела, что напасти клиентов вызваны не порчей, а «обраткой», причём, они разбудили такое лихо, что у магистерши холодок пробежал по спине, поэтому взять на себя такую ответственность, как избавить от порчи и отправить зло обратно, она не взялась, долго и малоубеждённо плетя, что порча такая сильная, что её может снять только очень могущественный маг и отправила мать с дочерью к начинающей конкурентке.

Та, собственно, увидела в хрустальной сфере то же самое, но Баринова-ст. и Ковеянко так горячо просили, так умоляли, взывали к человеколюбию, сулили такие деньги, что экстрасенс, мысленно покрутив пальцем у виска и заявив, что стопроцентной гарантии из-за энергетических разломов в земной коре она не даёт, совершила обряд отправления зла туда, откуда оно пришло.

Недели через две после защитного ритуала Марине Константиновне внезапно стало плохо. Целый день она провела с семьёй в лесу, за сбором опят, потом за их сортировкой и чисткой, а, когда перевалило за полночь, она в ванной мыла решётки из холодильника, который Наталья Викторовна решила разморозить в одиннадцать часов ночи, и её прихватило.

У неё сначала побелело перед глазами, потом потемнело, грудину сжали жаркие тиски, в голове застучало, как при закладке фундамента. Марина Константиновна опустилась на кафель и хотела позвать на помощь, но вместо слов из её гортани вырвалось какое-то бульканье. Ежиха, статуэткой сидящая на подоконнике, показалась ей демоном преисподней, так неподвижно и с таким злорадным огнём скользили по ней кошачьи глаза.

В отделение интенсивной терапии Марину Константиновну увезли на скорой только утром, когда её нашёл спустившийся к завтраку Баринов-ст., потом перевели в онкологическое отделение, где поставили диагноз «рак груди».

Опухоль была операбельной, и после удаления груди Марина Константиновна прожила ещё много лет и даже пережила своего мужа, но в конце сентября 2005-го года бывшая на пятом месяце беременности Наталья Викторовна рвала и метала:

– Ты специально заболела! Нашла время! – орала она. – Если бы я знала, что ты из больниц не будешь вылазить, я бы не стала второго ребёнка заводить! Кто мне помогать будет? Я теперь что, должна забросить руководство и к горшкам приклеиться?

Игнорируя возмущённую очередь в трёхкомнатной квартире, где принимала экстрасенс, проводившая обряд избавления семейства Бариновых от злых козней завистливой снохи, разъярённая Ковеянко ворвалась в кухню, служившую хозяйке приёмной и ругалась последними словами, когда узнала, что они тонут в собственном дерьме, и что ничего уже не поделаешь, потому что сноха находится под защитой неподвластных магии сил, во-первых, и уничтожить её нельзя, так как не по её вине у Бариновых чёрная полоса, это, во-вторых, но, в-третьих, можно подпортить ей жизнь, только возврат будет вдвое сильнее, лучше оставить её в покое, потому что, если свести её в могилу, то она и оттуда выберется, а вот те, кто её закопал – нет.

Но Наталья Викторовна не верила ни в магию, ни в карму. Её верой было убеждение, что прав тот, на чьей стороне власть и деньги. Правдами и неправдами, манипулируя Сусанной, которая уже пожалела, что связалась с этой Ковеянко, оттеснившей её от самого главного руководства, она смогла отыскать в какой-то глухой деревне за тысячу километров от города чёрную колдунью.

Наталья Викторовна прихватила Сусанну – ей физически необходимо было иметь при себе «мусорное ведро» для всех тех отбросов, которые находились у неё внутри и мешали ей получать от жизни удовольствие, и рванула по бездорожью на юг, она даже забыла о том, что рискованные запахи некомфортного путешествия и пережаренные чебуреки с начинкой из некастрированной свиньи должны вызывать у неё тошноту, что ходить надо, держась за поясницу, а садиться бочком, неуклюже, будто в трусах застрял говях (именно так протекала первая её беременность). Она крутила руль, как будто это было колесо сансары, и, если бы у неё спросили, пожертвует ли она ради мести своими детьми: страшненькой дочерью и будущим сыном, её ответ был бы положительным.

Сусанна охала и ойкала, когда автомобиль подпрыгивал на ухабах, и откровенно маялась, так как ни одна тема разговора, поднятая ею, одержимой водительницей поддержана не была. Сцепленные зубы Ковеянко разомкнула только тогда, когда пассажирка спросила, а как же Маргарита? Чем виноват ребёнок, которого собираются лишить матери?

– Ну, отдадим куда-нибудь на воспитание, – не подумав, буркнула Наталья Викторовна, и Сусанне стало страшно.

– А твой брат?

– Может, женится, наконец, на нормальной, понимаешь, ты, тупица, на НОРМАЛЬНОЙ бабе! – заорала начальница, и бедная Сусанна вжалась в сиденье, как будто оно могло спрятать её от грязевых потоков и плотнее запахнула пальто.

– Я её не ненавижу! – из Ковеянко полезло говно. – Я всю жизнь её терплю. Меня брат попросил разыграть роль любящей подруги, принять её, как сестру, и я терпела эту мразь только ради него! А теперь я устала терпеть! Я не идиотка какая-нибудь, я директор! Я устала притворяться, я хочу быть такая, какая я есть, а если это кого-то не устраивает, пусть идёт лесом!

Меня в ней бесит всё! КВН смотрит с такой рожей, что плеваться охота! Ей, видите ли, не смешно! Она нам назло, чтобы показать, какие мы ограниченные, учит итальянский и слушает Марию КалАс! Хочет этим подчеркнуть, что мы какое-то быдло, а она, типа, породистая сука! А её даже мамаша бросила в младенчестве!

Явилась на день города в колготках с розами за четыреста рублей! Я себе такого позволить не могу! А она их заработала? Сидеть дома с ребёнком и я могу! Ей место ночного воспитателя выбили в интернате для ДЦП, с девяти вечера до девяти утра, рядом с домом, с бесплатной кормёжкой, а она, видите ли, нос задрала: а с кем я ребёнка оставлю, и кто его в садик будет отводить? Так бы и сказала, что работать в лом!

Тётя Оля ей предложила учителем английского в школу, стрём, конечно, дебилов учить, но ей и здесь не угодили! Школа на другом конце города с двумя пересадками, занятия во вторую смену и опять ребёнком прикрылась: некому из садика будет забирать!

Ковеянко заткнулась, переводя дух. О том, что свекровь и другие родственники отказались забирать Маргариту из детского дошкольного учреждения, она умолчала. И о том, что половину года она горбится вместе с матерью на огороде, и дорогие колготки сноха купила на собственно заработанные деньги, она тоже не сочла нужным упомянуть.

Сусанна понимала, что любовь к оперной музыке – это не преступление, и, глядя с новыми родственниками новые выпуски клуба весёлых и находчивых, она тоже не понимала, как можно смеяться над пошлыми шутками, но вымученно хихикала со всеми, но ею двигал инстинкт самосохранения, девушка отчаянно пыталась удержаться на пике благополучия, и ради этого она была готова на многое, если не сказать, на всё.

И, если бы ей пришлось так далеко ездить на работу, она взяла бы в кредит машину, или устроила бы ребёнка в круглосуточный садик, или наняла бы няню, так что эти варианты невольно подвинули её на сторону Бариновых, и она, кстати, уже не таила обиду на свекровь за ту фразу при фотосъёмке, а была уверена, что не так её поняла.

Наталья Викторовна много ещё наговаривала на сноху, её злило даже то, что она репьём цеплялась к ним, когда они ездили за продуктами в новый супермаркет, устроенный в цехе бывшего завода, и никогда не разрешала Шохину донести её пакеты до подъезда.

В представлении Натальи Викторовны, если женщина – никто (то есть не имеющая должности, перед которой пресмыкаются), то и сумки она просто обязана таскать сама! И килограммовую упаковку киви эта не имеет права покупать, для таких безродных, как она, на даче растут яблоки.

И такие, как она, должны выращивать на окнах алоэ, а не редкие виды растений. Видите ли, она подобрала на помойке выброшенный кем-то зачахший декоративный паслён! А самое несправедливое, что этого задохлика она подняла на ноги, и он у неё расцвёл, а у Ковеянко колючий вислоух за двадцать лет ни одного бутона не выбросил, его снохе сбагрили за ненадобностью, и он аж тремя цветками разродился!

Но ничего, Наталья Викторовна восстановила справедливость: забежала в гости под предлогом того, что в компании огромная распродажа остатков для своих по смешным ценам и предложила снохе гели для душа и шампуни.

Собственно, это были бесплатные образцы, но Ковеянко и за них брала деньги и, так как сноха, презиравшая шопоголизм, не мониторила цены, и никогда не могла внятно сказать, какой разбег в цене одного товара в разных торговых точках, то приняла акт благотворительности за чистую монету, ещё и кофе с пирожными предложила.

Пользуясь моментом, золовка плеснула в цветочный горшок кипяток, и паслён «сварился» (к сожалению, кактус стоял в спальне). А эта кобыла даже глазом не моргнула, на вопрос, когда пирогом с паслёном будет угощать, улыбнулась своей эсэсовской улыбочкой: «На рождество», и ведь принесла! И сверху ягодами украсила, как «плевочками» в души честных людей, показала, какая она мстительная.

Ничего, ничего, в другой раз Наталья Викторовна ей в новый утюг сахара насыпала, так она столько белья жжёнкой изгадила, что Ковеянко от радости на седьмом небе от счастья прела, а то, смотри, из Швейцарии ей одежду для дочери присылают, нашла каких-то дурачков. Видите ли, на рынке футболки детские ей не нравятся! Не сшили для неё китайские пэтэушницы футболок!

Бедная Маргарита носит какие-то однотонные и полосатые, и только на коттедже её в «покемончиков» обряжают, так ребёнок от радости колесом крутится! Таким вообще нельзя детей иметь! Она ребёнку рекламу не разрешает смотреть и «телепузиков», и навяливает тупые советские мультики, на видеокассеты записывает, можно подумать, что барских кровей!

А сама-то что смотрит! Сериал «Чёрный ворон», про каких-то колдовок и проституток. Вот и результат: насмотрелась и ведьмой себя вообразила! А над мойкой в кухне у неё висит какой-то испанский текст, видите ли, она не может слушать песню, не понимая, о чём в ней поётся!

Даже страдающий расстройством желудка больной не смог бы высрать столько говна!

Но о многом Наталья Викторовна умолчала.

Например, о том, что все Лизины платьица штопаются, удлиняются, украшаются аппликациями в местах неотстирываемых пятен – снохой, и замки в них же тоже вшивает сноха. И все портняжные работы – подшить, залатать, заштопать носки и так далее на две семьи делает тоже она.

И что с мая по сентябрь она пашет на двух огородах и на рынке наравне со свекровью. И что про «Чёрного ворона», где рассказывалась история двух сестёр, из которых никто не являлся ни «колдовкой», ни «проституткой», наябедничала брату именно Ковеянко, так как знала, что он запретит ей это смотреть, и на этой почве у них будут скандалы (Баринов-мл. для покупки компьютера специально выбрал время показа заключительной серии).

И что Ежиху, у которой обнаружился подкожный клещ, возила на уколы сноха, и платила за уколы она, и никто ей потраченные деньги не возместил, и что золовка запрещала брату пить пиво в предбаннике, если Бариновы-мл. приходили в гости с пустыми руками.

И что подарки сноха дарила всегда такие, какие хотелось получить, а на свои дни рождения её осчастливливали добром, набранным «по блату» в доперестроечные времена, и которое она после развода демонстративно выставила в зале, а некоторые упакованные в подарочную бумагу коробки так и не были распакованы, и бумажные банты на них выцвели от времени.

На Сусанну, послушно внимающую эффузии начальницы, лживые откровения её действовали угнетающе. На каком-то резком повороте она вскрикнула и попросила остановить машину, её начало тошнить, и она едва успела наружу.

Сусанна подозревала, что беременна, и хотя ей смерть как хотелось ребёнка от любимого человека (и ребёнка вообще), но именно сейчас перед ней развернулись такие радужные перспективы карьерного роста в компании, что ребёнок отодвинул бы директорское кресло в филиале на год или два, а там ведь и оттеснить недолго!

Сусанна, поднялась в компании «из грязи в князи» благодаря невероятному «муравьиному» трудолюбию, незлобивости характера и умению уломать самого «трудноломаемого» клиента. Но «черепаха» семейной жизни словно сбросила этих трёх китов её везения.

После замужества Сусанна стала страшно уставать, Веня требовал от неё на завтрак, обед и ужин свежих блюд. Тарелку с разогретой вчерашней гречкой он мог бросить в стену, а отколовшийся кусок дорогой финской плитки он заставлял жену приклеивать так, чтобы шов был незаметен, проверяя склеенное лупой.

Большинство своих вещей машинной стирке он не доверял, особенно бережно относился Веня к стирке джинсов с металлизированной нитью для предотвращения варикоза. Эти джинсы он заставлял Сусанну стирать вручную и полоскать ровно семь раз. Количество полосканий Вениамин определял по запаху, нюхая высохшие штаны не хуже свиньи, натасканной выискивать под землёй шампиньоны.

Но Сусанна считала это не проявлением идиотизма, а побочным эффектом воспитания. Был ли Венечка виноват в том, что маменька никогда не пичкала его полуфабрикатами, магазинными пельменями и бомж-пакетами, а стиранные вручную вещи гладила, жертвуя своим сном?

Сусанне вместе с Веней передали и семейную традицию: начинать рабочий день в четыре часа утра. Она варила борщ (или что там было в заказе) и готовила гарнир, укутывала их шубой, потом жарила котлеты и тоже укутывала, компот выливала в термос.

Веня требовал, чтобы завтрак был красиво сервирован и, чтобы соответствовать требованиям мужа, Сусанна, которой в восемь сорок пять утра полагалось открывать офис, уменьшила время сна на час. И, едва она вошла в этот тяжёлый режим, как вдруг эта неожиданная беременность!

– Чо застыла? Кажется, приехали! На обратном пути ты поведёшь, я, как чёрт, устала.

Злой, требовательный голос выдернул Сусанну из полудрёмного состояния. Сусанна вспомнила, как бабушка говорила, что даже вода устаёт, а чёрт – никогда, да и усталой Ковеянко не выглядела, скорее помятой, как после попойки, с красными осоловевшими глазами, свалявшимся клоком убранных в хвост волос. Уже обозначившийся живот обтягивал грязный белый свитер с засохшими каплями кетчупа, напоминавшими кровь.

– Так, по главной улице дом в самом конце, у леса.

Ковеянко, чертыхаясь, медленно двигалась по центральной деревенской улице, которая была плохонько, но асфальтирована, да и сама «глухая деревня» походила скорее на маленький дачный посёлок для состоятельных людей, в свете фар мелькали то глухая кирпичная ограда, то нависающий над высокими воротами балкончик с точёными балясинами, то ухоженный палисадник с высокими декоративными кустами.

Остановились они возле двухэтажного деревянного особнячка, который молчаливыми стражниками окружали тонкие стволы рябин. Стояла мёртвая тишина.

– Нат, сейчас два часа ночи, – робко напомнила Сусанна.

– Запомни, это мы делаем ей одолжение, потому что платим!

Ковеянко сверкнула глазами и вылезла из машины, хлопнув дверью так, что по сосновым ветвям, окутывающим особнячок со стороны леса, пронёсся, как тяжёлый вздох, порыв одинокого ветра.

Сусанна вжала голову в плечи и, поёжившись, подула на сложенные в молитвенном жесте кулачки. Ковеянко достала сигарету, но, чертыхнувшись, выбросила её в сухую и острую, как частокол, траву.

Глаза ночных посетительниц увидели ведущую к дому колдуньи плиточную тропинку, вполне современную, и даже из материала лучшего качества, чем на коттедже Баринова-ст.

Девушки прошли по ней до калитки, которая была не заперта, вошли во двор и, подойдя к высокому крыльцу, долбили в дверь и кулаками и ногами, вернее, долбила Ковеянко, а притихшая Сусанна, подняв воротник пальто, прислонилась к перилам крыльца и молчала. И только когда где-то пропел петух, а они, греясь машине, молча курили, в свете фар бесшумно возникла чёрная фигура.

– Мы к вам за тыщу километров пёрлись, а вы нас два часа на холоде продержали! – опустив стекло, приветствовала чёрную фигуру Ковеянко.

– Здравствуйте, извините, что мы так поздно, у нас так получилось, – стала оправдываться Сусанна.

Женщина в чёрном сделала знак следовать за ней и неспешно направилась в дом. Высокая, чуточку грузная, она передвигалась тяжело, чуть прихрамывая на левую ногу.

– Ну и запах, меня сейчас стошнит! – шепнула Ковеянко подруге, переступив порог.

Сусанна не ответила, её колотило от необъяснимого животного страха, хотя на первом этаже колдовского дома не было ничего такого, что вызывало бы страх или гнилостный запах.

Четыре окна, занавешенные зелёными портьерами, камин с горящим огнём, между окнами на высоких резных подставках стояли вазы с засушенными букетами. Ближе к камину располагался круглый стол, накрытый алой бархатной скатертью с кистями, но ни магического шара, ни колоды с картами девушки не увидели. Середину стола украшал ветвистый канделябр, похожий на мексиканский кактус, и свечи в нём были какого-то желтоватого цвета, будто отлитые из жира больного человека.

Если бы не тяжёлый, от которого по коже пробегали мурашки, взгляд хозяйки, то в этой красивой строгой женщине лет за шестьдесят, с высоко убранными седыми волосами, было бы трудно признать колдунью.

Она села за бархатный стол, а визитёршам указала на хорошо сохранившийся кожаный диван, стоящий справа от стола так, что свет свечей, под воздействием дыхания колдуньи, отплясывал на лицах визитёров.

– Что у вас ко мне? – спросила колдунья брезгливо, как будто принимала не клиентов, от которых зависит её благосостояние, а заявителей каких-то нищенских льгот.

Ковеянко довольно толково, хотя и многословно, и эмоционально, поведала о своей беде, твёрдо пообещав, что готова выложить любую сумму, в разумных, конечно, пределах, за положительное разрешение вопроса.

Колдунья не перебивала, только временами так резко и тяжело вздыхала, что тени скакали по лицу обиженной рассказчицы как бешеные кони, а Сусанна, подпрыгивала и покрывалась потом. Ей было нехорошо, ей казалось, что её стошнит прямо на деревянный пол.

– Ты уходи!

Колдунья повела рукой в сторону Сусанны, и голос её вдруг стал скрипучим, как звук иглы по грампластинке.

– Ты хорошая, ребёнку твоему вредно здесь находиться.

– Как это уходи? – возмутилась Ковеянко.

– Не ты, – проскрипела колдунья, – другая. Проблюйся хорошо, ничего в себе не держи.

На ватных ногах Сусанна покинула колдовскую обитель и прямо на крыльце согнулась в приступе рвоты.

– У меня мать от рака загибается, и я же плохая! – вскипела Ковеянко. – Я вам деньги плачу и не маленькие!

– Деньги мне твои не нужны. Порченые они, как и ты, – голос колдуньи, как патефонная игла, скрёб по обнажённым нервам. – А то, что ты просишь, потребует от тебя жертвы.

– Я готова сделать всё, что угодно! – запальчиво выкрикнула Ковеянко.

– Говно жрать будешь? – поинтересовалась колдунья насмешливо.

– Вы не охренели? – заорала Ковеянко, собираясь встать, но словно приросла к дивану, став частью старой свиной кожи.

– Хайло заткни, – сказала колдунья таким спокойным и холодным голосом, что Наталья Викторовна, безумно сожалея о приезде, и, одновременно думая о том, как она поквитается с этой мразью Коваленко, которая направила её к этой старой маразматичке. – Я с чёрным отцом разговаривать буду.

После чего губы Ковеянко склеились как ресницы, намазанные дешёвой тушью. После довольно долгого молчания, во время которого Ковеянко нестерпимо захотелось в туалет, и она бы помочилась под себя, но, как ни дулась, не могла, колдунья, наконец, заговорила, и голос её звучал ровно и звонко.

– Встретились чёрный отец и белая мать на пустой дороге, и от этой встречи белая мать понесла. Долго они делили дитя, да так и не поделили. Решили, пусть вырастет, и само решит, кого выбрать, а от греха подальше отдали дитя на воспитание людям. И кто хотел обидеть это дитя, того сурово наказывал чёрный отец. Стали страдать люди. Много людей пострадало. Отказалось дитя от отца, приклонилось к матери. Обиделся отец, стал козни строить, чтобы дитя обратно вернуть. Стало страдать дитя, сильно пострадало. И отреклось и от отца, и от матери.

«Что за херь?»

– Ты, горлопанка, орудие в руках отца. Один раз он тебе разрешает дитя своё обидеть. За это ты отдашь ему младшего сына. Второй раз обидишь, сон свой отдашь. В третий раз – не взыщи, накажет тебя белая мать. Будешь ты жить в богатстве, все двери перед тобой открыты будут, много власти у тебя в руках будет, но за это заплатишь своим счастьем. Белая мать шанс тебе даёт: пока не родила, состриги волосы у её дочери, завяжи в узел и сожги, тогда, возможно, простит она тебя. А теперь уходи туда, откуда пришла.

Ковеянко словно подняло вихрем и вынесло из апартаментов колдуньи в прохладное утро аккурат на облёванное крылечко. Плёнка рассвета затягивала чёрную громаду неподвижного леса, изморось легла на красные гроздья рябин, а сам дом казался вымершим. В красной тойоте спала, открыв рот, Сусанна. Опорожнившись, Наталья Викторовна залезла на сиденье и нарочно громко хлопнула дверью, чтобы подруга проснулась.

– Ну, как всё прошло? – протирая глаза, поинтересовалась Сусанна.

Выблевавшись, она вдруг почувствовала себя такой спокойной и умиротворённой, какой она была задолго до работы в косметической компании. Сусанна, покинув колдунью, забралась в машину и, усевшись на сиденье, сразу же закрыла глаза и заснула. Проснувшись от визгливого хлопанья двери, она продолжала быть умиротворённой и спокойной, словно находилась под транками.

– Хорошо прошло, – выдавила Ковеянко, газуя по травяному частоколу.

– Она умрёт?

– Тебе какое дело?

– Да никакого, – безмятежно ответила Сусанна. – Я её не ненавижу.

– А, бережёшь себя! – ядовито заметила Наталья Викторовна. – Пока будем ехать в город, выбирай, что тебе важнее: место моего заместителя или горшки.

Сусанна сразу сникла, стала похожей на сдутый резиновый мяч, и, казалось, надави на её щеку, кожа провалится.

– Карьера что, важнее детей? – тусклым, бесцветным голосом произнесла Сусанна.

– Ты мне сейчас нужна в офисе, кто вместо меня будет руководить, когда я в декрет уйду? Я после Нового года хочу в санатории подлечиться… после всех этих… порч.

Они выехали из глухомани на трассу. Мимо проехала телега с впряжённой лошадью, гружённая какими-то мешками.

– Ната, почему твой ребёнок важнее моего? – решилась спросить Сусанна.

– Чё ты городишь? Причём тут вообще дети? Я бы не рожала, если бы не мать, а теперь уже поздно. А у тебя это первый. Ты, что, год не можешь подождать? Короче, или завтра ты делаешь аборт, или я готовлю на твоё место Коваленко. Поняла?

- Да, - упавшим голосом согласилась Сусанна. – Поняла.

Продолжение http://proza.ru/2024/01/22/770